Седьмое Небо

Понятие хорошо проведённого вечера складывается из множества крохотных кусочков и нестабильных относительных. Настроение за день, общее самочувствие измождённого рабочей неделей и спонтанными загулами организма, правильная компания, музыка, напитки и атмосфера… Каждый элемент хрупкий, как лучик снежинки, но необходимый для создания идеальной дендритной или звёздной формы с шестилучевой симметрией в основе. Сломай один — и всё, пиздец, а не снежинка. Свою снежинку на Святую Ночь Шота строил почти месяц. Из множества европейских праздников, завезённых самаритянами вместе с доброй сотней болезней в далёких началах начал, именно этот позволяет отпустить себя, расслабиться в компании, не боясь быть осуждённым. Спрятаться за гримом, за маской, вести себя так, как хочется, а потом развести руками — был Хеллоуин, немного перебрал, с кем не бывает. И никто ничего не скажет. В Седьмом Небе Хеллоуин — особая ночь. Оборо подходит к празднику, пожалуй, даже слишком серьёзно. На входе строгий дресс-код: всех, кто отказывается быть в костюме, попросту вежливо просят на выход. Декорации: каждый элемент подбирается с особой тщательностью, чтобы передать the mood of some kind of a mystical realm. Словно бы переступая порог, ты оказываешься в ином мире, где ангелы и демоны, боги и супер-герои спокойно потягивают пиво за одной стойкой — и есть в этом какая-то особая прелесть. Именно поэтому они с друзьями провели несколько ночей (практически трезвые!), перекидывая через перила гирлянды, вешая на стены летучих мышей и одевая скелета Джорджа в его парадный драный костюм, подбирая музыку и планируя развлечения на вечер — всё только для того, чтобы в эту заветную ночь броситься в созданную своими же руками реальность. Поэтому и свой костюм Шота тоже подбирал с особой тщательностью. Старательно клеил череп и перья на цилиндр, искал украшение для трости и донимал Кейго, чтобы тот подогнал сюртук и сорочку по фигуре. С волосами он тоже возился долго — почти так же долго, как и когда собирался на приём к Шинсо. Пальцы вплетали и выплетали косички и хвостики, соединяли их, спутывали, перекрещивали, пока наконец, из множества пролистанных и перепробованных вариантов не пришла идея идеала. А потом понадобилась ещё одна вечность на поиски нужных бусин и колец. В целом времени на создание идеального вечера было затрачено слишком много, чтобы потом всё обломалось одной недовольной гримасой богатенького Ричи, которого здесь и быть не должно было. Шота планировал повеселиться, напиться, покатать пару партий в бильярд, найти кого-нибудь, чтобы не мёрзнуть одному в постели, но… Шинсо-мать-его-за-ногу-Хитоши. Стоял у стойки в своём неуместном дорогущем костюме, с дурацкой накидкой волшебника, словно волк в нагло наброшенной овечьей шкуре, хмурил брови, поджимал губы и травил атмосферу негативом. Когда Шота увидел его, он был готов заорать. Появление Хитоши в Небе буквально сдирало кожу с его планов, потому что вместо безмятежной болтовни с друзьями его ожидал обмен далеко не шуточными желчными колкостями, а ставкой в играх вместо пива резко стала его репутация, превратив развлечение в бессмысленную борьбу, которую Шинсо единолично затеял. Настроение было испепелено первым же холодным «сэнсэй», а болезненный укус за разглашение конфиденциальной, как оказалось, информации о прошлом большого начальника едва не заставил его развернуться и уехать домой, послав подальше и Шинсо с его дерьмовым настроением, и красивую девушку Руми, чьи глаза глубже океана, а волосы белее снега, и Токоями, у которого, оказывается, пиздецки длинный язык. Просто охрененное, блять, совпадение — его знакомый татуировщик оказался хитошиным другом ещё со школы — ну каков шанс в городе с населением в десять с лишним миллионов человек скорешиться с тем одним, с кем Хитоши шастал по клубам в свой последний школьный год?.. Чёртов квадратный Токио. Появление Шинсо означало выяснение отношений. Выяснять ему ничего не хотелось — он сам ничего не знает, окей? Хотелось просто нажраться в сопли и уснуть тут же на диванчике, чтобы с утра потребовать кофе или налить самому, если Оборо ещё будет спать, а потом тащиться по холоду на метро, пугая прохожих и случайных попутчиков размазанным гримом и убойным перегаром. Но уйти — сбежать — не позволила гордость. И любопытство, наверное... или, может, тот факт, что злой, как чёрт, Шинсо был похож на того самого Хитоши, как никогда? Какие-то шальные духи, распоясавшиеся в Святую Ночь, надавили ему на плечи, прижав к полу, и всучили в руки третий бокал стаута. «Не боишься, что руки лишишься?» — Шинсо шипел так, что, казалось, волосы на голове вздыбились. Боится?.. «Парень, — хотелось сказать ему, усмехаясь, — я совал голову в твою тигриную пасть весь тот чёртов год». И чуть её не лишился в итоге... Мда, возможно у Шоты и правда проблемы с крупными представителями кошачьих? Зато с милыми домашними пушистыми ублюдками вроде наглого, но любимого Суши, у него просто космическая (или скорее кармическая) связь, так что он благоразумно сбежал на улицу, подальше от длинных клыков и озлобленного рычания. Потягивая свой стаут, выкуривая… чёрт, какая это уже?.. самокрутку и бездумно тиская между пальцами тёплое ухо Суши. Всевидящий Оборо, к которому Шота всего-то шёл за очередной порцией пива, мягко намекнул в своей обычной манере чёртового мага-провидца, что слова бывают весьма эффективны в решении проблем. Но Шота пытался не видеть проблемы, чтобы её не решать, потому что не знал, что сказать, зачем пытаться и, собственно, к чему это приведёт. Он не знал, как поведёт себя Хитоши. И что делать, если это ничего не изменит. Если Хитоши продолжит злиться — понятное дело не на помидоры, будь они неладны! — и если... чёрт, если и правда уйдёт... Справится ли Шота с этим?.. Убеждая себя всё это время, что так и должно быть, что им не стоит находиться рядом друг с другом в пространстве одной реальности... окажется ли он, на самом деле, готов к этому?.. Снова отпустить его? Почему-то, вопреки собственным уверенным «блять, конечно, же, сука да!» в ответ сердце болезненно сжималось. And then. Suddenly. In a blink of an eye. Хитоши. Курит нервно на расстоянии вытянутой руки. Белоснежная рубашка отражает лунный свет — или это перед глазами плывёт от выпитого? — и Шота неуклюже выдавливает из себя обжигающую правду, стараясь облачить в слова свои поломанные чувства. Stay. It all comes crashing Stay. Не то, чтобы он реально верил в силу слов... Он бы, может быть, и предложил духам остатки своей сто раз разбитой и по крупицам склеенной на алкоголь, дорожную пыль и табачный дым души. Да нужна ли она такая кому?.. Выходит, что нужна. Или в словах и правда есть магия? Как бы то ни было, в результате Шота непростительно пьян, а Шинсо недопустимо близко. Сидит в своей белоснежной рубашке, расстёгнутой чуть ли не до середины, как у какой-нибудь фотомодели, одну руку положил на спинку диванчика, так что ладонь в миллиметре от Шотиного плеча, и пальцы — пьяные, неловкие — то и дело путаются в его волосах, но каждый раз так быстро исчезают, что даже мурашки не успевают проделать свой путь к позвоночнику. Во второй руке у него всё тот же виски — какой уже по счёту стакан? С лица не сходит самодовольная ухмылка, пока язык выплетает очередную гнусную историю про Шоту восьмилетней давности. Шоту, который практически уже мёртв, если быть честным... И надавать бы ему по шее за все эти бесцеремонные подробности: розовая футболка с петухом, листья в волосах — и как помнит-то? — но не ребёнок уже. Двадцать шесть лет — поздновато для нравоучений. Парень ведёт себя тут так, словно он хозяин положения, а остальные вроде бы и не замечают, будто бы их всё устраивает. Чёртова харизма, всегда же был таким — почувствовав себя комфортно, разваливается, как котяра под солнцем, и приковывает к себе внимание, игриво повиливая хвостом: хочешь погладить?.. Рискни, если пальцев не жалко. Когти — острее бритвы, раздирают не только плоть, но и душу, оставляя уродливые шрамы. Шота делает очередной глоток стаута и включается обратно в реальность малого зала, куда они перебрались после игры в бирпонг. Заливистый смех Кейго отражается от стен. — Бля, да ладно! – Ястреб хлопает ладонью себе по колену. Они вместе с Токоями и Каминари сидят напротив Шоты и Шинсо и, развесив уши, слушают очередную всратую байку из рубрики «А, Шота вам не рассказывал?». Не то, чтобы Аизава совсем не возражал... но Deep Purple играют Perfect Strangers на фоне, так что можно и потерпеть. I am returning the echo of a point in time And distant faces shine A thousand warriors I have known Oh, oh-oh-oh И ухмылка эта его, ну кошачья же, типичный ублюдочный кошачий оскал: уголки губ изогнуты, верхняя губа лишь чуть-чуть вздёрнута, показывая клыки, но не обнажая их полностью — всё та же игра. Рискнёшь?.. Шота бы, пожалуй, рискнул. Снова. Похоже, он слишком откровенно пялится, потому что парень замирает на полуслове и поворачивается к нему. Аконитовые глаза, блестящие от виски и нескольких шотов, вопросительно смотрят. — Что-то не так? — голос у него сейчас чертовски низкий от выпитого и выкуренного, басистый и… привлекательный. Такой голос можно слушать и слушать по телефону, пока не знаснёшь, убаюканный его тяжестью. Шота неопределённо передёргивает плечами. У него всё не так. А у кого по-другому?.. Даби и Руми чуть поодаль от них занимаются древним, как мир, армрестлингом, и каждое очередное движение их локтей вибрацией растекается по столу, опасно приближая пустые стаканы к краю. — …да-да у Шоты есть эта странная привычка засыпать где попало! — подхватывает Токоями, заставляя Шинсо вернуться к диалогу. — Как кот бродячий, где упал, там и уснул! — татуировщик чешет за ухом развалившегося рядом с ним Суши. — Эй! — Аизава всё же подаёт голос: терпеть такое от Токоями — это уже чересчур. — Не моя вина, что ты накормил меня той дрянью. Я едва шевелиться мог! Он возмущённо ёрзает на диванчике, ставя свой бокал на столик к остальным. — Ну да, будто раньше ты не засыпал под кустами, – фыркает Хитоши, за что тут же получает упрекающий взгляд, но этот поезд уже не остановить. — Или на крыше, или в классе… Шота всё же не выдерживает и прихватывает парня за торчащие на затылке волосы и оттаскивает за них, слегка тряся голову. Волосы у него всё такие же жёсткие — не сухая инопланетная трава как раньше, конечно, но и не шёлк. Хитоши смеётся и примирительно поднимает руку со стаканом, второй успокаивающе касаясь плеча Шоты. Несколько массажных движений пальцами, затем широкая тёплая ладонь оглаживает плечо по всей длине и скатывается на предплечье. Да так и остаётся. Словно парень забылся, выдавливая своё: «Ладно-ладно». И Шота отчего-то совсем не против. Шинсо тёплый, пахнет виски, сигаретами и совсем слегка чем-то терпким и цитрусовым. Сидеть рядом с ним уютно и... знакомо. Как раньше, когда они курили, привалившись плечом к плечу на кровати. Шинсо залипал в лава-лампу, а Шота нёс очередную глубокомысленную философскую ерунду. В отличие от той перепалки в начале вечера, напоминающей битву не на жизнь, а на смерть со львом в колизее, всё это скорее похоже на лёгкое покусывание за уши. Игривое. Привычное. Он расслабляется, потягивая свой стаут и вполглаза наблюдая за очередной победой Даби. Руми матерится знакомым «Fucking bullshit» и, в целом, можно считать, что вечер удался. Покурить бы только. Да вставать лень. Собственное тело кажется тяжеленным, даже без сюртука, который он предусмотрительно снял ещё перед игрой. — Всё ещё не понимаю, — обращается к нему Хитоши, меняя тему, когда Денки отправляется в уборную, а Кейго снисходит до своего парня. Шинсо подаётся вперёд и неловко ставит свой стакан на стол, отчего тот жалобно звенит, встречаясь с чьим-то пустым бокалом и пододвигая его к краю. Кажется, он порядком пьян, и бедная посуда имеет все шансы оказаться разбитой вдребезги. Но Шота даже не дёргается, ему слишком удобно. Подумаешь разбитый бокал и ворчание Оборо. Тут вот Шинсо и его совсем не инопланетные волосы, спадающие на глаза. — Что это за куртка на стене? Деталь интерьера или реально чья-то? Старая испещрённая значками и нашивками кожанка приветливо смотрит на них со стены напротив. — Ммм, — Шота тянет, растягивая губы в улыбке. Собственный голос тоже уже прилично сел и кажется незнакомым. — Это куртка одного из местных байкеров, который отошёл от дел лет… семь назад?.. и избрал совсем другой жизненный путь. Нашивки его собственные — там можно увидеть года, когда он участвовал во всяких парадах — а значки уже наши. Сначала на куртку вешали, а потом, когда места не осталось, просто завели карту, — палец с широким кольцом в форме черепа со второй попытки указывает на карту рядом с курткой. — Каждый может прочертить свой маршрут или что-то подписать. — Занятно, — Хитоши задумчиво кивает, вглядываясь в разноцветные линии на карте Японии. — То есть это всё же некий байкерский бар? — В каком-то смысле, — подхватывает Токоями. — Этого не было задумано, но большая часть друзей Оборо, местного бармена, катают. — И ты тоже? — аккуратная бровь удивлённо ползёт вверх, видимо, Токоями, которого Шинсо знал, не завёл бы себе железного коня. — В позапрошлом году права получил. Шота с Даби меня уломали. — Дык ты вечно клянчил покататься! — фыркает мужчина, закидывая ногу на ногу. — Ой, а помнишь, как Даби натянул эту куртку и пытался прокатиться на одной ноге на байке? — внезапно вспоминает черноволосый, чуть ли не вскакивая. — Бля, это когда этот придурок коленку разхерачил почти до кости? — орёт Ястреб с другого края стола. Приглушённое «малыш…» от виновника двухнедельного внепланового отпуска птицы самого высокого полёта по меркам местных тату салонов, навевает воспоминания. Шота хихикает. — У меня и видео есть, — он принимается шарить в кармане штанов, но из кожаного кармана не так-то просто что-то достать. — Там всё до падения. Gore isn’t my jam. Достать телефон, все-таки не получается, потому что для этого надо встать, а рука Шинсо так приятно греет... — А, ладно, покажу, когда пойдём курить. Пьяный мозг запоздало подкидывает идею о том, что парню вряд ли есть дело до того, что творил малознакомый байкер по пьяни… но утвердительный кивок в ответ развеивает секундное сомнение. — Самое время! — бодро заявляет Хитоши, поднимаясь. — Идём? Тёплая ладонь исчезает с его предплечья, и что-то обрывается. Словно бы тонкая нить внутри. Но Шота слишком пьян, чтобы об этом думать. Он делает попытку встать, отталкивается от диванчика, но тут же падает обратно. Кажется, свои силы он всё же переоценил. Чёрт, сколько он уже выпил? — Воу-воу, на море качка. Капитану больше не наливать, — шутит Кейго, но Шота бросает на него недовольный взгляд. Он ещё не настолько пьян, чтобы не наливать! — Заодно и проветримся, — Хитоши только улыбается, подавая руку, словно бы Аизаве нужна помощь подняться... окей, ладно... нужна… Шота стискивает чужую ладонь — холодную и влажную от стакана, который в ней держали. He has a strong grip. Шота практически забыл. А ведь когда-то он тоже мог поднять его с травы всего лишь одной рукой. Поднять, но не дотащить до дома, разумеется. Сейчас бы, наверное, дотащил. Хоть два квартала, хоть все десять, вон какие плечи отрастил! And if you hear me talking on the wind You've got to understand We must remain perfect strangers В игровой грубый мужской голос кроет кого-то за собственный проигрыш, но плоские японские маты перекрывает звонкий девичий смех. Однако за всё время, что они тут сидят, бар почти опустел. Интересно, как там дела у Оборо — только и успевает подумать мужчина прежде чем они с Хитоши вываливаются в ночную прохладу, обрывая низкий голос Иэна Гиллана. Ноябрьский воздух немного освежает голову. Запахи ночного Токио, особенно здесь, на окраине центра — это некая особая смесь из алкоголя, сигарет, еды и выхлопных газов, присущая только этому месту. Шота привык к этой странной смеси и может спокойно вдыхать ее полной грудью через фильтр. Мужчина приваливается спиной к стене, чтобы земля поменьше шаталась, и шарит по карманам в поисках кисета, чтобы понять, что он совсем забыл сделать себе самокрутку… Чёрт… Хотя вряд ли в таком состоянии вышло что-то приличное. — Твоя очередь делиться, — он кивает Хитоши, вытягивающему сигарету из пачки прямо зубами. Тот замирает на секунду, моргает, словно переваривая фразу, кивает согласно и протягивает пачку, предлагая выудить сигарету самому. Шота щёлкает своей верной Зиппо, которой нипочём и ветер, и ночная прохлада. Прикуривая, он поднимает голову в небо, да так и застывает. Красиво сегодня всё-таки, полная луна, капельки звёзд, клубящаяся чернота вокруг… — Какая луна сегодня, — Шота улыбается, чувствуя как его осторожно обнимают за руку, чтобы забрать зажигалку. — Давно ты видел такую? Или большим боссам некогда пялиться в небо?.. Чужие подушечки пальцев оставляют искры на тонкой коже запястья, пока поиск не заканчивается успехом. Парень молча затягивается, прежде чем привалиться плечом к стене рядом с Шотой. — Из моего офиса открывается прекрасный вид, когда я не забываю смотреть в окна. Мужчина тоже с удовольствием затягивается — знакомая горечь оседает на языке — и представляет вид: высокие чёрные башни испещрены сотнями жёлтых, белых и красных огней и белыми кругами вертолётных площадок... Чуть поверни голову — и яркий белый диск луны прямо перед тобой, словно на картинке. Шинсо коротко хмыкает привлекая к себе внимание. И низким голосом похожим на урчание декламирует: — It is the very error of the moon; She comes more nearer earth than she was wont, And makes men mad. Шота поворачивает голову, чтобы встретиться с глубоким тёмным взглядом прямо перед своим носом. Луна освещает силуэт: закатанные рукава на сильных руках, линия ключиц из-под распахнутого воротника… Шота сглатывает, будто пытаясь согнать какое-то наваждение и отшучивается: — Твои сотрудники тебя ещё загрызть не пытались за вечное цитирование почившего гения? — So far you’re my only victim, — тонкие губы искривляются в ту самую кошачью усмешку. Впрочем, она тут же исчезает за очередной затяжкой. В какой уже раз Шота убеждается, что таким голосом нельзя читать Шекспира. Слишком глубоко проникает смысл, слишком сложно воспринимать это как шутку. Хотя он и сам большой мастак бросаться цитатами классиков по поводу и без. Когда они с Хитоши шатались по ночному Токио, декламировать драматурга любил именно он, размахивая бутылкой в руках и многозначительно взирая в небеса. А Хитоши только вздыхал, засунув руки в карманы или вызывая такси: «Кончай, сэнсэй, поехали уже домой». — С каких это пор тебе нравятся пьесы? — подкалывает он, разворачиваясь к парню всем телом, оказываясь лицом к лицу в полувдохе друг от друга. Опасно близко. Как дурачиться на краю скалистого ущелья. — С того момента, как в них стало интересно играть, — мурлычет парень, прожигая его своими невозможными глазами. Луна бликует в расширенных зрачках: если бы не темнота, можно было бы поймать собственное отражение. Это действительно похоже на игру: кто поскользнётся первым. И Шота совсем не против проиграть, но… — I thought you’re all about work now and no fooling around, — ветер обжигает кожу, посылая крупные мурашки вверх к самому затылку. Хитоши затягивается, прикрывая глаза, и Шота видит как подрагивают его плечи. То ли смеётся, то ли замёрз. — Well, those are my least favorite to act. Have to be all cunning or your head would get chopped off, — выдыхает парень, отводя взгляд и зарываясь рукой в длинную челку. Шота хмыкает. В лунном свете Шинсо выглядит обманчиво знакомо. Словно бы тот серьёзный бизнесмен — костюм, который он забыл снять с прошлого Хеллоуина, а теперь он снова стал собой. Его Тоши. Аизава ловит эту мысль и отчаянно заталкивает обратно в самые тёмные уголки разума. Никогда он не был его. Что за дурацкая идея. — Бля… как же давно я вот так не отдыхал, — Хитоши затягивается в последний раз и тушит окурок о стену, прежде чем отправить бычок в урну. Словно бы выжигает свой след. Только горит почему-то грудь Шоты. — Что, на ваших высокосветских приёмах не наотдыхаешься? — он дразнит, чтобы отвлечься. — Ты сам видел, — парень разводит руками. — Каждый либо хочет тебя наебать, либо пытается не быть наёбанным тобой. Как у Мэнсона, знаешь. — Some of them want to abuse you. Some of them want to be abused, — мужчина согласно кивает. — Ещё и выряжаться приходится, как на бал. — Ну... с этим проблем у тебя не было, — передразнивает Шинсо. — Да и сейчас, — пальцы нагло подцепляют рюшу жабо и слегка сминают, ощупывая тонкую ткань. — Ничего менее притягивающего взгляд ты найти, конечно, не мог. — Забыл твоего мнения спросить, — Шота ехидно улыбается, убирая тонкую косичку за ухо и коротко оглаживая индастриал. — Барон Суббота, не так ли? С каких пор тебя привлекает вуду? Всё дело в эстетике? Вычурные фраки и замысловато уложенные волосы? — Сам-то разоделся. Со свиданки сбежал? — Аизава передёргивает плечами. Прохладно как будто: мурашки по коже, кончики пальцев покалывает. Шинсо делает паузу, задумчиво рассматривая пальцы, которыми только что трогал ткань. — Свидания с работой считаются? — наконец выдаёт он, обнимая себя руками за плечи. — Я почти четыре часа размазывал по тарелке дорогущего угря, чтобы потом узнать, что все это было... а... неважно. Трата времени, но хоть поел. Шота фыркает, расправляясь с бычком своей сигареты. — Зато у тебя отпуск с понедельника. Хитоши довольно кивает. — Уже построил грандиозные планы по выведению кругов под глазами? — Ага. Поспать часов сорок, потом спуститься в гараж и полюбоваться на свою девочку, — Хитоши опирается на стену, смотря через плечо и улыбаясь одними глазами. Шота вопросительно изгибает бровь. — Мне Теслу недавно привезли, — гордо сообщает он, оскаливаясь. — Пятьсот километров без подзарядки, автопилот… Три электромотора, с нуля до сотки за две секунды. А времени, сука, даже посмотреть на неё не было. — Где ты так разгоняться собираешься? Выкупишь себе магистраль? — стоит шутливому подколу слететь с губ, как он тут же задаётся вопросом. а возможно ли это? Было бы прикольно оцепить кусок хайвея и погонять, не беспокоясь о полиции. А не как они обычно делали это, ожидая облавы каждую секунду. — Хах, если бы, — он вздыхает, зарываясь руками в длинную чёлку и убирая волосы с глаз. — Скатаюсь возможно куда-нибудь, посмотрю, что на трассе будет. Вдалеке сигналит какой-то недовольный водитель. — В Кавасаки или Йокогаму можно спокойно, — кивает Шота. — Вообще дороги по линии Синкансэна очень приличные, мы ночью могли сто пятьдесят брать… — Всего лишь? — Можно было бы и больше, если бы мой мог, — усмехается мужчина, и его собственный короткий смешок гулко отдаётся во всём теле странной волной крупной дрожи. — Так ты и правда что ли всё на том же катаешь? — Хитоши насмешливо смотрит на него, так, будто он до последнего надеялся, что это всего лишь шутка, и у Шоты давно что-то современное, что-то более практичное и быстрое. — Запчасти каждый месяц меняешь? — Так бля, — Аизава предупреждающие отлепляется от стены и нравоучительно поднимает к лицу трясущийся — от чего-то — палец. — Попрошу побольше уважения к классике! — Он был классикой уже когда ты меня на нём катал. Сейчас это… раритет, хах, — Хитоши смеётся, словно бы это и правда остроумно, но заметив серьёзное лицо мужчины успокаивающе кладёт руку ему на плечо. — Бля! Да ты же трясёшься от холода, пошли-ка, пока не заболел. Сейчас бы ночью без куртки выходить. — Сказал парень с расстёгнутой рубашкой, — парирует Шота, но покорно позволяет подтолкнуть себя за спину. До него наконец запоздало доходит, что он и правда чертовски замёрз. — Ну не я же подхватил простуду в июне, — тихо отвечают ему у самого уха. Нашёл, бля, что вспомнить! В баре, чёрт возьми, и правда намного теплее. Входя в помещение, Шота понимает насколько сильно он на самом деле продрог. Приятный запах дерева и пива стирает запахи улицы. — Это было один раз, ты вечно мне будешь это припоминать? — шипит мужчина, растирая себя руками, чтобы унять дрожь. — Ну ты же до сих пор напоминаешь мне про помидоры, — рука на спине спускается на талию, как будто Шинсо пытается её убрать, но боится, что Шота без поддержки упадёт или убежит, или чёрт знает, что ещё. Мужчина собирается это прокомментировать, когда заворачивает в малый зал, но слова застревают в глотке. В зале разворачивается сцена. Незнакомец в тёмно-серой толстовке с капюшоном на голове и тёмно-синих спортивных штанах стоит к ним вполоборота, спрятав руки в карманы, рядом с Даби и Руми. Судя по лицу Даби, парень доставляет им неприятности. Какой-то идиот напился и решил нарваться на драку? Но кто вообще пустил его без костюма? Шота откидывает волосы с плеч, убирая их назад, чтобы не мешали. Без сюртука движения не будут скованы, хотя вряд ли другу понадобиться помощь, парень кажется едва ли способным стоять на ногах — такая мешковатая на нём одежда. — О, Шигараки! Приехал за женой? — Хитоши проходит вперёд, чтобы поздороваться. Аизава мысленно хлопает себя ладонью по лбу. Здесь четыре взрослых мужчины и одна вполне себе сильная девушка — если бы незнакомец нарывался на драку, он бы уже давно огрёб. Н-да, похоже, кому-то пора приостановиться и пожевать чего-нибудь. Орешки-то ещё остались? — Привет, босс, — коротко кивает парень. Голос у него странно-хриплый, словно бы он болеет, вот только медицинской маски на лице не наблюдается. — Заюш, — тянет девушка, поглаживая одну из кос, — я всё ещё играю. Подождёшь раунд? Она просительно складывает ладони у лица, но судя по равнодушному взгляду её… мужа?.. это не работает. — Нам пора, — только и говорит незнакомец безразлично. Словно бы, если она откажется, он просто развернётся и уйдёт, оставив её здесь. Но Руми не отказывается, вздыхает и бросает на своего оппонента по армрестлингу извиняющийся взгляд. — Ну что ж, — на её смуглом лице расплывается улыбка. — Оставим ничью. — Был рад знакомству, — льстиво скалится в ответ Даби и бросает на парня в толстовке какой-то очень сложный взгляд, вроде неодобрения и уважения одновременно — Шота не берётся трактовать. Девушка поднимается, надевает свою курточку и с удовольствием повисает на плече своего мужчины. Учитывая, что она на голову выше, выглядит это довольно странно. Но он привычным жестом приобнимает её за талию и ведёт к выходу, останавливаясь, чтобы позволить попрощаться отдельно со всеми. Шинсо она обнимает и целует в лоб — судя по короткому смешку парня, она достаточно пьяна, чтобы так делать. Ястреб лезет обниматься, и это выглядит довольно странно, потому что муж отстраняется, но не отпускает её. Токоями вежливо кивает головой, Денки получает хай-файв. — Was fucking awesome to meet you, Shouta, — она расплывается в широкой улыбке, протягивая ему руку для рукопожатия. Шигараки — или как там его? — презрительно морщится, окидывая Аизаву оценивающим взглядом. Видимо, как и любому японцу, ему странно видеть взрослого солидного мужчину в виде, подобном Шотиному. — Was glad to meet you too, Rumi, — он стискивает её руку на прощание, провожая напоследок долгим взглядом. Прекрасная женщина. Интереснейший собеседник. Познакомься они при других обстоятельствах, он, возможно, даже всерьёз бы ей заинтересовался, но… Шота бросает короткий взгляд на Хитоши, которого уже втащили в разговор Ястреб и Даби. Да… В других обстоятельствах… Он возвращается на своё место и находит там Суши, нагло развалившегося животом вверх. Нет, ну это же откровенное подстрекательство! Кто может устоять? Рука зарывается в мягкую шерсть, пальцы пробивает вибрация урчания. Такой милый, пока не решил, что ты что-то сделал не так, и не напал. Айзава не искушает судьбу и быстро оставляет спящее существо в покое, устраивая его у себя на коленях. — Вау, такой послушный? — Хитоши падает рядом, тут же придвигаясь ближе. Подбородок ложится на плечо, рука зарывается в шерсть, но не так нагло, как делал это Шота, а осторожно, словно бы пробуя воду. — Если ты ему понравишься. — Блять! — парень вздрагивает, отстраняясь когда коготь царапает ладонь. — Эй, это обидно! — Дай ему время, — Шота улыбается, поднимая сонного кота на задние лапы. — Осторожно погладь по голове. Ага, вот так. Давно с котами не встречался? — Ты не представляешь, — согласно кивают в ответ. Шинсо возвращается к своему виски, усаживаясь поудобнее, и Аизава, отпуская кота, где-то на подсознании отмечает, что бы совсем не против, когда парень сидел ближе. Шинсо очень тёплый. И сложен неплохо — на него приятно опереться, ощущая упругие мышцы под кожей. Бля… — Пс, Тоши! — зовёт его Даби, передвигаясь, чтобы оказаться поближе. — Это что, реально её муж был? Да, Шота задавался тем же вопросом. — А что, есть сомнения? — до него не сразу доходит смысл вопроса, видимо, привык. — На самом деле Шигараки тот ещё badass , — подхватывает Каминари, но Шота выпадает из обсуждения, чтобы и без того потерявшийся в реальности разум не уплыл окончательно. Вместо этого он подбирает свой бокал и концентрируется на пене, разлившейся по стенкам. Белые хлопья, осевшие на стекле, медленно стекают вниз, складываясь в какие-то неясные образы. Каких чудовищ они скрывают в глубине?.. В какой-то момент до него доносятся отстраненный голос Ястреба, который тащит Каминари курить, и тихое «я сейчас» — голосом Шинсо. Даби подсаживается к нему, как только все уходят, и, улыбаясь как сожравшая крысу змея, обвивает свои длинные руки вокруг Шоты, приобнимая его за плечо. Внимательный взгляд друга буквально утыкается в его щёку. — Ну что, — заговорщически тянет он вполголоса. — Как я понимаю, к нам ты сегодня не едешь? — Что? — Аизава наконец удостаивает его взглядом. Бесконечное глубокое бирюзовое море, блестящее от солнца или от пива, пронизывает его насквозь. — Ты знаешь что, — передразнивает лучший друг. — Я гляжу, о чём общаться, вы с Тоши всё же нашли, — на лице Даби расплывается хищная улыбка. — Я только заговорил с ним, а ты нас уже в одну кровать кладёшь? — недовольно фыркает Шота, отставляя свой пустой бокал. — И вообще, кажется мы это уже обсуждали — в любом случае я поеду к себе. — Ну, смотри сам, — Даби наконец разжимает свою дружескую хватку и ободряюще хлопает мужчину по плечу. — Мы уже всё. Кейго докуривает и заказывает машину, ему завтра ещё работать. Шота кивает. Тогда, пожалуй, и ему стоит закругляться. — Токоями, ты с ними? Парень, ковыряющийся в телефоне, многозначительно улыбается. — Спать в такую ночь? — он проводит рукой по одному из перьев в своей причёске. — В этом городе так много одиноких девушек. — Твоя загадочная Юки таки согласилась на личную встречу? — Даби мгновенно отцепляется от Аизавы, найдя себе новую жертву. Мужчина устало прикрывает глаза. Ему, пожалуй, тоже бы уже пора домой… Под веками пляшут разноцветные молнии. Мысли скручиваются в гордиев узел. И все они о Тоши. Нет. Хитоши Шинсо, который может позаботиться о себе сам, который разбавляет дешёвой сигаретой дорогой виски и чьи руки так правильно ложились на его плечи весь вечер. Хитоши, которого хочется утащить домой. Или быть утащенным к нему. Хитоши, с которым так привычно и не привычно одновременно, потому что можно не держать сознание, какое бы пьяное они ни было, за последнюю ниточку, потому что «если вдруг Хитоши накроет, кто ему кроме Шоты поможет?». Теперь Хитоши вполне справится сам. И можно просто наслаждаться вечером, позволив себе утонуть… — Что такое сэнсэй, стоило мне отлучится, как тебя от скуки в сон клонит? — Шота чуть ли не вздрагивает, когда его персональное сумасшествие плюхается рядом, и только тогда он понимает, что он и правда успел закрыть глаза. — Ты время видел, — огрызается Аизава, позволяя Шинсо придвинуться ближе, чтобы снова удобно опереться о него плечом. — Сам-то домой собираешься? — А что, после полуночи Барон теряет свою магию и превращается в бомжа подкустового? — лукавая улыбка сбивает Аизаву с толка окончательно, и он просто решает проигнорировать его слова и огрызнуться. — Разве у важных шишек вроде тебя не должен быть какой-то очень чёткий режим сна? Или тебе забыли выдать инструкции? Знаешь, люди ложатся спать и видят сны, чтобы отдохнуть. Шинсо внимательно смотрит на него, и спьяну Шоте даже кажется, что в глазах его некая глубокая воронка, которая активизируется только на нём. И сейчас его к чертям утопит. Betwixt mine eye and heart a league is took, And each doth good turns now unto the other: When that mine eye is famished for a look, Or heart in love with sighs himself doth smother, With my love's picture then my eye doth feast, And to the painted banquet bids my heart; Он не позволяет себе произнести вслух ни строчки. Какие-то остатки разума ухватываются за горло, пронзая его когтями. — Отдых? Что за слово такое смутно знакомое? — смеётся Хитоши. — Кажется, я снова забыл японский... Он продолжает ёрничать, и Шота, не выдерживая, таки залепляет ему ладонью в лоб. То есть, почти. Пальцы касаются лба, но тёплая кожа — удар собственного пульса в подушечки пальцев — лёгкие сводит резким недостатком кислорода. Глубокая воронка ядовитых глаз затягивает, закручивает, ломает. Пальцы скатываются на щёку, чтобы ощутить гладкую кожу, но тут же падают на диван — в локте никаких сил почему-то. Всё происходит очень быстро, случайно и незначительно. Но для Аизавы это кажется взрывом атомной бомбы. Гладкость и теплота кожи. Близость. Его близость. Хитоши моргает удивлённо — пушистые ресницы скрывают завораживающий взгляд — но не отстраняется, наоборот, подаётся чуть вперед, словно бы сам не верит в то, что произошло. Губы приоткрываются, будто вот-вот сорвётся с них просьба повторить. Шота с силой стискивает кулак, так что ногти впиваются в мозолистую кожу ладони и тупая боль пробивает сознание, слегка отрезвляя. Что за бред. Что, блять, он творит?! Во всё горло подпевая очередной песни Мэнсона, в зал врывается Ястреб, кутаясь в плащ Даби, и декларирует, что такси он заказал. — Так, ну что пора собираться, — Даби отцепляется от Токоями, с которым что-то обсуждал, и Шота понятия не имеет, заметил ли друг то, что произошло, и каким идиотом он себя выставил — или его всё же пощадят на утро в чате? — Нам бы тоже уже закругляться, Тоши, — Каминари падает на своё место напротив них. — Оборо сказал, что не позволит никому спать тут сегодня. — А что, у вас тут бывают желающие спать в баре? — судя по бодрому голосу, Хитоши и сам не особо обратил внимание на внезапную Аизавину слабость. Или решил, что это что-то привычное, ещё со школы, или просто слишком пьян. — Дык вон у нас любитель, — Токоями сдаёт Аизаву. — Мне в Синдзюку, кому-то со мной по пути? — Нет, мы с Тоши в центр. — Каминари застёгивает свою кигуруми, снова становясь забавным солнечным мальчишкой, таким же как в школе. — Тоши, машину заказать или водителя вызвать? — Когда уже твоя жена возвращается домой? Если ты разобьёшь мне последнюю гостевую чашку… — бурчит Шинсо чуть отсаживаясь, чтобы достать телефон. — Я сам. — Даби, где моя куртка? — Ястреб принимается порхать по залу, в поисках своих пожитков. Шота решает, что ему пора бы отойти, и использует сложившуюся суматоху, чтобы сбежать в туалет. Там, в узком пространстве между раковиной и унитазом, он утыкается лбом в холодный кафель стены. Что блять это было? Что с ним происходит? Поехать всё же к Даби и добить себя чем-нибудь у него? Травой? Не думая ни о чём, отрубиться, проснуться с урчащим под боком Дизелем, и решить, что всё это просто дурной сон? Как он когда-то надеялся, что Тоши в целом был дурным сном. Что весь год, проведённый вместе, был просто причудливой фантазией с кошмарной развязкой в конце… Нет уж. Дома ещё куча дел. Да и Даби, скорее всего не заткнётся, а последнее, что ему сейчас надо — объяснять, что, чёрт возьми, тут произошло и как они с Шинсо перешли из состояния холодной войны к очень… тесному общению. Словно бы и не было этих восьми лет невнятного пиздеца, когда его жизнь описала мёртвую петлю и вернулась на круги своя. Шота мотает головой, подставляет руки под струи холодной воды и уже порывается умыться, но какой-то последней извилиной вспоминает, что на нём грим, и едва ли у него хватит терпения и сил избавиться от него сейчас — краска только размажется. Ещё и сорочка умрёт прямо тут. Значит, всё же он прогуляется. Нужно прийти в себя. Долгий холодный путь домой протрезвит и успокоит разбушевавшееся сознание. Когда он выходит, Ястреб и Даби уже прощаются с остальными. Длинный кожаный плащ так и украшает плечи блондина, хотя изначально был самой любимой частью костюма Даби. Сам же Даби покорно держит в руках короткую кожанку Ястреба. — Эй, Шота, мы поехали! — Кричит ему друг, и Аизава кивает. Токоями, запахивается в свою мантию, как в крылья, и браво отправляется на поиски счастья и свободного таксиста на улицу. Приложения? Какие приложения? — Нам бы тоже собираться, сэнсэй, — обращается к нему Шинсо, застегивая пиджак и поправляя галстук. Смешная накидка со звёздами исчезла, и парень снова стал таким солидным. Таким серьёзным. Это даже забавно, как одежда меняет людей. Аизава улыбается собственным мыслям. Бля... Стой. Что? Собираться? — Tryin to get me to your cloud castle again? I’m not that drunk, — его заплетающийся язык комкает и коверкает слова, так что Шота говорит, не боясь быть понятым Каминари. Он приваливается спиной к двери туалета и скрещивает руки на груди, потому что стоять ровно так чертовски тяжело, кто вообще придумал прямостояние? — Or that's not gonna stop you? Зачем он это добавляет? Зачем?.. Чёртово бессознательное… Хитоши хмыкает и прикрывает глаза, отводя взгляд и зарываясь рукой в волосы. Блять… И кто только его за язык тянул?.. Шота сжимает зубы, мысленно костеря себя за сказанное. Но Шинсо, похоже, не воспринял это всерьёз, потому что он только коротко улыбается ему и отшучивается: — Pretty sure you won’t be glad to share a spare bed with Denki, — он подходит ближе, на добрый десяток сантиметров сбиваясь с прямой, и приваливается рукой к стене, чтобы не упасть прямо на Шоту. Не то, чтобы тот был как-то особо против. — Так что я просто вызвал тебе такси. Такси. Конечно. — Ты свой сюртук где оставил? — Хитоши не даёт ему время даже возразить, потому что он вообще-то хотел пешком идти. Ползти… Посидеть где-нибудь, слиться с природой… — В душе не ебу, — честно признаётся Шота, позволяя оторвать себя от стены. — Тогда пошли, поищем. Каминари в поисках не участвует, он звонит своей жене. Жене. У мальчишки, что когда-то беспечно кидался бумажками на его уроках, теперь есть не только серьёзная работа, но и жена. Шинсо выводит Аизаву в игровую, где, приблизительно, последний раз они оба видели сюртук и цилиндр. — Мы так и не посмотрели видео, — низкая вибрация в самое ухо оглушает его. То ли Шинсо так проорал, то ли звук отразился от забурлившей в голове крови. Шота пожимает плечами. Он опирается на Хитоши, как когда-то в школе, когда они шлялись ночью по подворотням — рука на плече, Шинсо поддерживает его за талию. Только сейчас чужая хватка кажется сильнее и приятнее? Нет, просто рука тёплая, а тут что-то и правда прохладно. — Где ты нашёл его вообще? Да и остальных? Где Твайс? Где Эрни? — Где нашёл там больше нет, — коротко отвечает Аизава, понимая, что совсем не готов объяснять про Эми, про героин и реабилитацию, про долгий разговор с Ястребом и болезненную тоску по несбывшемуся. И про то, как много Тоши было во всём этом. — Твайс с женой дома, наверное. А Эрни… а Эрни больше нет. — Оу… — Хитоши замолкает, отдавая дань прошлому случайному знакомству. Так это и происходит. Дешёвые наркотики и добрая старость не ходят рука об руку. — И давно Твайс женился? Год? Два? Нет... — Шесть лет будет в этом году, — как быстро, однако, летит время, ещё вчера, казалось, самый близкий тогда друг говорил, что познакомился с милой девушкой по имени Химико. Ещё вчера, кажется, её кровожадная улыбка притягивала взгляды. Давненько они не виделись. — Кажется, духи украли твою трость, — Хитоши накидывает на его плечи сюртук и вручает цилиндр. — Переживёшь? — Бар никуда не денется, — Шота хлопает себя по карманам. — А вот кисет. Вот без него я не уеду. Хитоши закатывает глаза. — И где ты предлагаешь его искать? — А это хороший вопрос, последний раз, когда он держал его в руках, он… а что он собственно делал? Аизава делает попытку вытащить хоть что-то из памяти, но там сейчас только Шинсо и его улыбки, и его руки, и его долгие тёплые взгляды. Как и тот, что сейчас направлен прямо в душу. Словно бы там, глубоко внутри, между трещинами можно найти кисет. Каминари заглядывает в зал, чтобы сообщить о том, что машины приехали. — Давай, я просто отдам тебе свою пачку, и потягивая утренний кофе ты придёшь в себя быстрее, — предлагает парень, на автомате поглаживая его предплечья, словно бы это убедит его. Шота хмыкает. Не сработает. — Можешь садиться в своё такси и уезжать в свою поднебесную, мистер филантроп, а я без кисета с места не сдвинусь, — он дёргается, сбрасывая чужие руки с себя и недовольно морщится. Голос чуть дрожит, потому что он практически рычит. Хитоши ведь не объяснишь, что каким бы пьяным или обкуренным он ни был, кисет — это первое, что он проверяет. Своеобразный тотем, подарок друзей, утром возвращающий его к реальности. Шинсо, и правда, не понимает, он покачивается на пятках, оглядывается по сторонам и, наконец, сдаётся. — Окей-окей, Денки, скажи, чтобы нас подождали, мы придём скоро, я надеюсь... — он вздыхает и добавляет, — Я проверю зал, где мы сидели, а ты тут посмотри. Его спина удаляется так стремительно, что Шоте кажется, будто он побежал, но нет, конечно, это глаза слишком заторможенные. Как и его движения, чёрт, как о двух ногах-то и не запутаться? Ни на бильярдном столе, ни на подоконнике, ни даже на полу — о, а вот и потерянный шарик для бирпонга! — кисета не обнаруживается. Зато, он находит своё кольцо, которое, видимо, успел снять — чёрт, было бы обидно его потерять, да. Шинсо возвращается с пустыми руками, но на его лице почему-то играет лукавая улыбка. Что он опять задумал?.. — Кажется я разгадал эту тайну, Холмс, — парень вдруг подаётся вперёд одним движением, его ладонь накрывает бедро Шоты, и что-то твёрдое в кармане мешает прикосновению отпечататься. — Духи милосердны к водителям такси, ты блин его в кармане потерял! — он продолжает скалиться, и Шота даже не сразу понимает, о чём он. Желание схватить за руку и притянуть к себе, буквально убивает. Гори всё синим блядским пламенем... — Тоши… — голос срывается на сип. Пальцы ложатся на чужое запястье, сжимая; собственные глаза встречаются с чужими, расширенными и удивленными, кончик языка нервно касается внезапно сухих губ и лёгкие сокращаются, чтобы выдохнуть вопрос... но парень отдёргивает руку, одаривая его странным взглядом. Чёрт, нет… Да что с ним происходит?! Он настолько рьяно убеждал себя всю неделю, что ему нужно развеяться и кого-нибудь найти, что пьяный мозг перешел на автопилот, видя намёки там, где их нет? — Идём? — Хитоши бросает неловкий взгляд на выход. Словно бы есть ещё вариант. Словно бы… Почему нельзя снова оставить его у себя на диване, чтобы он выползал курить в начале третьего утра, когда просыпался или не мог заснуть, и Шота, который тоже случайной просыпался, или ещё не засыпал, смотрел на него украдкой со стороны своей комнаты — видно только кривой силуэт и красный огонёк сигареты. Но сука, как тепло на душе. И как пустота поглощает всё внутри при мысли, что дома его ждёт только фикус и того сдвоенного балкона в Накано больше не будет. Stay. I’m so tired of walking this line... Stay, till the sun rises and magic dies. Stay with me. — Идём. Он снова позволяет себе опереться о него, чтобы в последний раз, ощутить тепло и запах кожи. И твёрдую хватку на его плече, словно бы талия внезапно стала запретной зоной. И сердце пропускает удар. Бар уже пуст, столики заняты только редкими стаканами и мусором, а за чистыми устроились призраки, которым разрешено остаться тут до утра. — Э-э-эй, Шо-о-та! — тягучий голос Оборо, похожий на мурчание, вливается в уши и заставляет ноги замереть. — Твоя щедрость не знает границ, но нам чужого не надо. Карточку забери. Он уже снял свою шляпу и кажется немного усталым, хотя жизнерадостная улыбка по прежнему играет на его лице. — Разве в Японии так принято? — удивлённо шепчет Хитоши совсем рядом, и желание потрепать его по волосам такое сильное — Шота закатывает глаза. — Нет, но нам так удобнее, никогда не знаешь, сколько раз ты подойдёшь на бар, это упрощает дело… — В смысле, что тебе не приходится лишний раз считать? — Ага. Пластиковая карточка с принтом классического Harley Davidson Fat Boy на фоне зелёной травы и гор возвращается в чехол телефона. — До свидания, господин волшебник, увидимся. — Оборо машет ему рукой. — Ммм, не знаю на этот счёт... — в голосе улыбка, и как будто бы намёк, но Шота уже совсем не уверен, в том, что происходит вокруг. Ширакумо смеривает его многозначительным взглядом, и только тогда до него смутно доходит. Суббота. На улице холодный ноябрьский воздух. Две машины: чёрная старенькая Тойота и современная Хонда невнятного цвета, — стоят чуть поодаль друг от друга. Каминари, болтающий по телефону рядом с одной из них, прерывается, чтобы попрощаться с Аизавой. — Было очень приятно с вами увидеться, Аизава-сэнсэй, — его заплетающийся язык делает прощание забавно неуклюжим, но Шота сейчас и сам едва ли сможет что-то сказать нормально. — Взаимно, Каминари, — он кивает, отрываясь от Хитоши, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. — Тоши, я буду в машине, — блондин многозначительно показывает на свой телефон и упрыгивает к такси. — И часто ты открываешь у себя мотель для непрямоходящих? — усмехается Шота, когда они подходят к такси, которое, видимо, вызвали для него. — Мне кажется, Денки уже корни пускает там. Что поделать, он совершенно беспомощный, когда напьётся, так что в отсутствие его жены… его женой приходится быть мне. Иногда Руми. Но Шигараки очень не любит, когда в его нору вторгаются посторонние. Аизава коротко смеётся, понимая, что внезапно чувствует родственную душу в шумном блондине, ведь он практически живёт у своего лучшего друга. — Что ж… — Хитоши разворачивается к нему лицом, когда Шота опирается на крышу своего такси. — That’s it, I guess. Он улыбается, не широко и нагло, как скалился весь вечер, а совсем чуть-чуть приподнимая уголки губ, словно бы печально. Словно бы он тоже не хочет расставаться. Шота как будто бы трезвеет на несколько секунд, чётко осознавая, что если сейчас не скажет ничего, это может быть последний раз, когда они видятся, и ядовитый аконит чужих глаз больше не обожжёт кожу. Никогда. Сердце пропускает удар. — Эм… — он проговаривает фразу несколько раз в голове. То ли чтобы самому в неё поверить, то ли чтобы передумать. — В эту субботу, — наконец выдавливает из внезапно пересохшего горла Аизава, ловя в фокус чужие, тёмные в лунном свете, глаза. Звёзды блестят в их глубине. — То есть, в субботу после этой субботы. I mean this Saturday coming... — I got it, sensei, spill it out, — перебивает его Шинсо, склонив голову на бок. Взгляд серьёзный, между бровей залегла морщинка, словно бы поведение Аизавы его напрягает. Чёрт, да его самого оно пугает, что так сложно-то?! — There’s gonna be… sort of… — он отворачивается, коротко выдыхая, и прыгает в омут с головой. — Birthday party of mine... — он коротко облизывает нижнюю губу. Язык ощущает кольцо пирсинга, и это немного успокаивает. — Yeah? — Шинсо подаётся вперёд — звёзды в глазах зажигаются любопытством, и — блять-блять-блять, не делай так! — Шота чувствует, как кровь вулканом расплескивается по телу, заставляя щёки полыхать вопреки холодному ветру. Это так сложно: слова застревают в горле. Трезвым он бы точно не решился на это. — So if you feel like stopping by... — Хитоши моргает удивлённо, словно бы это последнее, что он ожидал услышать, и Аизава, молниеносно распахнув заднюю дверцу такси, каким-то внезапно чётким движением садится внутрь, бросая цилиндр на сидение и моментально сожалея о сказанном. Шинсо словно бы колеблется несколько секунд, прежде чем склонится к нему, одной рукой опираясь о крышу машины, второй о сидение совсем рядом с лежащей ладонью Шоты. И снова он так непростительно близко, что побороть желание схватить его за запястье и затащить внутрь практически... Парень улыбается отстранённо-вежливо и немного устало. — Посмотрим, что у меня будет с расписанием, — выдыхает он, пальцы едва касаются кончиков пальцев Аизавы, но статика такая сильная… где-то внутри его черепной коробки… что это даже пугает. — Sweet dreams, Shouta. Хитоши выпрямляется и закрывает дверь. Что-то болезненно ухает в животе. Безвозвратно теряясь. Шинсо отходит, и Шота остаётся один. Невнятное бормотание радиоприёмника кажется даже каким-то смущённым в этот момент: «И о последних новостях…» — Куда? — сухо спрашивает пожилой таксист. Аизава называет адрес, откидываясь на спинку и прикрывая глаза. Су-ка. Что это было? Он разглядывает какое-то время клубящуюся темноту перед глазами: танцы тёмно-серого, чёрного и практически белого в замысловатых узорах. Вот тебе и Хеллоуин, тихонько вздыхает уставшее сознание. Выпил? Потусил? Притащил к себе кого-то? Ну-ну. И какой-то горький упрёк самому себе, что заставляет сердце сжаться. Правильным ли было решение пригласить его на день рождения? Правильно ли позволить всему этому происходить? I am ashes where once I was fire... А... к чёрту. В конце концов, Шинсо уже сам в состоянии решить, надо ему это или нет. В кои-то веки, Аизава не хочет ничего решать, нести ответственность за чужие чувства или поступки. Он тоже человек в конце-то концов. Выхватывая в очертаниях за окном свой район, Шота собирается с силами и прикидывает, остались ли вообще деньги на карточке, чтобы с ним расплатиться. Телефон предательски показывает три с половиной процента зарядки и отказывается открывать банковское приложение. Неловко… А сколько у него было изначально? Бля, сейчас же и не посчитаешь… Ладно, там что-то можно будет придумать. Дома вроде была какая-то наличка. — Сколько? — уточняет он, когда машина наконец останавливается у его дома. Шота выуживает из чехла карточку, хорошо, что Оборо напомнил. — Оплата через приложение, — коротко отвечает водитель, явно чем-то недовольный. То ли видом Шоты, то ли тем что пришлось столько ждать. Так. А у Аизавы нет приложения. Как он будет это делать… — Ты выходишь, или как? — мужчина поворачивается, чтобы смерить его презрительным взглядом. — Наклюкаются, потом себя не помнят. Оплачено всё, давай, у меня ещё заказы есть! Только тогда Шота понимает, что приложение у Шинсо. Серьёзно? Он ему такси оплатил? Смешно же. И что вот теперь с этим делать? Шота хватает шляпу и выметается из машины, на прощание вежливо хлопая дверью так, что звенит стекло. А нехуй потому что. Сейчас бы какой-то старик его жизни учил. Чёртов Шинсо, что теперь, кофе ему покупать? Такси ночью не дешёвое, однако же. Если он придёт в субботу, то можно купить выпивку. Если не придёт, то можно попробовать выловить его на неделе, когда у него будет свободное время. Ну или всегда можно просто завезти что-то на работу. Аизава коротко хмыкает, представляя эту картину: себя в байкерском прикиде на ресепшене со стаканчиком кофе из Старбакса и просьбой передать это «that fancy-pants boss of yours». Он выставит идиотом себя, работников ресепшена и самого Шинсо. «Привет, это тебе за такси». Охренительно светлая идея, ага. Шота ненавидит подачки, потому что понятия не имеет, как с этим разбираться. И ведь не скажешь, что Шинсо сделал это с намерением как-то задеть, скорее просто по привычке. Мужчина вваливается в квартиру, спотыкаясь о собственный порог. Коридор кажется привычно непривычно крохотным — стены оказываются в неожиданных местах, когда он борется с сапогами целую вечность в попытке их снять. Shit. Скидывая сюртук и цилиндр прямо на пол, он ковыляет до ванны, шипя. Смывать грим откровенно лень, но если не сделать это сейчас — утром он имеет все шансы остаться Бароном Субботой надолго. Так что Шота склоняется над раковиной, отмывая в прохладной воде краску. И с каждым новым плеском в лицо мысли понемногу перестают плыть и выстраиваются в более-менее однозначную фигуру, в которой уже наклёвываются линии соединений между точками. Снежинка — кривая ещё совсем, кое-где подтекающая. К моменту, когда под глазами почти не остаётся черноты, он уже может более-менее строить сложносочинённые предложения в своей голове. Произносить — пока ещё нет. Из последних сил он сдёргивает с пальцев кольца, кидая их на полку над раковиной и грузно вываливается из ванной. По дороге в спальню он умудряется скинуть с себя сорочку, и даже наполовину стягивает штаны, падая на кровать. Обо всём остальном он подумает... завтра. — Ёбаный в рот, — хрипло выдыхает он, кутаясь в одеяло и моментально погружаясь в тяжёлую давящую черноту.

*

Аизава редко жалеет о скоропостижных решениях, принятых на горячую голову. Обычно шаблон «всё достало, поехал напился и с кем-нибудь переспал» работает по принципу экстренной перезагрузки системы. Короткое замыкание сознания часов так на восемь: другие люди, другая обстановка — после чего просыпаешься готовым к дальнейшей жизни. Станет ли лучше после такого — вряд ли; но точно будет по-другому. Однако, надо признать, спонтанная идея срединедельной вылазки в гей-бар в итоге вылилась в одно из тех редких исключений, когда Аизава всё-таки пиздецки пожалел, что не остался этой ночью дома. Дерьмовый вечер среды, немного скрашенный приятной ночью, плавно перетёк в ещё более дерьмовое утро четверга, заставив его весь следующий день потратить на тщательное переосмысление своего подхода к жизни. В комнатушке, где он просыпается, пахнет сыростью, дешёвым табаком и растворимым кофе. Под щекой — тонкий футон. В тусклом свете ноябрьского солнца перед слипающимися глазами плывут зелёные панели стен и разбросанные по полу вещи. Разбудивший его низкий голос ночного визави далёк от доброжелательного: — Аизава? — черноволосый Такеми Сакуну, японец слегка за тридцать, смотрит на него сверху вниз, завязывая синий форменный галстук поверх застиранной сероватой рубашки. — Вставай, мне на работу пора. Шота широко зевает, переворачивается на спину и убирает длинные пряди с лица, разглядывая мужчину: — Что, за ночные заслуги мне даже кофе не полагается? — он закидывает руки за голову, лукавая улыбка расплывается на губах. Но в ответ Аизава получает лишь холодное недоумение в наскоро отведённом взгляде. — Если хочешь кофе, то поторопись, — выплёвывает мужчина, переступая через него, чтобы подобрать какие-то карточки, валяющиеся по полу. — Чайник ещё горячий. И в его голосе недовольства столько, словно бы Шота напросился ночевать к незнакомцу на улице. А вчера никто не жаловался. Более того, холодный низкий голос Сакуны ночью был хриплым, жарким и сломанным, умоляющим непристойно: «Схвати меня за горло, блять, да!» And it’s a brand new person in front of him now. Широкая улыбка превращается в недовольно поджатые губы. Аизава садится на футоне и нашаривает свою серую обтягивающую футболку на полу. С ночи она слегка измялась, но в целом, выглядит ещё прилично, только разве что воняет сценическим дымом и пролитым на неё сладким коктейлем. Джинсы с бельём тоже находятся рядом, и он привычно копается, натягивая штанины так, чтобы пальцы не попали в дырки на коленях. Хочется в туалет, воды, кофе и курить. Резинка, судя по всему, безвозвратно потеряна в недрах скомканных одеял и чужих клубных вещей — свои драные джинсы серьёзный работник представительства Тойоты поднимать с пола не стал. Вот и всё да? «Спасибо за компанию и предоставленные услуги, ваше время вышло, приходите ещё»? Сакуну — вчера светящийся радостью и энергией, сегодня — одной ногой на нелюбимой работе, второй выпинывает задержавшегося гостя. В такой атмосфере начинать новый день Аизаве не хочется — без кофе он уж как-нибудь переживёт, а покурить можно и по дороге к метро. Застёгивая джинсы, он всё же предпринимает попытку отыскать взглядом резинку, но видимо, придётся переться по ветру, как Покахонтас. А н-нет, вот она, в кармане, как предусмотрительно, молодец Шота! Прогулка до туалета и ванной: три шага с футона — холодная вода в лицо, чтобы снять сонное оцепенение и потушить разгорающийся внутри огонёк недовольства. Давненько его так не выгоняли. Кофе, милая болтовня ни о чём, осторожное «у меня ещё дела» или, куда проще, мотель — никто никому ничего не должен... Но в этот раз мужчина был очень настойчив о месте продолжения вечеринки — теперь-то понятно почему: на работу не поедешь в ночном прикиде, а добираться с мотеля до дома... тогда просто нет смысла выходить куда-то посередь недели. Он завязывает неряшливый пучок на голове, глядя в зеркало, и осматривает круги под глазами — на месте ли? В комнате-кухне-коридоре — название длиннее пространства — накидывает куртку, упаковывает портсигар в карман, проверяет наличие телефона, зажигалки и ключей, влазит в кроссовки и прощается — хозяин квартиры так и не поднимает на него взгляд. Прекрасное, сука, утро. То есть, не то, чтобы это всё было так уж в новинку. За свою долгую карьеру прощаний с партнёрами на одну ночь он оказывался в разных ситуациях, но… В этот раз словно что-то пошло не по плану. Словно бы какой-то важный элемент забыли при перезапуске, и всё наебнулось к херам. Хотя казалось бы, как может сломаться то, что в его случае работало всегда?.. А началось всё с воскресенья, когда проснувшись утром с затёкшими от лежания в неудобной позе ногами и гудящей от похмелья головой он пожалел. Сначала о том, что поленился лечь спать по-человечески, и что в доме не нашлось минералки. А потом, когда вспомнил, что было в Небе — пожалел ещё раз. Ну какого чёрта он позвал Шинсо на день рождения?.. Что он ждёт? Что Хитоши волшебным образом заново войдёт в его жизнь? Вряд ли, хотя бы потому что у Шинсо теперь есть свои собственные цели и планы, отличные от прежних «как веселее прогулять ненавистный японский» и «где бы вырубить травы». В баре они, конечно, здорово напились и приятно поболтали, но это только потому, что у Шинсо отпуск. Едва ли он относится к Шоте хорошо настолько, чтобы все свои редкие выходные тратить на общение с ним. Что их теперь вообще объединяет, кроме общего старого друга и пары десятков забавных (и не очень) историй из школы?.. Достаточно ли этого?.. Но больше всего Шота ненавидит себя за то, что поверил в собственную ложь — пусть и на один вечер. Что можно просто проигнорировать те восемь лет, что они провели порознь, вернуть всё назад, щёлкнув пальцами, и снова вместе курить, прислонившись друг к другу; засыпать и просыпаться, сложив друг на друга ноги; касаться друг друга: пьяные поддержки и шутливые подзатыльники. Ненавидит, что позволил себе поверить, что этого будет достаточно... Будто бы ему не захочется касаться Хитоши по-другому, обнимать его за талию и зарываться ладонью в волосы; будто бы ему совсем не интересно, насколько тёплая его кожа под этими вечными рубашками и такой ли острый у парня язык, когда дело доходит совсем не до словесных перепалок, и… внезапно так много всего, что ему не хочется знать о Шинсо... Даже несмешно, ведь уже тогда, в конце вечера, его буквально ломало от этой жажды. Но Хитоши всё так же далёк от него сейчас, как и был далёк на приёме, и раньше… тогда... Он даже не знает, придёт ли Шинсо в эту субботу. Захочет ли? Он мучился этими мыслями весь выходной, пока приводил в порядок квартиру, надеясь, что это как-то поможет навести порядок в собственной душе, и в понедельник, когда он вёл лекцию по Шекспиру и — блять-блять-блять — никто не читает на староанглийском лучше Шинсо; и во вторник, когда перелистывал конспекты к новой лекции. В среду тоска стала невыносимой, и Шота решил, что стоит пойти проветриться в люди. Хуже не будет. Хуже… не стало?.. Легче не стало точно: в голове всё те же воспоминания, всё те же мысли, всё тот же Шинсо, который не понятно, придёт или нет, и Шота сам до сих пор не знает, ждёт ли он его или нет (вообще-то ему пофигу, всё что могло умереть уже умерло, и если он не приедет, то будет совсем не больно. Совсем. Ведь это не больно, когда расхерачивается на части сброшенная с высотки хрустальная ваза. Сам же сбросил.). В общем, на душе всё так же погано, как было всё это время после Хэллоуина. Словно не хватает чего-то. Только теперь он еще и невыспавшийся и хер знает где. Осеннее утро встречает его хмурым небом и полупустыми улицами. Изо рта идет пар. Шота поднимает ворот куртки, зябко ёжась и жалея, что не догадался взять шарф. Сколько сейчас вообще? Шесть или семь утра? Сам он ни за что бы добровольно не встал так рано. Его так стремительно выпнули из чужого дома, что он даже не успел прийти в себя. Какой, однако, задрипанный район: небо затянуто неряшливой паутиной проводов, крошечные двух-трёх этажные дома опираются друг на друга, как сваленные в кучу коробки. С налепленными на стены гофрированными железными листами, то ли для украшения, то ли для устрашения, и бесконечными потёками ржавчины от кондиционеров. Через каждый второй дом — крохотные магазинчики, пивнушки и парикмахерские. Не то, чтобы его как-то это смущает, в конце концов, он сам добрую часть своей жизни прожил в таких же районах, но как-то стрёмно становится при мысли, что это лучшее, что может себе позволить среднестатистический рабочий. Да и Шота только относительно недавно перебрался в квартиру, в которой ему достаточно комфортно. Аизава достаёт телефон и просматривает баланс своей карты, прикидывая, что ему светит в эту срань. Кофе или рамён — дома в холодильнике мышь повесилась, а последнюю ложку растворимого кофе он выкинул, с отвращением обнаружив там стрёмную насекомую живность. И как только залетела? Надо будет перепроверить всё на выходных. Смс-ки от банка с потраченными за вечер суммами намекают, что кофейня ему не светит, если он не хочет потом на день рождения тянуть один единственный бокал стаута. Грамотное распределение бюджета, мать его, вот что отличает его нынешнего от себя же двадцатилетнего. В двадцать за одну ночь можно было потратить всю стипендию и выживать на каких-то снеках и лапше быстрого приготовления и стрельнутых у однокурсников сигаретах. Вот она взрослая жизнь, даже в мало вменяемом состоянии ты несёшь ответственность... Жаль только, от ебанутых поступков это не спасает. Сорок. Через несколько дней ему уже сорок. Когда его отцу было сорок, Шоте исполнилось двадцать два. У его отца уже был rebellious son who just got his bike and almost got expelled from university. Когда его отцу было сорок, он уже вовсю зарабатывал на своей ферме васаби, эксплуатируя ничего не подозревающих туристов и местных школьников в каникулярное время. Когда его отцу было сорок... Впору бы позвонить своему старику... чтобы выслушать какое сильное Шота разочарование, как они с матерью надеялись увидеть внуков и как ему должно быть стыдно, что он совсем о них забыл. В сорок люди обычно покупают дом с гаражом для хэтчбека и выгуливают в парках детишек и крохотных мерзких собачек, которые умеют только тявкать и писать под себя. Сорок лет. Шота хлопает себя по карманам в поисках портсигара, который он, в кои-то веки, позаботился наполнить перед выходом на пьянку. Закурив, усаживается на поребрик. В подобных районах единственный, кто будет осуждать тебя за курение — особо ответственный младшеклассник, но школа ещё не началась, а если придерётся кто-то из прохожих, то скорее всего это будет какой-то ублюдок в поисках драки. Кого вообще заботит окружающий мир в шесть утра?.. Аизава медленно затягивается, чувствуя, как первая утренняя затяжка возвращает его в знакомую реальность. Если бы его попросили провести черту «до» и «после» в своей жизни, он бы не задумываясь выбрал первой точкой в системе координат ту ночь, точнее, утро после. Похмелье, паника, ледяной душ, чтобы привести мысли в порядок, и невозможность поднять взгляд на сонное чучело на собственной кровати из-за чувства стыда — базовый набор для любого уважающего себя мужчины, чтобы бросить всю свою жизнь и укатить бухать и искать единения с природой. После нудного рассказа о том, как он изгонял из себя «демонов», чтобы стать порядочным человеком и примерным членом общества, он бы поставил вторую точку чуть повыше. Точку, определяющую пять лет жизни с Эми. Время, когда он верил, что должен быть таким как все. Ездить на метро и копить на машину, приезжать к родителям и помогать с фермой, выпивать с коллегами после работы и планировать свести татуировку, потому что «люди же пялятся!». Следующей точкой стало бы знакомство с Даби. Бессонные ночи, откачивания от передозов и бесконечные истерики «он плохо на тебя влияет Шота!». И расставание с Эми — долгожданный глоток воздуха, глоток свободы. Месяц депрессии, техосмотр байка и проверка на профпригодность собственной кожанки, которую вместе с байком он почти на три года закинул в гараж. Это была бы последняя точка, после которой Шота бы, затянувшись самокруткой, добавил, что идея влиться в общество и стать очередной шестерёнкой в его слаженной машине практически погубила его как личность, однако, он восстал, собрал себя по кусочкам и превратился в того, кого можно увидеть сейчас — почти сорокалетний пирсингованый мужик со стрёмной небритой рожей и пристрастием к алкоголю. Профессор английской литературы, который спокойно снимает себе партнёров в клубе на одну ночь и тратит колоссальные деньги на средства по уходу за волосами. Он наконец-то стал собой и совершенно счастлив. Шота задумчиво выдыхает дым в небо. Но чертить графики его никто не просит, а потому можно перестать обманываться, и с горечью признать, что трахаться с рандомными личностями его уже подзаебало, что в квартире пиздецки холодно по утрам одному, и что фикус — такой себе собеседник. И что он совсем не хочет терять Шинсо. Даже эту неопределённость, что у них есть.

*

К обеду теплеет достаточно, чтобы Шота позволил себе сесть на байк. Раньше, когда он был моложе, кататься можно было спокойно круглый год, разве что летом в коже пиздецки жарко, а зимой ночью, да ещё и в снегопад, видимость сильно падает. Сейчас же, повзрослев и осознав весь уровень опасности гнать по гололёду, который образуется к вечеру на зимних дорогах, Шота в декабре кататься не рискует. Только если днём ненадолго. Но сейчас, в начале ноября, пока проблемы глобального потепления сильно не затронули Токио, и климат не изменился, спокойно можно прокатиться до работы и обратно, так что Шота надевает свои уплотнённые чёрные джинсы и кожанку поверх тёплой бордовой водолазки. Волосы он наскоро заплетает в обычную косу — всё равно после шлема переплетаться. Дороги после обеда не так загружены, как утром, и Аизава добирается до университета без происшествий, хоть на шоссе и хватает придурков, которые не считаются с особым положением байкеров на дороге. Мотоцикл Шоты громкий. Пришлось повозиться с выхлопной системой и сделать переключатель, чтобы на шоссе, срываясь с места, любимый Харлей звучал, как раскат грома. Иначе была бы опасность оказаться задавленным водителями, любящими громкую музыку. Альма-матер стоит на всех своих базовых плоскостях, как и обычно: дорогой поганый кофе из автоматов, вечно занятые преподаватели и деканы, шастающие тут и там бодрые студенты и асфальт. Шота любит свой университет: то ли потому что проработал в нём всего ничего, то ли потому что в отличие от школы все здесь уже давно совершеннолетние, и иметь с ними дело куда проще. Отшивать в том числе. В коридоре у офиса он натыкается на второкурсницу, которая еще в том году пыталась весьма недвусмысленными намеками заработать его личное расположение, но её старания оказались тщетны — Шота совсем не поклонник ролевых моделей «учитель-ученик» в жизни. Девушка смущенно отводит взгляд, усиленно делая вид, что занята разговором с подругой. Неясно, что в нём до сих пор находят студентки. То ли его усталый — оттого загадочный — взгляд, то ли отросшая щетина, когда только-только побрился несколько дней назад и ещё рано снова терзать лицо станком. То ли всё дело в волосах, которые он тщательно выплетает то в косы, то в пучки, то в хвосты, и сам не знает, чего ждёт от этого. Точно, не того, что кто-то будет сравнивать их с Шекспировским волшебством и точно не того, что кто-то будет подбирать оброненные им украшения: «Сэнсэй, она всё-таки упала, эта бусина. Обидно же, если потеряется!». Впрочем, и не того, что кто-то из первокурсниц подойдёт к нему с вопросом, где он берёт идеи для причёсок. Это, пожалуй, уже слишком. Когда он входит в офис, Ямада привычно сидит за своим столом, но непривычно уставший. Он лежит, опустив голову на руки, очки отложены в сторону, бумаги небрежно сдвинуты на край. Его рубашка сегодня не безупречно-выглаженная, а вся в мелких складках, словно бы он забыл о существовании утюга. — Хизаши? — Шота обеспокоенно подходит к блондину, чьи распущенные волосы закрывают лицо. От волнения правильно-вежливое обращение к коллеге выпадает из головы. — С тобой всё в порядке? Он касается плеча мужчины, и тот тут же дёргается и шумно втягивает носом воздух, просыпаясь. — А… Что? — он сонно моргает, убирая волосы с лица и стараясь незаметно вытереть рот. Шота хмыкает — ещё и слюней напускал во сне? Это совсем не похожу на Ямаду. Что-то случилось? — Тебе нездоровится? — Шота рассматривает его заспанное лицо и немного отрешённый взгляд — возвращаться из мира грёз не так уж и просто. — А… Нет, — Хизаши несколько раз проводит ладонью по лицу, словно бы пытаясь смахнуть усталость с себя и выпрямляется в кресле. — Просто… Кажется, немного задремал. — Впервые вижу, чтобы ты спал на работе, — Шота хмыкает, подходя к своему месту и скидывая шлем вместе с рюкзаком на стул. Обычно это Аизава имеет привычку отрубаться на столе с похмелья, а Ямада будит его и читает лёгкую лекцию о вреде ночного бдения. — Я… ахах, сам не знаю, как так получилось — смущённо признаётся Хизаши, и по тому, как неловко он трёт свою шею, Аизава понимает в чём причина. Ямаде вчера перепало. Или сегодня перед работой — не суть — он бы и раньше заметил, если бы мозг не включил «доктора», возраст, что поделать. Ямада буквально светится (не считая того, что у него, похоже, болит голова после короткого сна). Его движения ленивые и плавные, уголки его губ чуть приподняты, а глаза сияют. Кто бы ни помог ему скоротать время, он определённо знал своё дело. Шота даже испытывает некий укол зависти. Потому что его ночной загул не настолько удался, чтобы светиться после, как солнце в летний зной. — Нашёл кого-то занимательного на ночь? — влекомый любопытством, спрашивает мужчина, вставая лицом к зеркалу и расплетаясь. Он уже ткнул кнопку чайника, чтобы Хизаши смог налить себе чай и привести голову в порядок. — Это… — Ямада отворачивается, чтобы его взгляда не поймало зеркало. — Не то, что ты подумал, Шота, — он произносит его имя медленно, словно бы пробуя на вкус заморский деликатес. Похоже, вот так случайно они, наконец, и перешли на неформальное общение. — Рафумеетсфся, — мычит Шота с резинкой в зубах. Он вообще не думает о том, что было у Хизаши. Он думает о том, что не случилось у него самого. Хизаши, очевидно, не выгнали в срань хрен знает в каком районе — у чёрта на рогах — в холод даже без кофе и сигареты. Хизаши, скорее всего, отодрали так, что у него голос до сих пор немного севший, а потом заботливо укутали в одеяло и обнимали всю ночь — судя по довольному ёбаному оскалу. Борясь с непослушной прядью, которая короче остальных и никак не хочет попадать в локон косы, Шота недовольно рычит. Ямада принимает это на свой счёт. — Моя старая подруга заглянула на бутылочку сакэ, — объясняет он, и Шота кривится в усмешке. Врёт. Врёт и не красне… а нет, вон залился румянцем так, что уши сейчас дымиться начнут. Ямада — из тех, кто абсолютно не умеет врать. — А откуда ты знаешь, о чём я подумал? — расправляясь, наконец, с косой, Аизава разворачивается к нему. Просто потому что ему нравится смущать Ямаду. Это не Шинсо, который может нахально расплыться в усмешке и прошептать болезненно тихо: «Your nasty thoughts are all over your face, sen-sei. Who do you think I am to go that cheap?» Это всего-лишь Хизаши, поэтому он смущается сильнее, проводит рукой по волосам, заправляя прядь за ухо, и переводит тему. — Зато ты выглядишь непривычно бодрым в четверг. Хорошо отоспался? — Ага, берегу силы для субботы, — он растягивает губы в улыбке, поглаживая индастриал в ухе. А что? Не всегда же правду говорить. — Ты же помнишь? — Да, в восемь в Седьмом Небе, верно? — кивает Хизаши, едва заметно — но Шота видит, потому что глаз с него не сводит — выдыхает с облегчением. — Больше никуда не хочешь? Боулинг? Караоке? Шота хмыкает. Точно. Ещё и караоке ему в сорок лет петь. — Нет уж, люблю когда всё просто и понятно, — особенно с тем, что происходит сейчас в его жизни, — посидим спокойно, не будем особо как-то тусить, — он наливает себе кипяток в кружку, чтобы сделать кофе. — Тебе чай? — в зеркале кивок. — Несколько знакомых собирались подъехать в течение ночи, поздравить, а так — всё как обычно. — Надо напомнить Ширакумо-сану, что он обещал выгнать Даби, если тот снова возьмётся за гитару, — Ямада вспоминает прошлогоднее происшествие. — Просто надо ему меньше наливать. Или больше, чтобы вообще гитару в руки взять не смог, — Шота улыбается, протягивая мужчине чёрный чай. — А вообще… Он колеблется. Стоит ли говорить о Шинсо? Будет ли он выглядеть безнадёжным идиотом, если Хитоши не придёт, но с другой стороны, будет правильно… Ямада чуть склоняет голову, в ожидании продолжения. Он красивый — в который раз думает Шота. Красивый и привычный. И понятный. И если бы Шинсо так внезапно не ворвался в его жизнь, своё сорокалетие он бы провёл в квартире Хизаши. Вдвоём, с бутылкой хорошего вина, и сон никак бы не входил в их планы на ночь. Но ядовитый аконит Хитошиных глаз — под кожей. Уже впитался в кровь и, сука, ни шагу назад. Вперёд, впрочем тоже. Приковывает к месту, парализует как паук свою жертву. И взгляд его — в каждом чужом вздохе — словно бы Шота ищет этот взгляд. Хитоши снова пробрался в его душу, вытеснил оттуда всех и всё к дьяволу, улёгся пушистым клубочком и мурчит — громко, больно, отравляюще… И выть хочется. От безысходности. — А вообще, — повторяет Шота, возвращаясь в реальность, — я попрошу Оборо включить проектор, и мы займём всех неугомонных просмотром чёрно-белого кино! Он смеётся, словно бы эта потрясающая в своей бредовости идея действительно была в его планах. С Шинсо было классно смотреть кино: он всегда ёрзал под боком и мычал, кусал губу или шипел на каких-то особо интересных моментах. А потом они спорили. О том, кто лучше играл или кто лучше переснял в красках, или почему фильм закончился так, а не иначе. И тогда Шота был в приятном неведении — он понятия не имел, чем всё это закончится и просто наслаждался временем, проведённым вдвоём. А теперь даже и сорваться после фильма в какой-нибудь комбини за булочками с карри (потому что ну захотелось!) и двинуть к реке, чтоб лежать рядом молча и пускать дым в прозрачное ночное небо, ему не с кем. Если у него будет ещё один шанс — приходит внезапная мысль — уж лучше сделать шаг и получить по морде, чтобы успокоиться уже. Он не будет больше бегать — внезапно решает Аизава, когда по языку расплывается горечь мерзкого растворимого кофе, что он купил по пути на работу. Он уже не в том возрасте, чтобы, как школьник, переживать, если его отошьют. Теперь ему нужно знать. Тем более, что Шинсо теперь взрослый достаточно, чтобы самостоятельно принимать решения — вон какую империю выстроил — чтó‎ ему стоит сказать «нет» человеку, с чьим мнением ему теперь не нужно считаться ни по возрасту, ни по статусу?.. . — Ой, а я совсем забыл! — Хизаши вдруг залезает в свой стол и вытаскивает на свет коробочку бэнто. — Мне домой после этой пары, да и есть совсем не хочется… Будешь? От коробочки пахнет тонкацу и рисом. Желудок Шоты с готовностью урчит, потому что дома так и не добавилось еды. Только бутылка виски, чтобы не рваться ни в какой бар среди недели и не разочаровываться лишний раз. Джеймсон, недочитанный Джек Лондон и, если уж совсем захочется приключений на собственную пьяную задницу — парочка-другая игрушек, про которые он не вспоминал уже целую вечность. Этакий экспресс-набор, чтобы скрасить одинокий вечер сорокалетнего мужчины и не ввязаться ни в какие неприятности. Но едой, наверное, и правда стоит закупиться — хотя бы по минимуму. Потому что бэнто Хизаши после магазинных полуфабрикатов, которыми он в последнее время перебивается, кажется просто пищей богов. — Небось сам делал соус? — отрываясь от бэнто, который едва ли не проглотил без палочек, Шота смотрит на приводящего себя в порядок коллегу. — Конечно, кто же ещё? — пожимает плечами блондин, поправляя волосы в зеркале. У Ямады они по плечи и Шота откровенно не понимает, почему бы не начать как-то их убирать (кроме как в хвост, как Хизаши иногда делает, когда работает с документами), но возможно это его собственный загон. — Купить проще, разве нет? — Зато так вкуснее, — Ямада бросает на него короткий взгляд, который можно расценивать как «ты же за обе щёки уплетаешь!» или как «хоть бы спасибо сказал, сидит тут, выпендривается!». — Каждый день бы ел, — честно соглашается Аизава, проглатывая очередной кусочек мяса практически не жуя, такое оно нежное. Хизаши молниеносно отворачивается к своему столу и принимается за документы. Шота прячет усмешку в очередной порции риса. — Я в целом… — Хизаши говорит тихо, и не оборачиваясь. — Часто готовлю слишком много для себя, так что… эм… могу… делиться, если что… Шота чуть не давится рисом — так стремительно он поднимает голову, чтобы посмотреть на мужчину. Это… Подкат? Самый настоящий подкат от Ямады?! — Well… — и Шота понятия не имеет, что на это сказать. То есть, случись это месяцем ранее, он бы не раздумывая, ответил «да»… Но сейчас… Его телефон вибрирует в кармане. — Почему бы и нет, я полагаю, — находится он, ёрзая на стуле, чтобы вытащить свой андроид. — Если тебе и правда несложно. Хизаши, наконец, поворачивается к нему, но Шота уже снимает телефон с блокировки. На рабочую почту пришло сообщение с уже знакомого адреса личной почты Хитоши Шинсо. So… What kind of present do you want? Is there a list? Аизава замирает, перечитывая. Ещё раз, потом ещё, прежде чем напечатать короткий ответ: Don’t even dare! Сердце как будто запинается, когда пальцы жмут «отправить». Значит… он всё-таки сможет прийти? — Аизава-сан? — привычно окликает его Хизаши. — Идём? — А? Да, — он подрывается, вспоминая, что вообще-то пришёл на работу, а не поесть и решить личные вопросы. — К слову, ты же не думаешь притаскивать мне никакого подарка, так? Собирая нужные бумаги, уточняет он. — Ты же сам настаивал, чтобы тебе ничего не дарили, — пожимает плечами Ямада, ожидающий его в дверях. — Да так, просто… — телефон вибрирует в руке, когда он закрывает дверь кабинета. Шота мельком смотрит на пришедший ответ: Dare? Me? Never =)