По снегу.

“If it has made you colder

Turning your life for justice

They have learned to obey

Broken the rules I followed

Burning for name so hollow

I will learn to obey”

      На улице была удивительно хорошая погода. Не было ни рвущего ветра, ни снегопада — лишь мертвая тишина. Небо было все еще глубоко темным и чистым, несмотря на 06:25 на будильнике.       Тони так и не смог уснуть. Не получалось, а, может, не хотелось. Сидя на кровати и смотря в стену, голова была пуста. Обычно, если он не спал, то о чем-то думал. Но сейчас не было ни единой мысли, он просто часами ворочался в постели, не понимая, почему сон не приходит. Было только гнетущее ощущение пустоты и зияющей дыры.       Резкий звон заставил вздрогнуть. С соседней кровати донесся недовольный стон Латвии, который на ощупь пытался выключить будильник. С пятой попытки ему все же удалось нащупать выключатель и остановить бушующий напоминатель о том, что пора вставать.       — Muļķības… Uh, vai tu jau esi nomodā? — донесся сонный голос Яны, который тер свои глаза, пытаясь проснуться.       — Ma ei maganud, — тихо ответил эстонец, вставая с кровати, сразу надевая тапочки и направляясь к столу. Бездонная дыра пустоты тянулась со вчерашнего дня. Тони включил настольную лампу, которая тускло осветила участок комнаты. Честно говоря, он никогда не любил основное освещение, предпочитая локальное — гирлянды, настольные лампы, свечи, торшеры и прочее.       — Ты серьезно? Нам в школе с 8 до 2 сидеть, а ты ещё ночами не спишь? Если ты уснешь на уроке, учителя точно расскажут Союзу, и ты сам знаешь, чем это кончится… — Янис, морщась от света, тоже встал с кровати и посмотрел на старшего брата.       — Я и не собираюсь спать на уроках, просто сегодня не получилось уснуть, — оправдался балтиец, беря с стола свои очки и надевая их. — Тебе нужно умыться и помочь Мире завтрак приготовить, сегодня ваша с ней очередь.       — Эй, разве не Литва сегодня должен?       — Должен, но ты ведь сам знаешь, что с недавнего времени эти двое друг друга избегают и шипят, как дикие кошки, если видятся, — с тихим вздохом Тони поднял свой рюкзак, ставя его на стол и начиная закидывать в него нужные учебники и тетради. Виски неприятно пульсировали, белый шум отдавался в ушах. — Иди давай, я за тебя вещи соберу, — тихо пробормотал юноша, ища рюкзак брата, который тот       всегда кидает куда попало.       Янис скрестил руки на груди и пробормотал что-то на своем родном языке, но все же развернулся к двери и вышел из комнаты. В столь небольшом пространстве сразу стало легче дышать. И нет, Тони правда любил своего младшего, но одиночество ценилось им больше, ведь оно было редкостью в этом доме. А первые годы в семье Союза ему казались почти безумными из-за стресса и постоянного “социума”. Нельзя сказать, что сейчас он смирился с вечным шумом, кучей людей, отсутствием личного пространства и прочим. Скорее, пришлось научиться жить с этим, мечтая о другой жизни перед сном или размышляя о том, как в будущем всё будет по-другому. Как в будущем свобода станет реальностью, а не просто желанием. Как жизнь и все решения будут независимыми. Как снова захочется жить, а не бесцельно существовать.       Эстония закусил губу от нахлынувших неприятных мыслей. С тяжелым вздохом он заправил мешающие волосы за уши, понимая, что надо бы тоже пойти умыться, а не рефлексировать с утра пораньше. В школу опаздывать ему не положено. Так что закончив собирать рюкзак брата, балтиец, прихватив с собой полотенце и прочие ванные принадлежности, пошел искать свободную ванную комнату, которых было только четыре на четырнадцать то человек, и это без учета того, что одна ванная принадлежала только женской половине семьи.       К счастью, через пару минут ему удалось найти свободную ванную на первом этаже и быстро зайти в нее. Закрыв за собой дверь на накладной замок и подойдя к раковине, Тони обрадовался, что выглядит более-менее нормально и что явных синяков под глазами не появилось. Черные кудри с отросшими светлыми корнями даже не спутались и хорошо лежали, а челка, которую он спонтанно отстриг, лезла в глаза. Светлые, очень тонкие брови были нахмурены. Они, к слову, неплохо сочетались с «оленьими» (как их часто называл Литва шутки ради) глубоко синими глазами владельца. Губы были бледными, без выраженной арки Купидона, почти сливаясь с тонкой, мраморной кожей. Губы были пухлыми, а шелушения и трещины на нижней губе появились либо от холодов, либо от систематичных ее укусов. По прямому носу и небольшим участкам щек, к сожалению для эстонца, все еще виднелись веснушки, хотя сейчас они тусклые и малочисленные, в отличие от яркой россыпи, что охватывала почти половину его лица летом. Единичные пигментные пятна сползали и по длинной шее, к выраженным ключицам и предплечьям, поэтому даже в жаркое время он предпочитал не носить футболки с коротким рукавом или сильно широким горлом. Веснушки были одним из многих комплексов. Кажется, не комплексовал он только из-за роста в 171 сантиметр и зубов, хотя быть повыше все равно хотелось.       Наконец, закончив оценочно смотреть на себя в зеркало, Эстония включил холодную воду и закатал рукава клетчатой рубашки. В глаза сразу бросились около шести круглых следов от ожогов на запястьях. Один был совсем свежим; он мерзко чесался и жегся, так как на нем образовался маленький волдырь от вчерашней сигареты. Тони хорошо помнил, что решил сделать это около года назад. Отец тогда запретил ему выходить из дома на целую неделю, беспочвенно заподозрив в том, что он шляется по сомнительным местам с сомнительными людьми. Тогда, чтобы как то успокоиться, он вылез на перекур, а в голову спонтанно проникло неоспоримое желание потушить бычок об собственное тело. И спорить он не стал, сделав это. Правда, сразу пожалел, получать ожоги — это не очень приятно, но только в тот раз, вместе с болью, почувствовалось еще что-то другое.       Облегчение. Это было чувство гребанного облегчения, которое, казалось, бесследно исчезло кучу лет назад. Загруженная душа будто в момент успокоилась, а горькое ощущение вселенской жестокости и несправедливости испарилось. Голова впервые была пустой, а не производило кучу ненужных мыслительных процессов. С тех пор, периодически, это действие повторялось. Замещение душевной боли физической, на взгляд эстонца, не самая плохая вещь. Поэтому перестать баловаться этим он пока не думал.       Быстро умывшись и почистив зубы, стоило поторопиться обратно в комнату, чтобы одеться и пойти на ненавистный общий завтрак. Общий завтрак с ним. Выйдя из ванной, внимание сразу привлекла совершенная тишина. Были слышны звуки каких-то бытовых действий, но не голоса. Так непривычно. Когда мучитель в отъезде, все не против устроить балаган, поговорить или поспорить лишний раз, но при Михаиле такое делать — высшая степень опасности.       Добежав до комнаты, попутно собрав волосы в небольшой пучок, Эстония быстро стянул с себя домашнюю рубашку, надевая школьно-белую. В школу из-за устава шибко не нарядишься, поэтому черные брюки были единственным возможным вариантом низа. Перед тем как закрыть шкаф, он вытащил синий кардиган с эмблемой школы. Тони схватил два рюкзака и с гнетущим чувством вышел из комнаты. Подойдя к лестнице вниз, он застыл.       Что-то сопротивлялось, не позволяя ему спуститься. Сердце начало биться быстрее. Но выбора все равно не было. С каждой новой ступенью спуск давался тяжелее. Тахикардия обычно так просто не начиналась, но сейчас не то чтобы было «просто». Ноги невольно подкашивались. Три ступени до конца. Во рту ком; видеть «отца», смотреть на него, сидеть за одним столом — это всё равно что пытка. Одна ступень. Он помнил, что, если опоздает на завтрак, Союз разозлится.       Все ещё с ватными ногами Эстония ступил на половицы первого этажа, с ощущением, будто его ведут на смертную казнь. Он кинул два рюкзака в прихожей и прошел в просторную столовую с довольно длинным столом, за которым сидели уже все. Кроме Эстонии. В глаза бросились настенные часы — время было 06:58. Успел хотя бы.       — Я уж думал, ты снова сочтёшь ненужным вовремя прийти на завтрак, — этот грубый голос всегда вызывал у балтийца рвотные позывы.       Тони не ответил, не посмотрел. Он быстро прошел к столу, как обычно занимая своё место между Янисом и Лией. Сейчас он явно ничего не смог бы съесть, но отказаться нельзя — неуважение. Взяв в руки вилку и нож, Эстония с раздражённым взглядом смотрел в тарелку с омлетом и овощами.       — Что ж, раз наконец-то все мои дети здесь, как обычно, я расскажу о сегодняшних планах, — Михаил потер щетину и сложил руки в замок перед собой. — Сегодня у меня начинается трёхдневная встреча с дипломатами и Финляндской Республикой, поэтому для моего же удобства эти три дня домой я заглядывать не буду. Снова надеюсь на ваше благоразумие в мое отсутствие.       На минуту повисло молчание. Тони бы хотел визжать от радости, но смог только слегка улыбнуться. И по правде говоря, все радовались этому, только показывать это ни в коем случае нельзя. Поэтому все просто приступили к трапезе. Женя и Руслан о чем то перешептывались. Армения, поглядывая по сторонам, перекладывала свои овощи в тарелку к Грузии. Кайрат вовсе, подперев кулаком свою щеку, спал над завтраком, из-за этого Айгуль тихо посмеивалась.         Есть совсем не хотелось, но было жалко труд Мирославы, которая и так каждый божий день упахивалась как лошадь за «спасибо». С некой дрожью в руках он отрезал кусок омлета и положил его в рот. И в этот самый момент, как удар током, донёсся чужой голос, тут же сгущая всю обстановку за столом.       — Мира, я надеюсь, ты исправила оценку по химии? — резко решил узнать хозяин дома.       Можно было заметить, как побледнело лицо девушки; казалось, она даже вжалась в стул.       — Ещё н-нет, отец… Завтра должна быть контрольная, я постараюсь исправить, — когда дрожал её голос, это звучало особенно грустно.       Мирославе очень тяжело давалась химия, а она, по воле папеньки, оказалась в классе с её углубленным изучением. Учитель химии проходу девушке не давал, порой специально занижая оценки «для мотивации». А для Михаила было недопустимо, чтобы его дети имели тройки, но никаких репетиторов он нанимать не собирался — сами должны всё усваивать.       — Очень печально, Мирослава, — брови Союза нахмурились, взгляд его, кажется, выражал разочарование. — Но думаю, Тони может тебе помочь с этим. Правда же?       При упоминании своего имени эстонец чуть не подавился. Подняв взгляд, он заметил, что все члены семьи смотрели на него. Из-за нелюбви к вниманию и страха перед «отцом» к горлу подступила ком. Нет, он и правда хорошо разбирался в химии и других естественных науках, но если опекун поручил ему подготовить Беларусь к контрольной, то у него буквально нет права на ошибку. Если в итоге работа будет плохо написана, хреново будет уже не Мире, а Тони.       — Хорошо… я постараюсь помочь, — он всё-таки осмелился поднять взгляд на СССР, тут же сдерживая рвотный позыв. Он терпеть не мог его старое лицо. В голову лезла куча картин из прошлого, где на него не раз поднимали руку, морально унижали, принуждали, и, черт возьми, под градусом творили вещи и хуже, намного неприятнее. Он не хочет вспоминать, не хочет жить с этим. Сейчас хотелось просто встать и выбежать из этого дома испуганной ланью, не оглядываясь назад. Но увы, мечты редко сбываются.       — Тогда я надеюсь на тебя. Постарайся в этот раз никого не подвести. И как говорится: «с каждого по возможности и каждому по потребности».       Эстония чувствовал, как дышать становилось тяжелее. Это было не чем-то новым. Его мозг с детства на любой стресс пытался всеми силами заставить владельца уйти от источника раздражения, подключая для этого остальное тело, и чаще всего это выражалось приступами тошноты или удушья. Это было некой убогой защитной реакции для и так распотрошенной в труху психики. Особенно ужасным было то, что оно совершенно не контролировалось. Разум отказывался принимать факт того, что от этого источника раздражения уйти он никак не мог. Сейчас стало понятно, что он едва выдерживает.       — Прошу прощения, мне нужно отойти, — быстро проговорив, балтиец тут же выбежал из-за стола под удивлённые взгляды «родственников». В приоритете было найти ближайший туалет прежде чем его вырвет или он свалиться в обморок. Добежав до него и зайдя внутрь, за долю секунды он закрыл дверь на замок, включив воду в раковине на полную, чтобы никто не услышал “нелицеприятных” звуков и на задал лишних вопросов. Сразу же падая на колени перед унитазом, он почувствовал, как волна тошноты подошла к горлу.       С тяжёлой отдышкой и капельками слёз на глазах кнопка смыва была нажата. Вода из-под крана всё ещё лилась. Встав с холодной плитки, он наспех вымыл руки и прыснул водой в лицо. Радовало только то, что с содержимым желудка его тело покинул и поток накрученных мыслей. Под шум биения своего сердца и сбитого дыхания, Эстония оперся локтями на раковину, согнувшись над ней, всё ещё пытаясь прийти в себя. Какое же дерьмовое утро.       Резко раздался легкий стук в дверь и мягкий голос с небольшим акцентом:       — Эй! Ты там живой хотя бы?       Тони тут же выключил воду и, откашлявшись, быстро пытался сообразить, что сказать. Сначала ему показалось, что он вообще забыл как это делается.       — Д-да! Всё хорошо, я скоро выйду, — голос всё ещё немного хрипел. Поправив выбившиеся из низкого хвоста волосы, он убедился, что выглядит более менее нормально, после чего ванна наконец была покинута.       В коридоре все так же ждал немного обеспокоенный Литва со сложенными руками на груди. Его взгляд говорил всё за него.       — Томми, пожалуйста, ничего не говори. Я не хочу это обсуждать, — почти прошептал эстонец.       — И не собирался. Лиа за тебя посуду убрала, поблагодаришь её потом. Мы в школу торопимся, если не забыл, — Литва, замешкавшись, протянул телефон ему в руки. — Старому, видно, тебя жалко стало, и он решил вернуть тебе телефон обратно.       Юноша замер в неверии и ожидании подвоха. Как на это действие со стороны опекуна реагировать, он не знал, поэтому молча взял мобильный из рук брата и положил его в карман брюк.       — Пошли. Янка уже оделся, — Литва хмыкнул и пошел в прихожую за верхней одеждой. Тони тоже не стал задерживаться и пошел следом.

***

      Время в школе для Эстонии тянулось всегда очень быстро. Ничего запоминающегося не происходило: уроки шли один за другим, подготовка к экзаменам, звонки, перемены. У него были хорошие отношения со своими одноклассниками, а также почти со всей параллелью. Только никого из них он своими друзьями не считал — да и сильной потребности в общении не испытывал. Казалось, не находилось никого, с кем можно было бы быть по-настоящему собой.       Сейчас должны были идти два урока физкультуры подряд. Тони не посчитал нужным на них присутствовать, ведь у него все ещё действовало освобождение после недавней ангины. Поэтому, сидя в закрытой лабораторной на первом этаже, он вновь погрузился в беспросветный поток неприятных мыслей. Самобичеванием проще говоря. В голову лезла куча тревожных воспоминаний из прошлого, а так же не самые оптимистичные додумки будущего. Почему-то Эстония сильно боялся своего скорого семнадцатого дня рождения. В семье, кстати, дни рождения отмечать было не приятно, скорее это даже запрещалось. По мнению Михаила, праздник должен быть заслуженным, а твое рождение — никак не твоя заслуга.        Полностью увязнуть в этом не давали только две одноклассницы, которые тоже прогуливали урок. Они периодически втягивали юношу в свою «небольшую» перепалку, а он максимально кратко и вежливо отвечал, не желая участвовать в их споре.       — Ника, ты дура! Как ты вообще додумалась у вахтера ключи воровать? — нервно кричала рыжеволосая девушка, жестикулируя руками. Так уж вышло, что доступ к кабинету в котором они сидели, был получен благодаря краже ключей у вахтера.       — Да что такого? Он спит как убитый, да и по расписанию ни у кого сегодня химии нет, — Ника заправила за ухо прядь темных волос, не понимая негодования подруги. — В туалете отсидеться нельзя — там завуч всегда шманает, а в раздевалке уборщицы палят. Рената, я просто нашла для нас наиболее оптимальный вариант.       — А ключи ты как возвращать собираешься? Бля, нам же надо будет как-то выйти из этого кабинета, не попавшись на глаза, — Рената всё ещё была обеспокоена. — Тонь, ну хоть ты ей скажи!       Эстония уже снова хотел вежливо отказаться что-либо комментировать, но спонтанно его внимание привлекли окна. Они же находились на первом этаже, а лабораторная была единственным кабинетом, где окна открывались без ключа. Вместо того чтобы час с лишним сидеть в душном помещении, можно было просто выбраться через окно и пойти по свои дела. Молча, он накинул на себя кардиган, прихватил рюкзак и направился к подоконнику.       — Эй, ты что делаешь? — удивленно окликнула его Ника, следуя за одноклассником.       — Можно же через окно вылезти. Я не хочу просто так сидеть, тут из-за пожарной сигнализации даже покурить нельзя, — пробормотал Тони, открывая окно. В лицо ударил прохладный воздух.       — Ага, огонь идея. Только верхняя одежда у нас в раздевалке, а на улице чертовых минус десять, — скептически ответила темноволосая девушка.       — Ну, всего-то минус десять. Можно написать в общую группу, чтобы кто-нибудь принёс нам одежду после уроков, — Тони начал застегивать пуговицы на синей кофте.       — Погоди, ты серьёзно? Сейчас конец января, а ты вот в таком виде блядовать собрался? — ругательства из уст рыжей, очень низенькой девушки всегда звучали комично. Она тоже подошла к своему однокласснику, вставая перед ним, заграждая само окно.       — Во-первых, я не блядовать иду, как ты выразилась, а гулять, а во-вторых, я вас не заставляю тоже самое делать, — Тони положил руки на плечи Ренаты, аккуратно отодвигая ее в сторону. — Но вообще, Ника живёт близко: если решитесь, то идти будете минут пять от силы, — ответил эстонец, накинул портфель на плечо и быстро залез на подоконник. — До завтра, девочки, — бросил он напоследок и спрыгнул с окна прямо на клумбу под ним. К счастью, зимой там не росли никакие цветы.       Девушки около минуты продолжили стоять, смотря в след однокласснику, не веря в то, что он и вправду настолько безрассудный. Правда, затем Ника взяла свою сумку и тоже спрыгнула вниз под возмущенные возгласы Ренаты. Нежелание сидеть в школе перевешивало здравый смысл девушки. Правда же, идти совсем недолго.

***

      Было прохладно, но нельзя сказать, что холодно. Для балтийца такая температура была вполне привычной, да и ветра не было. Снег под ногами и удивленные взгляды некоторых прохожих от его внешнего вида были единственными неудобствами.       Домой возвращаться желания не было, даже несмотря на отсутствие опекуна, что сейчас, вероятнее всего, был на встрече. Скорее само нахождение дома угнетало. Все стены там были пропитаны болью и тоской, даже кладбище ночью казалось более располагающим местом по мнению эстонца. Поэтому, от нечего делать Тони решил съездить на метро куда-нибудь и по шастать по центру, в надежде, что его собьет машина или он все таки умрет от холода.        Балтиец достал телефон и отправил сообщение Латвии о том, что вернётся позже. Надев наушники, и слегка замерзшими пальцами пролистав свой плейлист до середины, был включен один конкретный трек — “Sick One” от End of Green. Сразу после этого, мобильный убрали обратно в карман. Быстрым шагом Эстония направился к ближайшей подземной станции.       Продолжение следует.