Сюань

«Сокровенное и еще раз сокровенное — вот врата ко множеству потаённого»

«Смотришь на него — не имеет он формы.

Слушаешь его — не издает он звуков.

В учёных сужденьях земных мудрецов

Зовется он тайной тайн.»

      Из-под заколки выбиваются густые вьющиеся волосы, атласная лента обрамляет их на затылке и веет на ветру, когда Ши Цинсюань стремительно танцует вперёд. Волосы, умащённые благовонной водой, скрывают спину, скрывают шею, но изредка он поведёт плечом — и лёгкая ткань рукава сверкнёт, отразив свет рыжего солнца. Он идёт по мостовой, слегка раскачивается в своём танце, полуденном танце, что совсем не подходит закату. Веер хрустит, расправляясь, и глухо щёлкает, собираясь обратно. Размашистый шаг вздымает газонные облака — и кто додумался растить на Небесах сгустки водяного пара вместо травы? — Виляешь больше обычного, — сказал Мин И. — Виляю дневную норму виляний, — сказал Ши Цинсюань. В разговоре он не оборачивается. Может, из страха. Или из вежливости, ведь вглядываться в собственную тень было бы не в такте. Тень исполняет свою роль прилежно, ступая по извилистым следам, но в танец шаги Мин И не переходят. У ограды Дворца Ветров и Вод Ши Цинсюань резко сворачивает вбок, и чёрные сапоги за ним также меняют курс, плавно и неспешно. Он огибает пройденный маршрут по кругу, и Мин И приходится петлять вслед. — Лужа, — сообщает Ши Цинсюань перед тем, как перемахнуть через неё прыжком. — Лужа. — Соглашается Повелитель Земли, совершая самый элегантный скачок. — Гляди-ка, ещё одна! Раздаётся всплеск, и довольное недобожество осмеливается обернуться. Промочил ноги, замарал подол, но смотрит с вызовом: — Давай, Мин-сюн, здесь неглубоко. — Нет. — Ты воды боишься? — Ага, как огня. Выходи и суши ноги, я туда не полезу. — На шажочек. — Ни на шаг. — А если я тебя забрызгаю? — Мордой в луже окажешься. Пойдём. — Куда? Уж не по домам ли? Солнце ещё высоко! — Я не вхожу в твои планы. — Входишь… — Ши Цинсюань застенчиво улыбнулся. — Я выбегаю из них, пятками сверкая. Мин И вздохнул. Сверхурочно нянчиться с Повелителем Ветров опасно, тот, несчастный легостай, перевозбуждается и искрит во все стороны, если проводить с ним чуть больше положенного времени. Разгуляется — потом его еле запихнёшь в дом, и хорошо ещё, если трезвого. — Одно маленькое заданьице! — Ши Цинсюань заверяюще поднял один палец. — Мне по работе надо. — Опять. «По работе» — значит, потащит разбирать за него горящие по срокам документы или нарыщет себе беду на горящий зад. Повелитель Ветров, как всем известно, самый бесполезный рабочий кадр Небес. Бесталанный духовно, он энергетически пуст как неприкаянный смертный. Симпатичное представительное личико, вписанное улыбаться на Собрании и позировать для изваяний. — Опять! — улыбнулось личико. — Ответственность, долг, работа не волк. — Ты ошибся фразеологизмом. — А ты ошибся в выборе лучшего друга, раз твой образ жизни… Подожди, не сбивай меня, я настраиваюсь на духовную сеть с последователями, — меж его бровей сомкнулись две морщинки, когда он с выражением глубокой сосредоточенности подключался с сети, закрыв глаза. — Ты… — Тихо-тихо, — взмахом руки прервал он. — Я что-то поймал. Так. Жалобы на сорванные крыши, так-так… Ещё одна, и ещё… Ураганный ветер на юге — не моя юрисдикция, там война, я не встреваю. Кхм, молитвы по невзаимной любви: одна, вторая, третья, а эта аж в стихотворной форме. Что-то о достатке, экономика никогда не была моей стезёй. Больной отец, это не ко мне. Затопленный груз не по адресу. Тысячи непрочитанных молитв на канале музыкантов. Интересно, однако нет настроения. — Ты ведь понимаешь, что должен отсеивать молитвы разумно, не все подряд? — А ты сам как справляешься обычно? Мин И на мгновение осёкся: Повелителю Земли ежедневно возносили сотни тысяч молитв, но разве же они доходили до Хэ Сюаня? Он пользовался глобальной сетью в Небесном Зале, подыскивая сколько-нибудь подходящие и составляя график на недели, а то и сезоны вперёд, в зависимости от направленности. По крайней мере, пытался. А прямые, мелкие поручения оставлял Средним Небесам, у которых с каналом Земли был полный порядок. — У меня всё чётко распланировано, и я не выхватываю их прямо из потока, — уклончиво ответил Мин И. — Ещё и к концу дня, когда поток плотней обычного. Что ты подорвался ни с того ни с сего? — Поутру я открыл отдушину окна, и свет упал на лицо мне, — Цинсюань взмахнул веером. — На половину лица. На другой половине с ночи застыла книжка. Вровень на уровне глаза легла финальная строчка, воспевшая раз и навсегда отвагу лирического героя. Герой одолел дракона, вызволил возлюбленную, семь печатей разломал, семь скрижалей разбил, избавил народ от бедствий, и прочее. Он замолчал, будто уже сказал всё, что хотел. — И? — спросил Мин И. — Книжка про меня была. Фанатское творчество, внимания большого не стоит. От начала до конца выдумки, ещё и моя возлюбленная там — не поймёшь, то ли дефектный Ши Уду, то ли сам автор. — Ты в этой книжке вино разливаешь с балкона? — Первостепенная задача сейчас — обнаружить дракона. Дракончика. Чью-то маленькую беду, в которой я могу явиться спасителем и… — он процедил с улыбочкой: — Забинтовать этим свой комплекс неполноценности. Стать бесподобным героем. Спать спокойно. — А я-то тут при… — Ш-ш, погоди, кое-что нашёл! — Ши Цинсюань ткнул пальцами в висок. — Ах, нет, это пустяки, сам справится. — Возьми первое попавшееся, — вздохнул Мин И. — Дай судьбе решить твою… Судьбу. — Тш. Поймал одно. Мельница. — Ветряная? — Бывают другие? Конечно, ветряная. — Бывают во… — Она совсем рядом с нами, доставай лопату. Сейчас отошлю координаты. Ох, давно не настраивался на эту сеть, боюсь потерять молитву… — он несуразно покачивался на носочках, словно подтягиваясь к месту, где сеть лучше ловит. — Я бы предпочёл воспользоваться твоим способом перемещения. Раз ты при исполнении. — Так и скажи, что боишься снова закинуть нас в окрестности Тунлу, — Ши Цинсюань насмешливо припрыгнул в луже и направился к краю Небес, где облака обрывались, открывая вид на ужасающую высоту над землёй. Мин И шагнул вслед. Он глядел не вниз, а на Ши Цинсюаня — выжидающе. Тот уже держал веер наизготове, и как бы извиняясь прошептал: — Позволь, я… Мин И приподнял локти, допустив к боку: — Не лапай. — Ты сам выбрал, ничего не знаю. — Я ожидал от тебя минимальных навыков телепортации. — Нет, мы полетим в буквальном смысле. Возьмись за меня, мне нелегко поддерживать тебя одной рукой, — Ши Цинсюань указал веером на своё плечо. Видя кислое выражение на лице Мин И, он милостиво добавил: — Можешь обернуться девушкой. Красота в глазах смотрящего, стыд во взгляде смущённого, я не осужу тебя, если ты покажешься со стороны счастливой невестой — да никто и не смотрит. — Давай уже покончим с этим, — ответил Мин И, прильнув ближе к Повелителю Ветров и едва ощутимо обняв его одной рукой за шею, а другой — за плечо. — Я могу и без твоей поддержки сориентироваться в смерче. — М-м, а не ты ли боишься высоты? — Ши Цинсюань пытался сдуть упавшую на лицо прядь волос, что заслоняла глаза. Она всё так же мешалась, свисая у носа. — Держись покрепче, я не сломаюсь, — улыбнулся Ши Цинсюнь, снова подув на мешавшуюся прядь и продолжая зрительный контакт, словно чего-то ожидая. Не желая тянуть, Мин И закатил глаза и всё же принялся оправлять волосы, убирая их за ухо, путаясь в других и шёпотом проклиная выбивавшуюся прядку. Ши Цинсюань подался навстречу пальцам, изогнув шею удобней, и проблема наконец-таки была устранена. — Ты не мог сдуть её собственным ветром? Сейчас же всё равно растреплется, — Мин И вернул руку на его плечо. — Я всего лишь ждал, когда ты скажешь, что готов, — моргнул Ши Цинсюань, и Мин И почувствовал, как пальцы на его талии сжались крепче. — Я готов. — Вот и славно, — взгляд Повелителя Ветров засерьёзнел. Веер в его руках описал узоры в воздухе, образовывая слова, а затем фразы. Он шептал их себе под нос, запинаясь, но уже вздымая вокруг порывы ветра. Артефакт слабо засиял, оставляя искристые следы магической энергии в пространстве, и Ши Цинсюань медленно переставлял ноги навстречу пропасти, поддерживая Мин И, следя также и за его шагами. Пара размашистых иероглифов в воздухе замерцала, а Повелитель Ветров тихонько чертыхнулся, переписывая их по-новой, меняя формулировки. — Слушай, давай, я всё же лопатой… — начал Мин И, но его слова терялись в ветряных порывах. На краткий миг всё резко стихло, и тишина зазвенела в ушах. Затем колыхание одежд Ши Цинсюаня, шорох подошвы — он оттолкнулся от камня Небесного Двора, прыжком миновав сгустки облаков у самого края дороги, за которыми уже не было ничего, только белесая пустота под ногами. В эту пустоту он и ринулся, а, верней, упал камнем, крепко прижимая к себе Мин И. У того перехватило фантомное дыхание, он вцепился в плечи Ши Цинсюаня, мысленно благодаря небеса, что сегодня бог не облачился в шелка. Они теряли баланс в свободном падении, рискуя совершить кувырок на потоках ледяного воздуха, режущего лица. Свист ветра и трепет одежд. Пальцы грозились соскользнуть, и Ши Цинсюань, чувствуя это, обратился по духовной связи: «Не пальцами цепляйся, за шею обхвати.» «Долго мы ещё будем падать?!» «Я настраиваюсь на координаты.» «Уже спрыгнув!» «Не волнуйся, здесь высоко.» «В этом и…» «Обхвати за шею.» Он насильно прижал Мин И к груди одной рукой, а затем и обвил его ноги своими, накрепко удержав при себе. Мощный взмах веером, подобно крылу огромной птицы, молниеносным рывком отправил их ввысь, и Мин И на пару мгновений перестал ощущать земное притяжение, когда их взлёт вверх достиг высшей точки. Его руки не ослабли, но всё тело словно потеряло всякий вес; то было чувство, сравнимое с полётом души: столь же неуютное, потерянное в чужеродном пространстве, без балласта плоти. Взгляд пересёкся с глазами Повелителя Ветров, что в объятиях оказался снизу — а за ним белесая бездна и заплатки полей и лесов, тёмные пятна горного хребта. В этот же краткий миг спокойствие ясных глаз Ши Цинсюаня окутало его душу умиротворением. Не смирением и не бесчувствием, но мимолётным покоем, словно и не было под ними десятков ли, а окружал их не ледяной разреженный воздух, от которого даже призрачные лёгкие немели. И, хотя тело без опоры и без силы притяжения терялось в пространстве, страх высоты ослабил узел в горле Мин И. Но мгновение истекло, оборванное другим взмахом веера. Мин И невольно спрятал лицо в шее Ши Цинсюаня, когда новый рывок сквозь небеса ознаменовался оглушительным смерчем, придав их полёту скорость тысячи соколов. «Качели» — пронеслось у Хэ Сюаня в памяти, вспышкой далёкого образа детства явив падение с самодельных верёвочных качелей в пруд. Он не помнил, смеялся ли потом, или ругался на тину в волосах. — Всё хорошо, последний взмах, — прошептал Ши Цинсюань. Возможно, по духовной связи. Этот последний взмах развеял круговорот смерча и через звон в ушах от резкой смены давления Мин И уловил его звук, словно огромная птица махнула крылом. И всё стихло. Скачок по воздуху, и голос Ши Цинсюаня совсем рядом: — Извини, посадка — это не моё. Мин И не успел и рта раскрыть, чтобы прояснить перспективы, как слабый поток воздуха, что их нёс, кончился, а Ши Цинсюань попросту упал вниз. Пролетев жэнь, они рухнули в траву. Мин И сперва показалось, что именно трава смягчила падение, сокрыв густой порослью. Но, увы, под локти его поддерживал Ши Цинсюань, хмылящийся и опрокинутый спиной: — Тебе не больно? — Я чёртов бог, — выдавил из себя Мин И, садясь рядом, отряхиваясь. На одеждах не было ни грязи, ни пыли, но от чересчур продолжительного физического контакта ему было дико не по себе. — Мой герой. — В следующий раз я использую больше магических сил для полёта повеселей, — Ши Цинсюань потирал ушибленную спину. — Никакого следующего раза. Было и так очень весело. — Ох, обернулся бы я девушкой, тебе бы мягче пришлось. Обычно это заклинание у меня выходит гораздо лучше! — Ши Цинсюань поднялся и галантно предоставил руку помощи. — Сегодня я не в форме. Мин И руки не принял, встав самостоятельно, и огляделся кругом. Поле, в которое они рухнули, не возделывали уже лет тридцать. Земля под ногами когда-то была испещрена бороздами, но теперь от них остались ухабы. — Видишь, что ты наделал, — покачал головой Мин И. — Что? — Добрый крестьянин возделывал это поле долгие годы, растил здесь овёс, который мне до пояса вымахал, а ты взял и распушил его своим ураганом — посмотри на колоски, как же их теперь жать? — он потрепал дохленькую траву рядом. — Не может же быть, что нельзя ничего исправить… — огорчённо протянул Ши Цинсюань. — Я могу связаться с Повелительницей Дождя, и… За сколько благословений она согласится? — Цинсюань, это не овёс. Это заброшенное поле. Я шутил. Идём. Тот облегчённо рассмеялся и пошёл вперёд, преламывая траву перед ногой, прежде чем ступить. Он продирался всё с бо́льшим трудом, тихо-безобидно ругаясь, когда одежда за что-то цеплялась, а потревоженные насекомые, кому трава служила домом, россыпями вылетали из-под его шагов, бросаясь в лицо. — Куда мы идём, первопроходец? — К мельнице. — Ты знаешь, как выглядит мельница? — Неа! Ши Цинсюань — идиот. Но не от того, что якобы принимает сорные травы за овсяные колосья, а мельниц в глаза не видел. И не от того, что бегает по поручениям, недостойным бога. Он идиот, потому что привык притворяться идиотом, ещё и так безыскусно. Как удобно быть идиотом. Как удобно прикидываться глухим, когда хулят Ветры и Воды. Прикидываться слепым, когда старший брат тянет на дно судно за судном, немым, когда Собрание небожителей собирает голоса. Пить сладость винограда, горя не хлебнув. Как удачно быть нравственным калекой. Призрак не завистлив. Питать зависть к Ши Цинсюаню было бы унизительно. Золотой клетки материальных благ Хэ Сюаню и даром не нужно, его пирамида потребностей перевёрнута с ног на голову, острым концом духовности вниз и широким основанием физиологии кверху. Злоба произрастает в иной почве размышлений. Ши Цинсюань бесполезен, и смотреть на это больно до дрожи в зрачках. Неважно, через сколько трупов переступил Повелитель Ветров, а через сколько — Черновод. Сейчас неважно, как они оба оказались на Небесах. Но в душе скрипит обида сиюминутной несправедливости: пока призрак погребён под горой небесных долгов и благословенных обязательств, Ши Цинсюань пьёт сикеру, льёт вино, шляется с чиновниками Средних Небес и танцует с веером. Одно проклятье отвалилось от Хэ Сюаня, чтобы дать дорогу новому. Утрата всего привела лишь к обретению совершенного ничего, взятого в кредит. До чего противно быть Ши Цинсюанем.       Как бы то ни было, когда их элитный отряд небесных чиновников из двух человек обнаружил мельницу, начало смеркаться. А когда они, не молвя ни слова, насмотрелись на неё, глухие небеса оцепенели мраком. Стало как-то темно. — Водяная, — сообщил Ши Цинсюань, обстоятельно уперев руки в бока. — Ага. — Молитва была адресована брату. — Ага. Она возвышалась на острове, не столь отдалённом. Вплавь пару секунд, если ты водяной дух или голодная кряква. На лодке хватило бы полуминуты. Вброд — для Ши Цинсюаня не вариант, проще сразу камень на шею. — Ну, я пошёл, — сказал он. — Да, пожалуй, — Мин И было обернулся идти назад. — Подожди, куда пошёл? — На остров, — Ши Цинсюань вступил в корягу, чтобы потом вытаскивать из неё ногу. — Мельницу осмотреть. Мин И помолчал, исследуя, что за путь избрал Повелитель Ветров. Ночное зрение призрака ещё не настроилось окончательно, ведь сумерки не спешили угасать, серея над лесом. А от берега до острова из-под воды выпирали остатки хлипкого моста, если эта переправа когда-то бывала мостом. — Не надо, — посоветовал Мин И. — Это мой долг. — Да тебе просто хочется походить по этой… Разваленной… Трубчатой… Штуке. Это не мост, а гнилой хворост. — Да, — Ши Цинсюань ответил на всё. Во мгле ночной и в тяжком воздухе тихой реки, белизна его одежд меркла. Он балансировал, раскидывая и сгибая руки, виляя задницей и периодически выдавливая: «Ай». — Я жду тебя тут, — Мин И упёрся плечом в дерево. — Позови, когда застрянешь на середине. Ши Цинсюань на середине не застрял, продолжив свой кряхтяще-айкающий путь по гнили. Серебряный месяц ему больше не светил, скрывшись за тучей, а Мин И так и не услышал просьбы зажечь пламя-на-ладони, потому бездействовал. Тот тяжёлый надводный воздух окутывал реку тишиной, журчанье пробивалось лишь у берега, шелест деревьев с острова не долетал до Мин И. Казалось, что остров зачарован волшебным куполом, заглушавшим скрип увязших в воде лопастей мельницы. Они работали со скоростью черепахи, но работали. Имеет ли тут место некое колдовство? Отчего же вода почти стоит, как в пруду, когда должна течь свободно? Слышен ли будет всплеск, если Ши Цинсюань бултыхнётся в воду? Атмосфера к себе не располагала даже болотнейшего духа, властителя торфа и зловонной жижи, ака Хэ Сюаня. Если кто тут и наколдовал, то был или человек, или бог. Ни капли чёрной Ци, а тоска такая, хоть вой. Ши Цинсюань же потихоньку добирался до островка. Остров будто изменился очертаниями, помрачнел и осел ниже. Луна отбросила из-за облаков тонкий лучик, на дальние ели и на мельничный бок. Отсюда до вышагивающего вдаль Ши Цинсюаня было не докричаться, но Мин И не собирался и в духовную связь выходить. Бог не утопнет, вода явно не чёрная. Поплещется, и чёрт с ним. Рядом с ним уже виднелись кусты острова. А в воде, вверх по течению, темнело плывущее из лесу бревно. Призрак сощурил глаза: бревна-то раньше он не замечал. Если оно ударится о мосток, Ши Цинсюань навряд ли удержится. Повелитель Ветров тоже заметил угрозу. Он замер, чуть покачиваясь. Угроза перестала казаться бревном. Оно увеличивалось, вздымаясь над водой, снова проседая, и снова возвышаясь. Это ещё что за чертовщина. Какой бес попутался? Водяной? Затонувший леший? Или бревно плывёт чересчур лёгкое, трухлявое? Ши Цинсюань замер в ужасе — к нему приближалось точно не бревно. Мин И инстинктивно ступил в воду. Если там водяной — как бы не принял он Хэ Сюаня за родную душу и не окликнул по-братски! А если дух чужой — всё равно ведь отогнать его надо. Но Повелитель Земли Мин И на подобный экзорцизм не способен, он слаб и беззащитен. Проявление демонической силы вызовет подозрение, ещё какое. Ши Цинсюань должен справиться сам. «Бревно» превратилось в «пень», мрачным привиденьем поднимаясь над водной гладью. Надежда на безобидную сущность испарилась. Эта тварь живая. То есть, недостаточно мёртвая. «Это ведь человек?» — пискнул Ши Цинсюань в духовной связи. — «Ты видишь его? Мин-сюн?.. Мин-сюн!» «Не кричи, оно может перехватить сообщение.» «Мин-сюн!» «Замри.» «Мин-сюн… Это не человек…» «Я вижу. Не кричи.» «Швырни в него что-нибудь!» «Оно разозлится.» «Это горб? Это голова? Я не понимаю… Мин-сюн, у него…» «Молчи, я прицеливаюсь благословением. Тебя может отбросить.» Блестящая мощная фигура вскарабкалась на помостки, и прицеливаться стало трудней. Будет очень глупо попасть в Ши Цинсюаня, и забавно. Призрак всегда был немного косоруким стрелком. Пальцы дрожат, даже если он не волнуется, а фантомное ночное зрение сходит на нет от собранной в руках божественной силы. В худшем случае, он сметёт половину острова. В лучшем — снесёт Ши Цинсюаню пол-лица. «Мин…» «Молчи, твою мать!» Благословение искрило в кончиках пальцев, оно обжигало ладони, пронзило вены от запястья, и… «Ми…» «Тихо!!!» Оно сорвалось, обожгло, отрикошетив от одного пальца к другому, и Мин И ненароком стряхнул его, как горящую в руках лучину. «Лучина», нестабильный энергетический шар, осветил реку вспышкой и, бесслышно воспарив над водой вверх, грохнул о стенку мельницы. — МИН-СЮН, ЭТО БОБЁР! Пронзительный возглас снял проклятье тишины, а дряхлая мельница начала обрушиваться: медленно, шумно и безнадёжно. — БОБР!!! — закричал Мин И. — ПРАВИЛЬНО ГОВОРИТЬ: «БОБР»! — Ты поджёг мельницу! — Я её благословил! — Убери от меня бобра! Он дерётся! Он дерётся, Мин-сюн! Мин И вновь прислонился о ствол дерева. Это был не его бой. Ши Цинсюаню предстояло принять вызов или позорно бежать. Да бежать было бы и некуда, за спиной бога полыхала мельница. Храбрость Ши Цинсюаня, полезшего в такие дебри, заслуживала всяческих похвал. Мин И поддержал боевой дух: — Ни шагу назад! Бобры очень быстро бегают! — У него зубы! У него зубы! — Дробят кости, как хворост! Отпусти свой атавистический страх перед животным царством! Ты венец! Ты узревал гностические бездны! Ши Цинсюань тяжело мотивировался, но раздобыл горящую палку, доску от мельницы, и гнал зверя прочь от себя. Зрелище было поистине впечатляющим, смертным стоило бы облечь его в героический эпос и вскармливать им молодняк. Так прогоняли змиев геенны огненной, так пронзали драконов, как Ши Цинсюань пронзал воздух. Бобр, однако, не уступал ему в силе духа, и не бежал от красного цветка факела. Борьба была равна. Вскоре они оба покатились по наклонной, в яростной схватке и в клацаньях обеих пар зубов. Миг между прошлым и будущим зовётся жизнью. Так несколько мигов призрак прожил, увлечённый битвой. Но наступило будущее, а в будущем битва перешла в какое-то уныние. Ши Цинсюань, что отступал по краешку плотины, всё-таки качнулся и бултыхнулся в воду, засеребрив её игрой лунного света в разбежавшихся кругах. А бобр остался любоваться на пожар в неизгладимом впечатлении. Удивительный зверь, подумал Мин И. Бешеный, стало быть.       Некоторое время спустя, Хэ Сюань пошёл по кромке воды вдоль плотины, предпочитая ступать по волнам, нежели по хлипкой бобриной постройке. Где-то у собравшихся в одном месте пузырей, он ожидал канувшего во тьму Повелителя Ветров. Тот не всплывал. Неприязно поддерживая подол одеяния, Хэ Сюань ступил в воду у берега, сразу по пояс. Неприязнь, главным образом, питалась к купавшемуся в толще воды Ши Цинсюаню. Сама река, ещё и до зловония стоячая, окутывала ноги блаженством. Призрак шагнул и провалился глубже, вязкое дно сменило отмель, и следующим шагом он окунулся с головой. Бледневшие неподалёку одежды ветряной бестолочи сразу привлекли взгляд. Ши Цинсюань утоп в иле по колено, не сопротивляясь, ёжась от холода. Глаза его были прикрыты, а поза напоминала звериного выкидыша. Задохнуться он не задохнётся, тело недобожества пусть и слабо, но в воздухе нуждается меньше смертного. Мин И, с лёгкостью переместившись ближе, схватил плечо Ши Цинсюаня, привести в чувство. Тот слабо дрогнул и невидяще посмотрел мимо, навряд ли различая во мгле, друг его тронул или болотная нежить. С любой из догадок он бы не ошибся. В его взгляде мелькнул страх. Чем отчаянней человек бьётся в плену трясины, тем дальше погружается в её зево. Чем шире Ши Цинсюань распахивает глаза, вглядываясь в пустоту перед собой, содрогаясь под лапой водяного, тем сильней Хэ Сюань жаждет утянуть его на дно. Хранил бы Ши Цинсюань бессознательное равнодушие, или улыбался бы глупенько, Мин И отвесил бы ему специальный подводный щелбан и вытащил на сушу. Но нет, этот дурак только провоцирует, в страхе отталкивая руку, случайно вдыхает и захлёбывается водой, кашляет, сгибаясь в прежнюю форму выкидышного жеребёнка. Выглядит так беспомощно, что призрачное сердце прекращает перекачивать кровь. «Спокойно», — передаёт Мин И духовной связью, стараясь тем самым успокоить и себя. Нельзя душить Цинсюаня сгустками воды. Цинсюань вцепился в локти друга, всей тяжестью утопленника — нельзя вдавливать его ниже, нельзя наступать ногой на смазливое рыльце или на полную захлёбывания грудь. Нельзя даже обнять так, чтобы органы изничтожились от огромного давления. Тело призрака ещё мучительней заныло, когда Цинсюань рвался из слабых объятий, корчился от закончившегося в груди кашля — воздуха не осталось и кашлять было нечем. Он выгнулся в руках, завлекая ко дну, глядя всё так же слепо, бесчувственней, словно водяным духом тут был он, словно соблазнять на вечный покой среди черных водорослей должен был он. Но обольщаться нежным объятием на мглистом дне чудной спящей реки тоже нельзя. Призрак попытался отрезвить себя болью и прикусил до крови руку. Он тотчас понял глупость поступка — вода затянула рану, а боль не успела разгореться. К счастью, сопротивляться естественным желаниям — тоже боль. Отчётливо заявив себе, что никаких божеств сегодня топить не следует, Мин И обхватил Ши Цинсюаня за волосы и потянул его, вопреки справедливости, на поверхность. И немного погодя, проплескав по отмели пару шагов, отшвырнул его на землю. — Бесподобен, — бросил Мин И, возвышаясь над кашлявшим, и кашлявшим, и кашлявшим Ши Цинсюанем. — Подобных тебе поискать надо. — Мин-сюн, — бессмысленно выдавил тот хрипом. — Дай осмотреть, — Мин И дёрнул на себя кровоточившую руку бога. — Всё путём, — Ши Цинсюань дрожал как в лихорадке, однако взгляд его оставался замершим. — Больше ушибов, ч-чем укусов, — после очередного приступа водянистого кашля, он улыбнулся: — Мой друг так заботлив. Я н-не надеялся… Что ты нырнёшь за мной. Даже на протянутую руку не рас-с-считывал. — Я повязан. Если закину тебя домой таким, изъеденным бобровыми зубами и мокрым вдрызг, твой брат на меня косо посмотрит. А если не верну вообще — голову оторвёт. — Чепуха, — Ши Цинсюань взглянул на себя в тёмную реку, разбавленную половинкой луны. — Я т-теперь похож на водяного. — Ты видишь там водяного? — Нет. Вижу полного придурка и неотразимое божество. — Как же оно тогда отражается в воде?.. Лично я вижу себя и бобра. — Где? — Ши Цинсюань заоборачивался по сторонам. — Это ты. Убивший дракона сам становится драконом. Победивший бобра сам становится бобром. — Я его не побеждал. — Однако проявил себя героически. На подвиги способен даже такой ущербный дегенерат, как ты. — Твоя похвала стоит всех драконов мира, дражайший Мин-сюн, — Ши Цинсюань поднял голову. — Проводишь меня? Ещё немного, и вместе с кровью я потеряю сознание.

***

— Тебе нужно в лазарет, — равнодушно сказал Мин И. — Не, — покачал головой Ши Цинсюань, колдуя над чайником у столика. — Они брату доложат. Брат станет ныть Пэй Мину. Пэй Мин обрадует все Небеса новостью о битве с бобром. Сор из дворца не выносят, сам залечусь. Во мне уже не те годы, чтобы радоваться любому поминанию моего имени, к добру или к худу, а укусы… — Мне всё равно. Я только сказал, что тебе нужно в лазарет. Мне плевать, пойдёшь ты или нет, и почему. — Спасибо за беспокойство. — Мне плевать, — повторил Мин И. — Я домой. — Будешь чай? — Я домой. Почему тебе всё всегда нужно повторять, — в руки всунули пиалку. — …Да осторожней, чуть не пролил. — Пей, я пока переоденусь. Встав, Ши Цинсюань помучился недолго с поясом, к которому прилипла мокрая трава, и, развязав, скинул его об пол. За поясом спадал мокрый ворох одежды. — Прямо тут, перед моим чаем? — Мин И отвёл глаза. — За ширму зайди. — Чего ты там не видел? — хихикнул Ши Цинсюань, роясь в ящиках. — Твоих боевых ран, — бобриных укусов на теле было не так много. Но что были, синели и алели кровоподтёками. — Регенерировать собираешься? Не болит?.. — По-простому себя подлатаю, — он взболтал бутыль бледного раствора. Обеззараживать взялся? — Вымойся прежде, не на грязь же бинты лепить. — А?.. — Ши Цинсюань обернулся непонимающим взором. Покосился на бутыль в своей руке: — Это? Это обезболивающее. Он выпил залпом не меньше половины «обезболивающего», махом набросил на себя какую-то домашнюю вуаль и, скрестив ноги лотосом, сел рядом с Мин И: — Нравится чай? — он сразу продолжил: — Насчёт плотины не беспокойся, брат завтра разберётся. Или ещё кто. Так как тебе чай, И-эр? — Никогда не называй меня так, — Мин И брезгливо отвернул лицо. — До встречи с тобой, я и не знал, что тело божества может пьянеть так быстро. — Если хочу, могу, — Ши Цинсюань отхлебнул из бутылки. — Возвращаю человеческую физиологию — и вот он я, пьяный и счастливый, хотя сейчас я и не пьян ещё. Скучаю по смертным годам… Жаль, что небожители стесняются своих естественных потребностей. Он помолчал, отпив. — Ах, даже по нужде не сходить как полагается, регулярно… И проголодаться как следует не могу. Имитирую жизнь, Мин-сюн. — Пока ты приравниваешь по простоте утоления голод к мочеиспусканию, ты можешь назвать себя одним из пары тысяч счастливейших существ в трёх царствах. Тебе ли роптать. — Я же не всерьёз жалуюсь. Всего-навсего немножко тоскую по смертному слабому телу, которое может двинуть кони ото всего подряд. Мой дядя скончался от пореза бритвой, мой дед подавился куриной костью. Родители сами оперативно усопли. Почему меня не загрыз бобёр? Почему я не задохнулся под водой? Разве это честно? Я ещё зачем-то нужен? — Вот даже не заикайся о справедливости, — Мин И отпил чай. — Мойся и регенерируй быстрей, от тебя болотом воняет, — и воняет очень притягательно. — Здесь шрам не скоро залечу, — Ши Цинсюань рассматривал укус на ладони. — Шрамы украшают мужчину. — Это он-то мужчина. — «…украшают человека». — М-м, — Мин И смерил взглядом, донося, что человеком он Повелителя Ветров тоже не признаёт. — Цинсюаня. Шрамы украшают Цинсюаня. С этим даже спорить не возьмусь. — Я так часто перевоплощался в женщину, что мой дорогой друг оказался совсем сбит с толку? — тот придвинулся ближе. — Хочешь, обернусь ей прямо сейчас? — он приоткрыл вуаль, спадавшую на плечо и грудь. — Уж избавь, — Мин И снова сбежал взглядом в сторону. Его не волновало, что Ши Цинсюань просиживает на холодном полу в одном белье и тряпке на плечах. Но можно было бы и приодеться. — А там-то ты чего не видел? — пропел Ши Цинсюань девичьим голоском. В девушку, однако, не обернулся, лишь тембр поменял. Тембр его менялся десять раз на дню, потому в обличьи девушки Ши Цинсюань мог ненароком прозвучать треснувшим голосом парня-подростка, а в обличьи юноши мог что-то ляпнуть высоко и звонко. — Я нередко задумывался, каков твой настоящий голос, — попробовал сдвинуть тему Мин И. — Разве во мне не должно быть доли тайны? — засмеялся Ши Цинсюань. — Так как тебе чай? — Пресноват. Точно вода, причём слишком бледная, — Мин И налил себе ещё пиалу. — Ты туда тоже подсыпал некую «долю тайны», раз так часто спрашиваешь? — Нет, пытаюсь уловить твои предпочтения. Прошлым ты облил меня, а позапрошлый плеснул за окно. Сложно угодить твоей… Избирательности. — Не такой уж я въедливый, — Мин И поводил пиалкой из стороны в сторону, любуясь маленькими волнами. — Этот неплохой. Чего-то в нём не хватает, но неплохой. Ши Цинсюань хмыкнул. Затем придвинулся ещё и протянул к Мин И руку, местом укуса ровно над пиалой. Мин И сделал вид, что не понимает, к чему всё идёт, и вопросительно поднял брови. Ши Цинсюань надавил на рану второй рукой, и всплески густых капель разбавили чай и молчание. Он надавил сильней, плеснув так щедро, словно еле затянувшуюся рану он окончательно открыл. Мин И по-прежнему невинно поглядел в своё отражение в почерневшем чае, в котором как молоко сворачивалась кровь, и бережно поднёс его к губам, пробуя. — На вкус, как слюна бобра, — сообщил он, нервно облизнувшись. Выпил ещё, снова избегая смотреть на Ши Цинсюаня, что заматывал частью вуали мокрую рану. — И только? — И как кровь пьяного бога, — уступчиво ответил Мин И. — Эти два вкуса легко спутать. Вряд ли Ши Цинсюань что-то в чай подмешивал — помимо нынешних добавок. Но от его приближения сердце немного размякло, ведь через нос в грудь проник родной болотный запах, от которого Повелитель Ветров так и не отмылся. А чай оказался вкусным, и с новой примесью, и без. Должно быть, пульс возрос именно поэтому. Внезапно, неубранные волосы Ши Цинсюаня коснулись уха, до которого вскоре донеслось тепло дыхания: — А теперь-то наша дружба достаточно сокровенна? Мин И готов был поклясться, что, не видя лица Ши Цинсюаня, почувствовал его улыбку — или попросту услышал мягкую ухмылку. — Глупый зверь тут ни при чём, — промурлыкал тот. — Неужели мой друг не призна́ет вслух, как нежно прокусил мне руку под водой? Это новая замена щелбанам, да? Ты моих сил позаимствовал столь бесцеремонно? Мне понравилось. Хэ Сюань кусал себя?.. — А это и есть мой настоящий голос, — продолжил бог. Ниже, чем Мин И предполагал. Будто в повседневности Ши Цинсюань нарочно щебетал всякие глупости высоким, пусть и мужским, голосом, а сейчас тихо, вкрадчиво, не напрягая связок, нараспев промурлыкал истинным: мелодичным и мягким, колыхнувшим вибрацией воздух. — Хочешь, к тебе я буду обращаться только им? Ши Цинсюань приблизился ещё, и Мин И посмотрел на него искоса. Бог не шептал, не сокращал и без того катастрофически малого расстояния до уха, но проникновенный голос звучал так, точно вникал до самого дна души Хэ Сюаня. — Даже Ши Уду долгие годы не слышал меня. Хочешь, я не буду произносить твоего имени фальшивым голосом? Хочешь узнать все интонации, на которые я способен? Несколько долгих секунд из-под дрожащих ресниц темнел немигающий взгляд. — Я задал не один вопрос. Почему ты не обращаешь на меня внимания? Говорил бы он всегда таким голосом, Мин И, наверное, и не испытывал бы больше раздражения. Никогда в жизни. И смерти. «Жить» призраком и без того непросто: чем реалистичнее воссоздано тело, будучи абсолютно обычным независимым живым организмом, сродни божественному, тем увереннее душа в нём себя чувствует, и тем легче воссоздаёт привычные при жизни реакции. Порой душа не просто обманывается, но и не знает грани. В обычном живом теле она не может выйти за рамки земных ощущений, однако в воссозданном полубожественном организме она способна пуститься в крайности, и убедит таящийся в себе разум как в страшном мучительном голоде, так и в фантомной агонии, да и в других естественных реакциях, доводившихся до нереалистичного предела. И только чудо помогло Мин И не залиться краской, когда тело волной холодной дрожи по спине дало ему понять, что голос Ши Цинсюаня ему нравится больше обычного. — Я пытаюсь пить чай в покое, — сказал Мин И. — Ты мешаешь мне. Ши Цинсюань не отводил взгляда ещё пару секунд. Затем он тихо произнёс: «Конечно», и покинул пространство Мин И. — Не желаешь чего ещё? — прощебетал он. — От тебя несёт. Иди отмойся. — Знаешь, Мин-сюн, — Ши Цинсюань утомлённо потянулся. — А я ведь влюблён. Мин И не удостоил его вниманием, и он продолжил: — Влюблён в жизнь! Я приложу к груди руку и почувствую биение сердца, вздохну — и лёгкие глотнут воздуха — я так люблю воздух, мой дорогой Мин-сюн! Воздух, и воду, и землю — хотел бы я спускаться к ней чаще. Ты, должно быть, в разы сильнее на земле, верно? Когда я в эпицентре урагана, я испытываю сильнейший экстаз! — Интересно. — Ещё как! Ах, будучи смертным, я такого наслаждения и не ведал. Нет, конечно, были случаи… — он расплылся в смущённой улыбке, закрыв лицо рукой. — Помолчи хоть секунду. Секунда пришла. И секунда прошла. — Тебе сыграть? — Ши Цинсюань ухватил за краешек цитру неподалёку. — Похоже, мой голос тебе быстро надоел. — Ты сам мне надоел ещё быстрее. Играй. Вскоре Повелитель Ветров сосредоточенно подтягивал струны, щипал каждую по нескольку раз, нахмуренно прислушиваясь к малейшим колебаниям звука. Вот уж в чём он был педантичен, так в подборе тонов. Он тихонько промурлыкал гаммы, склонившись ухом к инструменту. В дальнем углу на столе несгораемая свеча колыхала тени по стенам. — Кхм, вашему вниманию представляю чудесную композицию, что прозвучит к великой чести Его Превосходительства Мин И, из уст его дражайшего лучшего друга, Ши Цинсюаня, Повелителя Ветров, Молодого господина испившего вина, друга поэтов и музыкантов, младенцев и стариков, покровителя всех страждущих прохлады в жаркий день, вечно шестнадцатилетнего вольного ветра. Послышался перебор струн, простой, вводный, местами вычурный, иной раз элементарный, без чёткого мотива, ведомый импровизацией на ходу. Набирающие темп пальцы бегали по струнам, осанка ровно поддерживала локти, еле заметное качание головой навевало сонливость. Но призрак никогда не хотел спать. Не в присутствии Ши Цинсюаня. Этот клочок оргаистической сущности, под названием Повелителя Ветров и друга младенцев и стариков, остаётся в судебном процессе Хэ Сюаня тёмным пятном, рядом с которым внимание усыплять можно исключительно в стратегических целях. Не спать, а притворяться спящим. Не верить на слово, что тот водяных мельниц не знает и вообще на свете первый раз живёт, а вглядываться в его враньё глубже и доверчиво кивать. Ши Цинсюань врёт хаотично, тут и там без целей и наживы на вранье. Пока мотивы его неведомы, призрак будет востроухим и бдительным. Если раскрыть личное дело Повелителя Ветров на первой странице и вглядеться в графу «аферы», среди афер и мелких пакостей найдётся воровство ложек из столовой, денежные махинации над курицами Юйши Хуан (цены на яйца возросли по его вине) и хитроумный блеф в шахматах (свернул ногой доску и провозгласил победу). Призрак следит за ним не первый год. Но за это время он не обрёл ни одного доказательства причастности Ши Цинсюаня к смене судеб, пособничеству брату или хотя бы самой осведомлённости о преступлении. Опровержений его вины тоже нет, однако не пойман — не вор. Ему подложили, так сказать. Ши Цинсюань напевал мелодию без слов, увлекая в поток бесконечно повторяющегося мотива. — Я сам завтра с плотиной разберусь, — не к музыке сказал он. — И с чем-нибудь ещё. Один. В полумраке тени на его лице очерчивали усталость. Струна дёрнулась незавершённой нотой, и цитра тихо стукнулась боком об пол. Только что ласкавшие струны руки оказались на Мин И, запах тины раздался отовсюду, а горячее тело бога прижалось к призраку отвратительно плотно. Голову Ши Цинсюань возложил на плечо. — И что это такое? — тихо спросил Мин И, пряча дрожь. — Я не хочу снова куда-то падать или тонуть. Не хочу снова искать повода обнять тебя. — Я и не создан для объятий. Уберись. Ши Цинсюань протянул ещё пару секунд непрошенного сближения, после чего косо выпрямился — опершись на пол рукой, волосами подметая доски и безвозвратно испоганив ими чай. — …Мин-сюн, — глухо протянул Ши Цинсюань, — меня победил бобёр. — Я видел. — Бобёр, понимаешь? — Бобр. Ничего удивительного. Адекватные небожители не спускаются в смертный мир без артефактов, а веер ты из-за пазухи даже не достал, не говоря о метёлке, или что там у тебя. — Адекватный небожитель всё одно смог бы одолеть зверя голыми руками. — Смог бы. Не знаю, о каком адеквате мы говорим — боги избирают себе противников величественней бобров, уж не в упрёк последним. Но, что есть, то есть… — Я духовный калека. — Я заметил. — Нет же, ты не понял. Я правда болен. Мин И, конечно, понимал, о чём говорил Ши Цинсюань. Повелитель Ветров, заимевший чужую божественную силу, вовсе не располагал способностями её укрощать. Его редкие нестабильные всплески и постоянная опустошённость не могла пройти мимо внимания его близких друзей, к которым был причислен Мин И. Призрак находился на Небесах не только для того, чтобы разгребать долги Повелителя Земли, но и черепашьим шагом закрывал собственные долги, слежкой за Ши Уду — намеренно, и свидетельствованием жизни Ши Цинсюаня — невольно и кстати. Старший брат дарил младшему силы чуть ли не каждую неделю, ведь под её конец треснутое духовное ядро вытекало подчистую. Бывало, Ши Цинсюаню удавалось сберечь сил и на пару дней. Но без подпитки оно не умело энергию воспроизводить, а, значит, ресурс иссякал после нескольких заклинаний. К заклинательству, без сомнений, у него наблюдался талант. К осознанному культивированию — способностей не больше, чем у служки при храме. Но об этом Мин И «не мог знать». Если только не следил за братьями, как крыса или как мстительный дух. — Значит, не понял, — согласился Мин И. — Потому что мне всё равно. Ты убогая божестварь, которой не место на Небесах. То, что ты выбираешь себе в поручения драку с земноводными и прочую чепуху — смехотворно. Нет, не смехотворно. Позорище. Призрак плевался ядом провокаций и оскорблений по привычке, как забрасывал удочку. Ши Цинсюань редко клевал, отсмеиваясь от них, но и у него должна однажды найтись грань, последняя капля и долгожданное разоблачение. Если его подослал шпионить за Мин И брат, он будет глотать оскорбления дальше, чтоб не отвязаться от объекта преследования. Если он в блаженном неведении липнет к Мин И по своей воле, рано или поздно отвяжется, бросит унылого друга с гнилым языком, и покажется чуть более невиновным. — … Всё не так плохо, — ответил Ши Цинсюань, без улыбки и без злости. — М-м? — Я… Я не бог войны, и ничего не могу поделать со всяческими конфликтами. Я даже не Повелитель Дождя, чтобы одаривать голодающих. А уж торговые дела и все эти расслоения общества мне вовсе чужды. Но… — Ши Цинсюань хмуро моргнул, но отчего-то напомнил заигрывающую девушку, а не разгневанное божество. — Я вдохновляю смертных, являюсь к юным дарованиям в облике музы их творений. Без меня не будет даже таких чувственных свадебных обрядов, как при моём правлении. Этого ли мало? — Беднякам не сдались твои стихи. — А песни, а музыка? — Ты лично их пишешь? Или поручишься поименно, кого навдохновлял? Цинсюань, то, что ты спишь с поэтами и художниками, это… Не назвать вдохновлением. Ну, а твой вклад в народные хороводы неоценим. Всем известно, что мировой порядок подорвётся, стоит людям только разомкнуть в хороводе руки. Должно быть, они тотчас прощают тебя за сорванную ураганом черепицу и иссушённые степным ветром огороды. И за поваленные на дома и на дороги деревья они тоже наверняка признательны. — Корабли брата не двинулись бы по волнам без меня. Топли бы, словно во владениях Погибели Кораблей… Вот уж кого надо «поблагодарить» за оборванные торговые пути. И я не только с моряками дружу, но и жернова ветряных мельниц без моей помощи в движение не придут. А птицы — знаешь, какая морока со всеми этими бумажками по миграции, когда наступает их сезон? — Ши Цинсюань страдальчески вздохнул. — Никак не могу запомнить, кто в какие края летит, а вассалы моего Дворца — послушай, да они же больше меня загуливают! Вот приходит сезон хлебных дождей, а Повелительнице Дождя помогаю я один, да ещё трое девочек со Средних Небес, а придворные ветерки разлетаются по всей Поднебесной. — Тебе брат эти оправдания прописал? — Мин И улыбнулся. — Так легко бы ты не смог лгать, как зазубрил. Мне известно, что ты не выполняешь и половины своих обязанностей. Насчёт перелётных птиц не знаю, однако всё остальное за тебя делают придворные Ши Уду: ведь за своими ветерками ты и правда не способен усмотреть. Избалованный мальчишка, способный только веером размахивать да лить мёд в уши смертным. — Признайся, тебя Ши-сюн нанял смотреть за мной? — Нет. А тебя? — К чему тебе общение с «избалованным мальчишкой»? Если я тебе отвратителен, зачем же ты тут? — Вот именно, если мои слова ранят тебя, зачем я тебе тут? Не моя забота, что ты привык к обольстительным речам извращенцев со Средних небес, песнопениям одураченных смертных и обхаживанию тебя небожителями всех Дворцов на Верхних Небесах. Никто не решается тебе это сказать — сам знаешь, почему — но я скажу: ты безыскусно притворяешься, что выполняешь минимальные обязанности. Или выполняешь подобную ерунду, как сегодня. А в конце концов балластом тянешь вниз тех, кто тебя же вытаскивает на своём горбу каждый квартал. Конечно, никто не хочет обидеть ребёнка, вот и молчат, отвешивая слабоватые комплименты о жизнерадостном настрое и всём прочем. Велика же заслуга, сохранять бодрость духа, когда на тебе не возлежит ни ляна ответственности. А ты попробуй хоть раз взяться за собственное же небесное бремя, тогда и веселья своего не сбережёшь, и с обязанностями-то не справишься. Но ты так не сделаешь: нет нужды, перетрудиться боишься, да и брат тебе не доверит ничего. Ши Цинсюань не менял выражения лица, остался таким же устало мрачным, как и был. Сменил только позу, сев подальше: — Тогда что ж ты говоришь, что тебе всё равно? — Потому что так и есть. Иначе я бы не сидел с тобой тут, в глаза б тебе глядеть брезговал. Но, позволь напомнить. Лучшие друзья, — Мин И празднично поднял вверх чайную пиалу. — Твоё убожество никак не влияет на наши отношения. Если завтра в золотари пойдёшь, я пойду следом. Хоть город ураганом из-под палки снеси, мне-то что. Ты ж Цинсюань. Я знаю, с кем избрал дружбу. Тот молчал, насупленно, словно играясь. Грань между его отыгрышем и искренними эмоциями всегда было трудно провести. Впрочем, Мин И обыкновенно не вёлся ни на что. — Тебе правда не платит Ши-сюн? — без выражения спросил бог. — Я который год голову ломаю, чего стоит наша дружба? И кому? — Увы, общение с тобой мне никто не компенсирует. Я продал бы тебя за пачку орехов, не задумываясь. — А я для тебя, — Ши Цинсюань заглянул в глаза, без надобности уточняя, к кому обращался, — для тебя, я бы одолел дракона. — Ага. — Честное слово. — Верю. — В глаза смотри. — Терпеть этого не могу. — Вот увидишь. — Да верю я.