Сюань

      Где? Да чёрт его знает, где. Почему не с ним? А с чего бы с ним быть? — Что я, сторож вашему брату? — бросил Мин И в никуда, повернувшись к Повелителю Вод затылком и открытой враждебностью. Ши Цинсюаня не видно на Небесах от силы пару дней, а Повелитель Вод уже разводит трагедию. — Он говорил, что пойдёт плотину рушить, — сказал Мин И, ускоряя шаг, но чувствуя, что тот неминуемо увязывается следом. — Бобра бить, дракона. Мне-то какое дело? В его присутствии последнее, о чём призрак мог думать, был Ши Цинсюань. Нет, даже не последнее. Всегда, если журчал голос Повелителя Вод и водяной веер плавал в воздухе, думать о чём-то постороннем было невозможно. О словах, им произносимых, тоже. Призрака охватывал не гнев. И не истерика, которая наступала уже после того, как пересеклись бы его пути с Повелителем Вод. Кажется, во всём окружавшем пространстве и внутри головы царило само это присутствие Ши Уду. Он был как приступ хронической боли — рядом с ним исчезали все текущие дела, имена и понятия, а недавние времена, свободные от боли, представлялись потерянным раем. — Горько слышать, что в наши дни несовершеннолетние шатаются Бай знает где и на духовную связь не отвечают, — говорил Мин И. — От рук отбились — сто с небольшим лет, а думают, что имеют право на свободное передвижение. Как бы ни было порой дерьмово на душе, Хэ Сюань успокаивал себя мыслью: беда бедой, а хоть Ши Уду поблизости нет. Когда же тот поблизости был, успокоения более не находилось. — Отсыпается в каком-нибудь борделе, — отрезал Мин И, уходя от преследования ко Дворцу Земли. — И мне отоспаться пора. Приходите, когда найдёте труп. Дверь захлопнулась за его спиной, и Повелитель Вод остался где-то за ними — и за спиной, и за дверью. Хэ Сюань, опершись плечом о стену, глотнул воздуха, словно только что вынырнул из-под воды. Столько лет он сражается со своей «неприязнью» к Повелителю Вод, но всё ходит кругами, гуляя с Ши Цинсюанем и не решаясь приблизиться к старшему брату. Хэ Сюаню оказалась бы на руку дружба с заклятым врагом, которого скоро нужно будет приставить к стенке. Он для того на Небесах и находился. Но никак не мог обуздать своих чувств, и готов был стерпеть любое унижение, потакать младшему братцу, испытывать к Ши-ди нечто вроде симпатии, однако всякий диалог с Ши Уду, продлившийся дольше пары дежурных фраз, грозил Хэ Сюаню срывом. Последний раз, когда они общались наедине, произошёл пару месяцев назад в перерыве между Собраниями, и призрак добровольно пошёл на контакт, сделав очередной первый шаг и взявшись за непринуждённую беседу. И даже в разговоре ни о чём, в нём закипели худшие чувства, которые он только мог проявить к живому существу, и он с позором (известным только ему самому) отступил. И сейчас, державшись внешне довольно спокойно и не давая мыслям разгуляться, Хэ Сюань был на грани истерического смеха, который знаменовал каждый его нервный срыв. А после срыва и до слёз недалеко. Если бы не приступы этого самого смеха, он мог бы обойтись лёгкой иронией, а не отталкивать злым тоном, и хотя бы расположить к себе Повелителя Вод. Но тот нарушил его пространство, шёл по пятам, давил на жалость и сам вёл себя как цыплячья несушка, разыскивая своего жалкого Ши-ди. Как тут было иначе поступить, если не хлопнуть дверью, покуда смех не подступил к горлу? Немного успокоившись, невозмутимый на вид — хотя кому было смотреть — Хэ Сюань отольнул от стены и пошёл в пустом коридоре в никуда. Если так подумать, на холодную голову, то представившийся шанс угодить… Нет, потворствовать Повелителю Вод не часто выпадал. Не исключено, что Ши Цинсюань и правда попал в какую-то передрягу. Первый вариант, Цинсюань слоняется по земле и ухом не ведёт. Почему же не выходит на связь? Либо намеренно игнорирует брата, либо утратил магические силы, как обычно. Второй вариант, Цинсюань не просто где-то шародолбится внизу, а заснул под кустом. Некоторые небожители, в список которых грифелем занесён Мин И, тратят на сон совсем мало времени, а потом отсыпаются беспробудно, ну а кто-то, в отличие от них, спит регулярно. Повелитель Ветров был из вторых, но кто знает, сколько он спал на неделе. Третий вариант, Цинсюань спустился на землю и получил по лицу от нечисти или от людей. Заманчиво, но маловероятно, трус скорей бы убежал, чем остался бы сражаться. Итог: чёрт его знает, проклятого Цинсюаня. Но мысль о том, что Ши Уду окажется в долгу, если Мин И отыщет блудного брата и приведёт домой, а в пути ещё и уговорит извиниться за исчезновение… Ох, эта мысль грела душу так же, как разжигала огонь ненависти. На данный момент Повелитель Вод, увы, крайне настороженно относился ко всем небожителям, и прикончить его где-то за углом на Небесах было невозможно. Учитывая надёжный вызов подмоги по драконьей связи, Хэ Сюань не успел бы скрыться от карающей руки Цзюнь У. Пока он будет разбираться с Ши Уду, небожители успеют прийти тому на помощь. Да и какое дилетантство — одолеть в бою заклятого врага. Этот враг не выходил на честное сражение, когда втаптывал его в грязь, так с чего бы Хэ Сюань должен давать тому шанс отбиться? И разве зазря погиб когда-то Мин И? Чтобы Черновод впустую потратил годы, проведённые в чужой шкуре? А если Хэ Сюань ещё и сорвётся в слёзы посреди боя? Нет уж, прежде стоит добиться таких высот в их поднебесно-высоких отношениях, чтобы хранить рядом с Ши Уду холодное и расчётливое спокойствие. Призрак вздохнул и поглядел на себя в коридорное зеркало, расположенное злодейски не по фэн-шую. В зеркале белели из-под тяжёлых чёрных тканей две руки. На кой чёрт ему две руки, если не по одной на каждого из братьев? Если бы судьба не желала смерти им обоим, она бы отняла у Хэ Сюаня какую-то из рук за ненадобностью. Но раз она не вмешивается в его прикосновенную физиологию конечностей и неприкосновенную метафизику духовной силы (которой хватит на обоих богов!)… Значит, и смерть ждёт Ши Цинсюаня и Ши Уду вместе, и смерть им несёт Хэ Сюань. Ревность пришла на смену смятению и сжатым в груди порывам закопаться в работе или в земле. Пока Хэ Сюань дрожит коленками от свиданий с Повелителем Вод, Ши Цинсюань где-то, может, на волоске от гибели. От чужеродной и незнакомой гибели, отнимающей у Хэ Сюаня самое драгоценное, что у него осталось. Чужие демонические когти разорвут плоть. Чужие человеческие пасти прикажут удавить Ши Цинсюаня без суда и следствия. Сейчас он где-то ступает по земле, каменистой дороге, и камень попадёт ему в ботинок. И Ши Цинсюань примется вытряхивать ботинок, прежде сняв его с милым ворчанием, и покачнётся на одной ноге и упадёт навзничь в реку, и утонет в ней, и пиявки вопьются в его шею, и речной поток разобьёт его голову о камни, и сгинет без вести глупый бог, так и не воззвав в вопросе перед смертью: «Хэ Сюань?» Повелитель Вод тоже не увидит его гибели! Что больней будет для Ши Уду — потрошение его самого наживую или мучения Ши-ди на его глазах? Не зря же Хэ Сюань терпел Ши Цинсюаня десятилетиями, чтобы получить теперь известие о глупой, о самой смертной смерти. И не от драконьих ли лап найдёт себе Ши Цинсюань погибель?.. Не мог он всерьёз говорить о драконе. Это же просто мальчишеская бравада, классическая цинсюаньская чушь, Хэ Сюань забыл о ней сразу, как только услышал. Мало ли обещаний давал ему Ши Цинсюань? Он льётся своими песнопениями во славу лучшего друга отовсюду из ниоткуда. Обещал ловить слова из уст Мин И, как диких певчих птиц, окольцовывать и отпускать на свободу. Обещал заключать собственные чудесные сны в бутылку, чтобы дарить их Мин И, претворяя в реальность. Обещал целовать траву, по которой ходил Мин И. Обещал не оборачиваться за спину, чтобы не тревожить друга, оставляя, с его слов, некоторую невысказанность их отношениям. Он даёт пустые обещания каждый день! Они пусты по содержанию. Ужасает то, что он все их выполнял. Бестолочь. Влюблённая в равнодушие бестолочь. Хэ Сюань подождёт сутки. Двое суток. Если Повелитель Ветров не объявится на пороге, призрак из-под земли его достанет.

***

      Проклятый Цинсюань. Его нигде не было. В первые дни поисков Хэ Сюань перетряхивал все улочки смертной столицы, всех встречных людей бандитской наружности — на предмет останков или куска Ши Цинсюаня. Или даже его целого. Все публичные дома обшарил, разыскивая Прелестницу Небес, коей слыл Повелитель Ветров на кончиках злых языков. Ши Цинсюань Прелестница Небес — звучало всё же складно. Ши Цинсюань Смеющиеся Очи — вышло когда-то из-под тяжёлого пера поэта. Не упрочилось в народе, но Хэ Сюаню приходилось больше по душе. А найти не находил он ни очей, ни прелестей. По истечении недели, Хэ Сюань принялся камни переворачивать, заглядывать под стол и чаще озираться за плечо. Казалось, словно Ши Цинсюань, гнусная божья немочь, может спрятаться в напёрстке или кольце, в заколке, в письменном пере — вот-вот перед глазами! Но его не было ни в пере, ни в исписанном перечне Драконов, несчастных божественных существ, которых Хэ Сюань перетряс столь же требовательно, сколь тряс уголовников. Ни в ком не было обнаружено бессмертных косточек, никто из драконов и драконообразных, да и великих змиев, не содержал воспоминаний о драчливом небожителе. Кого-то для профилактики бил Пэй Мин — да и то сотню лет назад. Хэ Сюань сам не заметил, как стал надевать одежды легче обычных, чаще обнажать из-под них руки, чтобы почувствовать кожей дуновения ветра, чтобы ветерок колыхнул рукав — и дал зацепку, хоть надежду, что через миг явится играющий бог, вслед за бризом, и принесёт за собой ураган. Когда Хэ Сюань, то есть, Мин И, возвращался от поисков к работе во дворец Земли, в душе он таил надежду встретить Ши Цинсюаня у ворот. На пару дней он прекратил поиски, поскольку отвлекаться от прямых обязанностей Повелителя Земли на неделю было непростительно, и он забыл о сне, выполняя пятидневку за три дня, навёрстывая упущенное и не поднимая головы из-за рабочего стола. Сотрудники — слуги — носились из залы в залу с молниеносно заполнявшимися отчётами и бодрящим чаем, не зная отдыха. Мин И занимался только распределением обязанностей и планированием, поначалу не имея никакой возможности взяться за молитвы Повелителя Земли напрямую, потому подыскивал самые надёжные кадры: чиновников, кое-как улавливающих духовную связь Земли с последователями. Прежде он не говорил напрямую о своей «особенности» никому из подчинённых, вылавливая молитвы из общего потока в Небесном Дворце, но теперь туманно намекнул, что в духовной системе происходят какие-то сбои, а потому его нужно активно подменять. Не было времени бегать во Дворец к потоку больше раза в день. Цзюнь У, несколько раз пересёкшийся с Мин И в зале с общим потоком молитв, качал головой, а однажды с усмешкой осведомился о самочувствии бледного Повелителя Земли, что за полночь копался рукой в потоке, упуская самые перспективные молитвы. «Не клюёт?» — сочувственно спросил тогда Владыка, и Мин И показал ему за спиной неприличный жест. Только бы поскорей расправиться с планами на несколько недель вперёд, чтобы спуститься в мир смертных с чистой совестью без долгов!.. «После смерти отосплюсь» — улыбался Мин И сотрудникам, горько перед собой признавая, что таких перспектив ему не светит и никогда не светило.       И однажды вечером, проходя мимо Дворца Ветров и Вод, вновь заглядывая с надеждой в сад, Мин И также приметил выходящие в него окна покоев Ши Цинсюаня. Огни в них не зажигались уже две недели. Посещал их кто для уборки или ещё для чего? С Ши Уду Мин И не заговаривал с того самого полуистеричного диалого-монолога, да Повелитель Вод и не появлялся на Небесах уже очень и очень долго. Обследовал ли старший брат обитель загулявшего ветра? А если и обследовал, знал ли он, на что следует обращать внимание при таком обыске? Мин И стоял у ограды с чёрного хода, высматривая, не шляется ли никто в такой час у Дворца Ветров и Вод, воровато бегал глазами и делал вид, что подпиливает ногти или читает книжку, если кто-то мимо всё же проходил. Но когда горизонт оказался чист, Хэ Сюань, опасаясь применять на Небесах чёрное колдовство или перевоплощение в призрачную тень, вскарабкался по ограде и перелез в сад, путаясь в полах одежд и чертыхаясь про себя. Что он, вор какой?.. Он за своим пришёл. Дабы отворить окна в покои Ши Цинсюаня, пришлось применить магию, снимая слабое запечатывающее заклинание и приоткрывая засов с внутренней стороны. Столь же нелепо себя чувствуя, пролезая в окно, Хэ Сюань проник в комнату. Он достал из кармана подготовленный на крайний случай платок, пропитанный красным чаем. Именно этот чай, обладавший целым набором полезных свойств для организма и чудесным насыщенным вкусом, он обыкновенно использовал, чтобы заметать следы чёрной Ци. Особенно большие сгустки он убрать не мог, но еле заметные пятнышки на вскрытом окне — запросто. В комнате было непривычно прохладно и тихо. И, какая ирония, безветренно, хотя по обыкновению тут раньше то и дело поддувал сквозняк. Первым делом Хэ Сюань обшарил неубранную кровать, вздымая покрывала, выискивая улики. Что за улики он искал? В сущности, хватило бы и чужих волос, заподозрить Ши Цинсюаня в побеге во имя любви. Лишь сейчас возникла мысль — забавно, что и Хэ Сюань, и Ши Уду негласно-единогласно решили, что то был «уход» — не таинственное исчезновение и не похищение. Ши Цинсюаня мог захватить ревнивый любовник, или сам он мог провалиться в бездны небытия в медитации. Это могло произойти. Но, нет. Что за досада ждала бы Хэ Сюаня, обнаружь он Повелителя Ветров в чьих-то насильственных объятиях с клинком у горла! Избивать горе-любовника было бы ужасно скучно. Да и Небытию накостылять оказалось бы проблематично. Щелбана за побег заслуживает сам Ши Цинсюань, и никто другой. Затем обыску подверглись подкроватные половицы, укрытые одеялом толстой пыли, украшенные затерянными ленточками и закатившимися безделушками. Дорожного платья Ши Цинсюань не брал с собой — шкаф был целостно полон. На чайном столике по-прежнему стояла пиала Мин И, с засохшими разводами по кольцу донышка. И зачем было продираться сюда? Комната и так разобрана, расчленена событиями перед глазами Хэ Сюаня — здесь чай пили, тут Ши Цинсюань шмыгал носом и подтирал его стихами, там он заворачивался в занавеску и подобился Гаутаме. Спотыкался об уголок табурета — табурет ещё сдвинут наискось. Вон на полу отлежавшие не меньше месяца осколки чашки. Она летела когда-то к Ши Цинсюаню, однако рассы́палась фейерверком о стену. Сдавленный писк и звон фарфора — что за сладостные звуки, что за времечко текло золотое. И сколько вытекло слёз! Далеко на земле, в мире смертных, в Ши Цинсюаня полетит не одна чашка, не один нож, и злодеи целиться будут не в стену — в него! Необъяснимая тоска одолела Хэ Сюаня в опустевшей комнате, и эхом раздались серые воспоминания о прошлом, прошлом совсем давнем. Гнусно вспоминать о том, как вернулся Хэ Сюань в отчий дом посмертно, и равнять это с пустой комнатой Повелителя Ветров. Но, как дома Хэ Сюаня тянуло стенать привидением и лить слёзы по оставленной жизни, так теперь хочется изляпать потолок чёрной жижей и рассыпать по углам проклятий. Примитивное чувство. Хэ Сюань самоупокаивающе постучал о стол, не извергаясь никакими проклятьями, но заглушая припереродную жажду охватить брошенную обитель злым духом, собой. На ладонях проступили мелкие капли, что иной человек спутал бы с грязным потом, а человек сведущий на раз бы угадал черноводные проявления. Руки часто подтекают при волнении, жаль, бинтов с собой Хэ Сюань не брал. У письменного стола он задержался, оглядеть нераспечатанные рабочие свитки, истрёпанные перья и рукописи, дуробредные стишки. В них высчитывались сбитый ритм и натянутая рифма. Ничего, указывающего на подавленность или порывы к свободе. Любовные песенки. Хэ Сюань пробежался взглядом по названиям: «Зыбкость в неверность» «Пустотен, подобно долине» «Слушая твой голос по духовной связи, я ласкаю себя» Твою же мать, Цинсюань, вот уж действительно вечно шестнадцатилетний. Хэ Сюань мысленно поблагодарил Просветлённого, что Повелитель Ветров не вздумал дарить своим любовникам эти жуткие партитуры, иначе по рукам бы пошло. А если эти посвящения им он исполняет лично, тоже ничего хорошего. Отойдя душевно от постыдных строк про рукоблудие, которые пришлось прочесть пару раз от начала до конца (в поисках зацепок), Хэ Сюань принялся осматривать комнату дальше, заглядывая в шкатулки и за мебель в углах. Ничего необычного, ничего примечательного. В рассудок докучливо боднулась молитва. Если в чём-то и заключались преимущества личины Мин И, так в сокрытии профиля Хэ Сюаня в духовной сети и блокировке потока вознесённых к Черноводу молитв. Сейчас, истекая желанием затопить комнату, он невольно поток приоткрыл. Случалось, в молитвах обращались к нему морские странники, за благосклонностью или прямой поддержкой против немилосердного Повелителя Вод. Хэ Сюань не брался выступать против Ши Уду, блюдя давно упроченные границы, но, бывало, тайком усмирял подводные течения и облегчал мореходам путь. По настроению. Однако бо́льшая часть молитв состояла из возгласов: «За что?», от тех, кто заплыл дальше положенного и застрял в Черноводной заводи. Там уже их судьбой распоряжался костерыбий друг Хэ Сюаня. На недавнюю входящую молитву обращать внимание не стоило, окрашена она была подозрительно похоже на возгласные «за что». Но корабль, с которого она вознеслась, по ощущениям ходил у границы, вовсе не утопая в застойных водах, и шторм ему не грозил. Хэ Сюань осторожно отметил молитву прочитанной, не услышанной. Подумал пару мгновений, и решил её прослушать. «Небесный посланец — взысканец судьбы — мозг выносит» Смертные не умели стройно формулировать мыслей в духовную связь, но отчаяние отправителя тронуло Хэ Сюаня за душу. Душу обляпало и мутное подозрение: уж не знаком ли ему этот небесный посланец?.. Единственный известный взысканец судьбы также владел искусством схождения и сведения с ума.

***

      К причалу, где волны режут древесные сваи, шёл Хэ Сюань. От подмышек и до коленных чашечек, от будильного звонка кукования кукушки (пора собираться к вечернему завтраку!) до носового дыхания стоял тяжёлый звон в мышцах. От волнения мышцы нередко «звенели», глухо, как обрядовые колокольчики. На горизонте не наблюдалось причин для беспокойства, но без ночного зрения и горизонта не наблюдалось. Ши Уду не заметит скрытного призрака над водой. Вплавь пуститься быстрей, чем полётом, однако Повелителя Вод дёрнет нещадно зудом по всей его гидролокации от таких откровений. Чёрную Ци легко прятать, если ты не первый день ходишь одетым фантомной плотью. Хэ Сюань бесхитростно макнул заклинанием, перевоплотиться в сгусток души, но остановился в полудвижении руки. Мановения рук и колдовство сверху-вниз, что преобразовывали облик, рождали в памяти образ Ши Цинсюаня — тот махал и веером, и метёлкой, и одним пальцем, и всё у него выходило столь изящно-пляшуще, что глаз на нём отдыхал. Демоническая энергия не так воздушно течёт в пространстве, как клубится по нему божественная. Но Хэ Сюань из любопытства позаимствовал парочку движений у бога, наблюдая, как рассекали воздух бледно-серые полоски Ци. Ими можно рисовать — не пробовал ли это Хуа Чэн? Возможно. Хуа Чэн был истинным демоном. Хэ Сюань не обманывался его фатоством, но Собирателю Цветов было достаточно стоять смирно, без цветов и без зонтов, и всё же любой углядел бы в нём демоническую сущность. В картине мира Хэ Сюаня демон — не то же, что призрак, или нечисть, или нежить. Мертвецы имеют столько разных оттенков, что без уточнений не обойтись. К счастью для Хэ Сюаня, от него самого демоном и не пахло. Не потому, что своё всегда не пахнет. Он не имел в привычке причащать себя к нечисти, чумазой общественности потусторон. Он — призрак. Демон формально, по небесным бумагам уж точно, но никогда не наяву. Это слово вводило его в замешательство, воротило ржавые мозговые извилины, когда звучало из чьих-то уст. Демон? С клыкастой пастью и рогами в висках? Или с острой усмешкой и пронзительным оком? Даже неведомый Ци Жун был демоничественней, хотя и ходил по грани между тем же нечистым отребьем и высоким именем. Хэ Сюань — призрак, потому танцы с воображаемым веером и малевание картин в воздухе ему не под стать. Он ступал на край деревянных помостов, на ходу подготавливая тело к деформации и долгому перелёту. Кости исподвывернул, миражно зевнул, опился мороком дымным, да левым рукавом махнул — выстлал гать над морем, тут и настил летящей душе простирается. Заклинанье очертил — как слышится, так и пишется, полусип и полухрип, в конце прищёлкнуть языком и лихом помянуть. Всяко легче колдовства от имени Мин И. Взмыв тенью, Хэ Сюань устремился к Черноводной границе, рассчитывая на уме время: пути ему не больше часа, сил должно хватить. Черновод по праву являлся Непревзойдённым, но по извечной привычке экономил каждую крупицу духовной энергии, потому все его подсчёты происходили как-то невольно. Надо бы занять у кого-то побольше сил и денег. Демону Чёрных Вод не воспрещено было убивать направо и налево нечисть, но идти кормиться на Тунлу было бы ужасно долго, а по лесам сытной добычи не сыщешь. Жаль, когда-то давно нельзя было съесть Мин И, а то бы утолил голод ещё на долгие годы вперёд. Можно было себя в этом убеждать. И почему Ши Цинсюань ни разу не просил его об одолжении сил, а черпал только у брата? Хэ Сюань мог бы наставить друга в распоряжении духовным ядром в разы лучше. Не то чтобы он стал помогать за просто так, тем более, что речь шла о его собственном духовном ядре, и кто знает, как бы оно стало реагировать на своего хозяина, произведи он какое-либо трансцендентное взаимодействие. Но Ши Цинсюань ведь мог просто попросить, и тогда уже Мин И решал бы, возьмётся за это или нет. Может, и взялся бы. Час миновал, как его и не было, и вдали зачернели спущенные паруса небольшого судна, застрявшего в застойных водах. Хэ Сюань пробрался вверх по борту корабля, невидимо проникая к палубе и теряясь среди снастей, тенью скользя по доскам. Осторожность никогда не была излишней, и он не спешил дематериализоваться. На широкой палубе моряки гуляли, мирно распивали распевая, а у дверного проёма каюты, попеременно восседая и восставая на бочке, тянул свою речь возмутитель покоя.

***

«Среди ночи он проснулся в своей комнате. Его тело было мокрым от пота, но всё же билось в ознобе. Он взглянул вокруг, медленно моргая, присматриваясь к обстановке и убирая со своей груди руку какой-то девушки. Голова не раскалывалась, как перед забытием, но подняться с постели было тяжело, и он сел, протирая лицо. Кармические образования в голове давили на разум, и он прошептал несколько заклинаний в попытках их рассеять. Пальцы до горького отчётливо нащупывали нос, рот, глаза, и уши так же были при нём, он лизнул кончики пальцев — солёные. Столь же отчётливо он осознавал, что восседает на своей постели, в своём доме, вокруг лежат девушки, что спят как убитые. Тонко пахло благовониями, темнота сгущалась в углах комнаты, из-за закрытой двери на балкон не доносилось ни звука, но тишина была слышима в сопении спящих. Усилием воли он взял горлянку бутылки, поднялся с постели и поплёлся, перешагивая через тела, к балконной двери. Потянув на себя, он распахнул её, и чад благовоний был тотчас пронизан ночной прохладой. Он пошёл дальше по балкону башни, не переставая трогать свои локти, плечи, уши. Ему не убежать. Страшный дискомфорт. Не боль, не агония — дискомфорт. Будь это болью, он приблизился бы к малейшему просветлению, через страдания. Но то было похоже на длинных ленточных червей, забравшихся под кожу и не грызущих себе ходы, но разбухавших, разраставшихся под человеческой шкурой. Как они забрались туда? Никак, они были там всегда. Было даже щекотно, но не до смеха, а до хрипа. Он думает, что они под его кожей — вот уж с чего действительно не грех рассмеяться! Она никогда ему не принадлежала. Он полнился чем-то чужеродным, что бухло в нём как дрожжи, но разве же он мог быть уверен, что в центре находился он сам? Внизу была пустота. Он перевесился через край балкона, влюблённо в неё вглядываясь. Спуститься вниз. Он не заметил, как оказался там — должно быть, воспользовался чёрной лестницей. Ночь безлунная. Как странно, ведь ещё прошлой ночью луна была. Да и светло здесь, как в сумерках. Не искать луну, голова закружится и упадёт навзничь. Тошнит. Под ногами темнеется пятно, тело унесли. Отрыжка в груди, теперь в горле, теперь во рту, виноградный смрад. Брат говаривал, божественная сила переполняет и циркулирует. Наверное, тоже отрыжка, но пахнет лучше. Нет, всё-таки не пахнет. И преисполнение не имеет ни одной точки пересечения с разбуханием. Самость в полом желудке. Или не самость, а несварение. Или вечернее отравление. От слова «тра́вы» — зачем он только взял их. «Все вещи пусты, и не существует ничего, чего можно было бы желать, к чему можно было бы стремиться». Как же идти к пустоте, ежели не стремиться в неё? Он шёл, качаясь, но не стремился, стремиться нельзя. Если в детстве к нему взрослые обращались за тем, чего он не хотел делать, он притворялся, что не слышит. Если в детстве игрушки не соглашались разговаривать с ним, он притворялся, что не смотрит. Если в детстве на него не обращали внимания, он притворялся, что ему всё равно. Надо притвориться, что он не желает пустоты, и тогда она сама придёт — но как же она придёт, если не умеет стремиться? Брат не отвечал. Вот она, протяжённость мира — от башни до стогны, от стогны к окраине (вот он вновь посетил эту местность любви! так ужели не он?), от окраины по седым тропам, по суволоке поля. Теория шуньяты свербила в голове, не давая иным мыслям проникнуть внутрь, но он давно заменил все теории гипотезами, которые порождал ежечасно, не находя ответов. «Расспроси наказателей», говорили ему. Пред ним — библиотеки, пред ним — великие мудрецы, пред ним — многовехие божества. Но он слишком глуп, чтобы понять. Он найдёт сам, если не будет искать. Он найдёт себя в последнем месте, в котором решит проверить. Он разбухает, но не увеличивается и не уменьшается, не пачкает ноги и не умывает сухой рукой лица, нет неведения и нет прекращения неведения, он не слышит, не зрит, не обоняет, не осязает, а пальцы бумагой на вкус лезут глубже, и вот он извергает виджняной. Не чувствует омерзения — он на верном пути? Должно быть, да, ведь после того, как последние капли ши покинули его уста, он задрожал всем телом, но больше нечем. Пустота в желудке. Отлично, отлично. Он побежал. Он добежит до высшей личности, по колено в грязи. Колен он не чувствовал, впрочем, как и всего тела — смученная кровь шумно циркулировала по всей его оболочке, опьянённые конечности летели над землёй, никакой усталости, никакой тяжести, ветер и кровь свистят, уши оглохли, впереди и позади тьма, омрачённая глинобитная плоть не удержит его. Как радостно не различать концепта времени, как радостно не ведать пространства, света нет, но он источается золотыми лучами, в десяти направлениях освещая скороженные крестцы. Возвышен, несравнен, подобен Сумеру и выше, это его последнее рождение. Если оседлав белоснежный ветер он принимает обет питаться сезамом по дню, так тому и быть! Он тёр веки кулаками, и изжелта-зелёное колесо перед глазами набирало обороты, оно впереди, оно позади, он — здесь, и колесо отпечатано на его подошвах, втоптано в пятно под башней. Горлянка бутылки бьёт по бедру, и вино лудит глотку. Дальше, дальше. Гирляндой лотосов он падает на колени пред морским берегом, и вот беспроглядная, словно вороново крыло, вода. Нет, пусть вода смолью черна, она в точности копия его зеркала в ванной комнате покоев. О каком познании дуальности может идти речь, когда вода подражает зерцалам! Какая может быть самость, если пустота привела его к своему отражению! Он всю жизнь вглядывался в себя? Он — древнейшее ветхое существо, чьи веки загородили половину обзора, но в другой половине он видит самого себя. Он бежал сюда? Обманчивый полёт, лживая лёгкость, и никогда нельзя было забыться иначе, чем испивая и проливая вино, никогда он не был более самим в себе, чем в хмельном забытии. Теперь его срединность щедро удобрена вином, и он волен остаться наедине с собой.» Ши Цинсюнь хлопнул в ладоши: — Вот! Ах да, что ж это я, забыл дорассказать свою притчу о выгуливании молодых особ… С упорством и инспирацией, достойной лучшего применения, Ши Цинсюань дальше молол хмельным языком: — …Брат говорил, гуляй-гуляй, но жениться на ней не вздумай. В мыслях не было! Пошёл я эту бабу выгулять. — Девушку, наверно. — Даму. Вожу я её по широким улицам, по узким улицам, а она всё дискомфортничать изволит. Ладно, думаю, пропадайте сбереженья пропадом, свожу её куда отужинать. На самой широкой улице! В самом широком заведеньи с самыми широкими людьми, сидим, кушаем, нам вино-то принесли, но мы покуда на него не глядим. Она не глядит. Я-то одним глазом на неё, другим на филиграннейший сосуд. И тут, нежданная встреча, в сосуде встречаю таракана. Я уж обоими глазами на богиню, а боком на таракана. Ему хоть бы хны, от борта к борту херачит, рассекает… И вот, наши взгляды приближают друг к другу наши рты, не с тараканом, с богиней, а она взяла и потянулась ручкой к вину. Я выкручивался, не желая смущать, твердил, сам налью, но… — Ши Цинсюань завис в паузе, после чего забегал глазами, закрыл их, пощёлкал пальцами: — Но… — Но?.. — Не помню! — рассмеялся он. — Сто лет назад было, не вспомню! — он объявил громче: — Так, ребята, я встретил вашу маму. …Феникс, чё ты дёрнулся? — Почуял чужое присутствие, — обозначенный Феникс пожал плечами. — Кит? Дельфин? Акула? Да чего тебе эта акула сделает, трахнет, что ли? — Ши Цинсюань захихикал. — Ну ты сам посуди, вынырнет акула, съест-то нас обоих. Или… Съест меня, а трахнет только тебя. Но я невкусный. Меня и комары не едят вообще, у меня кровь грязная, потому что я не иудей, я Его Превосходительство Ши Цинсюань. — Нет, не акула, — Феникс перевёл взгляд в тень, которая сочла нужным всё же материализоваться. — Мин-сюн! — Ши Цинсюань переменился лицом. — Какая досада, ты только пришёл, а я-то отчаливать собираюсь, — он посыпался с бочки к стенке, дрожаще распевая: — Я уезжаю, ты приезжаешь, как это часто не совпадает!.. — осознав, что далеко ему не уйти, он собрался с мыслями: — Вот, ребята, а это ваша любимая ма-а-ачеха, которая ест детей и заставляет стирать чистое бельё. Оставляю вас с ней. Сильно только её не обнимайте. Ладно, обнимайте, за задницу не берите, остальное можно. — Никуда мы тебя не отпустим, — хмыкнул Феникс. — У человека главное — воля. Воля будет, отпущусь от вас. Кто хочет, тот сбежит, вон, как Мин-сюн, — Ши Цинсюань указал на Повелителя Земли демонстрационным жестом. — Не может ничего, импотент творческий! Импотент, но сбежал с Небес, за мной! Говорит каждый месяц: «Осталось жить два понедельника». Так пришёл ко мне прожить все два вместе! Верно, Мин-сюн? — Я заберу его, — почти что виновато вздохнул Мин И. — Да-да, вы ему не перечьте! — воинственно улыбнулся Ши Цинсюань. — Он проигрывать не любит, даже в картах до истерики доходит. — «Истерики»? Ты ж сам сидел, чуть не рыдал. — Я никогда не проигрывал. — Полгода наз… — Никогда. Однажды понял, карта не идёт, и так расстроился, что уничтожил половину континента. И с тех пор у меня стало меньше волос. Но до проигрыша-то не дошло. — Про половину континента даже верю, — между чушью вмешался Феникс. — Мин И — его превосходительство — отведёт тебя домой за ручку, и уйдёте играть в карты к херам собачьим. — Поступлю с вами, как Иисус с евреями, и всё тут, — Ши Цинсюань отвернулся, вздёрнув нос и сложив на груди руки. — И больше с вами я не заговорю. Особенно с тобой. — Мы не просим тебя ничего говорить, ой-йой… Мин И, — Феникс называл имя Повелителя Земли пресно, будто не желая называть его вовсе. — Мин И, отойдёмте на разговор? — Охотно, — Мин И терпел последние направленные на него молчаливые взгляды моряков. Он зашёл в каюту быстрей, Ши Цинсюань ввалился за ним и полез обнять руку (был отвергнут), Феникс вступил следом и закрыл дверь. — Мин-сю-ю-н, — затянулось у плеча, толкнулось в плечо лбом и пьяно заворковало: — Останься с нами, со мной, на денёк, я всё прощу. — Извиняться надо не мне. — И никто из вас тут не останется, — категорично от волнения высказался Феникс. — А я-то с ним на брудершафт…! — оскорблённо воскликнул Ши Цинсюань. — А я-то с ним… Феникс отставил бутылку на стол, заметая следы брудершафта с Повелителем Ветров. Он сам выглядел как знатно испитый и измотанный человек, но, когда повытряхивал из рук перья в огненном сиянии и прихорошился регенерацией, принял вид более одухотворённый, почти блаженный. Синеватый фениксовый огонь объяснил его прежнее замешательство от имени «Мин И». Хэ Сюань не помнил всех своих знакомств, но семью синего феникса кое-как различал, и, без сомнений, синий феникс различил Хэ Сюаня. Неумелую бессвязную молитву вознёс этот пьяный морской дух Маруко. И с чего бы он поддался хмелю? На прошлом карпоративе водяных он — ни капли в рот. — Мин И, — снова подчёркнуто обратился Маруко, слегка кивнув в поклоне. Невзирая на почтительность перед Бедствием, присущий ему развязный тон оставался: — Позвольте-с прояснить… — Они обещали меня подбросить на пути, но мы застряли в топях и пьём за погибель! — перебил Ши Цинсюань. — Мне надо бы идти, однако, право, я спешу… — Куда идти? — Мин И обернулся на хмельную морду в плече. — Уж не домой ли? — Не домой, — Ши Цинсюань сморщил улыбку: — А ты как тут оказался, свет очей моих? Соскучился? Любимый друг скуча-ал… — Феникс вознёс молитву Повелителю Земли, — Мин И многозначительно посмотрел на Маруко. — От напасти избавить. — Агась, — тот кашлянул. — Ваше Превосходительство ответили на мой призыв о помощи. Что мы застряли в Чёрных Водах — это не беда, выберемся. Выберемся? — Выберетесь. — …Но я не мог допустить, чтобы Повелитель Ветров гулял до Чёрной Заводи, потому я донёс вам. Ему ж неча делать у Погибели Кораблей? — Заложил-таки, — проворчал Ши Цинсюань. — Чё не брату сразу? — Феникс правильно сделал, что доложил мне, — Мин И отпихнул от плеча липкого бога. — С какой это радости ты в Чёрные Воды намылился? — С радости сердца моего! — Срадость, ты нам все запасы вина вычерпал, — прицокнул Маруко и обратился к Мин И: — Наш с ним уговор был добросить его до границы Чёрных Вод. Но кормчий охмелел, ветер хватил паруса, и… — он вздохнул: — И мы сели в болото. — Цинсюань, ты что в болоте забыл? — Мин И не хотел слышать ответ. — Я к Черноводу лично. — Ты совсем ополоумел. — Тысячу раз извини! — Ши Цинсюань скривился горечью. — Я знаю, он причинил тебе зло. Потому не хотел ставить тебя в известность, -- пьяная улыбка выдавала его серьёзные намерения. Черновод, разумеется, когда-то держал Повелителя Земли в плену. И неважно, кто сейчас стоял перед Ши Цинсюанем. Этот «кто-то», по мнению Небес, глубоко травмирован издевательствами Бедствия, и у него от одной мысли о плене Чёрной Воды должны трястись поджилки. — Я готов оставить это в прошлом, не без усилий… — начал Повелитель Земли, оставив место лёгкому волнению в интонации: — И воспоминания мне отнюдь не греют душу. Цинсюань, думаешь, пленивший меня по собственной прихоти Хозяин Чёрных Вод будет рад посетителю в лице ещё одного слабого стихийного небесного чиновника? Нет, безусловно, рад он будет. Но навряд ли гостеприимен. — Я не прошу твоего совета, Мин-сюн, — покачал головой Ши Цинсюань. — Если бы я нуждался в наставлении, я обратился бы за ним. Поверь, мне не нужно иных доказательств бессердечия Черновода, кроме тебя. То ли призрак, вжившийся в роль Мин И, прочувствовал свой отыгрыш до дрожи, то ли руки задрожали взаправду, от постепенно приходящего осознания: Ши Цинсюань идёт к Черноводу. — Я попрошу за вас, — бросил Повелитель Ветров Фениксу. — Не пропадёте. — Не пропадём, — устало процедил тот, раздражённо отвернувшись, от Ши Цинсюаня и от двери. Ошибка оказалась фатальной. Ши Цинсюань, ни секундой не медля, рванул из каюты прочь. Скорый стук каблуков — и за кормой послышался знакомый взмах огромного крыла, судно качнуло, словно в шторме. — И куда, — произнёс Хэ Сюань, как только отошёл от удара в стену после разволновавшейся качки. — Его непревзойдённость шутить изволит, — мрачно отозвался Феникс из-за обваленных ящиков. — К вам он. Все уши прожужжал о вас. — И что говорил? — Ничего существенного. Как желает видеть Черновода. Если не болтал о вас, то про Мин И затягивал. Иллюзия разнообразия, да? — Не к добру это. — Вы нас снимите с мели. — Ага.

***

Хэ Сюань нагнал беглеца уже на суше, в роще черноводных земель, где тропы заросли век назад, а Ши Цинсюань топтал чеканным шагом вязкие заросли. — Мин-сюн, тебя подменили? — улыбнулся он через плечо, скрываясь за поворотами былой тропы. — Истинно так. Я — Черновод. Иди домой, никто тебя на моём болоте не ждёт, — Мин И остудил затянувшийся юморок: — Шутки в сторону, концы в воду. В смысле, «подменили»? — Мой возлюбленный друг Мин И перечислил бы пару оскорблений, сравнений с животными или околоэротических терминов. Окатил бы презрением. Заставил переосмыслить десяток жизненных ценностей. И только потом, вдоволь наругавшись, пошёл бы молча следом. Я люблю твоё преданное равнодушие. Где оно? — На Небесах осталось, для твоих обычных причуд. Какого чёрта ты в Черноводье лезешь? Неспроста ветреная целеустремленность направилась к Погибели Кораблей. Внезапное исчезновение, как приманка. Внезапный курс на Чёрные Воды, как… Как что? Столь изощрённым способом он бросает вызов Хэ Сюаню? Но зачем? Отчего не напрямую? Неведение чужих мотивов страшней удара в лицо. — Мин-сюн, не меняй своего невмешательства, — Ши Цинсюань обернулся. — Не то я сейчас растрогаюсь и пойду назад. — Вот и славно. — Мин-сюн! Твои злые слова — они… Как… Как удобрение для цветка моей жизни. Нет. Как лейка? Почва? Наверное, почва. — Не заставляй силой тащить тебя домой. — Ты как никто другой открываешь мне глаза на моё уродство. Брат смотрит не на те черты, друзья мне льстят. А ты — поворчишь, отчитаешь, но всё равно пойдёшь за мной, как сейчас идёшь. И на завтрашний день будешь рядом, и на много дольше. Ты ведь искренен в своём злословии, однако зачем-то остаёшься со мной, будто веришь в меня. — «Будто». Я в богов не склонен верить. — Не иди за мной сейчас, — Ши Цинсюань сменил свою лиричную интонацию. В ответ на резкий тон захотелось так же резко схватить его за руку и повести на Небеса насильно. Однако от Ши Цинсюаня ещё несло остатками божественной энергии, и он бы дал отпор — такой отпор, которому не смог бы противостоять мнимо хилый Повелитель Земли. Бог же смахнёт Мин И веером и побежит дальше к Черноводу, а его доверие к другу подорвётся. Нельзя потерять всё сейчас, после долготерпения в засаде! Но и позволить идти в гости к Бедствию… — Мин-сюн, я очень польщён твоим беспокойством, твоё внимание мне дороже чьего бы то ни было. Но я по-прежнему беспокоюсь о ваших натянутых отношениях с Черноводом… И не нуждаюсь в помощи. Он протянул было руку к предплечью Мин И — зачем-то, — но тут же отстранил. Хотел попросить о магических силах? — Судя по координатам, мне осталось не больше пяти ли. Я запомнил ориентир, — он указал на кривое дерево поодаль, точно такое же, как тысячи других. — Веер при мне. Он зашагал по прежнему пути. Сумка на его плече сползла низко — забывает затягивать ремень. И рваный подол выбивался из небесно-грациозной походки. «Я сообщу, если что-то случится», — передал Повелитель Ветров по духовной связи. «Я рядом.»       Рядом Хэ Сюань был не долго. Непринуждённо поглядев по сторонам и прислонившись к дереву, он проводил взглядом удалившегося Повелителя Ветров. Переждал минуту или две, для подстраховки. И, спешно воплотившись в призрачную тень, залетал меж косых древесных стволов кратким путём, быстрее к Чёрному Озеру. ЧТО ДЕЛАТЬ. Нет, нет, разумеется, может статься, что в логове Черновода никого нет! Мало ли по каким делам может отходить Непревзойдённый! Но ведь тогда Ши Цинсюань не уймётся и примется искать его по всем царствам, и Бай знает, сколько времени это может занять. Что тогда подумает Ши Уду? Что оба бога бесследно пропали на месяцы? Нельзя же передать ему духовной связью, что Мин И выгуливает Ши-ди просто так, а если Ши Уду узнает о поисках Черновода, он на порог не пустит обоих! Хэ Сюань летел над деревьями, оставив Ши Цинсюаня далеко позади, выглядывая перед собой чёрное озеро. Он достиг прибрежных волн и нырнул, тотчас оказываясь в своём кое-как обустроенном зеркальном мире. Его «чертоги» представляли из себя небольшое строение, схожее одновременно с крестьянской хижиной и со знатным двором. Зрелище чудовищное -- всё-таки плотничал сам Хэ Сюань. Он подошёл к озеру, для начала оглядывая, как далеко в окрестностях идёт Ши Цинсюань. Затем он поглядел на себя, судорожно перебирая в голове все образы, в которые мог перевоплотиться без подготовки, уже бывшие в использовании. Обликов он помнил мало, потому выбирал наугад из скудного ассортимента. Из зеркала озёрной глади на него посмотрел лопоухий юноша со щербинкой меж зубов и лохматой волоснёй. Пойдёт. Теперь это слуга Черновода. Размяв новое тело, Хэ Сюань пощёлкал пальцами, выискивая в озере Рёцина. — Ц-ц-ц, давай, просыпайся, иди сюда, иди-иди! То есть, плыви… Через ужасно долгие секунды изжелта-белый драконообразный череп нехотя поднялся над поверхностью воды, явно не спавший, а просто капризничавший и не желавший принимать участие в балагане. Вот только заметь он Ши Цинсюаня в скором времени, без предупреждения мог бы и ринуться в атаку. — Рёцин-ди, я… Послышалось рокочущее урчание недовольства. — Извини, я давно не появлялся. Были неотложные дела. Послушай, так, так, смотри сюда, — Хэ Сюань вновь защёлкал пальцами, возвращая внимание костяной рыбы на себя. — Подожди, пару слов скажу, и можешь отправляться по своим делам. Сейчас к нам придёт один человек, то есть божество, то есть… — он вздохнул, закатывая глаза. — Ши Цинсюань. Рёцин издал насмешливый рык. — Ой, вот только не надо. Мы… — он процедил сквозь зубы: — Друзья. Нет времени объяснять, но ему вот позарез нужно встретиться с Чёрным Демоном Чёрных Вод, у него шило сразу в нескольких местах, и все неприличные. Так, так, не смотри, он ещё далеко, — щелчки пальцев. — Всё, что от тебя требуется, это сидеть тише воды, ниже… Воды. Не ешь его, пожалуйста. Вопросительный рык. — Кусаться тоже нельзя. Тебя тут нет. Ты спишь, или вроде того. Рёцин заклокотал, перевернувшись через бок, всплеском волн промочив ноги Хэ Сюаня и забрызгав лицо. — Я буду заходить чаще, обещаю. Принесу мотылей подземных, хорошо? Жирные такие, с меня ростом. У Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём их завалом, сам не знает куда девать, даром отдаст, — не даром, но этого Рёцину знать не надо. — Только тс-с-с, ныряй давай. Хэ Сюань поспешил к дому, на входе материализуя нечто наподобие тряпки, по пути стирая пыль с редкой мебели — всё, что он в «чертогах» хранил, было старыми учебными свитками, памятными вещами, прахом лучшего друга молодости, и… О боги. Он бросил тряпку, устремившись в ближайшую к прихожей залу, которая служила одновременно и гостиной для редких посетителей, и рабочим местом. Хэ Сюань молниеносно посрывал со стены над письменным столом рукой смертных сотворённые свитки с изображениями Повелительницы Ветров, оставленные здесь ещё полвека назад. Он заходил сюда чаще чем раз в полвека, почти каждые полгода, но за стол не садился, и не было нужды избавляться от старых нераскрытых дел. Вслед за свитками в корзину полетела статуэтка Повелительницы Ветров, которую он нашёл… Недавно. Меньше полувека назад, по крайней мере. Хэ Сюань обнаружил её в одном из заброшенных храмов, когда странствовал в охоте за пищей, и подумал, что оттуда её нужно свергнуть. Например, сюда. Такие страшные вещи, как небрежные изваяния Повелительницы Ветров, прах ушедших и загаженный чёрной Ци и птичьим помётом пол, идеально дополняли друг друга в окружавшей обстановке. Хэ Сюань закрыл корзину и упрятал её глубоко под стол, после чего немедленно направился в угол. Он бережно приподнял Повелителя Земли за локти, поддерживая хрупкий корпус, переливая магические силы на то, чтобы кое-как левитировать его, а не нести на себе — ещё развалится. Чуть не задел костяной ногой вазу с прахом поодаль и неловко улыбнулся собственной неуклюжести. Зато, пока улыбался и отвлёкся, всё же опрокинул другой сосуд, выше на полке, но с ним можно было не маяться, рыбья подкормка. Вся осторожность вконец покатилась к чертям, когда он запихивал скелета в шкаф, полупустой, но далеко не вместительный. Еле закрыл дверцы и подпёр стулом. — Извините, — он похлопал по дверце. — Это ненадолго. Сколько у него ещё есть времени? Рабочий кабинет переходил в длинный широкий коридор, ведущий к залу. В одной его половине плескалась вода, проходящая сюда из чёрного озера во дворе, и обычно именно тут он учился колдовать. В другой половине не было ровным счётом ничего, только блестящий пол и протекающий высокий потолок. Хэ Сюань наскоро залепил протёки рыбьим клеем, скрывая трещины. Впрочем, мокрей здесь быть не может. Что ж, выглядит как неплохой… Тронный зал? Без трона. Стул из кабинета тащить сюда слишком убого. Пусть так, его трон — озеро. И вообще, какая разница Ши Цинсюаню? Кто здесь ставит условия? Зачем ему идти сюда? Его на пороге ещё надо выдворить. Зал содрогнулся, задребезжав предупредительным рокотом Рёцина снаружи. Ох.