Прости

Дима рычит, плючется ругательствами, меряет гримерку шагами. Антон смотрит на него почти перепуганно, вжимаясь в спинку дивана, будто провинившийся ребенок. Он знает, что не является причиной этого раздражения, с каждой минутой переходящего в ярость, но все равно пугается, будто заодно с Сережей, которого тут и нет. А должен быть уже полчаса как. За дверью по корридору пробегает кто-то из съемочной группы, снова становится тихо. Потом слышится протяжное Арсово «о-о-о, кто явился». Дима замирает, узнавая спешные частые шаги, вперивает взгляд в дверь гримерки, весь напружинивается, будто змея, готовая к прыжку. Сережа врывается смерчиком серого пальто, с порога бормоча какие-то извинения. Поз уже готов броситься к нему с ругательствами, но в этот момент будто изниоткуда возникают визажист с костюмером, тут же увлекая опоздавшего куда-то с собой — готовить к съемкам, начало которых уже вот-вот… Дима резко выдыхает, сжимает-разжимает кулаки и уходит к зеркалу — приводить в порядок свои раскрасневшееся лицо и изрядно пошатнувшийся настрой. Антон поднимается, жестом зовет курить, и мужчина не отказывается, только накидывает на плечи куртку и шагает за ним в мрачно-натянутом молчании, судорожно успокаиваясь. — Это же Сережа, — чуть безразлично жмет плечами уже на улице Антон, подает зажигалку. Дима мрачно кивает. Это Сережа, что поделать. Только он знает, что Сережа не безответственный. Ветреный, легкомысленный, иногда отстраненный, но не безответственный. Иногда хочется, чтобы это понимал не только Дима. Они молча курят, табачный дым неприятно жжет горло, где-то внутри все еще клокочет ярость, и хочется ее куда-нибудь выпустить. Дима топчет окурок чуть слишком долго, Антон смотрит на него задумчиво, но ничего не говорит, до самой студии они идут так же молча. А дальше съемки. Шум апплодисментов и голосов, гости, свет, бьющий в глаза буквально отовсюду… Они много говорят и еще больше двигаются, много смеются, но у Сережи в глазах будто застыло выражение вины. Сережа смотрит долго и молча, смеется вместе со всеми, шутит не хуже всех. Он тут на своем месте, и глядя на него такого, совсем не хочется ругаться. В гримерку все четверо возвращаются вымотанные, все еще с улыбками на лицах. Дима на ходу стягивает пиджак, легкомысленно бросает его на вешалку поверх другой одежды, падает на диван и проводит ладонями по лицу, глубоко вдыхает. Сережа падает рядом, едва не касается плечом, и от него веет жаром, пахнет дорогими духами. Дима не двигается, не открывает глаз, слушает, как переговариваются парни, перекидываются шутками, переодеваясь, сидит секунд тридцать, прежде чем опустить руки и одарить Сережу долгим тяжелым взглядом. — Да все же нормально прошло, — будто защищаясь, Сережа чуть отодвигается, но ответа не получает. Поз только кивает и, поднимаясь на ноги, уходит в другой конец гримерки. Первым прощается Арс, и только в этот момент Матвиенко подрывается, стягивает с себя рубашку, вспоминая, что надо бы тоже собираться домой. Антон пулей вылетает следом за Арсом, спешно пожимая руку Диме, хватая с вешалки свою куртку. Они остаются вдвоем в противой густой тишине, будто никуда не спешат. — Слушай, прости, а? — как-то будто жалобно выдает Сережа, не выдерживая первым. — За что? — отрешенно уточняет Поз, даже не глядя, делая вид, что застегивание гребаных мелких пуговиц рубашки трясущимися руками — занятие невыносимо интересное. — Ну опоздал я, да, виноват. — Серый, кажется, начинает кипятиться. — Но ведь ничего страшного не случилось, все успелось, все отсняли, отсняли отлично, что ты теперь злишься? — Я не злюсь, — Дима наконец спрявляется с рубашкой, глядя в зеркало, поправляет воротник. Сережа молчит, глубоко вздохает, закидывает вещи в рюкзак. — Дим, ну прости, — снова тянет будто в надежде надавить на жалость. — Ты подставляешь всю команду, а я тебя прости? — Дима оборачивается глядит с каким-то чуть слишком ярким раздражением, — Сереж, пора расти, ты взрослый человек, работаешь в коллективе, когда ты уже поймешь, что от твоих ошибок страдают все? Сережа прячет взгляд в полу, до побеления костяшек сжимает в кулаке лямку рюкзака. — Я же не специально… — неловко тянет, будто это может его спасти. — Да знаю я эти отмазки… — вдруг изможденно говорит Дима, качает головой почти разочарованно и, закидывая на плечо сумку, шагает к выходу из гримерки. — Тебя домой подкинуть? — как последнюю надежду швыряет в собеседника Сережа, и почти удивляется, когда тот замирает на входе, задумчиво смотрит в закрытую дверь, за ручку которой успел ухватиться, и вдруг кивает. — Подкинь, — почти без эмоций выдает Дима, делает шаг назад, оборачивается. Сереже хочется кричать, но он только хватает с вешалки серое пальто и первым выходит в корридор. Сереже хочется застрять в какой-нибудь страшной пробке, чтобы… Чтобы хоть что-то. Ему просто не хочется возвращаться в пустую квартиру. Он нарочито медленно откапывает из снега машину, косясь на Поза, далеко отводящего взгляд. — Если ты надеешься меня заморозить, у тебя ничего не получится, я уеду на такси, — раздраженно бросает Димка, и в его голосе не остается былой отрешенности. — Да щас-щас, — бормочет Сережа и наконец открывает дверь автомобиля, придерживает ее для Поза, обнаруживая в себе признаки галантности. Еще минут пять они сидят в заведенной машине в густой тягучей тишине. — Ладно, отснялись и ладно, — вдруг бросает Дима, проводит ладонями по лицу. — Я надеюсь, ты понимаешь, что подобным проколами ты только подтверждаешь свой статус дурачка коллектива? — он смотрит тяжело и задумчиво. — Да я специально что ли… — в сердцах всплескивает руками Сережа, — бессонница замучила, утром встать не смог, — он сам не замечает, как начинает оправдываться. Ему почему-то действительно важно, чтобы понял его именно Дима. Именно этот мужчина с пронзительным взглядом сквозь стекла очков, насквозь пропахший табаком. — Ладно, никто не в обиде, расслабься, — Поз кивает, стягивает шарф, по-свойски кидает его на заднее сиденье, и машина трогается. Они правда встают в пробку. Дима уже будто совсем не злится, комментирует проезжающую мимо дорогущую машаину, шутит, что соседний ряд движется быстрее только потому, что там этот автомобиль. А Сережа глупо улыбается и смотрит на него вместо дороги. Сереже тепло. Он глупо шутит что-то про час-пик, даже не запоминая, что именно, но Поз смеется, накрывая глаза ладонью, и этого достаточно. А за окном падает снег, они крадутся в плотном потоке машин по широкому шоссе, и деваться отсюда некуда. По радио едва слышно что-то играет, и от этого только уютнее. — Не хочешь выпить? — невпопад бросает Сережа. Он собирался выпить в любом случае, но сейчас кажется, что пожалеет, если не предложит. Дима замолкает, уводит взгляд далеко за окно, кажется, перестает дышать. — Похуй, давай, — машет рукой, снова улыбается. И они сворачивают с переполненного шоссе раньше, чем планировали, заезжают куда-то во дворы, останавливаются будто у первого попавшегося бара. Утром Дима проснется дома с гудящей головой, смутно вспоминая события после третьего шота. Темный зал, громыхающая музыка, запах дорогих духов и чужое тепло так близко, что заканчивается воздух, чужие обветренные губы, и тепло-тепло-тепло…