Критерий разумности - 8

Валентина Котят нашли совсем недавно. Когда мы все смотрели трансляцию, то их было просто жалко — ведь дети же. Дети, которые вынуждены выживать. Но дети для нас превыше всего, поэтому их и принялись разбирать по семьям. Вот только не везде было гладко, конечно. Дети — они разные, а здесь фактически сироты. К кому-то потянулись сразу, кому-то пришлось подбирать родителей, ибо принять котята могли далеко не всех. На самом деле Ксии тоже стоило родителей именно подбирать, но тут вдруг оказалось, что выхода нет — если котенка не согреть немедленно, она не выживет. История у малышки занимательная: ее Старшая погибла раньше времени. Ожидаемая продолжительность жизни должна быть больше, но произошел несчастный случай, и… малышка почувствовала смерть Старшей и чуть не погибла сама. Затем ее отдали другой девушке, только и там прошло не все гладко — не возникло привязанности, отчего малышка опять чуть не отправилась на встречу с предками. Как будто этого было мало, малышка не хочет жить. — Валя, у нас котенок сложный, — сообщает мне подруга, хорошо знающая, что я не откажу, несмотря на довольно трудную работу в Дальней Разведке. — Что случилось, Таня? — интересуюсь я. — Она жить не хочет, настоящее дитя войны, — отвечает мне давняя подруга, хорошо знающая, чему именно нас учили. Сам Винокуров учил нас Истории, особенно специфическим ее разделам, поэтому я понимаю, о чем говорит Танечка. Малышка может вообще никого не принять, но нам хотя бы объясняли и показывали, что значит «потерять всех». Записи мнемографа, ситуационные тренировки, рассказы старших Винокуровых — все это было, подарив понимание, и если ребенок именно «как дитя войны», то ее никто не поймет, отчего малышке будет просто некомфортно. А из учеников Винокурова я поблизости одна, поэтому, кроме меня, некому. И вот я смотрю на нее маленькую, в капсуле лежащую. Протокол говорит о развитии тела на четыре года, проведенной иммунизации и нестабильном сердце. Причем на данном этапе медицина бессильна. Что же, бывает и так, все-таки мы не кудесники из сказок, потому может оказаться бессильной и наша медицина, особенно если котенок сам себе плохо делает. Значит, надо постараться отогреть. Взяв ее на руки, отмечаю, что сначала малышка ко мне потянулась, а потом будто опала. Значить это может многое — и точно не самое хорошее, но… Как узнать, что именно? Мнемограф в таком возрасте запрещен, да и состояние у нее будто жить не хочет. Может ли малышка не хотеть жить? Очень даже, на самом деле. Как говорил на лекциях товарищ Винокуров, у таких детей обязательно есть триггер, от которого они сразу же начинают воспринимать категорию взрослых «своими». Вот как нащупать этот триггер у Ксии? Малышка смену имени приняла легко, хотя у них имен как таковых и нет, об этом в трансляции говорилось. Но, к сожалению, смена имени не помогла — такое ощущение, что она конкретно меня не приняла… Может быть, время нужно? Да, скорей всего, именно так — нужно время. — Ксия, расскажи, пожалуйста, что тебе нравится, а что нет? — пытаюсь я расспросить вцепившегося в меня котенка, неся ее к шлюзу, где рейсовый ждет. — Когда холодно, не нравится, — тихо отвечает она мне и замолкает. А я чувствую, что ей плохо и, наверное, страшно, хотя даров у меня и нет. Она чего-то боится, а плохо ей, видимо, оттого, что не может принять мир, в котором нет ее Старшей. Тогда неправильно говорить, что я мама… Или правильно? Не знаю, честно говоря, надо будет со специалистами связаться. Маленькая моя, как же тебе помочь? Она прячет лицо в моей одежде, при этом ушки ее только чуть-чуть возвышаются над головой. Выходит, боится? Вот и Ли. Муж, шедший дотоле мне навстречу, очень ласково смотрит на Ксию, улыбаясь, но не показывая зубы. — Здравствуй, малышка, — говорит он, но тут я чувствую дрожь ребенка. Что случилось? Муж, я вижу, тоже не понимает, что происходит, уж очень необычно себя ребенок ведет. Но, наверное, ей просто нужно время, чтобы принять действительность. Поэтому мы сейчас очень быстро отправимся домой, а там малышка в себя придет. У меня-то доселе детей не было, как-то не получилось. Сначала я ответственности боялась, потом работа закрутила, вот и не сложилось, но Ксию я постараюсь отогреть… Увидев ребенка в моих руках, стюардесса-помощник улыбается, указывая мне на отдельную каюту. Хоть лететь сравнительно недолго, но, видимо, есть какая-то инструкция по поводу котят, либо же девушка заметила страх ребенка. Благодарно кивнув, я поворачиваю направо, чтобы сразу же войти в маленькую каюту — кровать, диван, два кресла. — Тебе сейчас холодно? — интересуюсь я у нее. — Нет… — едва слышно произносит Ксия, но дрожит по-прежнему. Я пытаюсь ее уложить в кровать, что мне не удается — вцепляется в меня намертво, отчего я не понимаю, что происходит. Если бы она не хотела со мной расставаться, то в моих руках должна была успокоиться, но этого не происходит. В чем же дело тогда? Почему она так себя ведет? И что, главное, делать мне? — Не нервничай, любимая, — просит меня Ли, отлично понимая, что я просто растеряна. — Расскажи мне о нашей малышке. — Это котенок, Ксия зовут, — объясняю я мужу, пытаясь привести внутренние ощущения в порядок. — Она потеряла свою Старшую, отчего едва не погибла, и после… за последний месяц у нее трижды останавливалось сердце. В госпитале вцепилась в меня, но дрожит. — Малышке нужно немного стабильности, — мягко произносит муж, погладив малышку промеж ушек, отчего та отчетливо вздрагивает всем телом. — Отдохнуть в тепле, чтобы не было холодно, поесть вкусного, на природе побывать, а там посмотрим. — Думаешь, она просто устала? — по-моему, я даже немного жалобно говорю. — Вот домой доберемся, — не отвечая мне, продолжает ласково говорить с котенком Ли, — отдохнем, в безопасности убедимся, а там посмотрим. Ему, наверное, виднее, малышка на всю речь не реагирует никак, поэтому я предполагаю, что муж прав. Значит, сейчас мы летим на Драконию, где маленькая сможет в себя прийти. Вот кажется мне отчего-то, что нас она не принимает, но при этом цепляется за меня, как за последнюю надежду. Надо будет позвонить Марье Сергеевне Винокуровой, она телепат, может быть, сможет помочь? Вскоре уже посеревший экран обретает цвета, показывая систему Драконии и нашу синюю планету с красивыми транспортными коридорами, орбитальным заводом и выделяющимися яркими кругами воздушными садами. Я очень люблю нашу планету, надеясь сейчас только, что и малышке здесь понравится. Ксия Я все не могу успокоиться, а меня в это время куда-то несут, расспрашивают, но при этом я не знаю, как правильно ответить, поэтому боюсь сказать неправильно. Мне почему-то кажется, что «мама» готова меня выбросить. Наверное, все дело в том, что она меня не вылизала? Или… Я не чувствую ее сейчас мамой, просто совсем. И Хи-аш не чувствую, отчего мне совсем грустно — ведь выходит, меня ей отдали, но при этом я все равно ничья. Я не знаю, как такое возможно, даже в школе об этом не говорили, но у меня получается именно так, потому что я неправильная, наверное. Тем не менее, я все равно стараюсь ей понравиться, только урчать у меня никак не выходит. Наверное, я просто не умею урчать, потому что Хи-аш не научила. Меня приносят куда-то, это место «мама» называет «дом». В нем неожиданно тепло, а потом мне говорят, что мы сейчас будем есть. Наверное, мне придется сидеть на неудобном стуле и ходить на задних руках. Мне этого не очень хочется, да и неудобно, на самом деле, хотя если от этого зависит, не выкинут ли, тогда я буду, конечно. Почему я так боюсь того, что выкинут? Я не верю в то, что «дети превыше всего» — это ведь не только слова, а еще мне та неправильная Хи-аш доказала, что дети еще как бывают чужими, вот поэтому я и не могу поверить. Да и новая «мама» очень ласкова ко мне, но любит ли она меня? Я знаю, что когда свой котенок, то любят обязательно, а вот она меня — да? Или нет? Я не знаю… — Ксия, ты хочешь поесть за столом или лежа? — спрашивает меня новая «мама», выдергивая из мыслей. — А разве можно лежа? — удивляюсь я, морально готовясь к тому, что нужно будет на задних руках ходить. — Можно, — растягивает она губы. Это называется «улыбаться». — Даже, как очень маленькой, поесть можно. Вот это меня очень сильно удивляет, потому что понять, о чем она говорит, я не могу. Что значит, «как очень маленькой»? В чем разница? Я спрашиваю об этом и очень скоро получаю свой ответ, только лучше, наверное, я встала бы на задние руки. Она кормит очень страшно, приказывая открыть рот и засовывая еду прямо туда, отчего я с трудом давлю рефлекс выплюнуть все. Мне от этого кормления настолько страшно, что я даже вкуса еды не чувствую, а она будто издевается — хвалит меня за то, что я хорошо кушаю. Может быть, она и правда издевается, чтобы я выплюнула, а за это потом будет больно делать? Получается, меня опять обманули, просто спрятавшись за словами. А тогда выходит, что ласковость «мамы» не значит ничего. Она же вроде бы хочет сделать мне хорошо, я чувствую, но при этом пугает… Я не понимаю, почему так и что теперь делать. Она ведь тоже держала меня на передних руках и к себе прижимала, почему же тогда это чувствуется совсем не так, как у той самки, которая после смерти была? Мне даже спросить некого! — Теперь Ксия отдохнет немного, а потом, если захочет, экран посмотрит, — мягко говорит «мама» и гладит промеж ушек, а я с трудом держусь, чтобы не спрятаться, потому что как удар это ощущается, а не как ласка. А еще она меня не спрашивает, а информирует только, как та, неправильная Хи-аш, и хотя говорит ласково, но я ей не верю. Не знаю, почему, но не верю, и все. Очень хочется убежать, а надо быть послушной, потому что убежать некуда, а одна я замерзну. Или от голода умру, потому что маленькая я еще, даже слишком, и работать не могу. А чтобы было что кушать, надо работать, я это точно знаю. Я должна быть послушной, потому закрываю глаза. Наверное, все дело в том вирусе, который унес наших Старших. И если бы они были, то мою Хи-аш починили бы. И меня бы… любили? Меня бы точно любили, хоть я и не знаю, что это такое, но мне очень хочется узнать. Интересно, откуда взялся этот вирус? Я очень хочу узнать, откуда он взялся, за что упал на нас, заставив выживать, ведь это из-за него умерла Хи-аш. Я думаю только об этом, изо всех сил желая понять, и мне кажется, что-то отзывается на это мое желание. Я проваливаюсь в сон, все еще очень желая дознаться, кто наслал эту напасть, которая лишила нас всего. Мне еще хочется спросить, как у той Хи-аш с экрана так вышло, что у нее есть мама. Потому что я тоже хочу, но мне пока, наверное, нельзя. И вот появляются звездочки… Я будто лечу среди них, но марева не вижу, что-то вокруг меняется, и я не очень понимаю, что именно меняется, потому что мне же нужно узнать… Вокруг какие-то искорки носятся, но они не звездочки, и вдруг становится очень больно. Как будто с меня шкурку снимают, так больно становится. Вокруг все темнеет, но именно холодно не становится, а как будто… Мне кажется, я чувствую рядом кого-то, и он прижат ко мне. Этот кто-то тихо хрипит, но ничего не говорит, а я от объявшего меня ужаса даже пошевелиться не могу. Прислушиваюсь, и до меня доносятся какие-то шепотки, поскуливание, а еще уговоры себя тише вести. Что-то совсем страшное вокруг, намного страшнее «мамы», поэтому я очень хочу обратно, но у меня не получается ничего. Внезапно становится очень светло, как будто сотня ярких огней загораются одновременно, отчего я зажмуриваюсь. Я еще успеваю услышать чей-то страшный крик, потом кто-то рычит, и… не помню. Мне кажется, я умираю, хотя это умирание на прошлое совсем не похоже. Что происходит вокруг и где я оказываюсь, мне совсем непонятно… Сейчас я изо всех сил хочу проснуться, открыть глаза, только отчего-то не могу этого сделать. — Контрольная группа жива, — громко сообщает чей-то голос, который я понимаю, но при этом осознаю: он не на нашем языке говорит, а на другом каком-то. Почему тогда я его понимаю? — Подопытные дохнут медленно, это неправильно. — А почему бы не уничтожать тех, кто во второй? — непонятно произносит кто-то другой. — Народятся снова, как блохи, так сказали боги, — это первый, у него голос грубее, и ему все равно. Он говорит таким голосом, как будто все равно ему. — Боги покинули нас, но мы исполним наше предназначение. Носители проклятья будут уничтожены! Этот разговор я не понимаю, но запоминаю, потому что потом спрошу у кого-нибудь. О том, что у меня может не быть никакого «потом», стараюсь не думать. Я точно знаю, что мне очень нужно проснуться, потому что я же в кровати сплю, а совсем рядом «мама», она… А вдруг, когда я заснула, она отдала меня сюда? Ну, выкинула… Она же меня не любит, значит, могла? Не хочу…