Тихий омут

      Карина слушала молча, не потому что у нее не нашлось вопросов, а потому что слова застряли в глотке. Тяжело было даже дышать, не то что говорить. Саша не стала рассказывать все, обошлась без подробностей и долгих предисловий. Голос ее звучал ровно и чуть ниже, чем обычно — из-за слез и пересохшего горла, а глаза смотрели в одну точку за спиной подруги. Та не отодвинулась, лишь слегка отстранилась, чтобы видеть чужое лицо, но все еще сидела на холодном полу подъезда.       Только сейчас — надо сказать, очень не вовремя — она обнаружила, что почти нависает над девушкой, колени которой разведены в стороны. Для удобства, разумеется, к тому же сама Саша внимания на это не обращала, ее мысли находились далеко отсюда. Карина сглотнула, что в данной ситуации не должно показаться странным. Она могла бы просто-напросто встать, но прерывать этот момент, настолько красивый в своей болезненности, не хотелось. Собственная реакция на дружескую близость, тем более когда с ней так откровенничают, раздражала.       — Мне бы, как ни крути, ничего не сделали, — продолжила Саша после паузы, чем привлекла внимание младшей к вещам более важным, — мне даже шестнадцати не было, самооборона, добавь сюда чистосердечное — и, вроде как, гуляй. Но репутация, — она впервые за время своего рассказа сменила положение, запрокинув голову и устремив взгляд вверх. — Когда в раннем возрасте попадаешь во всю эту уголовную хрень — вся жизнь может под откос пойти. А я и без того была без пяти минут на учете, потому что не успели научить, что вопросы можно словами через рот решать. Брат именно так решил, — девушка рвано выдохнула, усмехнувшись в попытке сдержать вновь выступившие в уголках глаз слезы. — Сказал, мне учиться надо. Сам — в места не столь отдаленные. А я училась, даже в десятый класс пошла, к экзаменам готовилась, чтоб в ВУЗ хороший поступить. А потом его убили, и я пустилась во все тяжкие. А в итоге сижу здесь, в этой глуши, вся в крови.       Саша наконец посмотрела на подругу, расслабленными пальцами очертила контур ее подбородка, не прикасаясь, но искренне и тепло улыбнувшись.       — Хорошо, хоть ты есть в этой блядской картине.       Карину будто окатили кипятком. Друзья себя так ведут? Или все же мелькнувшая в зеленых глазах искра — не плод ее больного воображения, не следствие ее глупой влюбленности, а что-то по-настоящему значимое? Разум разбил эту надежду ехидным смешком и повторяющимся словом «бред». Потому что нужно уметь разграничивать мечты и реальность, даже если от боли теряешь сознание.       — Мы, — начала она после долгого молчаливого выслушивания, — разберемся.       И Сашу до глубины души тронуло использованное ею местоимение. Мы. Приятно не чувствовать себя одинокой. Но вместо слов благодарности, она твердо ответила:       — Я, — а после вопросительного взгляда голубых глаз добавила: — Со своими проблемами я разберусь сама. А ты пойдешь домой и сделаешь вид, что ничего не случилось. И вернешь мне нож.       Чужая окровавленная ладонь снова оказалась перед Кариной в требовательном жесте, как тогда, еще до Нового года, возле продуктового магазина. Но теперь девушка, поразмышляв, покачала головой.       — Не верну, — произнесла четко, собираясь подниматься с места.       — Карин, — выдохнула Саша, склоняя голову вбок. Пожалуй, она смогла бы остановить ее и забрать нужную вещь силой, но совершенно не хотела. Списала на усталость. — Давай без самодеятельности, серьезно.       — Я косвенно виновата, — протараторила младшая в качестве объяснения своих действий, уже возвышаясь над подругой. — И это мое.       — Не твое.       — И не твое.       Они сцепились взглядами. Саша вздохнула, с неохотой встала на ноги. Теперь они поменялись местами, и Карина отступила на шаг, чтобы не чувствовать давления, но старшая шагнула к ней.       — Ты не виновата, — начала она привычное, но такое ненавистное и муторное, заговаривание зубов. — Блять, с чего ты вообще это взяла?       — Нож сперла я, у подъезда валялась я, отдала тебе нож тоже я. Нет, хуже, если бы я не попросила тебя купить эту дурацкую водку, от которой у меня башка с утра чуть не взорвалась, ты бы, может, и про нож не вспомнила.       — Тогда вини водку, — Саша пыталась вернуть себе привычное веселье. Сложно, но возможно. — Делать с ним ты что собираешься, прятать под половицей?       — Может быть, но точно не отдам тебе орудие преступления, на котором твои отпечатки, после того, как ты им пырнула этого придурка в живот. И, как ты сказала, он умереть может, за убийство сколько нынче дают? А если учесть, что ты целенаправленно туда зачем-то пошла и это самое орудие с собой зачем-то прихватила, то предумышленное, получается. А еще у нас есть свидетель. Тебе в целом хрен знает, чем помочь, но я сделаю хотя бы что-то.       — Много ментовских сериалов в детстве смотрела?       — Очень. Была самой большой фанаткой Шилова.       Саша думала настоять на своем, надавить посильнее, но ситуация начала раздражать. Девушка знала, что сорвется, а срываться не хотелось. В конце концов, подруге ничего не угрожает, даже сбежавший парень ее не видел, к тому же она уже показала себя не обделенной интеллектом. Старшая относилась к ней предвзято, по большей части, из-за возраста — когда ей самой было семнадцать, она, на взгляд взрослой себя, умом не отличалась.       — Ладно, — сдалась, наконец, она. — Попробуй переспорь тебя еще.       — А ты не пробуй.       На этом они распрощались.       Саша наконец добралась до ванной, не без усилий отмыла руки от высохшей за все время крови. Потом начала напряженно размышлять, борясь с собственными эмоциями, что никак не хотели прекратить ее донимать. Нашла в кармане телефон, проверила уведомления. Алина обыденно интересовалась ее жизнью. Захотелось рассказать.       Подумав, стоит ли, девушка вышла на балкон, закурила для успокоения нервов и напечатала многозначительное «Это пиздец». Время было не слишком позднее, поэтому Смирнова-младшая прочитала почти сразу, но ничего не ответила, ожидая разъяснений. Ждать пришлось долго, ибо в плане текстовых сообщений Саша всегда проявляла педантичность, а тут еще и слова нужно подобрать правильные. Когда история была отправлена, в диалоге вновь наступила тишина.       Девушка успела докурить и вернуться в квартиру, когда внизу экрана появилось понимающее «Пиздец». И ничего больше. Сашу это не обидело, к манере общения Алины она уже привыкла, да и если бы оказалась сейчас по противоположную сторону экрана, тоже не нашла бы более оригинального ответа.       Из головы не выходил один, крайне абстрактный и до невозможности сложный вопрос. Что делать? С ним же она легла спать, но Морфей до последнего не хотел принимать ее в свое царство, а когда прорваться туда все же удалось — стал транслировать неприятные картинки из прошлого. Это уже стало традицией. ***       Наутро ничего не произошло. Как ни в чем не бывало, девушка проснулась, выпила чашку кофе — по правде говоря, терпеть его не могла, но как-то себя бодрить нужно — собралась и поехала на учебу. Потом в больницу, где в иерархии студенты ниже мусорного ведра, но в обеденное время можно и прививки детям проставить, и перевязку кому-нибудь сделать.       Ничего нового. И на следующий день. И после. Будто произошедшее — страшный сон.       Она знала, что нет. Тринадцатая палата. Пациент с колото-резаной раной живота. В историю болезни Саша не углублялась, но было очевидно, что фортуна парня не подвела. Что называется, «родился в рубашке».       Пару раз ей на глаза попадались люди в синей форме. Но почему в ее сторону они даже не смотрели? Он ведь узнал ее, его друг слышал ее фамилию, назвать особые приметы не сложно. Но ее будто и впрямь не было тогда в той арке. В собственное везение девушка не верила, поэтому ситуация вместо облегчения принесла лишь усиленную тревожность.       Затишье. Когда ждать бури?       Ждать Саша не любила. Поэтому, когда появилось свободное время, она, по иронии судьбы, оказалась у полицейского участка. Внутрь заходить смысла не было — нельзя ведь сказать, что она пришла к старому знакомому, чайку выпить, именно в рабочее время. Оставалось наворачивать круги неподалеку, выпускать белый дым в вечернюю темноту и стараться не вызвать подозрений.       О том, что на самом деле случилось с отчимом, знали трое — она, ее брат и Виталий Верест — следователь по этому делу. Один из них унес это знание в могилу. Их план сработал только благодаря выкрутившему все в их пользу Вересту, ибо обмануть того было крайне тяжело. Но к пятнадцатилетней девчонке он проникся, говорил, напомнила ему сестру, потому помог.       Наконец он, натягивая на голову шапку, вышел из здания. Сигарету девушка выбросила — курящие люди у многих вызывали негативные эмоции — приняла непринужденный вид, будто проходила мимо, и для правдоподобности присмотрелась к приближающемуся следователю. Прошедшие с их последней встречи годы залегли на его лице редкими, но глубокими морщинами, выразились в потускневших глазах и потолстевших стеклах очков. Люди таких профессий быстро стареют.       Саша поздоровалась, натянув улыбку. Он обратил на нее взор, прищурился и по-отечески улыбнулся в ответ.       — Сашка? Ленская? — спросил для верности. — Вымахала-то как, модель прямо, — потом помрачнел, сжал губы. — Про Лешку давно знаю, жаль парня. Не хватило времени, пару месяцев — и вышел бы по УДО. Думал, уехала ты.       — Не вышло тогда, — подавив подступающую тоску, пояснила девушка. — Нам в одну сторону, кажется, — следователь кивнул, и они двинулись вместе по едва протоптанной тропинке. — Как Вы? Как работа?       — Ты же знаешь, какая у меня работа. А главное, было бы все просто. Вот иногда смотришь на преступника, спрашиваешь себя «откуда в людях эта гадость, жестокость эта вся?» А бывает жертва такая, что думаешь «поделом», — он вытащил руку из кармана тулупа, махнул и сунул обратно.       — Тяжелая работа, — поддержала тему Саша. — Слушайте, к нам в больницу недавно парень поступил с ножевым, не Вы дело ведете?       В ответе она была почти уверена.       — Я, — и оказалась права. — Хорошо, что выжил, да говорит не знает, кто его так. И друг его тоже. Описания точного дать не могут, примет особых не заметили. Но оно и понятно, темно было уже. Говорят так. А чего интересуешься, понравился что ли?       У девушки в мозгу зашевелились шестеренки. Оба парня все знали и все видели. Почему скрывали? Даже смысл каверзного вопроса до нее дошел не сразу.       — Да что Вы, — она изобразила смущение, мол, понравился, но признавать не хочет. — Просто.       Мужчина посмеялся. Они еще поговорили, точнее, он говорил, она — делала заинтересованный вид, думая при этом о своем. А потом дорога развела их в разные стороны. ***       Карина ненавидела городскую больницу. Утром в ней стояла зловещая тишина, и кожа под тонкой тканью рубашки покрывалась мурашками — то ли от сквозняка, то ли от атмосферы в стиле заброшенных психушек из фильмов ужасов. Посеревшие стены с осыпающей штукатуркой дополняли эту картину.       К полудню тихие перешептывания вечно больных пенсионеров превратились в единый гул, настоящий смертельный марш для социофоба, в толпе стало сложнее дышать.       Девушка ждала своей очереди на сдачу крови. Только вчера — весьма неожиданно — до нее дошла новость о проверке всей школы, начиная с шестого класса, на употребление наркотических веществ, причем, администрация подошла к этому делу крайне серьезно. Сегодня весь одиннадцатый класс потащили в это адское место, а Карина, по совету Лены, не курила с прошлого дня, потому была крайне недовольной и раздраженной. А еще почему-то вдруг начала бояться самой процедуры, будто до этого медицинских игл в жизни не видела.       Когда перед ней осталась лишь пара человек, в толпе послышались возмущения, а после показалась знакомая фигура, едва ли не прогрызающая себе путь и требующая ее пропустить, ибо на ней, на минуточку, белый халат. Подругу среди такого количества народа Саша не заметила. Прошла мимо и скрылась за белой дверью.       А потом из той же двери показалась женщина, точнее, большая ее часть, не считая головы, сказала что-то неразборчивое в проем и, наконец, явила оставшуюся деталь. И ушла, видимо, по каким-то врачебным делам. Карина взглянула на время — обед. Стало понятнее. И нервознее. Потому что оставаться с Сашей один на один, тем более в такой уязвимой позиции, в ее планы не входило.       Хотя поговорить с ней она хотела все время, но не знала, с чего начать, и боялась показаться слишком навязчивой. Старшей, очевидно, проблем хватало и без расспросов. А еще очевидно, что эти проблемы она как-то решила, раз все вокруг стоит на месте и земля еще не разверзлась под их ногами.       Подошла очередь Карины. Она выдохнула и двинулась к кабинету, стараясь унять волнение и поднимающуюся по пищеводу стаю бабочек.       Саша переставляла различные баночки и шуршала пакетиками, расположившимися на столе у стены. Был еще один посередине — с мягкой подкладкой под локоть, жгутом на руку и стеклянной подставкой для прочих нужных предметов. Медсестра посмотрела в сторону вошедшей, а узнав ее, слабо улыбнулась. Приятная неожиданность. Она кивнула в сторону стула, и Карина послушно присела.       Что делала старшая, девушка не смотрела, но, благодаря акустике, слышала треск рвущегося целлофана и биение ударяющихся друг о друга стеклянных стенок, а еще, кажется, собственного сердца.       — Давай руки, — послышалось от подошедшей ближе Саши.       — Обе? — голубые глаза на удивление наивно взглянули на нее снизу-вверх.       — Если третья есть — ее тоже давай, — в своем стиле ответила девушка. — Надо посмотреть, где вены лучше видно, чтоб точно куда попало не ткнуть.       «Я же не психиатр», — хотела добавить она, но предпочла промолчать. Младшая и без того была напряжена, будто током сейчас ударит, а после таких намеков шибанула бы обязательно. Возможно, насмерть. Хотелось как-нибудь поднять с ней тему самоповреждения, но подступиться слишком сложно. Еще сложнее — не спугнуть.       Карина неуверенно протянула руки. Саша присмотрелась, едва заметно кивнула собственным мыслям, фиксируя на подушечке левую. Провела, надавливая, тыльной стороной ладони, поймала себя на странной мысли, что жалеет о невозможности прямого прикосновения, кожа к коже, без разделяющего их слоя нитрита. Младшая, разумеется, думала о том же. Особенно, когда чужие пальцы аккуратным жестом прикоснулись к ее собственным, подгибая их к ладони. Что нужно делать стало понятно, но об этом можно было попросить. Плечо сдавило жгутом.       — Можешь отвернуться, — посоветовала старшая, вставляя иглу в основание шприца.       Карина предпочла ее послушать и отвела взгляд в сторону. И судя по ощущениям, мало схожим с комариным укусом, — поступила она правильно. При таком раскладе все закончилось довольно быстро, и девушка расслабленно выдохнула. Теперь она могла уйти отсюда подальше и покурить. Поэтому, наскоро попрощавшись с Сашей, она выскочила из кабинета, зажимая кусок ваты в сгибе локтя.       Старшая проводила ее взглядом, теплым, но тоскливым, и продолжила выполнять данное ей поручение. В любое время помимо обеденного все практиканты звались криворукими и бездарными, но когда врачам нужно было срочно пойти откушать, превращались в самых способных студентов в мире, которым пророчили большое будущее в медицине, Нобелевскую премию и рай с девственницами.       Потом трапеза закончилась, и все мастерство Саши, как выяснилось, растерялось. А за таким медитативным занятием, как мытье полов, она даже не заметила, как начало темнеть. Людей стало значительно меньше.       Вероятно, именно по этой причине, зеленые глаза выцепили проносящийся мимо черный кожаный плащ. Кто носит плащ в феврале? Догадка заставила двинуться вслед за женской фигурой. И та привела ее прямиком в конец коридора, к палате под номером «тринадцать».       Одна девушка юркнула за дверь, по самонадеянности оставив ее приоткрытой, другая — остановилась рядом, заглядывая в щель.       Незнакомка сняла капюшон толстовки, и оказалась очень даже знакомой. Сердце пропустило удар, хотя Смирновой-старшей во всей этой ситуации пахло с самого начала.