Salty Sand

— Не хочу я с ним ничего прояснять! Я хочу, чтобы он переписал на меня всё наследство и сдох! — Ха-ха! Блин, Сэнку, ну ты даёшь… — Тайджу утёр смешливую слезинку в уголке глаз и запихал в рот ещё один огромный кусок пиццы, догрызая его до корочки. — Вы с ним настолько сильно разругались? Сэнку хлебнул пива и задумчиво закусил корочкой от куска Тайджу. — Да нет. Нормально всё у нас. Просто он какого-то хрена решил, что имеет право играть в моей жизни роль очередной родительской фигуры. Развелось, блядь, этих родительских фигур! И, главное, всем надо меня только воспитывать. А меня не надо, блядь, воспитывать, лучше пусть помогут мне материально! А Ксено даже это отказался делать, хотя мог! Тайджу снова хохотнул, откидываясь на спинку дивана. — Слушай, ну, с последнего раза в твоей конуре уже хотя бы появился диван! И ковёр! Ты можешь собой гордиться! — Да уж… я пока мебель сюда закупал, чуть во второй раз не разорился… — Так выпьем же за окончание ремонта! И они выпили. И снова заржали — уже просто по инерции, потому что невозможно было не ржать, когда Тайджу рядом. Охренеть. Тайджу рядом! Сколько Сэнку его не видел? Год? Полтора? В любом случае, без лучшего друга под боком, который всегда и безусловно был на его стороне, без каких бы то ни было «но», жилось тяжеловато. Каждый день в обществе одних только сестёр и Хрома угрожал добить его и без того не самую стабильную кукуху, но, вот — какое счастье! Тайджу тут! Сэнку даже не думал, что соскучился по нему настолько сильно — пока не увидел сегодня утром на своём пороге и чуть не помер от неожиданности. Его разбудил звонок в дверь. Объективно, в последний раз такое бывало ещё во времена старшей школы — ровно по той же самой причине. Старик тогда как раз свалил на МКС, и за режимом Сэнку никто не следил, из-за чего он регулярно засиживался за компом и книжками до самой поздней ночи, благополучно игнорируя все будильники. И его будильником стал Тайджу, который решил действовать наверняка и тупо заявлялся к Сэнку домой. Первый раз — буквально в окно, но потом Сэнку выделил ему запасной ключ, чтобы соседи не жаловались на крайне неожиданного и крупного голубя, и тот ежедневно заваливался на порог со своими громогласными воплями. Но то было в школьные времена. В последние годы его сон стал куда более чутким, если не сказать — тревожным, и потому Сэнку проснулся уже на третьей трели. С трудом оторвав себя от постели, он поплёлся к двери, на ходу пытаясь проанализировать, какого хрена там кого-то принесло, может, это доставка какая-то, про которую он благополучно забыл, или снова у кого-то из соседей трубу прорвало, и им всенепременно нужна была именно его помощь, будто в округе не было больше ни одного рукастого мужика, или- Со скрипом отодвинув чуть заедающий замок, Сэнку распахнул дверь, и… — Тайджу? — он моргнул и с силой потёр глаза. Моргнул ещё раз. Прищурился, мысленно сетуя, что не захватил с полки очки, но Тайджу никуда не исчез, напротив — стал только более чётким. Он стоял на пороге, широко улыбаясь, загорелый, румяный и крепкий, точно такой же, каким Сэнку его помнил — только ещё более счастливый. — Погоди, ты какого хр- Не успел Сэнку закончить свою не до конца сформированную мысль, как его уже сгребли в охапку мощных объятий, слишком крепких, чтобы он не чувствовал угрозы целостности своих рёбер, оторвали от земли, болтыхая в воздухе туда-сюда, словно он был какой-то тряпичной куклой, и заорали прямо в ухо. — ЧУВА-А-АК! Я ТАК СОСКУЧИЛСЯ! Ха. Как в старые добрые времена. Под кожей запузырилось, казалось, уже давно забытое ощущение какого-то детского счастья, совершенно дурацкой, примитивной радости, и Сэнку, захохотав, шлёпнул друга по мощному плечу. — Я тоже ужасно соскучился, здоровяк! Но, серьёзно, какого хрена ты тут делаешь? Почему не предупредил, что прилетаешь? Ты один? Где Юдзу? Всё нормально? Тайджу заржал и поставил Сэнку на пол, вернув ему хотя бы часть пошатнувшегося достоинства. — Всё отлично, бро! — он оглянулся и достал откуда-то из-за спины три огромных коробки пиццы. — Поездка выдалась совершенно неожиданной, и я решил сделать тебе сюрприз. Рури сказала, что ты сычуешь дома, как всегда, вот я и приехал! — Почему ты позвонил Рури, но не позвонил мне? — Ну, так мы с Юдзу её со свадьбой поздравляли! — Тайджу всучил Сэнку коробки с пиццей и протиснулся мимо него в квартиру с таким невозмутимым видом, будто возвращался к себе домой. — Мы не смогли вырваться к торжеству, ну, знаешь, у Юдзу же как раз был выпуск новой коллекции, куча дел… Сэнку закивал. — Да-да, Рури говорила, что она прислала ей свадебное платье, которого ещё нет ни в одном каталоге… но, погоди, так почему вы в Италии? — Юдзу позвали поучаствовать в отборе на местную неделю моды! Буквально три дня назад пришло письмо! — улыбка Тайджу засияла ярче биолюминесцентного планктона в беззвёздную ночь. — Мы тут всего на несколько дней, но пока Юдзу покоряет всех своим шитьём в Милане, я решил наведаться к тебе, круто же, а? — Круто! — кивнул Сэнку. — Но мне на работу надо… Сегодня ж понедельник! Предупредил бы, я б хоть отпросился, придумал что-нибудь… — Зачем отпрашиваться? Давай я с тобой! Сто тыщ лет в твоей лабе не бывал! — блядь, вот бы Сэнку кто-нибудь отсыпал немного такого же мощного энтузиазма, какой всегда был у Тайджу, глядишь, и дела бы пошли куда веселее, и бабки зарабатывались активнее. — Ну, давай, — вздохнул он. — Дай мне только пару минут умыться, — Сэнку пошлёпал в ванную комнату, пока Тайджу чем-то деловито шуршал на кухне, и на ходу пытался придумать, чем бы таким занять его в лабе, чтобы не только не мешал, но и помогал научному прогрессу. В своё время он частенько любил использовать этого здоровяка в эгоистически-лабораторных целях, да и Тайджу вся эта научная движуха всегда казалась чем-то крайне весёлым… С Тайджу вообще всегда было весело. Что Сэнку в нём особенно любил: рядом с другом все проблемы растворялись, тревоги уходили на третий план, никто не пытался залезть в его мозг и сердце, никто не доёбывался с тупыми сделками и дешёвыми псевдопсихологическими анализами его душевных проблем (да, Кохаку, это камень в твой огород), нет: с Тайджу они могли сутками напролёт просто ржать на совершенно не относящиеся к реальной жизни темы, просто потому что были близки на каком-то ином уровне. Они могли провести друг с другом целую неделю каникул и по итогу не суметь ответить на вопрос «как у него дела?» — потому что это было не важно на фоне тех бесконечных вселенных, которые создавались в процессе их бессистемной болтовни. Так и сегодня. Когда они с Тайджу вернулись к Сэнку домой, где их ждала остывшая пицца, диван и приставка, у Сэнку уже всерьёз болели скулы. Казалось, его мимические мышцы так мощно не напрягались весь последний год. В голове было звеняще-пусто: все тревожные мыслишки рассосалась по углам и не высовывались, освобождая место для всяких там хиханек и хаханек, совершенно не подходящих ни его возрасту, ни статусу, ни полутора докторским степеням. Вот только… Весь день в затылке что-то навязчиво свербело, создавая противное ощущение, будто он забыл о чём-то очень важном. Но о чём? Никаких рабочих задач в чертогах памяти записано не было, никаких встреч не запланировано, никаких счетов на оплату не приходило — почему тогда? Что Сэнку забыл сделать? — …ну так а Ксено внатуре закрыл «Орфея», что ли? — Тайджу достал из микроволновки пиццу и плюхнулся на диван. Сэнку тряхнул головой и последовал его примеру. — Прикинь?! Закрыл проект, над которым я столько работал! Ублюдок! — То ефть, беф тебя они не фыфезли его вазфитие, — с полным ртом промямлил Тайджу, и, проглотив, продолжил, — но на твои идеи им было плевать до такой степени, что ты уволился? А в чём смысл? — Я тоже в ахуе, братан, — пивная крышечка отщёлкнулась с приятным многообещающим шипением, и Сэнку с удовольствием глотнул прохладного пенного. То, что нужно после целого дня адской жары… Май перевалил за середину, и погода на Лигурийском побережье становилась воистину безжалостной. — А ты не хочешь ничего с ним прояснить? Сэнку закатил глаза. Тайджу, блин, как всегда. Ну, какой ещё прояснить? Было бы с кем прояснять! Да этот долбанутый Хьюстон просто не способен на адекватные разговоры! Его типичная аргументация в спорных рабочих моментах была примерно на уровне «вы все дураки и не лечитесь, один я умный в белом халате стою красивый». Возможно, кто-то бы мог просто признать его сомнительную личность филиалом бога на Земле, но не Сэнку. Сэнку и сам был умный и носил белый халат, что ему этот ваш Хьюстон? Прояснять ещё что-то с ним, тьфу! Уволился и уволился. Чего бубнить-то. Пусть дальше ебутся с этим своим «Орфеем», как хотят. Сэнку откроет свой проект по исследованию океана, с блэкджеком и шлюхами. Ну, то есть, с другими акцентами для аналитики и новыми технологиями. — Не хочу я с ним ничего прояснять! Я хочу, чтобы он переписал на меня всё наследство и сдох! Они сыграли ещё пару партий в дурацкий виртуальный футбол, который очень любил Тайджу, а Сэнку любил, когда у того горят глаза, открыли следующую пиццу, взяли по ещё одному пиву… а Сэнку всё никак не мог вспомнить, что же- — Слушай, братан, я вот, что подумал, — но голос друга снова выдернул его из мыслей, так и не дав ещё разок прошерстить свою память и проанализировать, что же такого он мог забыть. — Мм? — Рури говорила, что в Италии принято бросать в молодожёнов рис, когда те выходят из церкви. — Ну, да? Тайджу кивнул. — Тогда почему в Японии в ответ бросаются не макаронами? Должна же в этом быть какая-то логика… Сэнку заржал так сильно, что даже хрюкнул. — Бля, братан, клянусь, иногда я беру эту твою железобетонную логику на вооружение, чтобы найти несуществующий ответ на волнующий вопрос. — Внатуре? — хохотнул тот. — Например? — Ну, вот буквально недавно я шёл за… — Сэнку начал было рассказывать о том, как придумывал за Тайджу версии, почему бы человек мог тащить кровавый мешок на вершину крепости, но ровно в тот момент, когда перед глазами возник образ двухцветных вихрастых локонов и больших океановых глаз, в голове что-то щёлкнуло, и Сэнку вспомнил. Вот, что за мысль так настойчиво свербела в затылке. Вот, что не давало ему покоя. Вот, что он забыл сделать. «Если завтра утром ты проснёшься и вдруг осознаешь, что всё ещё хочешь повторить, позвони мне, ладно?» Он забыл позвонить Гену. Блядь! Да как так-то? Он ведь возвращался вчера домой, пьяный вином и горячими поцелуями, и думал только о том, как первым делом по утру наберёт заветный номер — чтобы… Чтобы… Блядь, чтобы что?! — …ку? Сэнку, братан, ты в порядке? — тяжёлая ладонь обеспокоено упала Сэнку на плечо, и он осознал, что последнюю минуту просто с ужасом пялился в пустоту. — Блядь! — он с досадой стукнул кулаком по полу. — С-с-сука! Да что со мной происходит?! Тайджу выглядел натурально напуганным. — Может, мне это… врачу позвонить? Сэнку повернулся к нему, устало потерев переносицу. — Один человек дал мне вчера свой номер… и я хотел позвонить ему утром… — О… О! Так позвони ему вечером! — расплылся в довольной улыбке тот, будто это было самым простым и самым гениальным решением в мире. Сэнку страдальчески застонал. — Если бы всё было так просто… — Если тебе сложно кому-то позвонить, братан, я всегда могу позвонить за тебя! — Боюсь, в этот раз такое не проканает… — усмехнулся Сэнку, ощущая, как его с головой затапливает этими сложными чувствами, которые преследовали его всю последнюю неделю — и которые ему удавалось благополучно не замечать весь сегодняшний день. — Видишь ли, вчера я был уверен, что мне нужно ему позвонить, но сейчас… а нужно ли? И почему я вчера так сильно этого хотел? Блядь, этот придурок сводит меня с ума! — Какой придурок? — Двухцветный! — Блин, Сэнку, может, мне правда врача вызвать, не? У тебя голова не болит? Сэнку лихорадочно закатал рукав рубашки и уставился на левое запястье. Где же номер? Может, на правом? На правом тоже не было… Взгляд упал на предательский ремешок часов. Он подтянул часы ниже и… да. Да. Вот они, цифры, которые сулили ему… Что? Что, блядь, они ему сулили, Ишигами, что с тобой, блядь, происходит?! Почему сердце так бешено стучит, когда Ген рядом? Почему дышать становится так тяжело, стоит только вспомнить его взгляд? Почему так страшно и руки потеют от мысли, что, даже если Сэнку и впрямь наберёт сейчас его номер, Ген просто не возьмёт трубку? Почему его так бесит мысль, будто Ген ему нравится? Почему всё его существо сразу же начинает этой мысли сопротивляться?! Почему- — Ну, возможно, потому что ты влюблён в него, братан? — пожал плечами Тайджу. — …я что, говорил это вслух? ••• — Бля, Асагири, честное слово, мне кусок в горло не лезет, когда ты сидишь за завтраком с таким похоронным видом. Ну, не позвонил и не позвонил, чего бухтеть-то? Пошёл он на хуй! Ген закатил глаза. — Ой, ну извини, что мои душевные страдания смеют портить тебе аппетит! — Не страдания, — Рюсуй откусил круассан и смачно запил его кофе. Ну-ну. Кусок ему в горло не лезет. Лжец и лицемер! — А причина твоих страданий. Бесит меня этот твой ботаник! Где он — а где ты? Нашёл из-за кого страдать! — Отвали! — хныкнул Ген, зарываясь лицом в ладони. — Ты не понимаешь, он… он такой умный, и такой заботливый, и у него такие тёплые руки, и улыбка, от которой замирает сердце, и- — И он буквально всё это время устраивал тебе ебучие эмоциональные качели, оскорблял тебя и отталкивал! — всплеснул руками Рю, с каждым словом взвинчиваясь всё больше. — Вот если бы я рассказал тебе эту историю со стороны, какой бы ты совет себе дал? Ген обиженно надул губы, прекрасно понимая, что Нанами прав, но совершенно не желая это признавать. — Забить на этого обмудка и не связываться с ним ни за что на свете, даже если он объявится. — Вот! А ты уже вторые сутки не вылезаешь из номера и гипнотизируешь свой ебучий телефон! — Но Рю! Я… — в носу снова засвербело, и Ген зажал переносицу, чтобы не расплакаться. — Я с ума по нему схожу. А ему на меня плевать. Он целовал меня, Рю-чан, понимаешь, целовал меня, говорил, что готов меня спасать, что хочет меня, и я готов был, понимаешь? Но просто на трезвую голову, а он… Я ему интересен, только когда он выпьет. Это так несправедливо. Неужели я не стою внимания? Неужели я настолько плох, что- Нанами тяжело вздохнул, встал из-за стола, с шумом отодвинув кресло, и, обогнув его, прижал хнычущего Гена к своей груди. — Не смей так говорить. Просто не смей. Он не стоит не то что твоих слёз — даже соплей твоих не стоит. Ген шмыгнул носом. — Почему он мне не позвонил?.. — прошептал он. — Я ведь так ждал… Может, ему просто некогда? Может, что-то случилось?.. А может, я номер не так записал?! Может- — Ген, дорогой мой, ты хочешь, чтобы я тебя поддержал или чтобы сказал правду? — Правду… — Он тебе не позвонил, потому что не хотел тебе звонить, — серьёзно и медленно произнёс Рю, мягко поглаживая его по затылку. — Никакой другой причины нет. Кроме, разве что, смерти, но даже там есть варианты. Если мужик хочет связаться с тем, кто ему небезразличен, он в лепёшку разобьётся, но найдёт способ, найдёт время, даже номер найдёт, если тот неправильно записан — в конце концов, этот твой мудила прекрасно знает, в каком ты остановился отеле, мог бы позвонить сюда или пешком прийти, если уж на то пошло. А прошло уже больше суток, от него ни слуху, ни духу. Наступило уже второе утро. Но он так не позвонил. А значит, он просто этого не хочет. Во рту пересохло. В грудине сделалось как-то очень больно. Ген сглотнул. — Неприятно осознавать, что ты прав. — Я всегда прав, — хмыкнул Рю. — И вообще, дружище, какого хрена ты меня ещё не разорил? Ты ведь выиграл эту сделку! Можешь попросить у меня буквально всё, что хочешь! — То, чего я хочу, не можешь купить даже ты, Рю-чан, ни за какие деньги… — вздохнул было Ген, но внезапно его кирпичеподобная нокия загудела раздражающей трелью звонка, и сердце оборвалось. Он резко вырвался из объятий Рюсуя, вскочил из-за стола и дрожащими пальцами не глядя тыкнул на зелёную кнопку. — Д-да? Алло? — Ген! Доброе утро! — Ещё никогда весёлый голос любимой Минами не звучал настолько разочаровывающе. — Я очень не хотела звонить тебе по этому поводу, но подумала, если ты узнаешь, что я тебе не сказала, будешь дуться на меня до скончания веков… Он вздохнул. — Привет, Минами-чан. В чём дело? — Скажи, ты всё ещё страдаешь из-за отсутствия работы?.. О. А вот этот вопрос, определённо, задавал довольно высокий уровень интриги. Ген навострился и выгнул бровь. — Та-а-ак? Я весь внимание! — Сразу говорю, я правда не хотела прерывать твой отпуск- — Да говори уже! Что там? Минами звучала даже слишком довольной. — Птички нашептали мне, что в Милан прилетела Юдзуриха Огава! Всего на несколько дней, на смотр коллекции перед неделей моды, и… — её перебил самый позорный фанатский визг на свете, который, к великому сожалению Гена, вырвался из его собственной глотки. — Юдзу Огава в Милане?! — протянул он едва ли не на ультразвуке. — О, пресвятые сиськи Бишамонтен, Минами-чан, родная, дорогая, умоляю, скажи, что ты договорилась с ней о съёмке! Охренеть! Юдзуриха Огава! Молодая, но невероятно талантливая кутюрье из Японии, которую Ген просто обожал. Он не был большим ценителем высокой моды, тяжелый люкс давно его разочаровал, хоть как-то держали планку интереса только какие-нибудь Баленсиага, Блюмарин или Амбаш, но свежее видение японки Огавы в своё время вдохнуло в погибающее вдохновение Гена новую жизнь. Он скупал все унисекс-модели её концептуальных коллекций, почти каждая его любимая шмотка вышла из-под её руки, и он мечтал бы снять для её коллекции самые сочные рекламные кадры, но всё это время у них трагически никак не получалось посотрудничать. Так неужели сейчас?.. — Да-а-а! — завизжала Минами. — Но у неё есть время только сегодня и завтра, так что, если у тебя нет планов- — Рю-чан уже покупает билеты на ближайший поезд до Милана, да, Рю-чан? — Ген бросил на друга щенячий взгляд. Тот заржал и полез в телефон. — Нет, Рю-чан уже берёт в аренду красный кабриолет, который давно присмотрел… Было слышно, как на том конце провода Минами захлопала в ладоши. — Идеально-о-о! У тебя есть на примете модели, или мне подыскать? Вспомнилось, как Ген обещал Лючии навестить её в Милане, и, о, да, её оленьи глаза и оливковая кожа станут отличным фоном для любого из драгоценных изделий в коллекции Огавы… — Есть кое-кто на примете, попробую договориться… — Супер! — Минами звучала такой счастливой, будто постаралась для себя, а не для него, и это обдало сердце Гена небывалой волной тепла. Не каждое его решение в этой жизни оказывалось удачным, но решение нанять себе в ассистентки её, однозначно, стало настоящим джекпотом. Он не сдержал улыбки. — Спасибо тебе, дорогая. Ты себе не представляешь, насколько ты вовремя… В Милан они мчались уже через час. Первым делом, конечно, заехали в магазин электроники — если у Гена была законная возможность заполучить бесплатный новенький айфон и Sony Alpha A1 Body с тремя видами объективов, которую он давно хотел опробовать, но всё как-то не находилось лишних восемь тысяч долларов на баловство, то Ген не собирался упускать такой шанс. Откровенно говоря, он был несколько озадачен реакцией Рюсуя на свой выбор техники — тот даже бровью не повёл, сразу согласился, хотя то, что Ген конкретно так охуел, было понятно даже идиоту, а Нанами не был идиотом! — Серьёзно? Даже не скажешь, что я трачу бабки на всякую херню? — он озадаченно хлопнул ресницами. Рю же только пожал плечами. — Ну, я ведь сказал тебе «всё, что захочешь». Ты захотел это. В чём проблема? Ген подозрительно прищурился. — И ты всерьёз готов потратить по итогам этой дурацкой сделки с чайками и купаниями голышом почти десять тысяч баксов? Просто потому, что я так захотел? Кто ты, мать твою, и куда ты дел моего финансового директора! — Нанами усмехнулся как-то даже немного неловко. Слишком неловко, чтобы Ген не понял, в чём дело. — Твою мать, ты что, пытаешься загладить вину? Рю, какого чёрта! — Нет, я- — Боги, только не говори, что тебе стыдно за то, что ты отказался меня трахнуть… — Ген никогда раньше не видел, чтобы Рюсуй краснел, но, вот, пожалуйста, полюбуйтесь. Он всплеснул руками. — Ну, в таком случае, я не могу всё это принять, потому что отказываюсь верифицировать твою дурацкую вину. Рюсуй посмотрел на него, будто на идиота. — То есть, тот эпизод не добавил трещин в твою самооценку, не пошатнул нашу дружбу и не сделал тебе больно? — Нет? — Ни капельки? — сощурился он. Ген задумался. — Ну… — Вот! — Рю-чан, душа моя, я благодарен тебе за то, что у нас ничего не было, понимаешь? — улыбнулся Ген. — Ты… ты всегда напоминаешь мне о том, что нужно выбирать себя. Как бы ни хотелось другого… Нанами довольно хмыкнул и повертел между пальцев свою блестящую платиновую карточку. — Значит, перестань выёбываться и позволь мне купить тебе все эти технические побрякушки. Я ничего не делаю в ущерб себе, ты сам это только что сказал. Ну, а кто такой Ген, чтобы мешать своему другу предаваться гедонистическим порывам наслаждения собственной щедростью, верно? ••• — Это слишком громко, безвкусно и я видел подобную стилизацию примерно десять тысяч раз. — Ты хамло, Асагири! Ген рассмеялся. — Это часть моего природного обаяния! И, Сандро, дорогой, — он дурашливо хлопнул по плечу своего итальянского коллегу Сандро Джордано, который благородно разрешил ему воспользоваться своей миланской студией, — зачем спрашивать моего честного мнения, если не готов его услышать? Джордано надулся, глядя на макет будущей обложки для свежего выпуска итальянского GQ. — Ладно… И как бы ты это сделал? — Ну… — Ген задумчиво склонил голову вбок. — То, как бы это сделал я, вообще не имеет значения, потому что мы с тобой очень разные, и видение у нас очень разное… Но ты, Сандро, ты ведь создаёшь театр в своих работах, это твоя фишка, твой стиль, но где же он тут? Я обожаю твою трагическую буффонаду, все вот эти смыслы, сюрреализм, театральность, а это… — он пожал плечами, — скучно. Это мог бы сделать кто угодно, но не легендарный Сандро Джордано. Ты создаешь трагикомедию, дорогой, а меланхоличные задумчивые взгляды вдаль — это мой хлеб, не путай тёплое с мягким! — Ты прав, но ведь это обложка, а я привык снимать другие, более творческие проекты… — Тебя пригласили в журнал не просто так, тебя пригласили, потому что это ты, так дай им сюр! — хихикнул Ген. — Скучному GQ не нужна скучная обложка! Сандро сощурился, пристально оглядывая сначала макет, а потом Гена. — Окей, а что ты скажешь- Внезапно дверь студии распахнулась под громогласный возглас Нанами. — А вот и мы! Мисс Огава, проходите… Ген радостно обернулся, затаив дыхание. Вслед за Рюсуем в помещение вошла хрупкая и звонкая молодая женщина с короткой стрижкой и застенчивой улыбкой на симпатичном лице. Ген видел Юдзу Огаву только на фотографиях с показов — она была не очень медийной, — но сразу же её узнал. Она обладала невероятно располагающей аурой, вдумчивой и спокойной, такой, что сразу же хотелось с ней подружиться — и поработать, конечно же. Такого мощного прилива вдохновения он не ощущал уже очень, очень давно. Всё внутри заклокотало радостью, такой сильной и шумной, что он почти забыл о той ноющей боли, что плескалась в израненом сердце. Но эту боль уже можно было спокойно игнорировать. Ген хлопнул в ладоши и галантно поклонился Юдзурихе. — Мисс Огава! Большая честь для меня. Я огромный поклонник вашего дела. То, как очаровательно мисс Огава покраснела от комплимента, затопило Гена какой-то едва выносимой трогательностью. Ну, до чего милая леди! — Ну что вы, что вы, господин Асагири! — замахала она руками. — Это для меня большая честь, что вы выразили заинтересованность в сотрудничестве, я и подумать не могла… — Можно обращаться ко мне просто Ген, — улыбнулся он и протянул ей руку. Юдзуриха хлопнула ресницами и вложила в его ладонь горячие тонкие пальцы, — те самые пальцы, которые творили лучшие наряды в его гардеробе, с ума сойти! Ген лукаво подмигнул ей и оставил на тыльной стороне хрупкой девичей ладони интеллигентный поцелуй. — Итак, с чем нам предстоит работать? — Тогда и вы называйте меня просто Юдзу, — заулыбалась кутюрье и, немного засуетившись, достала из большой сумки объёмный каталог с презентацией своей новой коллекции. — Вот тут у меня собраны все модели, которые хотелось бы представить… Дальше всё завертелось — ровно так, как Ген обожал. Он отсмотрел каталог, и вскоре редактор журнала — Никки Ханада — привезла в студию все отобранные Геном изделия. Подготовка к съёмкам была его любимой частью процесса — сразу после непосредственно фотосессии, конечно. Но то было решено отложить на завтра — у мисс Огавы был ещё один относительно свободный день, а Ген в таких делах не любил торопиться. Коллекция была потрясающей. Эти глубокие и сложные цвета на простых и лаконичных формах, эта едва уловимая невесомая вышивка тонкими серебряными нитями, в которой переплетались геометрия и такие родные сердцу японские этнические мотивы, эта изящная андрогинность, которую Ген так любил и ценил в изделиях бренда Огавы — и, о, какое счастье, какая огромная находка для всего мира моды, что этой чудесной девушке удалось вырваться из оков рынка своей маленькой страны и небольших отдельных ценителей и попасть на Миланскую неделю моды, демонстрируя свой свежий эклектичный взгляд всей широкой общественности фэшн-индустрии. — Эта рубашка просто невероятная, — вздохнул Ген, проводя пальцами по шелковой ткани тёмного пыльно-лилового цвета, расшитой узором, неуловимо напоминающим плавники рыбок кои. — Она напоминает мне юкату, которую дарила бабуля, когда я был совсем маленьким… Юдзу улыбнулась, задумчиво глядя на то, как трепетно его рука скользит ко драпировке. — Я думаю, она бы очень тебе пошла. Хочешь, подарю? Ген широко распахнул глаза. — Вот это эксклюзив! А как же показ? — До показа ещё почти месяц, — она пожала плечами. — Успею отшить ещё одну. А эта модель… Вы будто созданы друг для друга. Только глянь, — она сняла рубашку с вешалки и поднесла к его лицу. — Как сразу выделяются твои глаза. И, не подумай, что я ханжа или типа того, — Юдзу хихикнула, прикрывая губы ладошкой, — но тебе ужасно идёт японская эстетика, особенно в таком вот европейском переосмыслении. — Это очень приятно слышать, — чёрт, этот пыльно-лиловый оттенок и правда невероятно подходил тону его кожи. Последние лет десять в обычной жизни Ген предпочитал носить исключительно нейтральный чёрный, ну, максимум, графитовый, чтобы быть не слишком заметным — ему порой говорили, что его волосы и так чрезмерно выделяют его из толпы, — но, возможно, ему и правда стоило добавить красок пусть не в жизнь — так хотя бы в гардероб? Та вырвиглазная синяя гавайка удивительно поднимала ему настроение, так почему бы не позволять себе такие вольности и вне отпуска? Тем более, если это такая уникальная, такая аутентичная вещица… Он вздохнул. — Я буду счастлив её носить. Такая отсылка к корням… Никогда не доводилось бывать в Японии, хотя моя матушка всегда мечтала вернуться на родину. — Правда? Ты ведь наполовину японец, насколько я помню, и ты никогда не был на родине? — Юдзу показалась невероятно печальной от этого факта. — Как же так? Он неловко пожал плечами. — Ну… у меня не осталось там никаких живых родственников, чтобы было, кого навестить, а просто так лететь на другой конец света… — Ген горько усмехнулся. — Скажем так, не в моём духе. Этот отпуск первый за много лет. И то, я бы сказал, что это не отпуск, а принудительное лечение. — А ну не жалуйся там! — раздался на фоне голос Рюсуя, который во всю болтал о чём-то с Никки, развалившись на кожаных диванчиках. Юдзуриха хихикнула. — О, понимаю! Но, знаешь, что? Приезжай как-нибудь к нам! Тайджу — это мой муж — обожает принимать гостей, он будет в восторге, как и я! От мысли приехать к кому-то в гости что-то в груди тоскливо потянуло, и Ген поспешил перевести тему. — О, мисс Огава замужем? Как интересно, — подмигнул он ей и повернул ноутбук экраном, демонстрируя мудборд завтрашней съёмки. — Вот, посмотри, Юдзу. Я вижу итог в каком-то таком духе. И как тебе эти модели? Можно подобрать других, но мне кажется, такие типажи идеально оттенят эклектику твоей коллекции… Большие ореховые глаза засияли восторгом. — О, это потрясающе! Не зря говорили, что ты гений, — она послала ему тёплую улыбку. — Я всё одобряю. Особенно нравится вот эта девушка… — О, это моя находка, — Ген мягко посмотрел на простое студийное фото Лючии, первое в её относительно свежем портфолио. — Очень яркая девчонка. Убедившись, что Юдзуриху всё устраивает, Ген вместе с Никки принялся собирать образы и подбирать весь необходимый реквизит. Многие считали, что модная фотография — это просто каталожная съёмка, а не искусство, но он глубоко оскорблялся таким невежеством. Не в его смену. Не в его руках. Даже самое базовое фото на белом студийном фоне могло рассказать историю — если историю писали профессионалы своего дела. Откровенно говоря, Ген давно не считал себя таковым, но… почему-то сейчас это приятное ощущение собственной экспертности снова к нему возвращалось. Возможно, Минами была права, и даже те неполные две недели, которые он не работал, а просто ел, читал и бегал по маленькому солнечному городку, выполняя дурацкие поручения, смогли открыть в нём второе дыхание? Или это волшебная сила работы с приятными людьми, которые его вдохновляли? Или прямо сейчас он готов был с радостью хвататься за всё, что угодно, лишь бы не думать о Сэнку? Да нет, бред какой-то. Он ведь всё равно о нём думал, как бы печально это ни было признавать — и как бы отчаянно Ген ни пытался выкинуть эти мысли из головы. Впрочем, приятная и лёгкая болтовня с Юдзу и правда отлично помогала отогнать удушающие мысли о собственной никчёмности и абсолютной несостоятельности как объекта романтического интереса. Нет, правда, ну почему Гену так отвратительно не везло? Неужели он настолько не способен заинтересовать понравившегося человека, что тот даже просто переспать с ним во второй раз не захотел? Ген ведь не замуж его тащил! Он просто предлагал повторить! Ему здесь, в Италии, никакие серьёзные отношения и не нужны были, да и вообще — не нужны, он устал от всего этого дерьма, он просто хотел задорно потрахаться, но чтобы всё было как-то по-человечески, а не… Блядь. В груди кольнуло. Ощущать себя пьяной ошибкой было очень, очень неприятным чувством. Спасибо, наелся, добавки ему не хотелось. Он ведь даже спрашивал тогда у Сэнку, не слишком ли тот пьян — и он сказал, что нет, что хочет этого, но стоило ему протрезветь… И так каждый чёртов раз. Ну, видимо, без алкоголя Сэнку не был в состоянии с ним взаимодействовать. Ха. Даже как-то смешно. Примерно такую же мысль ему когда-то говорил отец. Мда, Асагири, сколько ж- — Ген? Ты в порядке? Он встрепенулся и встретился взглядом с обеспокоенными глазами Юдзу. — А, да… извини, — Ген нервно потёр затылок. — Просто вспомнил кое-что неприятное. Ты говорила, что прилетела с мужем, да? — заулыбался он немного натянуто. — Но где же он? Хотелось бы познакомиться до того, как я решусь прилететь к вам в гости! — он подмигнул, и Юдзуриха снова захихикала. Она оказалась невероятно милой. Очень приятной, лёгкой, и у них сразу же сошлись все представления о прекрасном, что, откровенно говоря, случалось редко. Пока они с энтузиазмом раскладывали изделия по комплектам, чтобы передать всё стилистам, которые будут готовить моделей, она весело щебетала о том, что её муж сейчас в гостях у своего друга детства, с которым они очень близки, но видятся крайне редко — вот уже больше десяти лет как живут в разных странах. В детстве они строили ракеты во дворе и пытались ловить летучих мышей для опытов, а потом, лет в десять, к ним в суровую мальчишескую компанию присоединилась и Юдзу. Она погрустнела, заметила, что тоже скучает и тоже хотела бы увидеться, но, увы, у неё тут всё расписано по времени, и ехать через полстраны ради одной встречи возможности нет, даже если ехать было всего пару часов. — …так что, мы договорились созвониться сегодня вечером. Тайджу остановился сейчас у него, но уже завтра поедет обратно в Милан, — Юдзу задумчиво улыбнулась. — Я очень рада, что у него появилась возможность навестить друга. Они такие дураки, когда вместе. Ген вспомнил их с Рю коварный план по похищению ледяного гуся и усмехнулся. Быть дураками рядом с верным другом — вообще обязательная часть дружбы. — О, понимаю, каково это. Рад за твоего Тайджу! Уверен, что у таких милых людей, как вы, просто чудесные друзья. Юдзуриха рассмеялась, радостно кивая. — Да, ты знаешь, этот парень… он действительно потрясающий человек. Он очень многое сделал для нас с Тайджу, да и вообще… Мне порой его не хватает. Но, ты знаешь, он из тех, кто может менять мир, ему нельзя сидеть на месте. Он учёный! Я не всегда понимаю, как он мыслит, но мне кажется, он мог бы однажды спасти всё человечество. Что-то в груди немного тоскливо дрогнуло. Да уж… Гену тоже довелось тут познакомиться с одним учёным, который мог бы однажды спасти всё человечество — и даже одного конкретного Гена впридачу. Но, увы, в его благородное учёное сердце этот конкретный Ген никак не помещался. — Звучит интересно. Должно быть, занятный человек этот ваш друг… — Занятный, но, мне кажется, глубоко несчастный… — Юдзу снова немного погрустнела. Ген хмыкнул. Он всегда считал, что чем умнее человек и чем больше он понимает, тем несчастнее ему живётся. — Надеюсь, новая страна принесла ему счастье. В Италии всё расцветает, правда? Он заслужил, чтобы кто-то подумал о нём, позаботился о нём, я надеюсь, он найдёт такого человека и будет счастлив даже без пробирок и колбочек… Ген улыбнулся. Как всё-таки интересно работало сознание, когда на чём-то зацикливалось: он слушал про совершенно другого человека, но всё равно каждое слово будто описывало того, кто днями и ночами жестоко занимал все его тоскливые мысли… Сэнку тоже казался ему тем человеком, о котором обязательно нужно позаботиться, потому что сам он думал о чём угодно, но не о себе. Ген хотел бы стать таким человеком, кто согреет его сердце, хотел бы подумать о его комфорте, укутать его вниманием и- Нет, Асагири. Остановись. Если ты чего-то там хотел, ещё не значит, что Сэнку хотел бы того же. Иначе бы он позвонил, правда? ••• — Ну, возможно, потому что ты влюблён в него, братан? Сэнку комично захлопнул рот, уже в процессе осознавая, что тот всё это время был открыт, а губы предательски шевелились. — …я что, говорил это вслух? Тайджу хохотнул и хлебнул пива. — Ага! Ха! Да уж, дружище, кто бы мог подумать, что ты влюбишься! Впрочем, давно пора! Я помню, как ты рассказывал мне про эту свою… ну, как там её? С выпускного? — Луну? — Да, точно, Луну! — друг закивал, схватил из коробки оставшуюся корочку от пиццы и кровожадно впился в неё зубами. — Так вот, ты когда рассказывал, что хочешь её на выпускной пригласить — я подумал, ну, неужели, мой братан вырос, мой братан, наверное, пересинтезировал в бензин все крышечки Америки и теперь готов выйти на новый уровень — открыть своё сердце для чувств! Я был так горд за тебя! — Ты же помнишь, что это ничем не закончилось? — хмыкнул Сэнку. — Она отсосала мне в туалете, и больше я её никогда не видел, — подумав немного, он тоже схватил корочку. Они с Тайджу сделали вид, что чокнулись этими хлебобулочными огрызками, и принялись дальше остервенело их жевать. Надо было бы, наверное, всё-таки подогреть третью пиццу… Тайджу словно прочитал его мысли. Он с кряхтением встал с дивана, схватил последнюю коробку и поплёлся на кухню, крича Сэнку уже оттуда. — Ну, я тогда и решил, что поторопился с выводами! Но десять лет ведь с тех пор прошло, может, ты и дозрел, наконец? — Да чё ты несёшь? — рявкнул Сэнку и сердито потопал вслед за Тайджу. — Не мог я в него влюбиться. Чё за бред? — А что не так? — моргнул тот с совершенно искренним недоумением. — То, что он мужик? Дак ты ж вроде человек прогрессивный… — Нет! Ну, в смысле, да, но… блядь, — он устало опустился на стул. — Я не понимаю, что со мной происходит. Влюблённость — это ж, вроде, что-то приятное должно быть, а у меня хуйня какая-то. Он меня бесит. Просто пиздецки раздражает. Но! — Сэнку поднял вверх указательный палец и беспомощно взмахнул рукой. — Должен заметить, что с определённого момента раздражение стало проявляться только когда его нет рядом. А когда он рядом, меня бесит, только если он не обращает на меня внимания. Но если он рядом, и со мной, то раздражения будто и нет, и мне хочется… Хочется с ним говорить. Смешить его. У него такой заразительный смех, знаешь? Хочется смотреть в его глаза и не хочется, чтобы он даже на секунду отворачивался. У него такие глаза, Тайджу, ты себе не представляешь, просто цвета открытого океана, я в жизни таких не видел. Хочется слушать его. И смотреть на него. И трогать, и целовать, и, блядь! Просто хочется. Его хочется. Тайджу слушал его с крайне сосредоточенным видом. Очки на нос нацепить и выдать блокнот в руки — ну, точно профессор. Нет, следователь по делам Ишигами. Тайджу в этих вопросах точно эксперт. — Ну, что я могу сказать? У меня нет других объяснений, дружище. Ты по уши. — Блядь, да нет! Он меня бесит! — Тебя бесит не он, а то, что он, цитирую, «не обращает на тебя внимания», — пожал плечами друг. Микроволновка пиликнула, Тайджу вытащил из неё пиццу и, похлопав Сэнку по плечу, направился обратно в гостиную. Сэнку же, недовольно запыхтев, снова поплёлся за ним. — Что говорит Кохаку? — Что Ген мне нравится, — пробурчал он и схватил бокал с пивом. Нашлись, блядь, эксперты на его голову. — Ну, вот! — Да что — вот?! — Сэнку начинал закипать. — Как вы все не понимаете, что в этом нет никакого смысла? Я знаю его… сколько? Недели две, максимум! Как за это время можно в кого-то влюбиться? И, Тайджу, он турист. Ещё через пару недель он уедет, и мы с ним никогда больше не удивимся. Какой смысл мне в него влюбляться? Тайджу моргнул. Откусил пиццу. Моргнул ещё раз. И — вы не поверите! — заржал. Нет, серьёзно, аж захрюкал от того, как ему было весело от душевных терзаний Сэнку. Что это за херня такая? Почему его натурально окружали одни идиоты? Тайджу же, отсмеявшись, просто развёл руками. — Ты серьёзно думаешь, что для того, чтобы влюбиться в кого-то, нужен смысл? Ха, Сэнку, дружище, я восхищаюсь тем, какой ты умный, но поражаюсь, какой ты одновременно тупой. Сэнку надулся. Хлебнул пива. Нахмурился. — Даже если ты прав, и я влюбился, мне это не нравится. Тупые чувства. Заставляют меня чувствовать. Всякое. — Так оно и работает, братан, — усмехнулся Тайджу и ласково потрепал его по волосам. — Вспомни, каким я был дебилом до того, как признался Юдзу… Из горла непроизвольно вырвался смешок. — Пять лет, здоровяк… ты сходил с ума пять лет! И с каждым годом становилось всё хуже и хуже, хаха, как вспомню, вы были такие очевидные! — Ну, а мне не казалось, что мы очевидные, — хохотнул Тайджу. — Но со стороны виднее. Так что, поверь, дружище… Если Кохаку говорит- — Он живёт в Нью-Йорке! — всплеснул руками Сэнку. — А я живу тут! Какой смысл мне признавать свои чувства, если через две недели всё закончится?! Тайджу потёр затылок с таким озадаченным видом, будто разговаривал с пятилеткой. — Ну, во-первых, кто сказал, что оно закончится? А во-вторых, Сэнку, не мне тебе рассказывать, что через пару лет стопудово изобретут какой-нибудь телепорт, и глобализация выйдет вообще на другой уровень… — Глобализация? Ты где такие слова выучил? — А… — тот хохотнул. — Да мне Ксено статью свою какую-то кидал, на проверку, сказал, что если я пойму, о чём там говорится, то и любой его студент точно поймёт… ••• Очевидно, Тайджу остался ночевать у него. Присутствие друга где-то на диване в его гостиной немного ослабило фоновую тревожность Сэнку, но стоило остаться наедине со своими мыслями за закрытой дверью спальни… Он аккуратно переписал номер Гена на листок бумаги, ощущая неясный, незнакомый трепет — но испугался этого чувства, смял листок и выбросил. Походил по спальне кругами, психанул, вытащил его обратно и заботливо расправил, пробегая пальцами по цифрам, которые отделяли его от звонкого голоса и колокольчатого смеха. Что-то под рёбрами сладко кольнуло — и Сэнку снова психанул, сминая несчастную записку, но на этот раз оставил её на столе. Пусть лежит. За аренду денег не просит. Он сердито залез под одеяло и снова почувствовал совершенно неуместную досаду — кровать вновь казалась большой и неуютной. Бестолковое сознание, которое зачем-то забыло, как быть рациональным, подсовывало смутные воспоминания о том, какой наощупь была кожа Гена, когда он прижимался к его плечу во сне. Казалось, если Сэнку немного сосредоточится, он почувствует запах его волос, который, должно быть, остался на соседней подушке… Он тихо застонал и перекатился на другую сторону постели. Подушка Геном не пахла, но облегчения это не принесло. Неужели Сэнку действительно был… влюблён? Неужели именно так называлось то неприятное чувство зуда под кожей, который невозможно было унять ничем, кроме как прикосновением, кроме как поцелуями, которых хотелось просто нестерпимо? У Гена были такие мягкие губы… Их так приятно было целовать. Особенно там, в море, слизывая соль с их притягательной сладости, утопая в нём, будто в солёной карамели… И его голос, чёрт возьми, эти его стоны, тонкие и звонкие, исполненные удовольствием, такие, что Сэнку моментально сходил с ума, так хотелось испить их, впитать в себя, насладиться его наслаждением и дать ещё, и ещё, блядь, Ишигами, да что с тобой не так?! Ночь была беспокойной. Заснуть он сумел только с рассветом. Слава всем морским течениям, утром Сэнку снова ждал водоворот людей и рабочих задач, а значит, мысли могли залечь на дно и хотя бы на какие-то часы позволить ему дышать полной грудью. Но, как оно часто бывает, рабочий день пролетел слишком быстро. Слишком быстро, чтобы Сэнку сумел переключиться, потому что статистически примерно каждая пятая его мысль всё равно вращалась где-то вокруг образа яркой улыбки и дурацких чёрно-белых растрёпанных волос. Интересно, расстроился ли Ген, что Сэнку не позвонил ему на утро? Или точно так же, как сам Сэнку, попросту забыл об обещании? Чем он занят сейчас, если прочитал все книги, которые у него брал? Заходил ли в книжный в эти пару дней, надеялся ли встретить там его?.. Может быть, Ген, убедившись в тот раз, что вода в море тёплая, снова пошёл бы на пляж, как любой уважающий себя турист? Он был вполне себе похож на тех, кто мог весь день проваляться в шезлонге с коктейлем — и в то же время совершенно на них не похож, слишком уж неуёмная энергия бушевала под его бледной молочно-белой кожей… Сэнку надеялся, что, если уж этот придурок и отправился на пляж, то хотя бы вооружился солнцезащитным кремом, потому что, очевидно, этот вождь бледнолицых сгорит под итальянским жаром в первые же минуты, испепелится, как какой-нибудь вампир, и будет ныть от боли ближайшие несколько суток. Хотя, наверное, Ген следил за собой и прекрасно знал про необходимость SPF — слишком уж лощёная, слишком красивая у него кожа, ровная и гладкая, словно алебастр. Интересно, у него вообще были поры? А вот это почти детское отсутствие шертистости на его теле — совершенно голые грудь и руки, да едва заметный пушок на ногах и в паху, — это генетическая особенность или следствие каких-то регулярных процедур? Если так подумать, брови у него были редкие, да и щёк, казалось, почти не касалась бритва- — Сэнку? Ты о чём так задумался? — Тайджу тыкнул его локтем в бок, и Сэнку вспомнил, что он, вообще-то, играл в приставку с другом детства, которого не видел больше года, и который уже завтра уедет на неопределённый срок, а он тут, блядь, размышляет, пользовалось ли солнцезащитным кремом одно двухцветное попугайчатое чучело. Ну, не позор ли? Позор тебе, Ишигами, ты сегодня не только хуёвый работник, но и хуёвый друг. Ладно, отмена, Сэнку больше не хотелось даже мысленно называть Гена чучелом. Разве что, одним из тех печальных объектов таксидермического искусства, как в музее естествознания, в который они ходили… Ха! Это был такой весёлый день- — Дружище? С тобой всё в порядке? Блядь. Сэнку тряхнул головой и устало потёр глаза, откладывая джойстик в сторону. — Прости. Что-то башка сегодня совсем не варит… — снова возвращаться к разговорам о наболевшем совсем не хотелось, поэтому Сэнку попытался ненавязчиво перевести тему. — Как там Юдзу? Берут её коллекцию на неделю моды? Тайджу просиял. Это всегда было идеальной стратегией изменить курс разговора — о своей любимой тот мог говорить часами. — Берут! Так что в начале июня снова сюда приедем! Здорово, правда? И, представляешь, у неё завтра съёмка с каким-то охренительно-модным фотографом. Типа, он очень известный… Ну, я, конечно, не узнал бы о нём, если бы не Юдзу, но она его обожает, и, как оказалось, он её тоже, и, короче, он сейчас в Италии… Блин, да как там его? Может, слышал? Ген Асагири, кажется. — Внатуре? — сказать, что Сэнку охренел — это ничего не сказать. Это был буквально первый случай в новейшей истории, когда кто-то упомянул какое-то медийное имя, и Сэнку сразу понял, о ком речь, да ещё и ощутил это приятное чувство причастности. — Охуеть, я был на его выставке! Говорят, это реально знаменитый чувак в своей области! Мне понравились его работы! — Ты ходишь по выставкам? — Тайджу вылупился на него так, будто Сэнку заявил, что и сам своего рода модный фотограф. — Охренеть, что Италия с людьми делает… Всего за год мой далёкий от искусства друг превратился из рокового отрицателя всего нерационального в грязного почитателя народного творчества… Сэнку фыркнул. — Не дождёшься. Меня туда Ген потащил… — от звучания этого имени во рту снова сделалось горько. — Вот я и пошёл. — Ген? — заулыбался Тайджу. — Ты был на выставке одного Гена вместе с другим Геном? Крутяк! Вот это совпадение! — Ага, вот и я так подумал! — он усмехнулся, но вышло не очень искренне, потому что веселья не ощущалось. Ощущалась только зияющая безнадёга — сейчас, по прошествии пары дней, казалось, что более счастливым, чем в тот день, Сэнку не был вообще никогда. Ну, разве что на следующий день, когда улыбался, как дебил, наблюдая, как Ген учил тётю Марси бачате. Или когда плавал с ним ночью в море, ощущая сквозь прохладную воду тепло его кожи. Или когда поддался порыву и прижался губами к его губам- — Позвони ему. Сэнку моргнул. — Что? Тайджу смотрел на него с самой мягкой улыбкой на памяти Сэнку, мечтательно подперев подбородок кулаком. Он невозмутимо пожал плечами и повторил. — Позвони ему, братан. Я буквально вижу, как твои мысли утекают куда-то туда, и это круто, правда, я рад за тебя, но не круто, что ты пытаешься избегать своих чувств. Я люблю тебя, дружище, но меня бесит, что ты ведёшь себя нелогично и придумываешь бессмысленные аргументы, лишь бы не позволять тебе того, чего ты хочешь на самом деле. Бля, с каких пор Тайджу стал выдавать такие длинные осмысленные преложения, в которых он ещё чему-то поучает Сэнку? Впрочем, если уже даже Тайджу понимал, что с ним, с Сэнку, происходило, и куда улетали его мысли, может быть, и правда?.. Сэнку вздохнул, снял очки и устало потёр переносицу. — Уже поздно. Неприлично звонить в такое время. — Значит, завтра позвони. Первым делом. — Ладно. Провожу тебя на поезд и позвоню. — Только обещай! Обещать Сэнку не стал. Не любил он обещать того, в исполнении чего не был уверен, а конкретно в этом вопросе уверенности не было вовсе, потому что… Потому что легко сказать — позвони ему. Ну, позвонит он — а что сказать? Сэнку уже прекрасно знал, как Ген ведёт себя, когда обижен — невыносимо, блядь, ведёт, действует на нервы и становится таким бесячим, что охота ему расквасить этот милый вздёрнутый нос. Сэнку не умел справляться с чужими негативными чувствами, не понимал, что делать и как себя вести, потому что хуже всего ему давалось переживать собственное чувство вины, которое эти чужие чувства в нём вызывали. Ему не хотелось быть виноватым, не хотелось испытывать это жгучее, противное ощущение беспомощности — и он злился на эту беспомощность, на себя, на весь мир и на саму концепцию эмоций. Весь следующий вечер он снова и снова брал в руки эту чёртову записку с номером, прожигал её взглядом и откладывал назад. Что он ему скажет? Что ему очень стыдно, что он не позвонил сразу, и что с каждым просроченным часом становилось всё хуже и хуже, а Сэнку не привык сталкиваться со своим стыдом, и признаться в этом означало проявить уязвимость, а он не был готов к собственной уязвимости? Что испытывать сложные чувства, а именно такие эмоции Ген в нём и вызвал, сложносочинённые, головоломчатые, мучительные, взрывающие мозг, — страшно, а Сэнку на самом деле трус и привык сбегать от подобных сложностей, а не решать их по-взрослому? Что ему куда проще было бы вернуться в каменный век и возродить с нуля человеческую цивилизацию, чем признать, что он боится к нему привязаться — а потом испытывать боль от разлуки и потери этой привязанности? Он что, совсем дебил, чтобы такое вслух произносить — даже самому себе?! Как только он остался один, без Тайджу, без Хрома, без кого бы то ни было, кто мог бы занять его мысли, образ Гена вообще не исчезал из его головы. Дома было невыносимо. На работе было ещё хуже — ощущать потерю концентрации было почти физически больно. В книжном тоже было тоскливо и плохо — каждая книжка напоминала о нём, каждый сантиметр пространства проигрывал в голове их диалоги, а колокольчик над дверью звенел его смехом. Даже, блядь, на море смотреть было невозможно — оно переливалось всеми оттенками радужки его глаз! Ну, какого хуя, Вселенная?! Ночью уснуть снова не получилось. Стоило закрыть глаза — как мозг подкидывал воспоминания о том, как жарко они целовались под водой, как отчаянно, как оголтело Сэнку в тот момент его хотелось… Стоп. Так, может, в этом и была вся соль? Может, то была своего рода манипуляция этого чертового лукавого хитреца, — возбудить Сэнку до предела и не дать? Чтобы тот и думать ни о чём другом не мог, кроме него, чтобы мозг у него плавился и вытекал через уши? Физическое притяжение между ними оспаривать было сложно, попросту глупо, но, быть может, через столь примитивное неудовлетворение влечения этот придурок пытался вызвать у Сэнку ещё и эмоциональное притяжение?! Бля, да у него получилось! Ну уж нет, Сэнку на такое дерьмо не поведётся! Но они не виделись уже трое суток, даже мельком, даже издалека, и это был самый длительный промежуток за всё время их знакомства, и Сэнку просто сходил с ума, и- Что ж, очевидно. Это всё был коварный замысел. Может быть, неосознанный, но Сэнку его всё равно раскусил. Изначально он соглашался только на одну ночь без обязательств. Какого хрена его втянули в какие-то эмоциональные качели? Да, секс был потрясающим, но, эй? Он не соглашался ни на какую влюблённость! Это насилие! Одна ночь у них уже была. Спасибо, больше не надо. Ну, или… Может быть… просто может быть! Как вариант! Может быть, справиться со всеми этими сложными чувствами будет куда проще, если это будут две ночи?.. ••• — Вы себе просто не представляете, как мы познакомились! Нет, клянусь, это феерическая история, однажды я продам её Нетфликсу и заработаю миллионы! Ген рассмеялся в голос. — Дорогая, я рассчитываю на проценты! — Обижаешь, ты моя фея-крёстная! — Лючия послала ему реверанс. — Я верну тебе, как минимум, чаевые! В студии стоял хохот. Под кожей искрилась возбуждённая радость, как часто бывало, когда Ген кайфовал от работы. Хотелось смеяться, подхватывать шутки, сотворять вокруг себя праздник, созидать красоту — и показывать эту красоту миру. Как же он по этому скучал. Драгоценный вес фотокамеры в руках казался не оковами, не тяжким бременем, как ещё пару месяцев назад, а настоящим благословением небес. Зрачки будто сами по себе улавливали идеальный кадр, вся его концентрация, все его радары первородной красоты были нацелены на то, чтобы создавать. На сердце было спокойно и светло. Где-то там, под рёбрами, ещё плескалась грусть, таилось лёгкое разочарование, сжималась в комочек расколотая надвое надежда — но всё это не затопляло его, наоборот, будто давало топливо. Да, Гену сделали больно — но мир не обрушился. У него всё ещё оставался он, его близкие, его талант, его работа — и люди, которые во всём этом нуждались. Вот, например, очаровательная Юдзуриха Огава, которая сияла ярче беззаботных итальянских звёзд от того, что Ген согласился с ней посотрудничать, и от того, что он придумал для визуализации концепций её новой коллекции. Ген устал её разубеждать в том, что ни на что он не соглашался, а сам этого хотел, и что придумали они всё с ней вместе — если кто-то хотел им восхищаться, он не собирался этому сопротивляться. Это чувство тоже было новым, но каким-то очень ценным. Вот об этом говорила Минами, когда настаивала, что ему нужно отдохнуть, да? Ладно, возможно, ему и правда стоило бы внести в свой график двухнедельный отпуск хотя бы раз в год. Или раз в полгода, для профилактики. В Японию слетать, наконец… Сама съёмка, помимо атмосферы на площадке, тоже проходила хорошо. Студия Сандро было более шумной и оживлённой, чем домашняя студия Гена — буквально через стенку какая-то школа современного искусства расписывала огромные фрески, их грохот драм-н-бейса настойчиво прорывался сквозь мягкую джазовую музыку, которую Ген всегда настаивал включить на заднем плане, — но, эй, чего ещё он ожидал от Италии? Это даже добавляло какой-то новой, интересной динамики. Пока стилисты собирали моделей, Ген с любопытством возился с настройками своей новенькой камеры, отдавал указания об освещении художникам по декорациям и хохотал над болтовнёй Лючии где-то на фоне. Она, конечно, была настоящей звездой. Всего они пригласили четырёх моделей из агентства, с которым сотрудничал Стефано — двух девушек и двух парней, — но Лючия затмевала их всех. Она была словно какой-то блестящий газ — стоило ей появиться в помещении, как она тут же заполняла собой всё пространство, источая свою яркую, острую харизму. Никки, редактор журнала, хохотала в голос. — Асагири, где ты её нашёл? — Где нашёл, там таких точно больше нет, — хихикнул Ген, прикидывая, подойдут ли этому парню те аксессуары, которые он выбрал вчера, или стоит их всё-таки заменить. — Можно я расскажу? — дразняще отозвалась Лючия. — Или ты боишься за собственную репутацию? Ген фыркнул. — Моей репутации уже ничего не страшно, дорогая! И Лючия, приправив свой импровизированный стендап щедрой горстью шуточек и драматизаций, поведала и про свою трагичную проституточную предысторию, и про позорное появление самого Гена, и про то, что она была бесплатным бонусом, и про вино на балконе… — …погоди, так ты что, эскортница? — ахнул было Сандро. — Не эскортница, а неудачливая проститутка, — ничуть не смутилась Лючия. — А что, у вас с этим какие-то проблемы? В голосе Джордано звучало едва ли не восхищение. — Ни в коем случае! Мало кто может говорить о таких вещах прямо… Ген усмехнулся. — Я когда её увидел, решил, что такие глаза не должны пропадать даром, да и позвонил Болани. — И правильно сделал! — закивала Никки. — Как тебе с ним работается, Лючия? Та скучающе пожала плечами. — Неплохо! Но он постоянно ворчит, что меня слишком много. И что нас в агентстве аж тридцать четыре Лючии, и я пусть самая раздражающая, но не самая запоминающаяся, хаха… Говорит, мне нужен яркий псевдоним, если я хочу выйти на международный уровень. А я что, Агата Кристи, чтобы псевдонимы себе придумывать? — Ну, вообще, в его словах есть логика… — согласился Ген. — У тебя потрясающее имя, но во всём мире оно ассоциируется с песней про рыбацкую лодку… — Может, Винни? Как победа! — Уже есть Винни Харлоу! — Или Кукис?.. — Ага, и прямиком на «Улицу Сезам»! Ген задумчиво разглядывал Лючию, которую уже нарядили в роскошный белый костюм с бирюзовыми шифоновыми оборками и… — А, может быть, Амариллис? В студии внезапно повисла тишина. Лючия, тряхнув кудрями, склонила голову вбок. — Амариллис? — Да… это такой цветок, — с улыбкой пояснил он. — Яркий крупный колокольчик на длинном стебле. На языке цветов амариллис означает гордость, силу и решимость… А с греческого переводится как «блистать». Мне кажется, идеально тебе подходит. — Амариллис… — медленно и по-слогам напела девушка, с каждой произносимой буквой словно сияя всё ярче. — Охренеть! Мне очень нравится! Спасибо, Ген! — Пользуйся, не благодари, — с теплотой отмахнулся он. — Ну, что, давайте быстрее, не тратим время на болтовню! Кто первый готов покрасоваться перед объективом? Лука? Амариллис? Ген буквально утонул в водовороте красоты и беспрерывного творческого потока. Ему нравилось всё, что происходило — даже когда что-то шло не совсем идеально. О, блядские сиськи Бишамонтен, как же давно ему не хватало этого ощущения власти над материей, над самой сутью этого мира, сотканного из самых тонких струн человеческих душ… Модели справлялись прекрасно. Ген намеренно не стал выбирать особо известные лица — коллекция Юдзу разила такой свежестью, что хотелось сдобрить её совсем юным младенческим румянцем новой модной крови. Лючия, ой, то есть, теперь уже Амариллис, схватывала все его мысли буквально на лету. Молодой светловолосый парень — Лука — тоже хорошо реагировал на указания и даже предлагал несколько собственных поз. И, ну, он действительно выглядел просто потрясающе в этом костюме, непринуждённо раскинувшись на белой стене. Но выражение его лица выглядело скучающим, будто всё это — просто очередная работа. Фотографии в любом случае будут выглядеть прекрасно, Ген был уверен в этом, но… ну, они просто не казались ему правильными. — Стоп, — выдохнул он в итоге. — Лука, малыш, тебе что, мефедрона в гримёрке забыли отсыпать? Что с лицом? — А что с ним? — захлопал ресницами тот. — Сейчас ты главный в кадре, она — просто декорация. Смотри на неё так, чтобы каждый, кто видел фото, мечтал оказаться на её месте. — Я не понимаю… Ген устало фыркнул и отложил фотоаппарат. — Смотри и учись, пока я живой, — он легонько размял шею и жестом указал Луке отойти. Моделингом он не занимался уже лет десять, если не больше, но это как кататься на велосипеде — даже через пятьдесят лет мышечная память тебя не подведёт. Он мягко положил ладонь на талию Лючии, ну, то есть, Амариллис, он обязательно запомнит, дайте ему время, другой рукой игриво закручивая локон её волос. В её глазах заплескалось веселье. Ген улыбнулся. — Смотришь, Лука? Вот с таким лицом стоишь ты, — он расслабил мимические мышцы и принял скучающий вид, — а вот такое я от тебя хочу… — Воу, — прошептала Амариллис. — Просто чтобы ты знал, у меня внезапно снова возникло большое желание тебе отсосать. Ген расплылся в ухмылке. — Приму это как комплимент. — Я не шучу, — всё так же тихо мурлыкнула девушка. — Ты всё ещё связан своим дурацким асексуальным пари? Что-то внутри плеснулось приятным жаром. Её тон, её взгляд — всё выражало абсолютную серьёзность интереса, без какой-то грязной подоплёки типа желания выслужиться или отблагодарить, чистое, концентрированное влечение. Когда он в последний раз испытывал по отношению к себе что-то подобное? Не так уж и давно, на самом деле, но думать о Сэнку сейчас не хотелось. Пошёл он. Гену уже надоело страдать. Позвонит — хорошо, не позвонит — не велика потеря. Амариллис выгнула бровь. Ген сглотнул. — Мы ещё на работе. — Что делаешь после съёмки? — Ген? — позвал его голос Сандро, Ген метнул на него взгляд, и тут же раздался звук затвора. Он моргнул. Сандро повернул к нему монитор с получившимся снимком. И, ну… хороший получился снимок. Если бы они тут снимали эротику. Даже как-то стыдно немного. Но Сандро его, казалось, не осуждал. Он был в восторге. — Смотри. Вот оно. — Что — оно? — То, чего я хотел на обложке, которую вчера тебе показывал! Я всё понял, Асагири, я хочу на ту обложку тебя! Ген моргнул. — Меня? Очень смешно- — О, боже, Сандро, это гениально! — захлопала в ладоши Никки. — Мы ведь можем даже сделать про тебя большую статью с разворотом! Это будет фурор! О-о-о-о, нет-нет-нет. Только не это. Он тут, вообще-то, в отпуске. Ещё обложек итальянских журналов ему не хватало для полного счастья. Ген нервно рассмеялся. — Да какое я отношение имею к вашему журналу? — Ну как — какое? Ты легенда! — Твоя экспозиция в буквально сейчас выставляется в Новосенто. — Ты привёл в модный мир Италии новую звезду! Амариллис! — Давай, Асагири, ты заслуживаешь появиться на обложке! Сердце забилось больно, гулко — и быстро-быстро. Дышать стало сложно. Зрачки заметались по комнате в поисках опоры. — Я не… — он облизнул пересохшие губы. — Я не снимаюсь уже десять лет. Я не хочу… Опора нашлась в медовом взгляде Рюсуя. Заметив его смятение, он материализовался рядом через считанные секунды, мягко обнимая Гена за плечо. — Ген завязал с моделингом, он больше этим не занимается. — Но- От тепла большой ладони на плече тревога улеглась, и Ген медленно выдохнул. Рю снова поймал его взгляд. — Но, если тебе интересно моё мнение, — тихо шепнул на ухо Нанами, — возможно, это было бы тебе полезно. Тем более, здесь, в Италии, тебя почти никто не знает. Никки активно закивала. — Да, Ген, у нас ведь ведь не американский журнал, а итальянский. Всё будет хорошо. Это просто большая честь для индустрии, и ты будешь на обложке как фотограф, как приглашённая звезда… — Я чего-то не то предложил? — растерянно заморгал Сандро, явно не понимая, что происходит и что вдруг смутило Гена в этом, в целом, вполне невинном — и даже лестном! — предложении. — Ты чего так напугался? Ген мотнул головой, прогоняя неуместные мысли и ещё более неуместную тревогу. Всё это в прошлом. Рю прав — снова попробовать себя в этой роли ради другого контекста будет даже полезно. К тому же, эй, ну кто в здравом уме откажется появиться на обложке GQ? Если Минами узнает, от чего он отказался, домой ему лучше не возвращаться, там будет ждать медленная и очень болезненная смерть путём выковыривания мозга из черепной коробки чайной ложечкой. Поэтому он лишь улыбнулся ничего не понимающему Сандро и согласно кивнул. — Окей. Давай завтра? Напиши мне, куда и во сколько. А вы чего расслабились? Лука, давай, давай, шевелись, дубль два… ••• Сэнку сердито уставился на листок бумаги с номером телефона — так, будто этот жалкий клочок переработанной целлюлозы был лично виноват во всех его душевных муках последних дней. Он тяжело и шумно дышал, ощущая себя загнанным и уставшим, словно после многочасовой тренировки. Почему чувства — это так сложно? Почему он не мог просто взять их и выключить? Почему простое физическое влечение к длинным ногам и глазам с поволокой настолько пагубно влияло на его психику, неужели это нормально? Это с ним что-то не так, или со всеми людьми, которым это чувство какого-то хрена нравилось? Блядь, от одной мысли о Гене тело прошивало чем-то тоскливым, но до боли приятным. Невыносимо. Может, вторая ночь и правда облегчит это его маниакальное состояние? Может, всё-таки не думать — и позвонить? Прежде чем он успел осмыслить, что делает, и в очередной раз передумать, Сэнку нервно схватил листок, разгладил его, вчитываясь и запоминая номер, и, разблокировав телефон, быстро набрал злополучные цифры. Остаток своих моральных сил он потратил на то, чтобы во время мучительно-длинных гудков разум оставался пустым — последнее, чего бы ему сейчас хотелось, это слышать противный внутренний голос, который шептал, что это очередная ошибка. Нет. Сэнку заебался думать. Он просто сделает это. Нахуй всё. Когда на звонок, наконец, ответили, до боли знакомый голос Гена казался далёким и был полон смеха, а на заднем плане слышались ещё как минимум три голоса, которые с ним разговаривали. Женские голоса. И один мужской. — Алло? — Ген рассмеялся в трубку. Почему-то Сэнку это ужасно разозлило — какого хрена он там веселится? Где он вообще? С кем? Прежде чем он успел что-то сказать, Сэнку услышал, как один из женских голосов очень кокетливо пропищал: «О-о-о, Ген, дорогой, положи трубку, нам нужны все твои руки!» Но тот лишь снова заливисто рассмеялся. — Да тише вы! Алло? Я слушаю! Что-то тёмное очень глубоко внутри Сэнку подняло свою уродливую голову. Внутри клокотало… нечто, чему он не мог найти подходящего названия. — Ген, — хрипло заявил он, не понимая, чего хочет на самом деле. — Погоди, Сэнку?! — воскликнул тот, явно крайне изумлённый, и в трубке раздался глухой приглушённый звук, будто Ген прикрыл микрофон рукой, но Сэнку всё равно сумел разобрать, что он сказал. — Сандро, подожди минутку, мне нужно ответить… Ха-ха, дамы, я скоро вернусь, обещаю. Нет, нет, Амариллис, отпусти меня, ха-ха, отпусти-и-и! — он снова засмеялся, прежде чем, наконец, его голос снова стал ясным и чётким. — Сэнку! Честно говоря, я уже и не думал, что ты решишь мне позвонить, но, знаешь, я приятно удивлён! Как дела? — Ген, я… — чёрт, ну, вот и что он должен был сказать? Приходи ко мне, я ужасно хочу как можно быстрее прижать тебя к ближайшей доступной поверхности и целовать так глубоко, как это вообще возможно? Сэнку вздохнул. — Я… я хочу снова тебя увидеть. На другом конце провода повисла долгая пауза, и Сэнку успел было испугаться и трижды проклясть самого себя, но вдруг тихий, ломкий, но очень радостный голос произнёс: — Правда?.. — сердце сжалось так сильно, что было почти больно, и сразу забилось со скоростью крыльев колибри. Раздался мягкий вздох, и Сэнку практически мог услышать его улыбку: — Я имею в виду, я тоже хочу тебя увидеть, но… Но, знаешь, наверное, я подумал… Ну, я действительно надеялся, что ты позвонишь мне утром, или не утром, но в течение дня, потому что, как мне казалось, у нас в тот вечер всё так чудесно закончилось… И я ждал твоего звонка больше суток, и на следующий день тоже, и на следующую ночь, и даже на третий день я продолжал то и дело поглядывать на телефон в надежде, но… Прошло столько времени, и это было очень тревожно, и я подумал… Голоса на заднем фоне снова начали ныть. — Ген, дорогой, ну где де ты, почему так долго-о-о? Мы уже скучаем! От вновь всколыхнувшейся под кожей злости Сэнку стиснул зубы. — Ну, да, но… ты хочешь приехать или нет? — это вышло слишком грубо, слишком зло, и Сэнку мог бы смело упрекнуть себя за свой тон, но адекватность в моменте никогда не была его сильной стороной. — Тссс! — шикнул Ген, обращаясь, видимо, к этим своим женщинам. — Видишь ли, Сэнку-чан, я, э-э-э… немного занят прямо сейчас, но, может быть, через пару часов? Я не против, просто позже. Я как бы занят тут кое-чем… Кое-чем вроде ебучей оргии, видимо. — Хорошо, просто приезжай потом ко мне, — прорычал в трубку Сэнку и остервенело тыкнул на кнопку сброса звонка. Пару часов. И чем, блядь, он должен был тут заниматься эти пару часов, пока это развязное кошачье развлекалось там чёрт пойми чем?! Он был зол, сексуально неудовлетворён и эмоционально взвинчен. На самом деле, если так подумать, в большей степени именно эмоционально взвинчен. Или нет, всё-таки, сексуально неудовлетворён… Ой, блядь, что бы он ни чувствовал, это всё было из-за Гена! Этот раздражающий маленький двухцветный засранец, определённо, что-то с ним сделал, каким-то образом сумел затуманить его разум и манипулировать его сознанием, и из-за этого Сэнку уже несколько дней, нет, уже пару недель совершенно не мог сосредоточиться, не мог даже думать толком ни о чём, кроме него. Он хотел его поцеловать, он хотел его трахнуть, наорать на него, сказать, чтобы он никогда больше не попадался ему на глаза, но при этом никогда больше от него не уезжал, остался с ним навечно и согревал его сердце своим ярким смехом и океановыми глазами… Голоса этих фривольных женщин звучали у него в голове, и в сознании невольно возникали всевозможные развратные образы, от которых то уродливое существо внутри него всё яростнее скалилось и скручивалось в клубок. Почему Ген не страдал так же, как страдал он? Почему этот придурок позволял себе наслаждался обществом других, вместо того чтобы мучиться? Что они там с ним делали? Они что, целовали его? Он что, их трахал? Что Ген мог делать с ними так долго?! Неужели он не понимал, что Сэнку тут натурально сводит себя с ума?! Сэнку хотел, чтобы Ген был с ним здесь и сейчас, с ним и под ним, он хотел видеть эти до смешного весёлые и бесконечно глубокие синие глаза, эту раздражающую улыбку, хотел слушать его серебристый смех и звонкие тонкие стоны, хотел, чтобы эти длинные талантливые пальцы нежно перебирали его волосы и заставляли его чувствовать себя мягким и расслабленным. Он хотел окружить его собой и хотел потонуть в его окружении, в его объятиях, в его запахе, чёрт возьми, да Сэнку никогда никого в своей жизни так сильно не желал, и, несмотря на свой гнев и всё то уродливое, что скручивалось у него внутри, он уже был так возбуждён и взбудоражен, просто стоя здесь и думая о нём, о его глазах и о ласковой дразнящей улыбке. Блядь, он точно сошёл с ума. Без шансов. И он собирался вытрахать всю душу из этого придурка, как только тот сюда доберётся.