Salty Sand

— Я так хочу домой, Минами-чан… Голос Минами тут же напрягся, взвился, и Ген почти мог себе представить, как его ассистентка ищет номера телефонов всех доступных в округе киллеров, на случай, если те вдруг понадобятся, чтобы решать его проблемы. — Боги, Ген, ты что, плачешь? Что случилось? — Нет, — соврал он, но тут же предательски всхлипнул в очередном жалобном рыдании. — Ну, может, немного… Честно говоря, очень сложно было вот так просто взять и объяснить, что у него случилось — даже хотя бы самому себе. Всё было прозаично до наивности — Ген, как всегда, сам себе что-то придумал, а когда фантазии разбились о жестокую реальность, почувствовал себя пустым и преданным. И никчёмным. И вообще, в этой вселенской трагедии очень локального масштаба решительно никто не был виноват, кроме самого Асагири, но проще от этого не становилось. Просто одно конкретное учёное хамло сказало, что Ген ему не нравится, и Ген зачем-то из-за этого расклеился. Вот и всё, финита ля комедия, пускайте титры, кино окончено. Но если бы Сэнку просто ему об этом сказал, с этим ещё можно было бы как-то справиться и как-то это пережить. Ген, в конце концов, не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться — как минимум, всегда найдётся кто-то, кто предпочитает евро, он это прекрасно понимал. Но Сэнку сказал это так… Так презрительно, так насмешливо, так, будто сама мысль, что Ген мог бы быть ему симпатичен, абсурдна, так, что это оказалось очень, очень увесистым ударом по его и без того довольно хрупкой самооценке. Ген никогда не считал себя каким-то особенно симпатичным, особенно интересным, да и вообще — особенным. Он прекрасно знал, что бывает раздражающим, что характер у него — не сахар, а внешность — на любителя. Ну, знаете, вся вот эта странная помесь европейских черт с азиатскими, наполовину поседевшая уже к двадцати башка, худощавость, почти нездоровая бледность — он всё про себя знал, честное слово, но он умел себя преподнести. Умел подчеркнуть свои сильные стороны так, чтобы даже недостатки превращались в изюминки. Он работал над собой, как мог. Конечно, тот же Хьёга частенько любил над ним посмеяться и всё обесценить, но теперь Ген уже даже почти понимал, что тот был не вполне объективен… Наверное. Но это всё внешнее, напускное. Как фотограф, он прекрасно знал, что внешность — просто пыль, тлен и смрад зловонный, красота быстротечна и цепляться за неё бессмысленно и тщетно. Как много прекрасных девочек и юношей из модной индустрии сломали себе жизни, излишне уповая на собственные тела, но не имея в рукаве других козырей, и Ген ведь когда-то едва не стал одним из таких несчастных… Однако вовремя остановился. У него было, чем себя наполнить. Ему часто говорили, что его суперспособность — уметь найти общий язык вообще со всеми, подобрать ключик к любому человеку, независимо от пола и возраста, и, объективно, это была правда — ну, конечно, только если Ген хотел подбирать эти самые ключики. Потому что для подобных социальных успехов, безусловно, нужно было прикладывать усилия, а последние пару лет все усилия тратились на то, чтобы не выйти в огромное панорамное окно манхэттенского офиса его менеджера. Чёрт возьми, ну почему так больно-то? Этот грёбаный Сэнку буквально сводил его с ума своей непоследовательностью и двойными посланиями. Вот он смотрит задумчиво и мягко — а вот уже язвит. Вот он помогает и поддерживает — и вот уже опускает Гена ниже плинтуса одним лишь ядовитым презрительным взглядом. В один момент он такой тёплый, такой манящий, с такой невероятной солнечной улыбкой, что замирает сердце, такой, что охота упасть в его надёжные сильные руки и греться в заботливых объятиях, такой открытый, ясный, трогательный, что сил нет, как хочется его поцеловать — а уже через секунду опять ляпнет что-то обидное, фыркнет свысока, будто Ген какое-то пустое место, и уже не то что целовать его, даже просто рядом быть не хочется. Однако, как оказалось, вся эта сводящая с ума непоследовательность не была какой-то особенной головоломкой, была не какой-то очаровательной загадкой, которую Гену надо было разгадать, а просто… Ну, просто Ген ему не нравился, вот и всё. А все вот эти глупые милые моменты заботы, от которых бестолковое сердце Гена забывало, как биться, и то и дело пропускало удар или два, — это от того, что Сэнку под своей колючей мудацкой обёрткой был хорошим человеком, и он выручал Гена не чтобы… ну… соблазнить его, а по той же причине, по которой помогал Якобу ловить устриц и занимался с Суйкой математикой. А Ген себе что-то зачем-то придумал, и теперь разочарован. Какой же он никчёмный. Тьфу. Отвратительно. Рациональная его часть понимала, что никакой катастрофы не случилось. Ген даже не планировал тут никакой романтики! Да что там — ещё пару дней назад он ведь и сам презрительно фыркал при упоминании этого имени! А тут… что-то пошло не так. Настолько не так, что в свой гостиничный номер он завалился в слезах, соплях и полной уверенности, что его сердце уже никогда не склеится обратно. И вообще, хватит с него этой тупой Италии, он хочет домой. Спасибо, наотдыхался. Спустя десять минут тихого мокрого скулежа прямиком в подушку, Ген извлёк из кармана треклятую нокию и по памяти набрал номер своего офиса — в слабой надежде, что Минами в это время ещё будет на работе. — Студия «Art of Beautiful Lies», — ответила она своим типичным деловым голосом, немного более острым и низким, чем обычный. — Минами-чан, дорогая, — выдохнул Ген, стараясь вложить в свой тон все те жалкие ошмётки беззаботности, которые в нём оставались. — Это твой любимый начальник. — Асагири? Рада тебя слышать! — весело чирикнула она. — Как проходят твои волшебные итальянские каникулы? — Ты хотела сказать, мой вынужденный отпуск? — Как проходит твой вынужденный волшебный отпуск? Ген усмехнулся. Перевернулся на живот. Сглотнул. — Мне нужно больше личных денег. Ты можешь перевести мне немного? Он услышал долгий вздох. — Признавайся, у тебя что, были какие-то проблемы с законом? — устало спросила Минами. — Что? Боги, нет, за кого ты меня принимаешь? — За тебя. Ген закатил глаза. — Я просто нашёл тут пару интересных занятий, и… — В Леричи? — скепсисом в её голосе можно было душить людей. — Ну, Минами-чан… — заскулил он, — я спустил всё, что выдал мне Рюсуй, на книги, магнитики, вино и проститутку… — Блядь, Асагири, чем вы там занимаетесь вообще?! — …а теперь меня пригласили на свадьбу, и нужно сделать какой-то подарок, а у меня не осталось карманных денег. К слову, это довольно унизительно. Я, между прочим, плачу зарплату вам обоим. Сколько принято дарить на свадьбу? Молчание на другом конце провода было очень многозначительным. Минами вздохнула. Ген мог себе воочию представить, как она открыла и закрыла рот, не зная, что сказать. — На какую ещё свадьбу? — Долго объяснять, но это прямое следствие того, что Рю заставил меня общаться с людьми, — отмахнулся он и шмыгнул носом. — Ну, так что? Вышлешь мне немного?.. Казна пустеет, милорд! — Вышлю, — Минами умиротворяюще защёлкала пальцами по клавиатуре. — У тебя какой-то странный голос. Всё в порядке? Ген сглотнул. — Конечно. — А если не врать? — Я так хочу домой, Минами-чан… Это становилось невозможным, каждая минута тут, в этом городе, с этими милыми людьми, чья жизнь была размеренной и спокойной, и куда Ген совершенно не вписывался. Он всхлипнул так громко, что из груди вырвалось рыдание. — Боги, Ген, ты что, плачешь? Что случилось? — Нет, — он снова всхлипнул. — Ну, может, немного… — Охренеть, — почему-то Минами звучала не только удивлённой, но и радостной. — Наконец-то! Эээ? Какого чёрта?! Ген возмущённо шмыгнул носом.— В смысле «наконец-то»? Её голос был таким мягким. — Дорогой, когда ты в последний раз плакал? — Я постоянно плачу, что за глупые вопросы? — он снова всхлипнул и принялся утирать бесконтрольно катившиеся по щекам слёзы. — Ты сама называешь меня королевой драмы! — Ты действительно настоящая королева драмы, Ген, но я не помню твоих слёз в последние года… три, наверное? — она вздохнула. — И это пугало. Ты ведь такой чувствительный, такой мягкий, такой чуткий, но ты всё держал в себе, и это казалось ужасно неправильным! Вместо того, чтобы позволить себе чувствовать, ты или падал в работу, или вытворял какую-то дичь типа пьяных драк и татуировок, я боялась за тебя, милый, я боялась, что ты совсем потеряешь себя, но ты наконец-то плачешь, и я счастлива. Ген медленно перебирал в памяти каждый месяц за последние несколько лет и с ужасом осознавал, что Минами чертовски права. Он — Ген Асагири, мальчик, которого всю школу дразнили плаксой! — не проронил ни слезинки, когда прекратил отношения, которые длились пять лет, он больше не срывался в слёзы, когда на него кричали (всё в тех же отношениях, но тем не менее), он не плакал на грустных фильмах, его не трогало до влажных глаз искусство, он даже на дедушкиных похоронах не рыдал — было не до этого, нужно было поддерживать бабушку и оставаться в адеквате. Если так подумать, то за последние несколько лет он и правда стал куда более отстранённым, более сдержанным — но он списывал это на обычный процесс взросления и не видел в этом проблемы… Но, опять-таки, был ли он счастлив? Испытывал ли он в противовес столь же яркие, как раньше, положительные эмоции? Смеялся ли он до коликов, радовался ли до трели под рёбрами?.. Бля. — Я бы хотел, чтобы мне не было так плохо из-за такой ерунды, — он устало потёр глаза. — И я правда хочу домой. Хочу работать. Снимать. И ни о чём не думать. — Почему мне кажется, что в этом твоём желании снова с головой зарыться в работу кроется какая-то мощная романтическая подоплёка? Ген страдальчески застонал. — Ну какая романтическая подоплёка, Минами-чан… — Не минамичайничай мне тут почём зря, — фыркнула она, — рассказывай давай, что там у тебя успело приключиться. Ну, кто он такой, чтобы молчать, когда кто-то готов его выслушать? Ген принялся рассказывать. И про дурацкий челлендж от Рю (опуская подробности про условия сделки, иначе Минами бы им обоим яйца оторвала), и про прекрасную ночь с незнакомцем, и про то, каким мудацким хамлом этот незнакомец оказался, а потом оказалось, что не таким уж мудацким, а вполне себе очаровательным хамлом, даже — милым, о том, как это хамло спасало Гена от чаек, провожало его домой, помогало купить пиццу, как оно красиво смеялось и какая удивительная у него была улыбка, такая, что Гену натурально было тяжело дышать, и как с ним интересно болтать, и какие тёплые у него руки, и… — …и ты влюбился, да? В человека, которого знаешь неделю? Ген мученически вздохнул. — В своё оправдание, это была очень насыщенная неделя. И, нет, я не могу сказать, что прям влюбился — но он мне нравится, меня к нему тянет, я хотел бы… ну… может, небольшой курортный роман? Целоваться под луной, понимаешь, может, ещё пару раз заняться любовью, чтобы вспоминать об этих днях длинными зимними вечерами, иначе какой смысл вообще ехать в отпуск? Но… У Минами был такой слащаво-увлечённый тон, будто Ген пересказывал ей сюжет какой-то дешёвой дорамы. — Нооо? — Но он сказал, что я ему не нравлюсь, — проскулил Ген. — Очень язвительно сказал. Сомневаться не приходится. — Погоди, — она явно возмутилась, — но вы же уже переспали, а теперь он заявляет, что ты ему не нравишься? — Ну, ты же знаешь, далеко не для всех эти вещи вообще как-то связаны. Видимо… ну… — голос немного задрожал, и Ген нервно прочистил горло, — видимо, я сгодился, чтобы разок потрахаться, но связываться со мной плотнее ни один адекватный человек не согласился бы… — из груди снова вырвалось жалобное рыдание. Да что ж такое. Ну сколько можно. Минами вздохнула. — Ох, милый… мне очень жаль, что тебя это так ранило. Но я рада, что ты снова столько всего чувствуешь. — Я не хочу ничего этого чувствовать! — Ген, просто вспомни, какие потрясающие проекты ты создавал, когда только с Хьёгой познакомился, например. Или когда вы с Цукасой устроили тот фестиваль негласного соперничества… Чем больше в тебе варится сложных эмоций, тем эффективнее ты их сублимируешь в творчество. Ты же сам прекрасно знаешь, как это работает. Он надул губы. Минами была права, но легче от этого не становилось. — Но прямо сейчас я не могу ничего снимать, потому что вы сами мне это запрещаете. — Конечно, потому что тебе надо отдохнуть нормально и накопить эту самую энергию, которую потом будешь сублимировать, — усмехнулась ассистентка и тут же снова переключилась на более деловой тон. — Ладно, товарищ начальник, у меня ещё тут дел невпроворот. Деньги уже перевела на твою карту. Желаю тебе с удовольствием поплакать, и знай, что всё будет хорошо. Не то чтобы Ген хотел последовать её совету, но оно последовалось как-то само собой. Рыдать было странно-приятно, пугающе-освобождающе, один повод цеплялся за другой, из их порочной внебрачной связи рождался третий, так ещё, и ещё, и к полуночи Ген даже не помнил уже, что именно так основательно выбило его из колеи. Нужно было умыться, налепить под глаза патчи и лечь спать — чтобы утром собираться на свадьбу без проклятий и сожалений… Да, так, пожалуй, и надо сделать. Усилием воли Ген соскрёб себя с постели и направился в ванную комнату. Вдруг звонко пиликнул брошенный в одиночестве на кровати телефон. Зажав зубную щётку во рту, Ген побрёл обратно. То была смс с незнакомого номера. Странное дело, кому он успел дать свой- «ГЕН!!! Я ПРОШЛА ПРОБЫ И МНЕ ДАЛИ КОНТРАКТ В АГЕНТСТВЕ!!! Спасибо тебе, ты моя фея-крестная😽» Ох, точно. Он дал свой номер Лючии и попросил написать, когда всё устроится. Что ж, это была прекрасная новость. Приятно было почувствовать, что в этой жизни он сделал хотя бы что-то хорошее и правильное. Не сдерживая мягкой улыбки, он принялся нажимать на неудобные крошечные кнопки, по три раза на каждую в поисках нужной буквы. Пресвятой Тим Кук, да ниспошли Гену в лапки обратно его любимый айфончик… «Очень рад за тебя, малышка! Я обязательно скоро выберусь к тебе в Милан!» ••• С самого утра Сэнку начало подташнивать от тревоги. Поводов было много: как минимум, свадьба предполагала кучу гостей, с которыми нужно общаться, и большая часть из них — родственники, да и у Сэнку была там роль шафера, а это предполагало, что в какой-то момент ему придётся выйти на сцену и толкнуть речь… А, ну, и ещё он не знал, приедет ли Бьякуя, или, как всегда, будет слишком занят. Не то чтобы Сэнку особенно горел желанием увидеть отца, но его хотела видеть Рури, и уж лучше бы старику постараться для неё. Уж лучше бы ему постараться. Помимо всего прочего, где-то в черепной коробке свербило навязчивое напоминание, что на этом празднике жизни, среди остальных приятных и не очень гостей, будет ещё и один конкретный персонаж в фиолетовой рубашке, перед которым Сэнку отчего-то чувствовал неясную, неопознанную, не имеющую никакого рационального объяснения вину, и это вносило свою существенную лепту в его общее нервно-тревожное состояние. До зуда под кожей хотелось эту вину загладить, но он даже не понимал, что сделал не так. Да что там — Ген даже не демонстрировал своей обиды, когда они вчера расходились, он просто был чем-то расстроен, выглядел поникшим, не смотрел Сэнку в глаза и улыбался не лучисто, не мягко, даже не фальшиво — а натянуто и ломко, так, что становилось некомфортно. Нужно было с ним поговорить. Вернуть всё их взаимодействие во внезапно ставшее привычным и уютным русло из хлёстких фразочек и шуток. Как бы Сэнку ни хотелось это признавать, за столь малое время Ген умудрился внести в его жизнь удивительно много красок, и… ну… Он, конечно, всё ещё был ужасно раздражающим и бесячим, но… С ним было интересно. Но он точно не нравился Сэнку, понятно?! И Сэнку уж точно не хотел поцеловать его пухлые губы каждый раз, когда на них смотрел. И уж точно он не вспоминал, какой потрясающе нежной была на ощупь его кожа. И его сердце совершенно точно не трепыхалось в грудине раненой птицей каждый раз, когда Ген заливался своим серебристым заразным смехом. И- Бля, почему с каждым словом во рту становилось так горько? Преодолевая тошноту с несвойственным себе смирением, он собрал волосы в пучок, меланхолично повязал галстук и даже напялил поверх рубашки бежевый жилет — чтобы не спариться в пиджаке, но при этом не терять в презентабельности. Оглядывая себя в зеркало, Сэнку довольно хмыкнул. Выглядел он неплохо — в своё время одеваться его учил Ксено, и пока, на субъективный взгляд Сэнку, это было лучшим вложением его научного руководителя в жизнь своего подопечного. Свадьба проходила в Портовенере, и добираться дотуда было решено по морю — дядя Кокуё сумел арендовать целый паром, чтобы все местные гости прибыли разом, быстро и с удобством. Сэнку любил паромы, и мысль немного проветрить голову морским бризом, когда впереди предстоял целый день изматывающего взаимодействия и стоического держания хотя бы нейтрального — не говоря уже о дружелюбном — лица, вселяла надежду, что всё будет не так уж плохо. — Да выдохни ты уже, — острый толчок локтем в бок выбил Сэнку из водоворота мыслей. — Бьякуя не приехал. Можешь жить спокойно! — он обернулся. Кохаку тоже казалась немного нервной. На ней было красивое мятно-зелёное платье с вышитыми серебряными нитями узорами, которые сплетались в листья и цветы. Волосы она собрала в высокую причёску, подчёркивая длинную линию шеи, и, в целом, Кохаку выглядела неожиданно привлекательной. Какой-то даже нежной, что ли. Короче, не похожей на ту бойкую девчонку, с которой Сэнку в детстве лазал по крышам гаражей и лупой выжигал на заборах неприличные слова. Он присвистнул. — Воу, братан, ты похожа на девочку. — Пошёл на хер, — фыркнула Кохаку. — Я прекрасно выгляжу. — Так я не отрицаю, — Сэнку легонько пихнул её в плечо, и сестра, закатив глаза, устроилась на палубе рядом с ним, так же опираясь локтями в ограждение и задумчиво глядя в морскую гладь. Он скосил на неё глаза. — Волнуешься? Она кивнула. — Немножко. Очень рада за Рури, они чудесные с Хромом, она будет самой прекрасной невестой, но… — Но? — Не знаю, — Кохаку как-то грустно усмехнулась, качая головой. — Охота и себе какой-то романтики, что ли… Сэнку выгнул бровь. — Тебя буквально вчера звали на свидание, я сам видел. Сестра пожала плечами. Сэнку хмыкнул и снова повернулся лицом к морю. Уж что-что, а нежелание ходить на свидания он понимал прекрасно. Можно было не объяснять. Внезапно раздался ни с чем не сравнимый звук, как кого-то тошнит. Он оглянулся. На верхней палубе парома, где Сэнку всегда любил обитать, всё было нормально. Играла музыка, люди суетились, разговаривали, обсуждали свадьбу — и совершенно точно никто не блевал. Звук раздался снова. Может, это на нижней палубе кому-то плохо? Сэнку осторожно свесился вниз и увидел человека в фиолетовой рубашке и с двухцветной макушкой, который перегнулся через перила и… ну… Этот звук не оставлял простора воображению. — Ууу… — протянула Кохаку. — Кажется, у кого-то морская болезнь… Бедняга, — она порылась в маленькой блестящей сумочке и протянула Сэнку пару леденцов и какой-то пластырь. — На, вон, передай ему. — Почему я? — ворчливо возмутился Сэнку, но протянутое взял. Кохаку лишь многозначительно выгнула бровь. Он вздохнул и поплёлся на нижнюю палубу. Ген был не просто бледным, он казался мертвецки-зелёным. Такому и правда стоило посочувствовать. Сэнку прочистил горло, чтобы оповестить о своём присутствии, и аккуратно встал рядом с ним. Ген бросил на него сложный уставший взгляд. Сэнку протянул ему леденцы и пластырь. — Кто ж идёт в море, зная, что его укачивает? Тот закатил глаза и отвернулся. — Обычно меня укачивает не так сильно. И не то чтобы у меня был выбор. Сказали — все гости едут на пароме, вот я и поехал. Сэнку качнул рукой, предлагая всё-таки взять, что дают. — Держи. Это помогает при морской болезни. — Что это? — Леденцы с имбирём. И пластырь со скополамином — это такое вещество, которое снижает сверхчувствительность вестибулярного аппарата во внутреннем ухе. Хватает на три дня, так что на обратной дороге точно не укачает. Нужно на плечо приклеить, или на живот. Ген снова окинул его каким-то нечитаемым взглядом, вздохнул и улыбнулся самыми уголочками губ. — Спасибо, Сэнку-чан, — он взял конфетки, сразу закинув одну в рот, и совершенно беззастенчиво задрал свою рубашку. Ну, чтобы приклеить пластырь, очевидно. Вот только это маленькое совершенно не имеющее никакого сексуального подтекста действие вызвало у Сэнку очередной внеплановый приступ тахикардии. Кожа на его животе казалась такой нежной, мягкой-мягкой — и Сэнку, чёрт возьми, помнил, какая она шелковистая и приятная на ощупь, и это знание было сильнее него, честно говоря, — а открывшийся вид на узкие мышцы пресса, удивительно рельефные для такого хрупкого тельца, заставил рот пересохнуть. Да уж, Ген не врал про крепкий мышечный корсет. Почему-то это зрелище выпало у Сэнку из памяти — видимо, в тот вечер он как-то недооценил степень своего опьянения… Он тряхнул головой, усилием воли заставляя себя не пялиться, но Ген уже, слава всем морским течениям, опустил рубашку обратно, ловко заправляя её в брюки. Снова почувствовав возможность дышать, Сэнку пожал плечами. — Не за что. Считай, что я не хочу, чтобы ты засорял своими пищевыми отходами Мировой океан. — О, да, ведь мой несчастный полупереваренный завтрак точно навредит всей местной фауне. — Ну, завтрак может и не повредит, а вот уровень токсичности в твоём организме точно потравит пару тройку рыбных косяков, — фыркнул Сэнку, но тут же примирительно поджал губы. — Обещаю, скоро должно стать лучше. Имбирь отличное средство. Ген вздохнул. — Долго нам ещё плыть? — Минут двадцать. Но пока ты всё делаешь правильно. Когда накатывает морская болезнь, нужно стоять с подветренной стороны поближе к уровню моря, вот, как здесь. — Правда? — он удивлённо вскинул брови. — Я как-то неосознанно сюда вышел. Есть ещё какие-то советы? Сэнку задумчиво почесал ухо. — Думаю, самое важное — смотреть на что-то неподвижное вдалеке. Ну, типа, на линию горизонта или на какой-то объект на ней, например, вон на ту скалу, видишь? — Ген кивнул, сосредоточив взгляд на указанной точке. — Это помогает нашему мозгу «синхронизировать» то, что мы видим, и то, что мы ощущаем. От этого дисбаланса и возникает ощущение укачивания. Ну, и ещё нельзя читать и залипать в телефон — от этого укачивает сильнее. — Эх, а я как раз пытался дочитать книжку… — Ну, имей в виду, что это не очень хорошая идея, — хмыкнул Сэнку. Ген смотрел на скалу, опираясь руками в перила, и это было нормально, но почему-то ужасно хотелось заглянуть в его глаза. Становилось неловко. Сэнку немного помялся и, переборов себя, устроился рядом с ним, повторяя позу. Нужно было, наверное, что-то сказать, да? Но что? Сделать комплимент рубашке? Или спросить про погоду? Или как-то пошутить? Или- — Ты много знаешь об этой штуке, морской болезни, — но Ген снова его спас, умело продолжая диалог невесомым и мягким тоном, так, будто и не было никакой повисшей между ними неловкости. — Это как-то связано с тем, что ты океанолог? Сэнку усмехнулся. — Напрямую. На самом деле, в той или иной степени этим страдает примерно каждый третий человек. По студенчеству мы часто ходили в море для всяких исследований, и, ну, знаешь… всякое там бывало. — Как здорово! Звучит интересно… Что вы исследовали? Всяких красивых рыбов? — Ну, и рыбов в том числе, — пожал плечами Сэнку, испытывая совершенно нелепую радость, что диалог продолжался. — Я больше специализируюсь на физике океана, но в таких экспедициях всегда есть и химики, и минералоги, как Хром, например, и морские биологи… Ген улыбнулся, не отводя взгляда от своей неподвижной точки на линии горизонта, но даже этой маленькой улыбки хватило, чтобы у Сэнку на душе немного посветлело. — У тебя, должно быть, миллиард историй из таких экспедиций… Расскажешь парочку? — Ну… — он почесал затылок. — Однажды нашу маленькую шхуну перевернули косатки. — Да ладно?! — ахнул Ген. — Все остались живы? — Да, конечно, но немного замёрзли. Вообще, косатки почти никогда не нападают на людей, ты знал? Им не нравятся лодки, и они могут напасть именно на них, просто чтобы не плавали тут всякие, не создавали помехи водному движению, но люди их мало интересуют… Сэнку рассказывал про всякие дурацкие случаи из экспедиций, а Ген внимательно слушал. Удивительно, но он оказался крайне приятным собеседником, когда не пытался ёрничать и выёбываться — было очевидно, что ему интересно, он задавал вопросы и давал забавные, и, главное, уместные комментарии, и спустя минут пятнадцать их приятной болтовни Сэнку расслабился настолько, что у него создалось стойкое ощущение, будто они с Геном знакомы пару тысяч лет, не меньше. Это было приятно. Очень хотелось продлить это чувство хотя бы немного подольше. Кажется, у него начало получаться, верно? Как и говорила Кохаку, при желании, сегодня он всё сможет исправить? Что включало в себя это «всё», мозг отвечать отказался, но пока разговор шёл гладко, это было не важно. — А какая твоя любимая рыба? Сэнку моргнул, вырванный из размышлений внезапным вопросом. — Чего? Рыба? Ген хихикнул. — Ну, ты ведь изучаешь океан. Очевидно, у тебя должна быть какая-то любимая рыба. Дай, угадаю… — он мельком и искоса бросил на Сэнку хитрый лукавый взгляд, опалив его невероятной синевой своих глаз, и снова отвернулся. — Может быть, электрический угорь? — Почему? — Ну, потому что он электрический! Ну, знаешь… физика! — Ген сделал какой-то странный зигзагообразный жест рукой и рассмеялся. — Они могут знатно шибануть током, и такие злобные, уууу, прям как ты! — он снова мерзко захихикал. Сэнку фыркнул. В словах этого двухцветного придурка и правда была доля правды — ему действительно нравились всякие электрические существа, потому что… ну… прикольно же! Дикая природа удивительна. Сэнку бы и сам хотел такую суперспобоность. Ну, а что, удобно: чуток покумекать, и можно придумать, как от пальца телефон заряжать, например… Он улыбнулся, снова встретившись на секунду с лукавым океановым взглядом. — Отчасти ты прав. Но мои любимые рыбы — это гигантские скаты. Их ещё морскими дьяволами называют. Глаза Гена буквально загорелись. — Ооо, понимаю! Скаты клёвые! Они похожи на птиц… Или на огромные морские одеялки! — Одеялки? — Ну, ты видел их крылья? В них так и хочется закутаться! — он рассмеялся, распахнув руки и махая ими, как огромный кусок идиота. Впрочем, почему как? Сэнку усмехнулся, скептично выгнув бровь. Ген закатил глаза на его скепсис. — Кстати, ты знал, что скаты — единственные рыбы, которые прошли зеркальный тест? Он моргнул. — Серьёзно? — Да! Вообще, считается, что гигантские скаты — самые умные рыбы в мире. У них чрезвычайно большой мозг в пропорциях с телом, самый большой из всех… Я думал, ты их из-за этого выбрал! — Ген снова хихикнул. — А ещё у скатов довольно сложная социальная организация, и они очень любопытные. Буквально пару лет назад ихтиологи проводили исследование, и выяснили, что эти чуваки узнают себя в зеркале! Это признак не просто наличия интеллекта, а самосознания. Просто представь! Даже собаки на это не способны! Удивительно, правда? — он вновь повернулся к Сэнку, и тот почти задохнулся от сияния его глаз. Казалось, Ген просто светился изнутри… — Удивительно, — согласно выдохнул Сэнку, но, возможно, имея в виду совсем не скатов. Ген вернул взгляд на горизонт, и Сэнку тряхнул головой, пытаясь смахнуть наваждение. Чёрт, как там люди обычно дышат, и какого хрена он внезапно разучился?! Он прочистил горло. — Я правда не знал. Интересный факт. — Угу. Сэнку почесал ухо. — Ну, а у тебя какая любимая рыба? Ген задумчиво поджал губы. — Ой, ну, я даже не знаю… — Ха! Дай, угадаю. Поди, какая-нибудь рыба-клоун? — ехидно протянул Сэнку в надежде вывести его обратно в безопасную зону подколов и взаимных шутливых оскорблений, потому что здесь, в новой зоне интересных разговоров, со всей очевидностью становилось не безопасно. — Очень смешно, Сэнку-чан, — но Ген лишь закатил глаза. — Но, нет, я не большой любитель «В поисках Немо», да и вообще… Попробуй ещё разок. Он усмехнулся и взглянул на Гена оценивающе. Если так подумать, всерьёз подумать, то… какая рыбёха могла бы ему понравиться? Какую бы он посчитал достаточно интересной и симпатичной, чтобы наречь своей любимой?.. Сэнку хмыкнул. — Думаю, это рыбка кои. Такая, чёрно-белая и с большим красивым плавником. Ген моргнул, склонив голову вбок. Ещё раз моргнул. Потом усмехнулся — тепло-тепло, так, что у Сэнку приятно засвербило в солнечном сплетении, — и покачал головой. — Интересный выбор, Сэнку-чан. Карпы кои очень милые… И очень азиатские, хе-хе. А у меня есть азиатские корни… Очевидно, на что ты опирался в своих выводах. И, погляди-ка на себя, учишься на лету! Уже перешёл от шутливых ассоциаций к ассоциациям, основанных на внешности! Молодец! Ещё чуть-чуть, и научишься копать поглубже, и рассуждать не о том, как тебе кажется, на кого человек похож, а о том, что человек бы выбрал… — Ой, блядь, просто скажи, какая твоя любимая рыба, и всё! — Но я правда не знаю, какую выбрать! — он всплеснул руками. — У меня так много вариантов! Я люблю кошачьих акул, потому что они такие забавные, и ты видел их глаза? Они же правда кошачьи, это так мило! И они смотрят на тебя, будто осуждают, а ещё безобидные и умные… Или, например, крылатка. Что это за удивительное существо, как природа её вообще придумала? Она такая красивая… и такая опасная! Уф, каждый этот её полосатый лепесток ядовитый, а так охота потрогать… Но ладно крылатка, а что насчёт магнапинны? Это что ещё за херня такая?! Я бы выбрал её в любимицы, но это кальмар, а не рыба… Но не важно! Огромная, неуловимая, жуткая хтонь, которую никто не может изучить, и про которую люди понятия не имели тысячи лет! А сколько там ещё таких тварей, в морских глубинах? Чёрт возьми, да мы ведь понятия не имеем, как устроен наш собственный родной океан, кто там скрывается, в этих бездонных водах, а зачем-то рвёмся в космос… Сэнку слушал его, затаив дыхание. Какого чёрта этот… парень, которого Сэнку искренне считал недалёким, так много знал о грёбаных рыбах? И, что? Он тоже считает, что логичнее сначала до конца изучить родную планету, а потом уже соваться на другие? Блядь, да как так… Почему… откуда… это же Сэнку тут океанолог! Какого чёрта! — Откуда ты столько всего знаешь про рыб? Ген озадаченно склонил голову. — Ну… я читал? И смотрел документалки? А что? — Но зачем тебе это? — В каком смысле — зачем? Любопытно! Сэнку фыркнул. — Любопытно? — Боги, Сэнку-чан, ну что за вопросы? Ты же учёный, ты наверняка знаешь, что это за чувство такое, когда тебе любопытно! Ну, Сэнку-то знал, но при чём тут Ген? Он вообще не вписывался в его представления о любопытных людях! Он… он был раздражающим, поверхностным, болтал про кроссовки «Баленсиага» и пел по утрам! А, ну ещё он носил гавайские рубашки, но, как оказалось, это случалось только в отпуске. Ладно, с этим Сэнку ещё мог как-то смириться. Но то, что Ген внезапно знал что-то о морских обитателях… и не потому, что ему это было надо, а просто потому что ему было любопытно… Это… это… Блядь. Это нужно было как-то осознать. — Знаю, — кивнул Сэнку. — Но… Но Ген продолжал рассуждать. — Ты не представляешь, как мне грустно осознавать, что я не знаю бесконечно многого… Как много тайн мироустройства мне никогда не предстоит открыть. Как устроен океан, есть ли жизнь на других планетах, если пространство-время — это одна материя, сможем ли мы когда-нибудь перемещаться во времени так же, как в пространстве? Откуда на самом деле берётся болезнь Альцгеймера? Есть ли что-то после смерти? Чёрт, Сэнку-чан, ты себе не представляешь, как сильно я хотел бы знать всё на свете, разбираться во всём на свете, но моего скудного интеллекта не хватает даже на то, чтобы представить масштабы того, чего я ещё не знаю. Это несправедливо. Мне остается только слушать умных людей, которые, в отличие от меня, разбираются хоть в чём-то, чтобы понять из их объяснений крошечное хоть что-то, и осознавать свою бесконечную маленькость и ничтожность… И бессмысленность собственного бытия, — изящные брови тоскливо нахмурились, океановый взгляд становился всё задумчивее и печальнее с каждым произнесённым им словом, а Сэнку снова забывал дышать. Вот эта сторона Гена была крайне неожиданным открытием. Вот такой Ген взрывал фейерверки в его желудке, иначе это чувство было не объяснить. Вот такой Ген казался каким-то… непомерным, нереальным, невозможным, и Сэнку… Сэнку… — О, боги, наконец-то мы причалили! — воскликнул Ген, и Сэнку с трудом осознал, что они и правда пришвартовались на пристани Портовенере. Даже как-то обидно стало, что дорога так быстро закончилась… Но Ген уже хлопнул в ладоши, бросил Сэнку вежливую улыбку и прощебетал. — Спасибо за помощь, Сэнку-чан, и классно поболтали. Ну, пойду найду Рю и вернусь, наконец, на сушу! Боги, кажется, я разучился ходить… Он убежал, а Сэнку всё так же отупело смотрел за горизонт. Что это, нахрен, было? И почему его сердце вот-вот было готово просто выскочить из будто сжатой стальными цепями груди? ••• — Где ты был? — Рю захлопнул ноутбук и с завидным удовольствием потянулся на сидении. Ген хмыкнул. — На палубе. Меня мутило. Опять. Мутило его, кстати, до сих пор, пусть тошнота и прошла. Просто выносить столь прицельное, столь удивительно тёплое внимание одного конкретного океанолога, который зачем-то снова внезапно пришёл ему на помощь, было слишком… Слишком. Рюсуй, кажется, тоже не впечатлился. — Да? Выглядишь довольно свежим. Ну, что поделать, если основная буря проходила у Гена под рёбрами? Его сердце штормило тоской, пуская по венам жалобный скулёж от того, как сильно хотелось, чтобы все эти лучистые улыбки и забавные рассказанные хрипловатым секси-голосом истории посылались именно ему, а не просто потому что он снова оказался в роли непутёвой девицы в беде… — Меня угостили специальными леденцами, — просто отмахнулся Ген и направился к выходу на причал. — Ты закончил всю работу на сегодня? Нанами расплылся в довольной ухмылке. — И даже на завтра! Я герой, — он мягко приобнял Гена за плечо, — и я полностью в твоём распоряжении до конца вечера. — Наконец-то, — мурлыкнул Ген. — За эту неделю я каким-то образом успел по тебе соскучиться. — Не поверишь, но я тоже, — Рю улыбнулся, его глаза цвета жидкого золота засияли далёкими солнцами, и Ген засмеялся, подхватив его под руку. Вообще, с самого утра настроение у Гена было каким-то меланхоличным. Ну, очередной приступ экзистенциального кризиса под соусом разбитого, кое-как склеенного и снова разбитого сердца, и всё такое. Обычный вторник. Ещё и Ишигами этот со своими улыбками. Бесит. Но стоило шагнуть на приветливую землю Портовенере, как всё начало стремительно меняться. Уже спустя минуту, как паром причалил, их закружил настоящий свадебный водоворот. Казалось, праздник начался сразу на пристани. Впрочем, так оно и было. Там, на пароме, все гости были тихими и будто сами по себе, но стоило снова спуститься на землю, как зажурчала итальянская речь, зазвенел громкий смех и заиграла музыка. Кохаку-чан была прекрасна в своём платье, и Ген поспешил ей об этом сообщить. Он ожидал, что Рю снова начнёт перед ней расшаркиваться, но тот лишь галантно поклонился, выдал ей искреннее «миледи, вы сегодня просто обворожительны!» и вновь повернулся к Гену, будто эта девушка и не привлекала всё его внимание предыдущие пару суток. Ген удивлённо выгнул бровь. — И что это было? — О чём ты? — Рюсуй скосил на него взгляд. — Ты с ней даже не пофлиртовал! Всё? Прошла любовь, завяли помидоры? Нанами лишь загадочно улыбнулся, элегантно открыв перед Геном дверь в большой праздничный зал одним слитным движением. — Помидоры ещё даже не зацвели, мой дорогой друг. Когда сеешь семена, нужно дать им время, чтобы взойти… — О, боги, я явно что-то вчера пропустил, верно? — Как, очевидно, и я, но это к лучшему, нам с тобой полезно сепарироваться друг от друга… Ген закатил глаза, они вошли в зал, и… — Benvenuto al matrimonio! — Che bei giovani, facciamo conoscenza! — Sono Marcy, zia della sposa, vieni, beviamo! Cameriere, serve champagne! В ту же секунду Гену руки всучили бокал игристого, схватили в объятия и расцеловали в обе щёки. И ещё. И ещё. Ген аж оторопел от такого напора и феноменального нарушения всех его порогов тактильности, но оклематься ему не дали и затащили в новый вихрь из объятий, поцелуев, шампанского и поздравлений. Веселье оказалось заразным, Ген вдыхал его полной грудью, его коварные миазмы расползались по истосковавшемуся организму Асагири с невиданной силой, и он сам не заметил, как стал обнимать всех этих экспрессивных итальянцев в ответ и целовать их во все щёки, а потом и в губы, потому что, очевидно, это совершенно никого не смущало, хохотал и снова хлестал шампанское, потому что оно лилось рекой, и Ген мог себе это позволить. Как оказалось, первым, кто их встретил, был Кокуё — отец Рури и Кохаку. Ген с Рюсуем наперебой засыпали его комплиментами по поводу дочерей, тот краснел, улыбался счастливо-счастливо, так, что на душе теплело, и снова предлагал выпить. Нет, ну Ген точно сопьётся в этой вашей Италии, тут и думать было нечего. Впрочем, прямо сейчас его это даже не напрягало. Ну, сопьётся и сопьётся, чего бухтеть-то? Вернётся домой, Минами запихнёт его в рехаб, и всего делов. Удивительно, но на этом празднике жизни Ген даже не чувствовал себя лишним. Наоборот, таким уместным он не ощущал себя, пожалуй, ещё ни на одной свадьбе, на которой ему доводилось побывать. То и дело он ловил на себе далёкий острый взгляд кроваво-красных глаз, но у него даже получалось тщательно его игнорировать без вреда для своего ментального здоровья. Особенно в этом помогал Рю. Нет, правда. Он удивительно точно исполнял своё обещание всецело посвятить этот вечер Гену — и их дружбе. И Ген честно был за это благодарен, иначе он совершенно не представлял, как справлялся бы с собственной непутёвой влюблённостью в случайного парня, которого он встретил в баре, и который был совершенно в нём не заинтересован. Началась церемония. Хром очаровательно краснел у алтаря, милая девочка в круглых очках по имени Суйка — внучка того самого старика Касеки — разбрасывала лепестки цветовов по ковровой дорожке, заиграла музыка, и Рури… Рури была безупречна. Не то чтобы Ген никогда не видел красивых невест — в его портфолио было целых три съёмки для великой Веры Вонг, — просто… пожалуй, он ещё никогда не видел невест таких счастливых. И длинные подкрученные локоны цвета пшеницы, собранные в простой полупучок, и нежный блеск тяжёлого атласа её платья, и жемчужный оттенок фаты, и элегантные каллы в её руках — всё это только оттеняло невероятную притягательность счастливой улыбки и какого-то сияния истиной любви в глазах, иначе этот лучистый взгляд Ген бы назвать не смог. Пока молодожёны говорили свои клятвы, Рюсуй опускал тупейшие шутки прямо ему на ухо, просто чтобы Ген не расплакался. Ген его обожал. Церемония было трогательной и, к большому счастью голодного Гена, чей завтрак оказался в море из-за тошноты, — незатянутой, и за это ребятам можно было выдать отдельный респект, вымпел, знамя и грамоту «Свадьба года». Банкет проходил в чудесном укрытом в тени цветущих деревьев дворике, где был фуршет, танцпол, небольшая сцена и… Большой ледяной гусь в фонтане из шампанского. Гусь. Изо льда. В фонтане. Из шампанского. Ген резко повернулся к Рюсую. — Рю, я хочу, чтобы ты украл мне этого гуся. Нанами посмотрел на него, как на душевнобольного. — Может, я его просто тебе куплю? — Нет! Я хочу краденого! — Ген, мы на свадьбе! — Ну и что? — он невинно похлопал ресницами, пытаясь состроить взгляд кота из «Шрека». — Ещё часок, и никто даже не заметит! Ну, давай же, Рю… Только представь, как скучно мы живём! В нас пропал дух авантюризма! Мы перестали лазать в окна к любимым женщинам и воровать лучшим друзьям ледяных гусей, пропитанных шампанским… Рюсуй хохотнул и закатил глаза. — И как ты себе представляешь воровство гуся? — Нам нужен план! — Мальчики! — внезапно раздался голос Рури за спиной. — Вы нашли свои места? Пойдёмте, покажу вам ваш столик! — О, Рури-чан, ты так прекрасна, и так добра!.. Заняв места за столиком, где не было ровным счётом ни одного знакомого лица (что было к лучшему, по мнению Гена), они приступили к разработке плана. Во-первых, было решено дождаться повышения общего хмельного градуса всех присутствующих. На это нужен был, по приблизительным расчётам, как минимум, час. Во-вторых, для подобного вызывающего ограбления совершенно необходимо было отвлечь внимание: так, Рюсуй настаивал, чтобы Ген вышел на сцену с тостом и заболтал всех гостей, пока сам он подкрадётся к гусю и стащит его из фонтана. — Но это твой вызов, Рю-чан, не мой! — Но это тебе нужен чёртов гусь! — парировал тот. — Так что ты соучастник! — Ладно, — кивнул Ген с расчётливым блеском в глазах, — я тебе помогу, но тогда ты зачтёшь мне сегодняшние лобзания со всеми итальянскими тётушками и дядюшками за пункт с десятью поцелуями за ночь! Рюсуй возмущённо ахнул. — Но это были не сексуальные поцелуи! Не считается! — А вот этого момента в правилах не было, а что не запрещено, то разрешено! — Ах ты маленький засранец, — Рю прищурился на него с негодующим видом. — Ну, ладно. По рукам. Осталось только дождаться нужного момента. Они с Рю развлекались, как могли. Много и вкусно ели. Сыграли в шашки на клетчатой скатерти виноградинками двух цветов. Потанцевали. Поучаствовали в конкурсе караоке. Рюсуй успел пофлиртовать с парой барышень, пока Ген помогал стайке маленьких девчонок во главе с Суйкой сплести из цветов по красивому венку. Тосты шли одни за одним, шампанское лилось рекой, аплодисменты не затихали, как и весёлый смех — это был действительно прекрасный вечер. Просто чудесный. Примерно через час Рю указал взглядом на сцену. — Ну, что, операция «Гусь Хрустальный» объявляется открытой? ••• — Ты пялишься, — Кохаку толкнула его в плечо, и Сэнку сглотнул, возвращаясь к реальности. — Он говорил тост. На сцене, — невозмутимо подчеркнул он. — Мгм, — многозначительно протянула сестра, и Сэнку вздохнул. Весь вечер он изо всех сил старался встретиться взглядом с как можно меньшим количеством людей, но сейчас все смотрели на сцену. Там стоял элегантный парень в фиолетовой рубашке, в котором Сэнку отчаянно не мог узнать того раздражающего попугайчатого невротика из бара. Ген был… блядь. Он был привлекательным. Более того, он был пленительным. Чудесным. Каким-то совершенно неземным. Если бы он спросил сейчас, считает ли Сэнку его привлекательным, пожалуй, Сэнку даже не стал бы пытаться уйти от ответа, потому что ответ был бы слишком очевиден. Тётя Марси перехватила его взгляд и любезно улыбнулась, и Сэнку улыбнулся ей в ответ, подняв бокал красного вина. Он вдруг вспомнил, как они с Геном были пьяны таким же вином, там, на берегу, и что-то внутри болезненно-сладко стянуло. Тот вечер на пристани был таким сумбурным, но таким приятным, таким красочным, что точно осел в его памяти ярким пятном из тепла и веселья… Это так странно, то, что их взаимоотношения с Геном были настолько нелинейными. Шаг вперёд, два назад, потоптались на месте. Незнакомый ему танец, ритм которого всё никак не удавалось уловить, и Сэнку это ужасно бесило. Просто. Пиздецки. Раздражало. Чей-то настойчивый взгляд упорно сверлил его в висок. Он раздражённо повернулся к Кохаку. — Что? — фыркнул он, скрестив руки на груди в защитном жесте. — Что у тебя с Геном? — тихо прошипела она. — О чём вы так долго болтали на палубе? Сэнку просто пожал плечами. — Ничего. Обсуждали рыб. И он всё ещё меня раздражает, — в уголках её губ стремительно формировался протест, и Сэнку закатил глаза. — Он раздражает. Он повторил настойчиво и чётко в жалкой попытке убедить эту ведьму просто оставить эту тему, но вместо этого, она, кажется, прочла в его интонации что-то не то, потому что её глаза вмиг стали подозрительно мягкими. — О, Сэнку, мой милый братишка… — она растянулась в лукавой усмешке, и вот это Сэнку уже совсем не понравилось. — Что? — он смерил её испепеляющим взглядом, но, увы, Кохаку была не из тех, кого можно легко запугать, каким бы суровым ни было твоё лицо. — О, ничего, — нараспев протянула она. — Просто в который раз убеждаюсь, что вы, мужчины, такие глупые. — Ой, отъебись. Со сцены раздался какой-то неясный шум, глупое хихиканье, музыка, и Сэнку снова повернулся туда. Оказалось, Ген устроил там какую-то хрень. Нашёлся, блядь, тамада ньюй-йоркский. Они тут, вообще-то, в другом культурном городе. Ген пригласил к себе на сцену каких-то девчонок, школьных подружек Рури, и устроил внезапную викторину на лучшее знание невесты. И это ещё ладно. Куда ни шло. Но Сэнку ужасно бесило, как сильно Ген в процессе прихорашивался. Он был чертовски доволен собой и вёл себя как грёбаный павлин. Девчонки хихикали и строили ему глазки, тот строил глазки им в ответ, улыбался совершенно вызывающе и абсолютно не обращал на Сэнку внимания. Весь этот грёбаный вечер. — Ты не лучше, — пугающе точно прочитала его мысли Кохаку. Грёбаная ведьма. Сэнку точно однажды сдаст её на опыты в биолабораторию. Он устало закатил глаза, крайне старательно делая вид, что понятия не имел, на что она намекала. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. — Ты такой же, как эти девочки, которые на него пялятся, но боятся подойти. А ещё, ну, знаешь, как вариант, ты всегда мог бы просто пригласить его на танец. К слову. На свадьбах так делают, — она взмахнула рукой, будто просто опускала безобидную ремарку. — Конечно, понимаю, что для редких сортов разумной капусты такой вид досуга не самый привычный, но у нас, у людей… — Я не пялюсь, — рявкнул он, в прямом эфире ощущая, как уши заливает жаром. — Окей, ладно. Ты наблюдаешь. Довольно одержимо, могу я заметить, — он буквально слышал злобную ухмылку на её лице. — Ты ведёшь себя нелепо. Так очевидно, что Ген тебе нравится. — Заткнись, — выдавил Сэнку, позволяя раздражению во всю проявиться на своём неуместно-хмуром для праздника лице. — Он мне не нравится. Раздалась вспышка. Сэнку злобно на неё зыркнул. Кохаку расхохоталась. — Отличный кадр! — она повернула телефон к Сэнку, и на экране во все пиксели была его пылающая румянцем недовольная рожа. — Картина маслом «Он мне не нравится»! Ксено будет в восторге. Открыть чат. Отправить. — Как же ты меня бесишь! — Больше, чем он, или меньше? — хохотнула ведьма и тут же взмахнула рукой, глядя куда-то за спину Сэнку. — О, а вот и Ген! Ну, как тебе вечер? — Боги, Кохаку-чан, это прямо как в «Мамма-мие», только лучше! — от этого голоса всё внутри будто обмерло. Похолодало. Тут же кинулось в жар и снова покрылось морозной корочкой. Ген приземлился на пустой стул рядом с Сэнку — хмельной и румяный, весь будто сияющий изнутри. — Я уже передал Хрому сто тысяч бесконечных «спасибо» за приглашение, но скажу ещё раз и тебе! У вас чудесная семья, все такие добрые и милые… Кохаку хохотнула, бросив на Сэнку косой взгляд. — Так уж и все? Ген сразу понял её нелестный намёк. — Ну, просто Сэнку-чан, как всегда, душа компании, ничего нового! — его тон был дразнящим, но таким лёгким, как будто он искренне старался не задеть Сэнку, несмотря на смысл его слов. — О, ты ещё не видел, как я танцую, — фыркнул Сэнку невозмутимо и — неожиданно, но это было хорошо. Он мысленно похлопал себя по плечу. Не слишком злобно и не глупо, совершенно нормальный ответ с идеальным количеством сарказма. Так держать, Ишигами. Продолжай в том же духе. Серебристый смех прошёлся жаром по его позвоночнику, тихий, близкий к уху, почти интимный, но Сэнку не рискнул повернуться к нему лицом. — Уверен, в танцах ты будешь тем ещё зрелищем. Танцы — это ведь всего лишь один шажок от драки, понимаешь? — казалось, голос Гена переходил за тонкую грань кокетства, и Сэнку не совсем понимал, происходило ли это исключительно в его воспалённом сознании, или Ген произносил это всерьёз. — А дерёшься ты довольно экспрессивно. Впрочем, даже если Ген сейчас кокетничал, скорее всего, он просто пьян и ведёт себя так со всеми, потому что он просто такой, флиртующий обаятельный засранец, который любит покрасоваться. Бесит. — Думаешь, я хорошо дерусь? — наконец, Сэнку набрался смелости на него посмотреть, но вместо глубоких синих глаз обнаружил, что Ген запрокинул голову к небу, прикрыв глаза с мягкой улыбкой. Он выглядел удивительно умиротворённым, несмотря на весь окружающий шум и галдёж свадьбы, и, чёрт… В контурном свете вечерних огней тонкая линия его профиля казалась натурально произведением искусства. Прямой и чуть вздёрнутый на конце нос, острый, как лезвие, угол челюсти, пухлые губы, которые казались одновременно мягкими и упругими… Как будто сама Вселенная вылепила Гена с одной единственной целью, чтобы он был искушением раздражающим фактором лично для Сэнку. — Я сказал «экспрессивно», а не «хорошо», — ухмыльнулся упомянутый раздражающий фактор, приоткрыв один искрящийся лукавством глаз, и что-то внутри Сэнку вспыхнуло. — Ты что, нарываешься, придурок? Конфликту не дала разгореться Кохаку, про чьё весомое присутствие Сэнку уже успел забыть. — Так, блядь, я понимаю, что свадьба без драки — деньги на ветер, но имейте совесть! — Ну что ты, что ты, Кохаку-чан, — захихикал Ген. — Я исчерпал свой годовой лимит драк, с меня хватит! Где-то на фоне началась суета, кто-то возмущался по поводу пропажи ледяного гуся, уровень общего шума поднялся ещё выше, но Сэнку всё слышал будто в тумане. Стук собственного сердца заглушал всё остальное. Отчего-то ладошки стали влажными, а главной потребностью прямо сейчас было просто бесконечно разглядывать то, как красиво серебристый лунный свет отражался в океанах пронзительных глаз… Блядь, да что опять за чушь в голову лезет? Кажется, у Сэнку какие-то проблемы. Осознание наличие проблемы никак не приблизило его к пониманию решения. Заиграла медленная музыка. Едва успокоившиеся было люди вновь засуетились, заулыбались, парочки повыползали на танцпол, и Ген снова прикрыл глаза, взмахивая изящной ступнёй в дорогущей туфле в такт музыке. Кохаку опять пихнула Сэнку в плечо, похабно поиграв бровями и указывая взглядом на Гена. — Чего тебе? — шикнул он. Одними губами, совсем без голоса, сестра произнесла «Пригласи его» и снова поиграла бровями. Сэнку выдохнул. Он не был хорош в танцах, но… Прикоснуться к Гену, на законных основаниях сжать его руку, снова ощутить хрупкость его талии и манящий жар кожи… Может быть, всё-таки… — Ген, дорогой, вот ты где, — внезапно совсем рядом буквально из нихуя материализовался Рюсуй, глядя исключительно на Гена и протягивая ему руку с мягкой улыбкой. — Пойдём, потанцуем? ••• — …мне пришлось подкупить повара, чтобы запихнуть твоего гуся в холодильник на кухне, но я понятия не имею, как мы потащим его домой, — Рюсуй утёр смешливую слезу, качая головой. — Но дело сработано чисто! Как здорово, что ты отвлёк этих девчонок за соседним столиком! У Гена уже болели щёки от смеха. — Я просто увидел, что они готовы были стянуть с тебя штаны, как только ты оказался рядом, и я был бы даже не против, но на кону стоял гусь! Рю снова расхохотался. — Что ж, ради тебя я совершил ограбление века… Помни мою доброту, ты получил гуся, а я лишился вот этого отчаянного свадебного секса с одинокой подружкой невесты под знаменем «однажды я тоже буду счастливой»! — Ой, тоже мне, максимум, чего ты лишился — это задорно пососаться, — фыркнул Ген. — Ты обещал провести вечер со мной, без всяких там чужеродных сексов! — Но я украл для тебя гуся! — Рюсуй театрально ахнул. — Вот так ты мне отплатишь за мой героизм?! Он скептично выгнул бровь. — У нас были совсем иные условия контракта! Кажется, я начинаю понимать, как ты умудрился сколотить такое состояние, грёбаный ты махинатор… Как и всегда, будучи зажатым в угол, Рю поспешил перевести тему. — Кстати, о поцелуях. Помнишь Генри? На его свадьбе я познакомился с одной дамой, кажется, она была из Норвегии… или из Швеции? Нет, из Норвегии. Так вот, она просто потрясающе целовалась. Ну, знаешь, прям с чувством, с толком, с расстановкой, а потом она сказала, что научилась целоваться у козы… — Рюсуй сморщил лицо, и Ген снова рассмеялся до слёз. — Боги, коза, хаха! Ну, хорошо, что не козёл… — Бля, я раньше не понимал, как люди учатся целоваться на помидорах, потому что помидоры, очевидно, нужно кусать, но, господа, продолжайте, продолжайте уничтожать помидоры, главное, не трогайте козлов! — Ну, а что плохого в том, что помидоры нужно кусать? — лукаво улыбнулся Ген. — Между прочим, укусы довольно сексуальны, ты не находишь? Нанами фыркнул. — О, правда? Посмотрим, как ты запоёшь, когда в твою аппетитную задницу зубами вцепится какая-нибудь собака… — Не такие укусы! — Ген усмехнулся. — Я имел в виду любовные укусы, нежные, в пылу страсти… Хотя, знаешь, был у меня один паренёк по студенчеству, учился у нас по обмену, кажется, его звали Олег. Олег? Да, Олег. Мда, не такое уж сексуальное имя, но это не суть. У него была такая фишка, он всё время кусался и щипался. Это было отвратительно. К разговору об оральной фиксации. Рюсуй посмотрел на него каким-то сложным взглядом. — Значит, по-твоему, в целом, укусы сексуальны, но конкретно его — нет? — медленно перевёл он с асагириевского на человеческий, и Ген торжествующе кивнул. — Бинго! Хотя, возможно, вся проблема была в том, что он вечно ужасно торопился, этот Олег. — Ну, у тебя они все такие, — хмыкнул Рюсуй. Ген нахмурился. — Кто — все? Что ты имеешь в виду? Наступила длинная минута молчания, в течение которой Рюсуй со всей очевидностью пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы никого не обидеть. Но Ген обижаться не собирался. Он медленно кружился в танце со своим близким другом и верным напарником по дурацким приключениям, наслаждаясь его теплом и общим весельем вечера, и точно понимал, что Рю не имел в виду ничего плохого. Просто что-то такое, о чём не привык говорить конкретно с ним. — Насколько я помню тебя в студенчестве, хотя мы тогда не сильно близко общались, — осторожно начал Рюсуй, — когда ты уходил с кем-то с вечеринок, обычно возвращался в общагу ещё до утра. Иногда даже до того, как вечеринка заканчивалась, — хмыкнул он. — Укё утверждал, что ты оставался у кого-то на ночь всего два раза. Ну, это если не считать тех раз, когда ты отсутствовал по три дня, а потом залезал в окно… Ген тихонько усмехнулся и закатил глаза. — Я был студентом-искусствоведом, мой дорогой друг, чего ещё вы с Укё от меня ожидали? — напел он с нежной улыбкой. — Я просто хотел внести в свою жизнь немного веселья. Это была хорошая часть моей истории. Я не против её вспоминать. Куда лучше, чем последние пять лет моей жизни, а? Рюсуй смотрел на него в приятном полумраке вечерних свадебных огней, и его тёплые глаза обволакивали Гена растопленным солнцем, жидким золотом, гречишным мёдом… И Ген смотрел на него в ответ, отстранённо разглядывая каждый всполох света в его зрачках. Всё-таки, Рю был чертовски привлекательным мужчиной… — Как бы то ни было, я бы предпочёл не целоваться с козами, — внезапно крайне серьёзно заявил Нанами, прерывая это странное чувство, что повисло между ними в танце. Ген снова фыркнул, закатив глаза, и Рю расплылся в торжествующей ухмылке, так, будто главной его целью было просто развеселить Гена. — Я записал себе в заметки «никогда не целоваться с норвежцами», это очень важное уточнение, спасибо, Рю! — Но я не против, когда в поцелуях много языка, — невозмутимо продолжил Рю, и сердце Гена внезапно замерло. — Оу? — Конечно, если использовать его правильно, а не просто вертеть. Облизывать кого-то может быть весело, — через секунду он добавил. — И кусать. — Вот видишь! Я же говорил, что это сексуально! — Ой, заткнись, — Рюсуй фыркнул и тут же рассмеялся. Ген хихикнул, качая головой. — Я физически на это не способен, ты же знаешь. — Я знаю, — кивнул Рюсуй, улыбаясь так тепло, так нежно, что Гену стало почти что больно. Тихая музыка медленного танца переплеталась с обаятельным журчанием итальянкой речи, что раздавалась тут и там. Прохладный ветерок успокаивал пылающие то ли от активного вечера, то ли от внезапного жара щёки. Гирлянды из больших лампочек превращали пространство дворика в нечто уютное, отдельное от внешного мира, подсвечивая их с Рю маленький близкий пузырёк, делая этот момент куда мягче, чем он был бы при дневном свете. Сердце заливало теплом, ощущением благодарности и чем-то ещё, что назвать было очень сложно. Сама любовь будто витала в воздухе, превращая его до наивности романтичное нутро в сиреневую лужу из вдохновения и желания дарить нежность. Вечер был идеальным, но было во всём этом что-то неуловимо не так. Возможно, глубоко внутри он хотел бы танцевать сейчас не с другом, возможно, то давали о себе знать осколки вчерашней обиды вперемешку с разочарованием в себе, но это тоже было не важно. Куда важнее — то, как тепло Рю на него смотрел, каким хмельным было шампанское в его крови, и как хотелось просто наслаждаться жизнью. Гену потребовалась вся его сила воли, чтобы оторвать от Рюсуя взгляд, отдышаться и снова поднять глаза, пока он не сказал чего-то лишнего или не сделал какую-то очередную невообразимую глупость, о которой будет сожалеть. Он вспомнил, о чём они говорили, и поспешил просто продолжить беседу. — Поцелуи — это, конечно, очень индивидуальная история. У меня были партнёры, которые вообще не хотели, чтобы их целовали… вот, тот же Хьёга, например. Знаешь, это было немного грустно, я люблю целоваться. — Хьёга придурок. Ген усмехнулся. — Знаешь, если честно, ты не вполне к нему справедлив. — Конечно, я к нему несправедлив, потому что я ещё сильно преуменьшаю! — фыркнул Рю, и тут же переключился обратно. — Так чем тебе нравится целоваться? — О, ну… поцелуй может означать так много всего. А иногда вообще ничего. Разве это не увлекательно? — размышлял Ген, мечтательно вздохнув. — Например, он может быть просто приветствием, как тут, в Италии, или дружеским жестом, или обманом, или признанием в чувствах… — Я смотрю, ты много об этом думал… — Ну, я всё-таки человек искусства, я несу в мир истину о человеческих чувствах… Так что, считай, что это просто часть моей работы. И моя страсть, если честно. Ну, знаешь, понимать, чего хотят, чего жаждут, о чём думают мои партнёры — это большая часть моего собственного удовольствия. — А ты? — внезапно спросил Рю, заставляя Гена отупело моргнуть и снова посмотреть в его залитые золотом глаза. — А что я? — Кто-нибудь когда-нибудь тратил время на то, чтобы понять тебя? Чтобы понять, чего хочешь ты? Ой. Ну, это совсем несправедливо. У Гена бывали в жизни хорошие любовники. Но этот вопрос всё равно заставил что-то внутри болезненно сжаться. Голос предательски дрогнул. — Зачем им это? — отмахнулся он, отчаянно пытаясь сделать вид, что в его вопросе совершено не читалась какая-то глубинная боль, что это не та единственная рана в его душе, которая даже спустя годы продолжала гноиться и болеть. — Действительно, — фыркнул Рю как будто немного устало и замолчал. Они танцевали, пока не закончилась музыка, но тут же началась следующая мелодия, и расходиться было будто бы бессмысленно… К вечеру в одной рубашке стало прохладно, и общее тепло их тел немного согревало. В объятиях было уютно. И тепло. И… — Кажется, я тебя понял, — внезапно прервал молчание Рюсуй, заставляя Гена вздрогнуть от неожиданности. — Хм? — Ну, как бы тебе понравилось, чтобы тебя целовали, — Ген закашлялся, его сердце заколотилось в груди бешено и гулко, высекая по венам искры какой-то сладкой тревоги с силой молота по наковальне, и то, что Рюсуй продолжал говорить, нисколько не помогало с этим справиться. — Ты часто вот так облизываешь нижнюю губу, ты замечал? — о, ну, Ген, конечно, замечал, потому что не успевал закупаться бальзамами для губ от того, что те постоянно лопались. Это была плохая его привычка, и, по-видимому, заметная, раз уж Рю об этом заговорил. — Мне кажется, это какой-то маленький сигнал твоего тела. И я бы посасывал эту припухшую губу так, как делаешь ты сам. Знаешь, я бы поцеловал тебя медленно. Держал бы твои руки, чтобы ты не торопил события, потому что ты можешь быть маленьким любвеобильным осьминогом, а мне бы хотелось продлить процесс… Ген не был уверен, дышал ли он вообще. Рюсуй сказал «я», он говорил о том, как бы он поцеловал Гена. Не то чтобы Рюсуй не высказывал своей в нём заинтересованности раньше — очевидно, постоянно, — но это всё ещё был Рюсуй… его друг, его финансовый директор, его товарищ, его… чёрт! Был бы Рю кем-то другим, Ген бы уже сам потянулся за поцелуем, но это был Рю, и поэтому Гена просто парализовало. — …ты всегда так торопишься, суетишься, и мне бы хотелось тебя заземлить. Я бы, наверное, тебя немного облизал. Не как коза, конечно, но сексуально. Ты когда-нибудь чувствовал себя по-настоящему захваченным поцелуем, будто ты тонешь, будто это всё, что имеет значение? Ген такое чувствовал. Неделю назад. Под дождём. Когда его целовал самый красивый парень в баре. Но говорить об этом сейчас было неуместно. — Не знаю… — едва слышно прошептал он, но Рюсую был не важен его ответ, он очевидно с головой погрузился в свои собственные размышления и влажные фантазии. — Мне нравится лизать чьи-то губы, просто пробовать их на вкус. Мне кажется, ты будешь сладким. Не приторно-сладким, знаешь, а будто сливочным, как твоя кожа… Очень сложно было не представлять себе в прямом эфире, как Рюсуй прямо сейчас пробует его на вкус. И, ну… интересно, а как ощущались бы губы Рю?.. Наверное, они горячие. И пряные. Интересно, каково это было бы, если бы его сильные руки сейчас сильнее сжались на его талии? Или, может быть, взяли бы его ладонь, и их пальцы переплелись, и… Чёрт, Асагири, о чём ты думаешь? — …Раз тебе нравится кусаться, я обязательно тебя укушу, но чуть позже. В это маленькое милое ушко, в шею, может быть, в плечо. Кожа на ключицах очень чувствительная и хрупкая, поэтому мне нужно быть осторожным, но это будет так приятно… — Бля, Рю… — то ли простонал, то ли прошептал Ген, и… Чёрт. Он бы этого хотел. Да. — Поцелуй меня. Рю моргнул, отупело на него уставившись. — Что? — он нахмурился. — Ты уверен? — Я не уверен вообще ни в чём, но прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Немедленно, — Ген рефлекторно облизнул нижнюю губу, и Рюсуй, заметив это, мягко улыбнулся. — Обещаю, тебе понравится, — выдохнул он, наклонился чуть ближе и прижался губами к его губам. Ген тихо ахнул. ••• — …Пойдём, потанцуем? Ген тут же радостно вскочил, принимая его руку. — Рю! Наконец-то! Конечно, пошли! И, ну… Ген даже не попрощался. Ну, не то чтобы он должен был прощаться перед тем, как уйти танцевать, но он даже взгляда на Сэнку не бросил! Даже… Сука. Сердитость всколыхнулась с новой неистовой силой. Это было невозможно, блядь. Какого чёрта? Весь вечер, буквально несколько часов подряд этот двухцветный шизоид только и делал, что не обращал на Сэнку внимания, стоило им только спуститься с парома на землю. Да и на пароме он почти на него не смотрел! Да, там его тошнило, и Сэнку сам посоветовал ему смотреть на горизонт, но тем не менее! За всю свадьбу Ген подошёл к нему один раз. Вот, сейчас. На пять жалких минут. Перекинулся парой фраз и снова побежал к этому своему Рюсую, с широкой улыбкой положил руки ему на плечи, нежно и колокольчато смеясь чему-то, что тот говорил, а тот положил свои чёртовы лапы на хрупкую талию, и- — Браво, Сэнку, только ты умеешь так полномасштабно проёбываться, я даже немного в восторге! — хохотнула Кохаку. — А всё так хорошо начиналось! Он всплеснул руками. — Да когда я успел-то, блядь? — Когда не пригласил его танцевать, как только сам заговорил о танцах… Бля, я уж подумала, нихрена себе, вот это подводка, братан, мои аплодисменты, но нет, — она аж хрюкнула. — Ты бы видел выражение его лица, Сэнку. Он ждал. — Да как так… — Сэнку нахмурился. — И ведь нормальное у него было лицо? Обычное? — Ну, тебе виднее, конечно, — язвительно протянула Кохаку и как-то нервно одёрнула платье. — Ладно, пойду я тоже пройдусь. Он кивнул ей и вновь повернулся к танцполу. Ген продолжал хихикать, Рюсуй продолжал что-то ему рассказывать, и им явно было хорошо вдвоём. Весело. Вон, как ржут, блядь. Сэнку наблюдал, как Рюсуй ловко укрыл Гена от столкновения с другой парой, как он потрогал его пальцы, явно холодные, и этого не было слышно, но отчётливо понималось, что тот предложил ему надеть свой пиджак, но Ген, слава всем чудовищам Лавкрафта, отказался. Но прижался к Рюсую плотнее. И на этом Сэнку… ну, всё. Пиздец. Смотреть на это было просто невозможно, и Сэнку залез в телефон. Может, Хром прислал ему чего-нибудь на почту по работе? Нет? Какого хрена? А… ну да. Хром сейчас гуляет на своей же свадьбе. Сэнку нервно дёрнул плечом, побарабанил пальцами по столу, выпил ещё вина, закусил очередной брускеттой — что угодно, лишь бы глаза вновь и вновь не возвращались на трижды ебучий танцпол. Но они снова вернулись, вопреки силе воли и здравому смыслу. И… Кажется, Сэнку уже говорил, что он всё и ему пиздец? Отмена. Тогда ещё было не всё. Вот теперь — всё. Потому что первое, что он увидел, вновь повернувшись к людям, как Рюсуй что-то шепчет и в ту же секунду целует Гена. В губы. Целует. Нежно, мягко, медленно. И это было куда больше, чем Сэнку готов был выдержать. Какого хрена? Почему так больно-то? Это не должно быть больно! Сэнку вообще должно быть плевать! Они ведь друг другу никто, и вообще друг друга раздражали, и Ген ему совсем ни капли не нравился, и… …и, кажется, Сэнку нужно покурить. Курить он, правда, бросил ещё два года назад, потому что в Европе это было слишком уж дорогое удовольствие, но прямо сейчас это было необходимо. Может, удастся стрельнуть у кого в курилке? Он нервно встал из-за стола, краем глаза с неудовольствием отмечая, что там, на танцполе, всё ещё целовались, причём уже куда более активно, на грани неприличного, как им не стыдно, тут же дети, и стремительно направился к выходу из дворика, туда, где было место для курения. Там, на небольшой лестнице, что вела вниз, к причалу, сидела Кохаку. Одна. И явно чем-то расстроенная. — Ты чего? — он плюхнулся на ступеньку рядом с ней. Та дёрнулась. — Да бесит! — Понимаю, — вздохнул Сэнку. — И меня бесит. А тебя что? Кохаку неопределённо взмахнула рукой в ту сторону, откуда играла приглушённая праздничная музыка. — Просто… Увидела, как они танцуют, и… — В смысле? — Сэнку моргнул. — А ты-то чего психуешь? — А того! — цокнула та. — Он мне нравится, Сэнку. Но он пригласил не меня. — Эээ… «Нравится» в смысле прям нравится? — «Нравится» в смысле «я хочу, чтоб он меня разложил прямо на этой лестнице»! Оу. Охренеть. Сэнку задумчиво пнул камень. — Погоди, но ты же сама ему вчера сказала, чтобы он отвалил нахер? Кохаку застонала. — Я знаю! Но я имела в виду не это! — А что ты имела в виду? — То, что посылание нахер — это у меня такой специфический вид флирта, блядь, я не знаю, Сэнку, я чувствую себя такой идиоткой… Блядь. Кажется, впервые в жизни Сэнку целиком и полностью понимал свою сестру. — Кажется, это у нас семейная черта. Ну, посылать нахер вместо того… — мысль внезапно закончилась. Сэнку нахмурился. Вместо чего? — Вместо того, чтобы признать, что человек тебе нравится, да? — Кохаку шмыгнула носом. — Но Ген мне не нравится… — Господи Иисусе, ты необучаем.