Salty Sand

— Слушай, Ген… — собрав свои яйца в кулак, Сэнку, наконец, решился действовать и поднял глаза на Гена. Тот выглядел каким-то… испуганным? Пришибленным? Каким-то ни с того, ни с сего невероятно нервным. Это вводило в ступор — то, как резко и внезапно этот нахальный прощелыга растерял всю свою спесь и превратился из дразнящего в дёрганного. Да, дразнящий Ген вызывал у Сэнку зуд и желание выпить, но уж лучше пусть он его бесит, чем будет вот таким, нервным и дёрганным. Такой Ген пробуждал некомфортное беспокойство. Да что с ним такое? Сэнку что-то опять не так сказал? Или сделал? Или что, блядь?! Вроде, действовал согласно всем знакомым с детства социальным протоколам. Сделал комплимент (сказал, что согласен с мнением об «Уиллисе»). Выполнил маленькую просьбу (пустил в подсобку). Проявил гостеприимство (предложил горячий напиток, на выбор!). Поддержал светскую беседу (высказал мысли по поводу причин специфики его характера). Блядь, да Сэнку с защиты первой диссертации таким социально-эффективным не был, ну что не так-то! — Мм? — помычал Ген, выдавливая из себя улыбку. Сэнку замялся. Казалось, будто был не самый лучший момент, чтобы спрашивать — но когда, если не сейчас? Дедлайн уже через два дня, ни один нормальный человек не примет подобное приглашение в такие сроки. Но хорошо, что Ген, очевидно, не был нормальным, так что у Сэнку всё ещё был шанс исполнить пожелание невесты. И, ну, хотя бы немножко её порадовать и компенсировать всё то, что старшая сестра успела ему дать за последние три года. — У Рури свадьба будет в пятницу… — А? Да, я знаю- — Не хочешь сходишь туда со мной? — выпалил Сэнку, и в груди что-то сжалось сильно-сильно, будто он не по чужому капризу приглашает на чужую свадьбу случайного бесящего туриста, а ту симпатичную одноклассницу — на собственный выпускной. Ген ошалело моргнул. — С тобой?.. — он по-птичьи склонил голову вбок, будто вообще не улавливая, что происходит. Впрочем, Сэнку мог его понять. Он и сам не вполне улавливал. Бля, отчего ж такая каша вдруг в голове? Не от страха же? Тем временем Ген озадаченно хмыкнул. — Прости, но я уже иду туда с Рю? — В смысле? С Рю? — Сэнку охуел. — Как вы? Что?.. — Хром нас вчера пригласил, — пожал плечами Ген. — Мы ужинали в баре, туда подошли наши брачующиеся, и, вот, слово за слово… Что-то внутри с гулким треском обвалилось. Это было больно, но в этом были и плюсы: зато перестало сжиматься. Прямо сейчас Сэнку больше волновал другой вопрос. — То есть, Рури при этом тоже присутствовала? — Ну, да? — И она мне ничего не сказала?! — нет, правда, какого хрена? Сэнку буквально час назад приволок ей свежих устриц, они поболтали и даже обсудили мельком свадьбу, а она ни словом не обмолвилась о том, что уже пригласила это попугайчатое чучело вместо него! Почему Сэнку должен делать двойную работу?! — Почему она должна была тебе говорить? — не понял Ген, нахмурившись. Ну, как минимум, потому что двумя днями ранее Рури с Кохаку устроили Сэнку внеочередной сеанс промывки мозгов методами шантажа и манипуляций с одной единственной коварной целью — чтобы он пришёл на свадьбу всенепременно вместе с этим попугайчатым неврастеником! А тут, выясняется, что приглашение уже выдали без сэнкиного участия, и ему пришлось здесь позориться абсолютно бессмысленно! Если это была часть плана — то Сэнку отказывается в этом участвовать, у него, вообще-то, тоже есть гордость! — Ай, не важно, — пробубнил он и, психанув, указал на сумму, в которую обошлись книги. — С тебя сто шестнадцать евро, — его крайне раздражающий (но крайне прибыльный, тут жаловаться было просто грешно) покупатель кивнул и принялся меланхолично отсчитывать наличку. Две купюры по пятьдесять, одна десятка… Ген залез в отдел с мелочью, чтобы насчитать ещё шесть евро, но Сэнку внезапно стало стыдно за прошлый раз, и он резко накрыл его руку своей ладонью, останавливая. — Не надо. Я в прошлый раз не дал тебе сдачу как раз в шесть евро, так что, считай, что… Ген же вмиг побледнел, буквально выдернул свою руку из-под его ладони и тут же густо залился краской. — Спасибо, — промямлил он, схватил все свои книжки со стойки, и, пряча глаза, метнулся к выходу. — Увидимся на свадьбе? — бросил он через плечо, и Сэнку хотел было хотя бы взмахнуть ему на прощание, но тот уже хлопнул дверью и сбежал. Ну… и что это было? Блядь. Сэнку отупело глянул на свою руку. Кожу всё ещё будто немного покалывало там, где она прикоснулась к странно-прохладной для такой погоды ладони, и он потряс кистью, словно пытаясь смахнуть это незнакомое, пугающе-приятное ощущение. Вообще, сам факт того, что Сэнку схватил человека за руку, был чем-то на уровне сверхъестественного. Типа, серьёзно? Ишигами, что с тобой не так? Нахрена ты его схватил-то? Но в моменте это действие показалось органичным, чем-то самим собой разумеющимся, таким очевидным, что даже обострённые телесные границы Сэнку не заметили подвоха. Интересно, это было как-то связано с тем, что они с Геном… ну… уже бывали близки, причём куда более интимно, чем простое прикосновение руки к руке? Или с тем, что у этого нахального попугайчатого будто в принципе не было никакого представления о границах, и он то и дело сам вторгался в личное пространство Сэнку, и потому вдруг вторгнуться в его пространство показалось чем-то позволительным? Или- Блядь, как бы то ни было, Сэнку, кажется, только сильнее его испугал. Но чего тот вообще испугался-то? Всю дорогу над ним подтрунивал, дразнил, опускал сомнительного качества шуточки, навязался посидеть в подсобку — и вдруг так резко сорвался, даже чаю не выпил! Какое же этот ваш Ген непоследовательное, раздражающее, выводящее из себя буквально на каждом уровне существо! Ну вот как они предлагают Сэнку налаживать с ним отношения? Это просто невозможно! Впрочем, если уж быть объективным… сегодняшняя беседа была занятной. Возможно, этот пёстрый шизоид в гавайских рубашках не такой уж наглухо тупоголовый, каким Сэнку его себе придумал. Вероятно, в этой бедовой чёрно-белой попугайчатой головёшке даже водились худо-бедные зачатки разума, раз уж её хозяин сумел освоить навык чтения. Да не просто чтения каких-то попсовеньких книжонок с яркими обложками, а вполне себе серьёзной, сложноструктурной литературы, которую надо ещё умудриться проанализировать в процессе, чтобы хоть как-то понять… Хотя, возможно, книги у Гена были просто ещё одним способом повыёбываться — ну, что-то из разряда баснословно дорогих кроссовок от «Баленсиага», только в интеллектуальной сфере, — но к таким понтам Сэнку относился с пониманием. Даже — с уважением. Сам такими грешил. Почему-то стало необъяснимо, по-тупому и по-детски обидно, что их хлёсткий разговор на острие ножа, где с одной стороны — флирт, а с другой — драка, закончился так быстро и так… никак. Ген просто взял и сбежал. Блядь, ну что пошло не так? Во все предыдущие их моменты взаимодействия, если Сэнку его обижал — а это случалось практически перманентно, если уж на то пошло, — Ген просто слал его на хуй, огрызался, отшучивался, вступал в спор, приводил аргумент, даже дрался — что угодно, но не спадал с лица и не ретировался, поджав хвост! Так было каждый раз, и это было весело! Каждый… …кроме того, когда Сэнку выставил его за дверь. Бля. В то утро Сэнку действительно его обидел, верно? Ну… не то чтобы он этого не хотел, но то ведь было тем утром, почти неделю назад, а сегодня Ген даже шутил на тот счёт! Казалось, всё было… нормально? Но, видимо, Сэнку просто показалось, или для Гена этих спокойных и даже в чём-то приятных моментов их перемирия было недостаточно. Сэнку вздохнул и отправился дальше раскладывать книги по полкам. Ген прав — до его появления Сэнку ещё не приходилось обновлять экспозицию так часто, аж второй раз за неделю… Тьфу ты, мысли всё никак не хотели прекращать блуждать где-то вокруг этих бездонно-синих глаз и яркой улыбки, которую хотелось слизать стереть с его бестолково-симпатичного лица. Да что ж он так въелся в голову! Не выдрать, блин, не выкорчевать… Как же сильно этот грёбаный чаечный дрессировщик умудрялся его раздражать. Почти так же, как и сами чайки. О, Сэнку часто доводилось сталкиваться с чайками, у него были к ним личные счёты, но сам Ген чайкой не казался. С самой первой встречи, с первого мгновения пересечения их взглядов, он плотно ассоциировался у Сэнку с какой-то тропической птицей. В основном потому, что Ген был пёстрым. Ярким. Он был ярким в своих движениях, в своей дурацкой вырвиглазной одежде, ярким в своей мимике, в своём тоне и едва уловимом акценте, ярким в том, как дерзко он пытался с ним, с Сэнку, флиртовать, ярким с его большими сияющими глазами цвета бескрайнего океана и дурацкой типично-американской белоснежной улыбкой, ярким, как попугай. И такой же раздражающий. Полный пустых слов, бесцельных разговоров, бессмысленно повторяющий то, что, как он думал, людям хотелось услышать от него в ответ. Глупая птичка с цветными пёрышками, которая может на минуту развлечь, но уже на утро начнёт нещадно тебя бесить, как только зачирикает в три горла с первыми лучами солнца. Да, Сэнку помнил ночёвки у Тайджу в те времена, когда у того ещё жил большой дурацкий какаду по кличке Иосиф. И, да, он никогда в здравом уме не захотел бы завести себе домашнюю птицу. Взгляд упал на ещё один томик Сосэки Нацумэ — второй точно такой же в прошлый раз купил Ген, — и губы непроизвольно расползлись в совершенно дурацкой и неуместной улыбке. Потому что, ну… если сначала Ген ассоциировался исключительно с шумной бесячей птицей, то терпеть «Ваш покорный слуга кот» явно наложил на его образ в сознании Сэнку свой мяукающий отпечаток. Потому что теперь Ген раздражал не только как птица, но и как кот. В основном потому, что он был вездесущим, непредсказуемым и нахальным. Нахальным в том, что занимал слишком много места в его личном пространстве, вторгаясь без какого-то смущения, в своей уверенности, что все будут потакать его прихотям, нахальный в своей кошачье-мяукающей мягкости, в своих лукавых повадках, мурлыкающих интонациях, в том, как блуждал по городу сам по себе, странным образом умея понравиться каждому встречному. Больше всего, конечно, раздражало то, что после каждой их мимолётной встречи Сэнку ещё долго не мог выбросить его из головы — почему-то эти тонкие улыбки и океановые глаза въедались под кожу и заставляли фоново раздражаться ещё несколько часов к ряду, мешали сконцентрироваться на работе и вообще- Блядь, ну, вот опять. Бесит. Сэнку тряхнул головой и потопал к рабочему столу в подсобке. К чёрту всё. Тем более — вот этого вот двухцветного придурка. Сэнку вообще не до него. Ему тут, вообще-то, до пятницы ещё надо плотно поработать — отчёты в лабораторию по темпам восстановления коралловых рифов после трансплантации фрагментов разной величины никто не отменял, а там уже и свадьба, и будет явно не до этого… ••• Смеркалось в Леричи довольно рано — стоило солнцу нырнуть за возвышающийся над горизонтом горный хребет, как над городом опускался приветливый туман ненавязчивой темноты. Сэнку любил эти ранние сумерки — небо казалось синим-синим, почти васильковым, и оранжевые пятна фонарей добавляли картине мира каких-то невероятно уютных красок. Дневная жара спала, превращая концепцию прогулки в нечто гораздо более манящее и привлекательное, и Сэнку, выйдя из магазина, решил отправиться домой не напрямую, а большим крюком через центральную площадь. Может быть, он даже зайдёт куда-нибудь перекусить, почему нет? Немного калорий для бодрости духа после утренней порции устриц ещё никому не повредило, тем более, если в сиесту не было никакого обеда… Да. План казался рабочим. Наслаждаясь лёгким ветерком, ласковым и тёплым, Сэнку свернул в ближайший от набережной переулок. Народу было мало, но тут и там всё равно раздавался то смех, то эмоциональные разговоры, то какая-то музыка, из окон домов пахло кофе и выпечкой, кто-то курил, кто-то пил апероль — жизнь вокруг кипела, создавая отчётливую иллюзию, будто и Сэнку живёт тоже. Внезапно бытовой безмятежный шум узкой улочки разрезал какой-то совершенно инородный звон, грохот, и следом — низкий громогласный поток ругани. — Да как ты посмел, засранец?! — раздался хлёсткий звук удара полотенцем, чей-то тонкий визг, и снова: — Никакого уважения к традициям! Che tipo di giovani oggi?! Vattene! Tali sfigati devono essere deportati dal paese per tali richieste! Сэнку нахмурился. Кажется, это голос Касеки? Кто умудрился так ему досадить? — Ой! Простите! Ой-ой, да прекратите драться! Что я сделал не так?! А. Понятно. До зуда под кожей знакомый голос заставил Сэнку хохотнуть и поспешить свернуть на площадь, чтобы воочию увидеть, какого хрена там происходило. — Что ты сделал не так?! — очень боевой и пугающе энергичный для своих лет старичок Касеки, который держал тут неподалёку отличную семейную пиццерию и периодически бесплатно подкармливал Сэнку за то, что тот занимался математикой с его внучкой Суйкой, яростно нёсся за улепётывающим на всех парах Геном. Касеки хлестал его полотенцем, Ген уворачивался, лепетал что-то оправдательное и со всей очевидностью охуевал от уровня местного клиентского сервиса. — Он ещё спрашивает, мелкий засранец! Mi hai insultato, ho insultato mio padre, ho insultato mio nonno, ho insultato tutta L'Italia! Вали обратно в свою Америку и там заказывай своё indecenza! Последний удар полотенца прилетел в аккурат по хрупкому плечу, Ген заскулил, и Сэнку понял, что этого идиота совершенно точно пора спасать, как бы от этого зрелища ни хотелось расхохотаться. Поржать можно и потом, а вот живым от гнева деда Касеки ещё никто не уходил. — Эй, Касеки! — крикнул Сэнку, активно махая рукой, чтобы отвлечь его внимание от объекта целенаправленного уничтожения. — Что бы он ни сделал, скорее всего, он просто тупой, а вот за тяжкие телесные всё ещё уголовка! Касеки остановился, обернулся, и Ген, не будь дураком, тут же шмыгнул в ближайшую сувенирную лавку. Сэнку усмехнулся. Ну, хоть сообразил, что надо как минимум скрыться из виду и не нарываться дальше. Главный пиццайоло всея Леричи же всплеснул руками, озираясь по сторонам, и, осознав, что Гена на горизонте больше нет, экспрессивно зашагал к Сэнку. — Сэнку, nipote , ты зачем меня отвлёк? Ты что, знаешь этого cazzone? Вот попадётся он мне на глаза, ух, я его за шкирку-то! — Знаю, — усмехнулся Сэнку, потрепав старика по плечу, — но он, вообще, безобидный… Старика это не утешило. Он яростно зажестикулировал, так, что у Сэнку аж зарябило в глазах, и принялся причитать. — Конечно, конечно, все они безобидные! Вот только сначала они заказывают cappuccino после обеда, потом простят сварить пасту cotta bene, потом заливают спагетти кетчупом, а потом вот это! Мы теряем всё, что было создано предками, мы теряем… — Ну, ну, — многозначительно вздохнул Сэнку, вкладывая в свои «ну-ну» всё утешение, на которое был способен. Касеки, кажется, этого хватило. Он утёр выступившую в уголке глаз слезинку и, подбоченившись, махнул рукой в ту сторону, куда убежал Ген. — Ай, ладно, ну его, этого дурака! Что, я за каждым так должен бегать? От, молодёжь! Никак вы, блядь, не научитесь! — Чему? — Уму-разуму! — старик фыркнул, нахмурил кустистые брови и легонько толкнул Сэнку в плечо. — Ладно, nipote, пойду я обратно, а то там сейчас что-нибудь сгорит. Ты это, заходи, если чё! А то опять, вон, щёки впали! Ну, бывай! — и потопал обратно в пиццерию, продолжая ворчать себе под нос. Ха! Ну и чего опять натворил этот ваш художник от слова «худо»? Сэнку усмехнулся, оборачиваясь в сторону лавки. Оттуда как раз осторожно выглядывала взъерошенная чёрно-белая макушка. Заметив взгляд Сэнку, макушка снова молниеносно спряталась, но Сэнку не собирался так просто отступать. Вдруг что-то давно забытое внутри него по-детски обрадовалось новой возможности подразнить дразнящего, стало так по-дурацки весело, что захотелось метафорически подёргать кое-кого конкретного за воображаемые чёрно-белые косички, и Сэнку решил поддаться внезапному иррациональному порыву. Он прокрался к лавке, подмигнув молоденькой продавщице, чтобы та его не выдавала, тихонько обошёл Гена со спины, и, наклонившись прямо над маленьким розовым ухом прошептал многозначительное: — Бу! Ген тут же взвился, ошалело вскрикнув, откатился в бок акробатическим кувырком и, вскочив на ноги, занял боевую стойку. Этого Сэнку уже не выдержал. Он прыснул, расхохотавшись так сильно, как уже давно не смеялся, запрокинув голову вверх и наслаждаясь бушующим под кожей весельем. Ощущение было таким, будто Сэнку успел надышаться каким-то пьянящим газом, и теперь тот пузырился в лёгких, превращая его в какого-то неадеквата. Ген, глядя на него, сразу успокоился, выпрямился, переводя сбитое дыхание, и пожал плечами. — Честное слово, Сэнку-чан, это вообще не смешно! — Ты себе даже не представляешь, насколько это смешно! — фыркнул Сэнку. Ген с мягкой улыбкой закатил глаза и смахнул в сторону растрепавшуюся чёлку. — Да я чуть не схватил микроинсульт! Такими темпами, у меня под конец отпуска вторая половина башки поседеет, а вам всё весело… — он заметил робко наблюдающую за ними продавщицу сувенирной лавки и тут же ахнул. — О, милая леди, прошу прощения за суету! Благодарю, что вы позволили мне укрыться! Давайте я у вас магнитиков куплю, что ли… Совершенно не обращая на Сэнку внимания, он принялся расхаживать по рядам со всякими бестолковыми безделушками, смысла которых Сэнку никогда не понимал — они только собирали пыль и создавали в доме ненужный визуальный шум. Ген весело щебетал о чём-то с девушкой, задавал ей вопросы про морские виды на магнитиках, и это… вызвало под рёбрами странное возмущение. Ну, типа, какого чёрта? Сэнку тут что, пустое место? Он, вообще-то, спас этого засранца от насилия, где хотя бы вскользь брошенное «спасибо», не говоря уже о предложенном за оказанную услугу пиве? Глаза сами по себе пытались поймать океановый взгляд, но Ген будто намеренно на Сэнку не смотрел. Вспомнилось, что и из магазина он сегодня вот так же свалил, без объяснений причин перемены курса. Да что происходит? Почему Сэнку вообще волновало, что это раздражающее двухцветное существо вдруг решило его избегать, он предпочитал не задумываться. Как и когда он переместился из точки «надеюсь, я сейчас выйду из душа и его не будет в моём доме» в точку «ну почему он на меня не смотрит?» — это была опасная зона для размышлений. Там попахивало чем-то неладным и странно напоминающим какие-то чувства, а вот только этого Сэнку для полного счастья и не хватало. Всё всегда можно было списать на старый добрый исследовательский интерес. Нет, ну правда, чего он такой странный? И, чего, Сэнку не ослышался? Ген сказал, что половина башки у него седая? Так эта странная чёрно-белая кошачье-попугайчатая расцветка — результат естественных процессов, а не намеренное сомнительное решение?.. Но Ген ведь ещё совсем молодой, как так вышло, что у него уже столько седины? Да ещё и такой основательной, белой-белой, будто у глубокого старца? Что же произошло? Блядь, да какая разница, почему Сэнку в принципе о нём думает?! Под диафрагмой всколыхнулась странная сердитость — на самого себя, за тупые мысли, на Гена, который эти мысли вызывал своей невыносимой раздражающестью, на эту девушку-продавщицу, на которую тот переключил всё своё внимание… стоп, что? Какая же хуйня в голову лезет! Сэнку психанул, тряхнул головой, прогоняя всю чушь из своей черепной коробки, и скрестил руки на груди, насупившись в ожидании, когда этот хуйдожник накупит свои дурацкие магнитики. Тот, благо, уже заканчивал. Развернувшись у кассы с широкой улыбкой, Ген запихнул пакетик со своей добычей в небольшую поясную сумку, и- — Сэнку-чан? Почему ты всё ещё здесь?! Сэнку моргнул. — Жду тебя? Ген выглядел, мягко говоря, охреневшим. — Зачем? Что ж… На этот вопрос у Сэнку не было никакого адекватного ответа. Нет, серьёзно, зачем он его ждал? Чтобы что? Срочно нужно было придумать хоть сколько-то внятную причину, дабы не показаться идиотом, срочно- — Ну, я же тебя спас, — ляпнул он, и в ту же секунду захотел пробить себе лоб ладонью в приступе испанского стыда, — и я хочу понять, от чего… — Ген выглядел неубеждённым, так что Сэнку продолжил нести чушь с серьёзным лицом. — Что ты уже успел натворить? — о, отлично, лучшая тактика защиты — это нападение, так его всегда Стэн учил, продолжаем в том же духе! — Если ты как-то обидел Касеки, ублюдок- — Я?! — ахнул Ген, распахнув дверь лавки и возмущённо шагнув на улицу. — Да я и мухи не обижу! Сэнку вывалился из лавки вслед за ним. — О, ну да, мне-то не наваливай. Серьёзно, что случилось? Я его таким злым никогда не видел, — это была ложь, Касеки взрывался вообще по любому поводу, особенно, когда кто-то просил не класть в салат рукколу, но Ген явно об этом не знал, так что можно было блефовать с чистой совестью. Ген же лишь как-то горестно фыркнул. — Хорошо вам тут живётся, если самая мощная причина для насилия — несчастная гавайская пицца! Стоп. Что? Гавайская пицца? В Италии?! — Ген… — Сэнку остановился, неверяще качая головой. — Ты что, пытался заказать у Касеки гавайскую пиццу?.. Тот быстро захлопал своими длиннющими ресницами, так, что Сэнку немного залип на мерцании теней на его высоких скулах. — Почему ты звучишь так, будто я попросил расчленить для меня щенка или типа того? — Ну, потому что в картине мира закоренелого консервативного итальянца это примерно эквивалентные понятия! — он усмехнулся и указал на бортик ближайшего фонтанчика, предлагая Гену присесть. Тот плюхнулся на мрамор, не задумываясь, и Сэнку отчего-то почувствовал радостный прилив удовлетворения — будто он прикормил дикого зверька или типа того. О, так вот, что, должно быть, чувствовал Ген, когда возился с той своей чайкой? Прикольно. Он тоже с выдохом приземлился на бортик и уселся, упираясь локтями в колени. — В Италии не едят гавайскую пиццу! — Слушай, ну я понимаю, что это не традиционное блюдо, но, серьёзно, какая разница? — в синих глазах плескалось такое искреннее обиженное непонимание, как у щенка, битого тапком, что Сэнку даже почти проникся этим дурачком. Почти. — Как бы тебе объяснить… — вздохнул он. — У итальянцев их традиционная еда — это культурное национальное достояние. Ну, типа, буквально наряду с Колизеем и Давидом руки Микеланджело. Они носятся со своими рецептами, хранят их, как зеницу ока, и очень не любят, когда их пытаются переделать. Многие относятся к туристам снисходительно, но большинство — примерно как Касеки. Мол, если ты приезжаешь сюда, то играй по местным правилам, и не дай Ктулху тебе заказать пиццу с ананасами и сырным бортиком. Ген задумчиво нахмурился. — Так вот, в чём смысл пункта… Сэнку не понял, в чём смысл какого пункта, но на всякий случай утвердительно кивнул. — Ага. — Это как если бы ко мне пришли с чужими работами и сказали «сделай так же, но с нашей моделью»… — продолжал размышлять Ген. Сэнку всё ещё не очень понимал, о чём речь, но всё равно ещё разок кивнул. Наверное, Ген про какие-то картины, да? Про портреты? Хрен их этих хуйдожников разберёшь. — Да уж. Было бы неприятно. Меня бы этим оскорбили, как… ээ… творческую личность! А кулинария ведь тоже своего рода искусство! — Ну, вот, — Сэнку кивнул уже по-настоящему. — И ты точно так же тем самым оскорбил Касеки. — Неприятно… Но что же мне тогда делать? — жалобно протянул Ген, ковыряя трещинку в мраморном бортике. — Мне кровь из носу нужна гавайская пицца! — Для чего? В Нью-Йорке не наелся? Ген ошалело к нему повернулся, впервые за последние двадцать минут осмелившись заглянуть Сэнку в глаза. — …ты помнишь, как я рассказывал, что приехал из Нью-Йорка? В голове тут же замелькали обрывки воспоминаний, и, нет, Сэнку не помнил, как Ген об этом рассказывал. О том, откуда в их тихую гавань прибыло это шумное пёстрое нечто, ему поведала Рури, но… какая разница, если в результате знание всё равно закрепилось, верно? Так что Сэнку небрежно пожал плечами. — Помню, конечно. В океановых пучинах этих удивительно красивых глаз вдруг плеснулось что-то мягкое. Да и вообще, весь Ген целиком будто бы чуть расслабился, хмурая морщинка между бровей разгладилась, и он вдруг улыбнулся светло и едва уловимо — скорее глазами, чем губами, — не вот этой своей типично-американской приклеенной улыбочкой во все тридцать два белоснежных зуба, а… искренне. Лично. Почти интимно. От этой крошечной честной улыбки бестолковое сердце Сэнку зачем-то пропустило удар. — Я почему-то был уверен, что ты меня вообще не слушал, — Ген опустил взгляд, но в уголках его губ всё ещё таилась теплота, и это было… ну… приятно, что ли? — Как видишь, слушал, — соврал Сэнку, но если от маленькой лжи Ген вдруг станет менее раздражающим, то это явно будет ложь во благо. — Так зачем тебе гавайская пицца? Тот вздохнул и надул губы. — Долго объяснять… но надо. Скажем так, я должен её Рю. Но где же мне её достать? — Что, прям должен? — Сэнку усмехнулся, пытаясь представить себе обстоятельства для подобного долга, не в силах придумать ничего, что не звучало бы максимально тупо. — Ну, как тебе сказать… На кону не только моя честь, но и кругленькая сумма в местной валюте, — фыркнул Ген. — И только попробуй что-нибудь сказать про то, что чести у меня нет! — Заметь, это не я сказал… — в бочину тут же прилетел толчок острым локтем, и Сэнку зашипел. — Да за что? — Для профилактики! — Ты конченый! — А ты — мудак, так что профилактика не помешает! Сэнку закатил глаза, усмехнувшись. Почему-то от этих ставших уже каким-то странно-привычными препираний снова стало весело. Пожалуй, ещё ни один человек — ну, кроме Тайджу, конечно, — не веселил его своими выходками с настолько завидной регулярностью. Ген реально казался какой-то причудливой зверушкой, от которой не понятно, чего ожидать — хоть бери и снимай дурацкие видосы для всяких подборок с животными. — На самом деле, я тоже был бы не против съесть гавайской пиццы. — Серьёзно? — Да! — он пожал плечами. — Она вкусная! — А как же традиции? — прищурился Ген. — Так я сам из Америки. Там у нас одна традиция — если из чужой национальной кухни можно что-то украсть, добавь туда сыр чеддер и выдай за своё… — то, как звонко это попугайчатое нечто рассмеялось от его очевидно не самой удачной шутки, так приятно погладило эго Сэнку, что он, наполнившись бравадой, принял стоическое решение как-то ему помочь. — Ладно, есть у меня один план, как тебе добыть эту грёбаную пиццу с ананасами. С тебя — выпивка. — Правда? — обрадовался Ген. — По рукам! ••• — Нет, Сэнку, даже не проси, — Касеки покачал головой, сурово глядя из-под мохнатых бровей. — У меня на такое рука не поднимется! Ну какие, чёрт бы вас побрал, ананасы? — Вот эти самые, — Ген с заискивающей улыбочкой указал на заранее купленную ими в ближайшем супермаркете банку консервированных ананасов. — Ну, Касеки-чан, ну, пожалуйста! Касеки лишь сплюнул в его сторону. — Тьфу на тебя вообще! — Серьёзно, Касеки, ну, я не верю, что тебе сложно! — Сэнку потрепал старика по плечу. — Мы, вон, даже все ингредиенты принесли! — Мне не сложно! Мне тошно! Бля, кажется, план Сэнку трещал по швам. Он-то полагал, что если они с Геном всё притащат и просто по-человечески попросят добродушного старичка сделать для них специфический заказ, то он согласится, пусть и чуть покапризничает, но Касеки оказался слишком принципиальным. Сэнку даже предложил подготовить Суйку к вступительным экзаменам в первый класс, но тот лишь сильнее рассердился и потребовал не вмешивать в злодеяния ещё и его внучку. Сэнку уж было хотел сдаваться и предложить Гену пойти в какое-нибудь другое место, например, к дяде Кокуё — тот хоть и не специализировался на пицце, но всё равно умел её готовить, — но, как оказалось, Ген решил импровизировать и принялся прямо на ходу переписывать их общую стратегию. Он серьёзно и крайне понимающе кивнул. — Ах, Касеки-чан, могу представить, как вам не просто… Вы ведь несёте на своих плечах титаническую ношу древних рецептов и традиций, которые достались нам от предков, а приходят вот такие щенки, как я, и просят пиццу с ананасами! Это же кощунство! — Конечно, кощунство! — Но, видите ли, в чём тут дело… — скорбно вздохнул он, меланхоличным жестом поправив длинную белую прядь чёлки, — не смотря на то, что все мы тут знаем, что гавайская пицца — от диавола, не иначе, я поспорил с одним своим другом… Рю уверяет, что никто и никогда не сможет сотворить из этого ананасового хрючева нечто съедобное… Касеки тряхнул головой. — И он прав, чёрт бы вас побрал! — Безусловно! Но! Я уверен, что если гавайскую пиццу приготовит настоящий мастер своего дела, в настоящей итальянской печи, соблюдая все традиции, кроме крошечной детали в виде ананасов, то даже из этого гадства можно сотворить шедевр! — выдал Ген с невероятным уровнем драматизма в голосе, буквально с настоящим театральным придыханием, так пронзительно, что Сэнку чуть не заржал и не выдал их спектакль с потрохами. Ген сделал полное надежды лицо, протягивая руку Касеки. — И меня уверили, что вы — тот самый маэстро, Касеки-чан! Это сказала и Кохаку-чан, и Рури-чан, и, вот, Сэнку-чан подтвердил! Если не вы, мой многоуважаемый друг, то никто не сможет доказать, что исконные традиционные рецепты властны над любыми модными веяниями! — Ну, — дёрнул плечом старик, явно крайне довольный столь высокой оценкой своего мастерства, — оно, конечно, знающие руки даже из говна конфетку сумеют сделать… — Вот и я о том же! — Ген хлопнул в ладоши, сияя ярче, чем начищенная спиртом колба. — Только на вас вся надежда, Касеки-чан! Только вы сумеете утереть нос зарвавшимся американцам и показать всю мощь итальянской традиционной кухни! Внезапно схема с подхалимством оказалась рабочей. Ген бросил на Сэнку явно намекающий подключиться взгляд, и он прочистил горло, лихорадочно пытаясь придумать, что бы такого сказать, чтобы всё не испортить. — Всё так, старик, я за тебя поручился! Ты ведь лучший на всём побережье, к кому ж нам ещё обращаться, если не к тебе? Касеки задумчиво поджал губы и, поразмыслив пару бесконечных секунд, вздохнул. — Эх, ладно, была не была! Так и быть, приготовлю я вам это гастрономическое чудовище… — Ах, спасибо-спасибо, Касеки-чан! — …но у меня есть одно условие. Сэнку усмехнулся. — Какое? — Вы не будете это есть в моей пиццерии, — сурово отрезал Касеки. — Я отдам вам коробку, и вы пойдёте на все четыре стороны, понятно? Никто и никогда не должен видеть, что здесь можно такое есть! Ген обстоятельно кивнул. — Без проблем, дорогой Касеки-чан! — Тогда по рукам! Так, всего через какие-то полчаса они с Геном уже восседали на прибрежных камнях с коробкой ароматной пиццы и бутылкой красного вина. Вино выбирал Сэнку, так что оно было неплохим — этот чудик явно выбрал бы что-то сладкое до приторной безвкусицы, а допускать такое было никак нельзя. Поскольку бокалов у них не нашлось, решено было пить по-студенчески — из горла. Ген напел какие-то дурацкие фанфары и с неадекватным обстоятельствам пиететом открыл коробку. — Та-да! Божечки, а как пахнет! — пицца и правда пахла невероятно аппетитно. Так, что у Сэнку тут же заурчало в животе. Ген нахмурился, глядя на него с подозрением. — Ты сегодня вообще ел? — Ээ… — ну, Сэнку сгрыз с утра бискотти с кофе, это же считается? — Конечно, ел. Кажется, звучало это неубедительно. Ген вздохнул и протянул ему всю коробку. — На, вот. Оставь один кусочек с большим ананасом Рю в доказательство, что я справился, а остальное можешь есть. Сэнку моргнул. — Ты чего это? — Рури-чан говорит, ты вообще нихрена не жрёшь. И не спишь. И судя по твоему не вполне здоровому цвету лица, она не врёт, — Ген впихнул коробку ему в руки. — Ешь давай! Жрать и правда хотелось почти до тошноты. Но есть вот так чужую пиццу казалось неправильным. — Без тебя есть не буду. — Я не хочу. — А я не буду. Ген глянул на него сердито, насупившись, будто недовольный кот. — Ну что ты за человек такой? Сэнку усмехнулся и указал взглядом на коробку. — Съешь хотя бы кусочек. У тебя все косточки пересчитать можно, я не хочу объедать узников Освенцима. — Да как ты смеешь? — искренне возмутился тот. — У меня прекрасный мышечный скелет! — Скелет, может, и прекрасный, а вот насчёт мышечного корсета не уверен, — фыркнул Сэнку и со смачным наслаждением откусил сочный кусок от пиццы. — Пля, как фкусьна! — промычал он с набитым ртом. Ген закатил глаза и тоже взял кусочек. — К твоему сведению, я довольно сильный. И ты видел меня голым, какого чёрта? Ты либо слепой, либо был тогда слишком пьяным. — Пиццу ешь, пока не остыла. Тот аккуратно обхватил губами край ломтика, с которого буквально стекал плавленный сыр, и тут же издал абсолютно восторженный звук. — Ммммм! Это даже лучше, чем дома! — Конечно, лучше, это ж Касеки готовил, — хмыкнул Сэнку, и, вспомнив, что в добавок к бесплатной пицце у него есть ещё и бесплатная выпивка, хлебнул вина. — Кстати, как ты так... ну… — Фто? — не прожевав до конца, Ген вопросительно вскинул брови, и взял у Сэнку из рук бутылку. Он быстро протёр горлышко большим пальцем и тоже глотнул. Этот маленький брезгливый жест почему-то знатно повеселил. — То есть, ты готов был отсосать у меня без резинки, а выпить со мной из одной бутылки тебе некомильфо? Ген уставился на него отупело, моргнул, медленно дожевал и только потом заговорил. — Ну, знаешь, твой член явно почище твоего поганого хамского рта, который мне то и дело охота помыть с мылом. — В каком смысле? — В том смысле, что ты грубиян и претенциозное хамло! Сэнку усмехнулся. — Ну… бля. Вот об этом я и хотел спросить. Как ты понял, что нужно сказать Касеки? Ген снова отпил вина и склонил голову вбок. — О чём ты? — Я был почти уверен, что он нас прогонит, и что я тоже получу по жопе мокрым полотенцем, — тут Ген тихонько прыснул, и от этого маленького звука что-то в груди тонко зазвенело, но Сэнку предпочёл это проигнорировать. — Но ты как-то так ловко всё вывернул… Я прям сразу и не понял, что произошло, но вот старик злится, а спустя секунду — уже лоснится от гордости и готов печь эту дурацкую пиццу с ананасами. Как ты это сделал? — Ну… — Ген задумчиво глянул вдаль, за горизонт. — Любому человеку приятно, когда отмечают его мастерство. Это была маленькая лесть, совсем крошечная манипуляция, но ведь от неё никому не стало хуже? — Да, но он ведь тебя сначала чуть не прибил ровно за ту же просьбу! — Это потому что я сначала не думал, что в заведении общественного питания нужно применять какие-то манипуляции, чтобы просто сделать заказ, — хихикнул Ген, по-птичьи склонив голову вбок. — Но благодаря тебе у меня появился второй шанс, так что, спасибо, Сэнку-чан. Щёки странно потеплели, и Сэнку небрежно дёрнул плечом, будто это вовсе не имело никакого значения. — Да ерунда. Так как ты всё-таки понял, что ему сказать? — Ну, было очевидно, что Касеки — настоящий мастер с горящим сердцем, он обожает своё дело, вкладывает в него душу, и я просто… — Ген неопределённо взмахнул рукой, будто пытаясь подобрать слова, — показал ему, что мы это видим и ценим. И что наша просьба не умаляет ни его талант, ни важность традиций — а будто бы даже наоборот, подчёркивает… Блин, кажется, я говорю до боли очевидные вещи, это же всё так просто, разве нет? — Совсем нет, — Сэнку покачал головой, невольно залипнув взглядом на его красивых длинных пальцах, и, поймав себя на этом, тут же перевёл глаза на бескрайнюю морскую гладь. Стало уже совсем темно, и в воде так славно отражались луна и звёзды… — Ну, по крайней мере, для меня. Все говорят, что у меня есть некоторые… так скажем, социальные трудности. — Ну, эти твои «все» явно не врут, — пробубнил Ген себе под нос. Во рту стало немного горько. Сэнку решил заесть эту вязкую горечь ещё одним куском пиццы. — Я чувствую. Из-за этого у меня бывают проблемы. Я не понимаю, как кому-то подмазать, на какой козе к кому подъезжать, и поэтому кажусь людям грубым. Океановые глаза, в которых сейчас фантастически красиво отражались фонари, взглянули на Сэнку с немалой долей скепсиса. — Ты не кажешься грубым. Ты и есть грубый. — Но это не так! — Конечно, так, Сэнку-чан! — Ген возмущённо всплеснул руками. — Поверь, для того, чтобы комфортно взаимодействовать с большинством людей, не нужны никакие специальное дипломатические приёмы, никакие хитрые манипуляции и никакая великая эмпатия. Достаточно просто быть вежливым. Тем более, кому-то вроде тебя. Ты конвенционально хорош собой, кажешься интеллигентным на первый взгляд, у тебя такие умные глаза, — с каждым его словом Сэнку всё сильнее ощущал, как полыхают уши, но Ген всё не унимался, — у тебя приятный голос, с тобой как-то сразу охота повзаимодействовать, но первое впечатление разбивается вдребезги, стоит тебе открыть рот! Это просто феноменально, честное слово. Я бы поставил на тебе крест, но, чёрт возьми, я сегодня видел, ты умеешь быть вежливым! Вот только явно не хочешь хоть сколько-то себя этим утруждать. — Но Кохаку тоже нихрена не вежливая! — Да, но Кохаку-чан дружелюбная, от неё исходят эти энергичные френдли-вайбы заядлого экстраверта, и это многое компенсирует! А ты… — он эмоционально поводил рукой в воздухе, указывая на всего Сэнку целиком, — просто сыч и грубиян. — Я делаю это не специально, — тихо ответил Сэнку, не понимая, что тут ещё добавить. Почему-то внезапно стало очень неуютно. И тоскливо. И- — Когда ты в последний раз качался на качелях? Сэнку моргнул и повернулся к Гену. Тот будто и забыл уже, что секунду назад увлечённо его оскорблял, он весь аж засиял, заприметив в десятке метрах слева от них небольшую детскую площадку прямо у набережной. Сэнку нахмурился. — Чего? Ген вскочил на ноги, осторожно поставив бутылку с вином у камня, так, чтобы та не упала, и с невероятным энтузиазмом указал на качели. — Пошли покачаемся! Серьёзно, когда ты в последний раз качался на качелях? — Не знаю, — Сэнку закатил глаза и взглянул на него с нескрываемым изнеможением. Какие ещё, блядь, качели? Совсем не пытаясь скрыть своё презрение к этой идее, он фыркнул. — Наверное, ещё в те времена, когда дёргал девочек за косички. Ген ехидно ухмыльнулся, прищурившись и выгнув изящную бровь. — То есть, примерно на прошлой неделе? — Ха. Ха. Ха, — очевидно, в его монотонном смехе не было и намёка на веселье. Ген же хихикнул и побежал на площадку. Сэнку зачем-то побрёл за ним. — Разве это не странно? Поздним вечером двое взрослых мужиков на детской площадке? — А ты собираешься сделать это странным? — он обернулся к Сэнку, лукаво протянув слова нараспев. — Вытащишь член наружу или что? Эта феноменальная наглость заставила Сэнку замереть на месте. Челюсть отвисла в недвусмысленном ахуе. И это он ещё тут грубиян и хамло? Ну, пиздец! — Если кто-то здесь и может ни с того ни с сего вытащить свой член, то точно не я. Ген хихикнул. — Будь у меня такой же авторитетный агрегат, я бы даже обдумал твоё предложение, но, увы! — Сэнку показал ему средний палец. Ген окончательно рассмеялся и запрыгнул на качели. — Ну, давай же, иди сюда! Так Сэнку оказался посреди одной из самых странных внезапных тусовок в своей жизни. Они качались на качелях, как два огромных куска идиота, соревнуясь, кто сможет подняться выше, и ещё выше, пока Ген не сумел, наконец, выкрутить «солнышко» с победоносным «ха, спорим, а ты так не сможешь!». Сэнку как раз-таки смог, а у этого двухцветного оболтуса закружилась голова, и его едва не стошнило в ближайшие кусты. Пришлось помогать ему забраться обратно на камень, на котором они поедали пиццу, и даже подставить плечо, пока того не перестало укачивать. Они запили всё это вином, так сказать, для профилактики расстройств вестибулярного аппарата, и снова завязали спор про книги, про чай, про любимые места в Нью-Йорке, про традиционную кухню, и это было… странно вдохновляюще. В этом чёрно-белом дурачке было столько энергии, столько искреннего и заразного задора, столько жизни — что Сэнку и сам невольно почувствовал себя живым. Он вспомнил, что именно это чувство его и притянуло тогда к нему — в тот самый первый вечер, который они провели вместе. Ощущение живости, настоящести, чего-то вроде бы реального, но крайне резонирующего с реальностью, настолько, что казалось каким-то багом в сюжетной линии бытия. Сэнку снова сказал какую-то ерунду, и они за неё выпили. И рассмеялись. И снова. И ещё. Они сидели так близко, что Сэнку всем плечом ощущал тепло его тела, и что-то внутри так сладко сжималось, тянулось, что-то- — Блин, честное слово, я в этой вашей Италии скоро сопьюсь, — икнул уже изрядно охмелевший Ген. — Я пью буквально каждый вечер! Сэнку тряхнул головой, прогоняя неясное наваждение притяжения, и хмыкнул. — Но ты ведь пьёшь не чтобы забыться, а просто… ну, для антуражу! Ген хихикнул. — Сэнку-чан, это называется «бытовой алкоголизм». — Нет, — он фыркнул, — максимум, это бытовое пьянство. Алкоголизм означает форму заболевания в виде зависимости, которая проявляется в виде физического и психологического желания выпить алкоголь. Бытовое пьянство означает, что человек порой выпивает излишне, но это не приводит к негативным последствиям, и это связано с социальным контекстом, а не собственным желанием. Так что, понятия похожие, но есть нюанс, — Сэнку снова схватил бутылку вина и сделал большой глоток. Ген же заулыбался глупо-глупо, поджимая губы в попытке сдержать смех, словно школьник за последней партой на уроке про многочлены. — Ты чего лыбишься? — Ничего, — просипел он, закусывая губу. — Просто вспомнил тупую шутку. — Ну, рассказывай. Ген замотал головой, шкодно хихикая. — Нет, нет, Сэнку-чан, это ужасная шутка, буквально анекдот категории «Б»… — Отлично, как раз в твоём духе. Давай, — Сэнку пихнул его в плечо и снова глотнул вина. — Самое время для глупых анекдотов. Тот бросил на него крайне забавляющийся взгляд и приосанился. — Ну, слушай. Подходит рядовой к сержанту, и спрашивает: «Сэр, а что такое нюанс?». Сержант ему говорит: «Снимай штаны, рядовой». Рядовой снимает штаны, сержант достаёт член, суёт его рядовому в жопу и говорит: «Вот, смотри, у тебя хуй в жопе, и у меня хуй в жопе, но есть нюанс…» Это была самая тупая шутка в мире, но Сэнку такие любил. Однако, подобные анекдоты явно стоило травить под белое вино, а не под красное. И вообще, лучше в таких случаях совсем ничего не пить. Потому что Сэнку только-только снова глотнул вина, и сразу же прыснул со смеху, да и буквально — прыснул, орошив Гена целым фонтаном тёмно-красной жидкости. — Бля, прости, — прохрипел он, продолжая ржать, — я не ожидал, что будет так смешно… Ген же смеяться почему-то перестал. Он моргнул, утирая с лица винище, и скорбно оглядел то, что стало с его одеждой. — Сэнку-чан! Ну какого хрена! — Прости! — Это была моя единственная приличная рубашка! — бля, Ген казался всерьёз расстроенным. И похожим на мокрую кошку. Сэнку и рад бы был перестать ржать, но поток хихиканья контролировать было сложно, особенно, от всех этих возникающих в голове анималистических ассоциаций. Ген обиженно надул губы. — Ну чего ты ржёшь? В чём мне теперь идти на свадьбу к Рури… Сэнку моргнул и внезапно осознал, что на Гене была та самая нежно-голубая рубашка из какой-то невесомой приятной ткани, в которой тот был в день их знакомства. Судя по тому, что во все остальные дни Сэнку видел его исключительно в аляпистых гавайках с дебильными принтами, это и правда была его единственная приличная рубашка. — Слушай, точно. А я и не заметил, что ты в нормальной рубашке. Так вот почему ты меня сегодня не так сильно бесишь… — Не смешно, — буркнул Ген. — Даже если я завтра сдам её в химчистку, вряд ли пятна успеют вывести до вечера, и вообще, это шёлк… — его плечи понуро поникли, и чёрствое сердце Сэнку немного дрогнуло. — Надо где-то успеть купить новую… блин, ну как так-то! — Давай я куплю тебе новую рубашку, — внезапно предложил Сэнку неожиданно для самого себя. Ген повернулся к нему, широко и ошалело распахнув глаза. — Что? Ты серьёзно? Он пожал плечами. — Я бы оплатил тебе химчистку, но у нас тут нет химчисток в радиусе хрен знает скольких километров. И поскольку я испортил тебе ту единственную приличную рубашку, в которой ты собирался идти на свадьбу моей сестры, будет честно, если я просто куплю тебе новую. — Ну… — длинные ресницы быстро-быстро захлопали, будто Ген пытался принять какое-то сложное решение. — Ладно? Спасибо, было бы здорово… ••• Откровенно говоря, Сэнку несколько прихуел при виде ценников на рубашки в том магазине, куда привёл его Ген на следующий день. Они договорились встретиться после работы на площади — именно там было разбросано несколько разных бутиков с одеждой. Сэнку ожидал, что рубашки будут дорогими, но не предполагал, что насколько. Впрочем, отступать он тоже намерен не был. Пообещал — значит, надо выполнять. Ещё пару лет назад он бы, конечно, не смог себе позволить такой щедрый подарок какому-то случайному чуваку, но сейчас дела шли гораздо лучше. Это утешало. К тому же, ну… Ген будто бы не был прям совсем уж случайным чуваком, верно?.. Они шли по рядам, разглядывая ассортимент, и Ген тихонько посмеивался над хмурой реакцией Сэнку. — Ты всегда можешь отказаться от своего щедрого предложения, Сэнку-чан, честное слово, я не обижусь. Сэнку нахмурился ещё сильнее, в режиме реального времени ощущая, как краска густого смущения заливает ему уши и шею. — Ну уж нет. Я привык держать своё слово, и я, вообще-то, сам тебе это предложил. Так что, выбери себе что-нибудь нормальное, чтобы не вызывать ни у кого на свадьбе приступы мигрени. — Я и не знал, что ты такой неженка, Сэнку-чан, — хихикнул Ген, с прищуром глядя на его румянец и явно наслаждаясь смущением Сэнку. — Ну, раз ты сам предложил купить мне рубашку, может, сам мне её и выберешь, м? Раз уж есть вероятность, что я вызову у тебя приступ мигрени! Сэнку устало вздохнул, закатив глаза. Ну уж нет. Если уж он собирался компенсировать испорченную вещь, то и выбирать замену рубашке нужно тому, кто будет её носить. — Вот заняться мне больше нечем. Я лучше просто понадеюсь на твою сознательность, так что выбирай, что хочешь. Ген растянулся в широкой лукавой ухмылке, явно довольный, что выиграл эту маленькую битву за собственное видение прекрасного. — Это крайне наивно с твоей стороны, рассчитывать на мою сознательность, но тебе повезло, что я сегодня добрый… — он игриво подмигнул Сэнку, что только усугубило жар предательского румянца, и невесомым пружинистым шагом отправился маневрировать между стеллажами. Синие глазища разгорались, когда он рассматривал различные варианты и пробовал на ощупь ткани, и Сэнку подумалось, что Ген, наверное, действительно любил принарядиться. Это было даже… мило. Ген взял в руки особенно элегантную чёрную рубашку, задумчиво разглядывая её со всех сторон и прикладывая к себе, будто примеряясь. В голове у Сэнку сразу нарисовался целый образ. Сложно было не отметить, как изящный чёрный цвет выгодно оттенил бы его стройную фигуру, подчеркивая ширину плеч и хрупкость тонкой талии. Удивительно, но Сэнку будто только сейчас осознал, как много в этом странном человеке было элегантности, даже — утончённости, какой-то совершенно эльфийской эфемерности. Эти длинные ноги, длинная шея, изящные щиколотки и тонкие запястья… Аляпистая пестрота его обычных нарядов отвлекала от линий его звонкого тела, но чёрный цвет, наоборот, их только подчёркивал, и Сэнку внезапно оказался очарован этим зрелищем… Вдруг вспомнилось, что он, вообще-то, видел Гена голым — и жаркий румянец вспыхнул по щекам и шее с новой силой. Сэнку поспешил отвернуться. Но Ген не подозревал о масштабах катастрофы, что творилась у Сэнку в башке. — Смотри, что ты об этом думаешь? — прощебетал он, поднимая рубашку повыше, чтобы её можно было получше рассмотреть. Взгляд Сэнку задержался на его ногах мгновением дольше, чем это было строго необходимо, и когда он, наконец, посмотрел Гену в лицо, сердце уже бешено и гулко колотилось в груди. Сэнку облизнул вмиг пересохшие губы. — Думаю, мне будет трудно высказать своё мнение, если её не примеришь… — удалось ему прохрипеть немного странным голосом. Ген лукаво усмехнулся замечанию Сэнку, в его глазах появился игривый блеск, который не предвещал ровным счётом ничего хорошего. — Всегда такой практичный, да, Сэнку-чан? — дразняще протянул он. — Просто признай, что хочешь посмотреть, как я переодеваюсь! — Поубавь самомнение, — фыркнул Сэнку, закатив глаза, даже под пулей пистолета не готовый признать, что от этих слов его шальное бедовое сердце колотнулось о рёбра особенно сильно. — И вообще, чёрная рубашка на свадьбу — не слишком ли траурно? — Мммм… возможно, — Ген хмыкнул, повесил рубашку на место и двинулся по магазину дальше, грациозно и уверенно, совершенно не обращая внимания на Сэнку. Глаза сами собой метнулись обратно к бесконечной длине его ног, и Сэнку нервно поправил ставший вдруг тесным ворот рубашки. Бля, а у этого невротика всегда была такая восхитительная задница? Что-то жарковато стало в магазине, нет? Он выдохнул. Приди в себя, Ишигами, что, блядь, с тобой не так? Что это за странное, пугающе-незнакомое чувство в нём просыпалось? Чувство, которому так сложно было дать точное определение, каждый раз, когда Ген улыбался так лукаво, каждый раз, когда он задумывался о чём-то, и с его лица будто спадали маски, каждый раз, когда он поворачивался спиной — будто ему и не важно было, что Сэнку тут, где-то рядом… Блядь, сознание, а ну отставить эту хрень. Что за чушь? Они пришли сюда исключительно чтобы купить рубашку на свадьбу. Потому что Сэнку заржал, как кретин, с полным ртом винища, и испортил единственную адекватную шмотку из неадекватного гардероба этого двухцветного неадеквата. Всё. Сэнку просто очень надеялся, что Ген выберет какую-то нейтральную вещицу и не будет завтра так сильно его бесить. Конец. Однако почему-то когда тот вернулся с накрахмаленной белой рубашкой в руках, Сэнку поймал себя на том, что немного разочарован. Да, он любил белый цвет. Белая рубашка — это вечная классика. Да и на Гене белый цвет смотрелся довольно неплохо, подчёркивая фарфоровый тон его кожи, и делая его… Каким-то… Блёклым? Ген приложил рубашку к себе, так же, как делал с чёрной, и вопросительно выгнул бровь. Сэнку нахмурился. Это казалось удручающе неправильным. Пустым. Нет, это было хорошо, но… бесцветно. Осознание хлестнуло Сэнку кулаком поддых. Гену до неприличия шли яркие цвета. Всё вот это розово-сине-зелёное безумие, в котором он щеголял по Леричи и раздражал нежное видение прекрасного Сэнку, каким-то неописуемым образом ему подходило, превращая глаза в бездонные океаны, подчёркивая утончённую мягкость черт его лица, будто проявляя наружу всю его суть, шумную, щегольскую, пёструю, будто тропическая птица. А вот классическая белая рубашка, из тех, что так любил Сэнку, превращала Гена в монохромную статуэтку — красивую, но неживую. Конечно, блядь, у попугаев ведь должны быть весёлые яркие пёрышки… — Почему ты решил выбрать белую рубашку? — Сэнку изо всех сил старался, чтобы его голос прозвучал естественно, но, кажется, вышло не очень. Ген забавно склонил голову вбок, на его лице появилось крайне озадаченное выражение. Он моргнул пару раз и пожал плечами. — Потому что ты просил меня выбрать что-то, что не будет вызывать у тебя мигрень? — тихо признался он с ноткой замешательства в голосе. — И потому что белый цвет подходит ко всему, верно? Это классика. Сэнку кивнул. Всё верно. Всё так и было. В любой другой ситуации с любым другим человеком белая рубашка была бы единственным адекватным выбором, хотя прямо сейчас он и не мог унять это удушающее ноющее чувство разочарования в груди. — О, ну, наверное. Это ведь ты говорил, что я нихрена не понимаю в моде, а у тебя тут свобода самовыражения, — он старался говорить нейтрально, правда старался, но вышло всё равно как-то пассивно-агрессивно. Как и всегда. Ген выгнул бровь, изучая Сэнку в очевидном недоумении. — Так чем тебя не устраивает белая рубашка? Мозг лихорадочно тарахтел, изо всех сил пытаясь подобрать нужные слова, чтобы и не признавать истину, и не обострять ситуацию ещё сильнее. — Нахрена ты вообще спрашиваешь моё мнение? Я сказал, выбирай, что хочешь, я здесь только для того, чтобы заплатить! — Тогда зачем ты вообще что-то комментируешь про белую рубашку?! — раздражённо фыркнул Ген. — Потому что я думаю, что белый цвет тебе не к лицу, придурок! — Сэнку рявкнул, не сразу осознавая, что только что сказал, и тут же захлопнув рот, как только услышал сам себя со стороны. Большие синие глаза удивлённо распахнулись со странной смесью шока и обиды, но Ген сумел быстро нацепить на себя свеженькую маску. — О, даже так? — его тон был резким, словно защищающимся. — Что ж, к счастью для тебя, мне глубоко плевать на мнение всяких хамских деревенщин о моём гардеробе и о том, что мне к лицу, а что — нет. Сэнку поморщился от неожиданно-высокого уровня колкости в его словах, сожалея о своём неосторожном замечании. — Ген, я не имел в виду- Но прежде чем он успел закончить свою жалкую оправдательную мысль, Ген оборвал его пренебрежительным взмахом руки. — Не важно. Я тебя понял. Я просто выберу другую рубашку, хорошо? Такую, что не оскорбит твои нежные чувства! — он резко развернулся на пятках и стремительным шагом направился ко стеллажам, в гневе перебирая несчастные вешалки. — Мои нежные чувства? — моргнул Сэнку. — Подожди, что? Как ты умудрился интерпретировать мой комментарий? Потому что теперь я в замешательстве, но я не уверен, что у меня есть веская причина для замешательства, и я не понимаю, из-за чего ты вообще злишься! Ген замер на месте, прикрывая глаза, со всей очевидностью пытаясь успокоиться и не ответить Сэнку очередной хлёсткой колкостью. — Ладно, и как я, по-твоему, должен был интерпретировать твой комментарий? Сэнку развёл руками и сделал глубокий вдох, собираясь с духом. — Я… Я имел в виду, что… э-э-э… — бля, сказать это было гораздо сложнее, чем подумать, хотя и подумать было непросто. — Я думаю, тебе действительно больше идут какие-то яркие цвета, — выдохнул он своё неловкое признание, и щёки снова яростное вспыхнули от смеси стыда и злости на самого себя и собственную социальную тупость. — Оу… — Ген хлопнул своими бестолково-длинными ресницами и заулыбался, широко и лучисто, так, что Сэнку снова схлопотал очередной приступ тахикардии. — Ну, спасибо? Тогда какого цвета? — Что? — Рубашка, если не белая, то какого цвета? Сэнку удивлённо моргнул, на мгновение сбитый с толку внезапной искренней заинтересованностью в вопросе (и невероятной теплотой, что мелькнула в голосе Гена). — О, э-э… ну, может, что-нибудь вроде… — он замолчал, бегло осматривая бесконечные ряды с рубашками. Красный? Слишком вызывающе. Зелёный? Будто не про Гена. Синий? Красиво, но тоже не то, у Сэнку, кажется, случилась психотравма от его вырвиглазной синей гавайки… Может быть, голубой? Неплохо, но… но… Вспомнилось, каким убийственно-элегантным Ген показался ему в чёрном, и резко захотелось увидеть его в чём-то потемнее. Вдруг взгляд упал на глубокий оттенок фиолетового. — Как насчёт этого? — Сэнку взял рубашку с вешалки и протянул её Гену. Океановые глаза засияли при виде выбора Сэнку, на красивом лице Гена расплылась широкая улыбка. — Фиолетовый? — мурлыкнул он с явным одобрением. — Мне нравится! Это дерзко, но в то же время стильно. Я люблю все оттенки лаванды. Хороший выбор, Сэнку-чан! Что-то тёплое в груди у Сэнку довольно заурчало от похвалы. — Да, я подумал, что тебе подойдёт. И яркое, и строгое, в общем, то, что нужно, — он небрежно пожал плечами, но не без нотки странной гордости в голосе. Ген мягко кивнул в знак согласия, взял рубашку из рук Сэнку и приподнял её, чтобы рассмотреть поближе. — Приятная ткань, и сшита отлично. Вот что-что, а шоппинг в Италии мне всегда нравился. Так, ну, где тут примерочные? — он заозирался по сторонам, и, завидев кабинки, поспешил переодеваться. Когда он вышел из примерочной, Сэнку, к своему вечному стыду, не сумел сдержать восхищённого вздоха. — Вау… ты… — и слова закончились. Потому что это и впрямь было «вау». Насыщенный фиолетовый умудрился подчеркнуть и глубину его глаз, и высокую контрастность внешности, даже его странная причёска заиграла новыми гранями, превращая Гена из какого-то потасканного какаду в существо воистину роскошное. Он усмехнулся, довольно покрутившись перед зеркалом. — Ну, значит, берём! Неплохо ведь? — Очень… кхм… — Очень что, Сэнку-чан? — хихикнул Ген. Слово само слетело с его губ. Без какого-то бы то ни было влияния Сэнку. — Привлекательно. Ген распахнул глаза и повернулся к нему с явным удивлением. — Подожди… ты считаешь меня привлекательным? Сэнку неловко поёжился под его пристальным взглядом, внезапно чувствуя себя каким-то слабым, незащищённым и уязвимым. — Ген, неделю назад мы с тобой буквально переспали… — Это не ответ. Ты был пьян и печален, это ни о чём не говорит. Ещё раз, ты считаешь меня привлекательным? — повторил он, и его голос звучал едва громче шёпота. Сэнку снова стало жарко, потом холодно, потом снова жарко, и если бы земля под ним низверглась, он был бы счастлив провалиться прямо в ад, лишь бы сбежать от смущающих вопросов. Однако этого не произошло, к сожалению. Но отступать он тоже не намеревался. — Ты прикалываешься? — фыркнул Сэнку, скептично выгнув бровь, и его голос звучал на удивление ровно, несмотря на бурю эмоций, бушующих под кожей. — Пока мы сюда шли, буквально каждый второй человек на улице обернулся, чтобы на тебя посмотреть. — Это всё ещё не ответ, — настаивал Ген. — Ты считаешь меня привлекательным? — Блядь, что это значит вообще? Очевидно, ты симпатичный, не делай вид, что ты этого не знаешь! — Перефразирую. Я тебе нравлюсь? — Нет, — фыркнул Сэнку по-привычке, быстрее, чем успел всерьёз обдумать этот вопрос. Лицо Гена застыло, дрогнуло, и на жалкую долю секунды он показался таким болезненно-уязвимым, таким раненым, таким ломким, что это могло бы сделать больно. — Что ж… понятно. Ну, это многое объясняет… — на мгновение между ними повисла вязкая, некомфортная тишина, но вот Ген уже тонко улыбнулся и прощебетал, как ни в чём не бывало. — Вот видишь, это было не так уж и сложно, верно? Глядишь, так и научим тебя с людьми общаться. Ну, что, на кассу? Почему-то… всё это показалось неправильным. Будто всё существо Сэнку внезапно воспротивилось такому повороту событий, будто он умудрился соврать — хотя он, определённо, не врал. Ген ему не нравился. Неа. Сэнку находил его смазливым, симпатичным, раздражающим, порой его интересно было разглядывать, но большую часть времени его вид вызывал зуд под кожей. С ним было занятно поболтать, он казался забавным, весёлым и был неплохим рассказчиком, у них был потрясающий секс, и Сэнку, возможно, был бы не против повторить, если бы не упустил свой шанс, но Ген ему точно не нравил- Стоп. Стоп! А вдруг этот вопрос подразумевал тот самый шанс? Вдруг Ген намекал ему на что-то? Вдруг- Блядь, да в жопу. Он ему не нравился. И точка. Вообще. Никак. Ну, разве что- Нет, нет, нет. Стряхнув с себя эти мысли, Сэнку яростно направился к кассе, чтобы заплатить за эту несчастную рубашку и свалить от раздражающего субъекта подальше к чёртовой матери. ••• Мысли почему-то не унимались. От этого сердитое разочарование бурлило под кожей с удвоенной силой. Из-за чего это самое сердитое разочарование вообще появилось, Сэнку размышлять отказывался. Скорее всего, от голода. Недолго думая, по пути домой он зарулил в бар к Кохаку. Пусть ему там больше не наливали, но покормить-то точно покормят. Ну, Сэнку надеялся. Там, за стойкой, вооружившись ноутбуком и тремя телефонами сидел тот самый высокий мужик, с которым сюда, в Леричи, явился Ген. Как там его? Рюсуй, кажется? Так вот, этот самый Рюсуй о чём-то громко смеялся с Кохаку, которая казалась странно-румяной и… она что, накрасилась? И нацепила серьги? Сэнку приземлился за барную стойку через стул от мужика. — Здарова, ты чего так вырядилась? Кузина вдруг перестала смеяться и бросила на Сэнку взгляд, если закатанные до белков глаза можно было назвать взглядом. — А ты, как всегда, галантен и учтив… Вот, Рю, полюбуйся, с кем ты своего дружочка отпустил гулять! Этот самый Рю хохотнул и повернулся к Сэнку, протягивая руку для приветствия. — Кажется, мы так нормально и не познакомились! Рюсуй Нанами, будем знакомы. Сэнку протянул руку в ответ, сжимая большую сухую ладонь, и, кажется, рукопожатие было чуть более долгим и чуть более крепким, чем того требовал социальный протокол. Но не то чтобы Сэнку был особенно силён в социальных протоколах. — Доктор Ишигами. Можно просто Сэнку. — Ебать, — хохотнула Кохаку, — и давно ты у нас стал представляться как «доктор»? — С тех самых пор, как получил степень, — огрызнулся Сэнку и, психанув, схватил меню. — Какая сегодня паста дня? — Какую дадут, такую и сожрёшь! Они бы точно поцапались, если бы их не прервал звучный голос господина Нанами. — Насколько я знаю, вы ходили покупать Гену рубашку, верно? Сэнку моргнул. — Э-э-э… ну, да? — Умоляю, скажи мне, что он снова не накупил себе всего чёрного, как всегда! — Чёрного? — он нахмурился. — Ген? Вот этот вот пёстрый попугайчатый шизоид обычно покупает чёрное? Рюсуй обстоятельно кивнул. — Ага. Последние года три он носит исключительно тотал блэк. И, на мой взгляд, этот вечный траурный «готик нуар» существенно негативно сказывается на его кукухе, — хмыкнул он, поджав губы и яростно печатая что-то в своём ноутбуке. — И, да, если ты ещё раз при мне оскорбишь Гена, я сломаю тебе ноги, имей в виду. — Да я не… — хотел было возмутиться Сэнку, но на горизонте сознания маячил вопрос поинтереснее. — Но почему тогда- — О, все эти безумные рубашки — это моя заслуга, можешь не благодарить, — ощерился Рюсуй, снова поднимая глаза. — Это же отпуск! Ему нужно было переключиться! Перезагрузиться! Добавить красок в свою жизнь, чёрт бы его побрал! Сэнку моргнул. Что? Кажется, эту информацию надо было как-то переварить. Она совершенно никак не вписывалась в концепцию его представлений об этом странном человеке по имени Ген, которой жил в Нью-Йорке и был художником. Нет, он сегодня убедился, что чёрный цвет тому удивительно шёл, но… почему? Как? Бля- — Так вот, милая Кохаку, возвращаясь к нашему разговору, — снова пронзил его мысли Рюсуй, — почему ты не хочешь пойти со мной на свидание? Кохаку фыркнула. — Ну что в твоём понимании «свидание»? Рюсуй пару секунд снова яростно что-то печатал, а потом снова поднял глаза, улыбаясь лукаво и мечтательно одновременно. — Ну, знаешь, перекусить, выпить вина, полюбоваться закатом, снять лучший номер в гостинице, — принялся перечислять он лёгким, но искренним тоном. — Да ладно, Кохаку, я думал, мы уже всё выяснили? — Мы выяснили только то, что ты умеешь быть до боли прямолинейным, — усмехнулась кузина, прищурив глаза. Сэнку будто оказался прямо посреди сцены в какой-то дешёвой теленовелле. Он перевёл взгляд на Нанами. — Окей, — кивнул тот, — значит, ты предпочитаешь, чтобы я дарил тебе цветы, писал стихи, таскал шоколадки и всё такое, как в старшей школе? Такое я тоже могу. Ты только скажи мне прямо, чего ты хочешь, и я всё сделаю. — Я хочу, чтобы ты отвалил нахер, — мурлыкнула Кохаку, подавшись вперёд с томным взглядом и облокотившись ладонями на стойку. Уф. Даже Сэнку было очевидно, что от неё так и веяло двойными посланиями. Разве она с ним не флиртовала?.. Или нет? Или да? Какого хрена тут происходит? На месте Рюсуя, Сэнку бы уже давно это выбесило. Но Рюсуй лишь тонко улыбнулся. — Ладно. Я понял. Извини, если показался навязчивым, знаю, у меня такое бывает, — он захлопнул свой ноутбук и, быстро запихав его в сумку, которая даже на вид казалась просто безбожно дорогущей, соскочил со стула. — Ну, пойду я, пожалуй. Хорошего вам вечера, господа, — он кивнул Сэнку, послал Кохаку тонкую улыбку и моментально ретировался. Кохаку почему-то казалась ужасно расстроенной. Она надула губы, фыркнула и с остервенением повернулась к Сэнку. — Ну, рассказывай. Как у тебя-то хоть дела? Продвижения есть? — Какие ещё продвижения, женщина? — Те самые, — огрызнулась Кохаку. — По поводу нашей сделки! Мне о чём Хьюстону докладывать, что ты сдался, так и не начав? Сэнку закатил глаза. — Да отъебись ты со своим Хьюстоном, умоляю! Я не соглашался ни на какие сделки! — Да конечно, то-то вас уже какой день по всей нашей деревне вместе видят! То они по набережной гуляют ночью, то Касеки достают, то рубашками затариваются! — Ну, вот, ты и сама всё знаешь, так что отъебись! — Какой ты грубый, — притворно обиделась Кохаку, но любопытство было сильнее неё. Спустя жалкие секунды она уже ловкой кошкой подползла ближе к Сэнку, заговорщицки понизив голос. — Но, правда, вы хоть не грызётесь больше? Номерами телефона обменялись? Переписываетесь? — А надо?! — испугался Сэнку. — Конечно! — Пиздец. Ещё и переписываться с ним… Откровенно говоря, ещё никогда в своей жизни Сэнку не приходилось вот так выстраивать какие-то отношения самому и с нуля, проходить все вот эти стадии привыкания и притирки… Ему это особо и не надо было никогда. А если что и получалось, то как-то само собой. В целом, удивительно, но и с Геном оно тоже начало получаться само собой, вот только… Вспомнилось, как они попрощались у магазина, и каким внезапно тусклым казался Ген, как быстро и стремительно он поблагодарил его за рубашку и сбежал, не оглядываясь, и во рту снова появилась эта неприятная липкая горечь. Сэнку вздохнул. Кохаку прищурилась. — Ты чего это? — Блядь, я, кажется, случайно всё испортил. — Ну, ничего нового, — усмехнулась кузина. Сэнку хотел было возмутиться, но та успела продолжить. — Но не расстраивайся. Уже завтра свадьба. — И что? Кохаку задумчиво улыбнулась. — Романтический день! Танцы, музыка, атмосфера… Идеальный момент, и идеальный шанс всё исправить. — Ага, — пробубнил Сэнку. — Или шанс испортить всё окончательно. — А вот это уже зависит от тебя!