Cadillac & Hublot

      Не спеша Хазин поочерёдно расстегнул наручники, уверенными и немного жёсткими движениями разминая наверняка затекшие запястья. Лёгкими поцелуями повторил краснеющий след каждого браслета. Опустился рядом, не выпуская рук Кирилла из своих и притянул в крепкие объятия, сгребая парня в охапку и оплетая всеми конечностями.       — Какой же ты охуенный, Кирюш, — на выдохе, прижимаясь губами к виску, ловя отзвук заполошного пульса, Хазин даже зажмурился на мгновение, даже задержал дыхание. Собственное возбуждение никуда не делось, но сейчас, на данный момент, ощущалось не так остро.       Гораздо ярче, важнее и нужнее — ощущать своего мальчика в своих руках.       Как только Гречкин осознал, что щелкнул замок браслетов, то тут же безошибочно вцепился в Петю, прижимаясь всем телом. Запустив пальцы в волосы, Кира, наконец, почувствовал в полной мере тепло своего парня, а не холодный воздух и обжигающий металл. Мышцы покалывало в лёгкой судороге, отчего пальцы немного не слушались.       Только бы не отпускал. Только бы не отпускал.       За прошедшее время Кириллу ни разу не удалось насладиться даже долгими объятьями с майором, не говоря уже о долгих поглаживаниях и поцелуях. Хазин каждый раз находил предлог, причину, важный повод, чтобы слинять. Парень мог сделать только один вывод — Пете не нравится долгая тактильность, ласка и прочие телячьи нежности.       Другого объяснения на ум не приходило.       Уверен, хватит и семи минут. Нет, даже пяти… Наверное…       — Петь, пожалуйста, не уходи, — Гречкин сильнее стиснул объятья, подкрепляя свою просьбу действиями. Руки майора ощутимо вздрогнули и он сделал судорожный вдох, лишь крепче прижимая своего мальчика к себе.       — Милый мой. Хороший. Куда же я от тебя уйду? — Петя снова поцеловал парня в висок. Мазнул губами по щеке. По скуле. Расцеловал в уголки ярко-голубых, с чуть заметной зеленью, глаз. Прижал к груди, к бешено стучащему сердцу. Трясущейся рукой пригладил мокрые волосы на затылке.       Да как я уйду, если я не в силах тебя из рук-то выпустить?       — Как я могу уйти, если и полдня без тебя не смог. Я не то что сосредоточиться на чём-то не могу — я блять не могу о тебе не думать, Кирюш, — Хазин говорил горячно, быстро, едва не запинаясь в словах, будто спешил донести мысль, развеять сомнения, убедить, объяснить.       Да я бы уснуть вряд ли смог дома. Без тебя. В пустой квартире. С твоим запахом в комнате. Так бы и пролежал без сна.       Пожалуй, им много чего ещё предстоит обсудить, прояснить недосказанность и просто поговорить словами через рот, а не только ебаться, как кроликам. Они решили начать отношения неожиданно, резко, нахрапом, зная друг о друге чуть больше, чем ни-ху-я.       Нормальные люди сначала узнают о вкусах и предпочтениях партнёра, хоть немного, а они пошли сразу опытно-практическим путём. В принципе, всё было не так уж плохо. Они точно выяснили, что идеально подходят друг другу в постели, а это минимум 50% успеха.       — На ночь… — начало предложения речевой аппарат Кирилла зачем-то зажевал, пришлось смочить слюной пересохщий от частого дыхания рот, чтобы соединить мысль воедино. — Ты останешься на ночь?       — На работу мне только завтра с утра, и то, если опоздаю, мало что изменится, — хмыкнув, Хазин смолчал, что большинство его коллег даже обрадуется, если он проебется на плюс-минус полдня. Меньше мозг выебать успеет.       Ну а так-то от нехер делать среди ночи решил заехать, колу забросить и срулить домой. Ну и потрахаться, раз случай выдался.       — Так что я могу остаться ровно настолько, насколько тебе хочется, мой хороший, — мягко улыбнувшись, он чмокнул парня в уголок губ.       Хоть на всю жизнь. Только попроси. И позволь мне остаться.       Кирюша очень хотел ляпнуть что-то из серии любовных романов: «останься со мной навсегда», но приравнять свой ночной бред к несусветной чуши.       Никто в реальной жизни так не говорит, они же не герои новеллы.       — Так может хоть разденешься для приличия? — хихикнул Гречкин. — А то возюкаешься уличной одеждой по моим свежим простыням, хуйлуша. Или, типа, ботинки снял, считай разделся?       Силы парень восстанавливал оооочень быстро, а вместе с тем так же быстро возвращалось желание пиздеть и подкалывать Петю. В конце концов, они на этой почве и сошлись.       — Я могу тебе напомнить, что, в силу своей профессии, способен спать как угодно и в каком угодно виде, — пробурчал Петя со смешком куда-то в макушку парню, крепче сжимая его в своих руках.       Надо же, как быстро пришёл в себя. Разгон от разреженного мальчика до трепливой суки с феноменальной скоростью.       — Ну а если тебя не устраивает, ты всегда можешь раздеть меня самостоятельно. Я абсолютно не против, — бережно развернув Кирилла к себе за подбородок, Петя втянул его в чувственный поцелуй. К сожалению, тот получился коротким, так как Гречкин, словно вертлявая белка, выкрутился из объятий и быстро подмял майора под себя.       Влажные трусы нихуя не радовали и липли к телу, но оставаться полностью голым, когда Хазин всё ещё был одет, желания не было.       — Если ты не заметил, я был слегка прикован к кровати, сладкий, — ладони Киры задрали край бадлона и скользнули под него. — Однако твоя портупея тоже нихуя не упрощает работу.       Играть с казёнными браслетами — это одно, а вот находиться в опасной близости от заряженного пистолета, хоть и в кобуре — совсем другое.       От Пети не укрылось, как Кирилл косился на оружие, помнил он и об отношении парня к пушке. Помнил и не мог не восхищаться тем, что его мальчик не строил из себя крутого боевика, а честно признавался в недоверии и опасении относительно всего подобного.       Разве не может подобная откровенность и искренность не подкупать. Сколько открытости и доверия должно быть в человеке, чтобы спокойно признаться в том, что другие сочтут за страх и слабость. Чем же я заслужил такого тебя?       — Знаешь, да, я обратил внимание, что ты был менее вертлявым, чем обычно, — Петя сделал вид, что задумался и, пользуясь отвлечённым вниманием Гречкина, отстегнул кобуру и отбросил к краю кровати. С глухим ударом та приземлилась на пол и Хазин удовлетворённо кивнул своим мыслям, — думаю, с ремнями ты вполне способен справиться, мой хороший.       Майор положил ладони Кириллу на талию, возвращаясь к прерванному поцелую. Голодный стон сорвался с губ неудовлетворённого мужчины сам собой и он тихо рыкнул, вплетая пальцы в белобрысый затылок.       Ему не хватило. Слишком мало. Он недополучил. Ещё нет. Не нацеловался.       В первые пару секунд Гречкин хотел заострить внимание на оружие и на том, что небезопасно скидывать его где попало, но у Пети на парня были совсем другие планы. Поцелуй поначалу получился чуть смазанным, так как Кира пытался удобнее устроиться на Хазине, но после Кирюше даже удалось перехватить инициативу, нависая над Петей сверху.       Гречкину определённо нравилось, что в их половой жизни не было какого-то стереотипы и перехватить инициативу мог кто угодно. Руками парень снова забрался под бадлон, игнорируя сказанное майором.       Точнее, он ничего не игнорировал. Он хотел хлеба и зрелищ.       — Может быть, я хочу посмотреть, как ты сам их снимаешь, — лыбился Кирилл в губы Хазина и снова целовал, не давая ответить. — и всё остальное тоже.       Потеревшись пахом о Петин стояк, парень получил приглушённый стон.       Всё-таки удовлетворенным в этом лёгком петтинге остался только один из них.       Петя откровенно наслаждался и плыл от жадности Кирилла, а отсутствие каких-либо временных или иных ограничений только сильнее раскрепощали и без того не самого скромного и стеснительного мужчину. Он отвечал на поцелуй медленно, но углубляя с каждым движением языка, с каждым прикосновением губ и попросту млел оттого, насколько сильно они жаждали друг друга. Влажный блеск глаз обоих — только прямое тому подтверждение.       Ему хочется отдать всего себя и забрать его самого себе. Целиком. Абсолютно.       — Все, что только пожелает моя капризная принцесса, — Хазин чуть прикусил нижнюю губу Гречкина, слегка потянув зубами. Не чтобы сделать действительно больно, скорее лишь для того, чтоб добавить так любимой ими обоими остроты.       Мой чудесный, идеальный мальчик. Один взмах твоих ресниц — и к твоим ногам ляжет весь мир. Как видишь — я уже под тобой.       Порой Хазин даже ненавидел собственную излишнюю, как ему казалось, сентиментальность, но с Кириллом подобные мысли ощущались абсолютно правильно и во время, даже несмотря на недолгий, смешной срок их странных сумасшедших отношений.       — Я сделаю всё, что ты захочешь, мой хороший, — Петя провёл по рёбрам парня ладонями, с нажимом, сжимая того в подобии объятья и одновременно целенаправленно задел обе штанги, — но при одному условии. Ты или говоришь вслух, или делаешь сам, Кирюш, — Хазин поймал его сладкий стон очередным поцелуем, не скрывая довольной улыбки.       Наконец-то никто никуда не бежит, не опаздывает и можно тискаться сколько душе угодно. Не то, чтобы Гречкин вообще занимался чем-то полезным и назначал важные встречи, но какие-то дела всё равно находились.       Впрочем своих дружков он не видел уже несколько дней и, честно говоря, не скучал по их рожам. Даже по излюбленным тусовкам и клубам не скучал.       На памяти Киры такого не случалось ни разу и он не проебал бы пару суток с какой-нибудь девкой, забив на пати. А вот с Петей, он забил на бухич и клубы, потому что от этого хуйлуши парень получал куда больше адреналина и эндорфина, чем от всех тусовок вместе взятых.       — Это схуя ли я принцесса? — пихнул Кирюша майора в бок.       Не то чтобы его это оскорбляло, просто возмущения были яркими и хотелось показать из в полной мере.       То ли подтвердить свой статус, то ли опровергнуть. По ситуации.       — И когда это я не озвучивал свои желания? — ответный укус в нижнюю губу не заставил себя ждать. Петя лишь счастливо заржал на искорки праведного возмущения в таких уже почти родных глазах.       Ему до идиотской лыбы во всю наглую рожу нравилось всё, что происходит. Больше только, наверное, нравился сам Кирилл. Со всеми его непостоянством, непосредственностью, выкрутасами, искренностью. Его невозможно было не захотеть, но что ещё более важно и сильно — ему невозможно было отказать. Хотелось не то что его самого — выебать, оттрахать, отыметь, сделать своим снова и снова — в любой последовательности и любых колличествах. Его просто хотелось — ласкать неспешно, обнимать до сводящих рук, зацеловать до ноющих губ, уснуть в обнимку и проснувшись, никуда не спешить и просто любоваться этим чудилой. Просто хотелось. Даже не секса — а просто его. Рядом.       Так надолго, насколько это вообще возможно.       — Потому что. Прими как факт и смирись, — не прекращая улыбаться, Хазин перехватил одну руку Гречкина и прижал к своим губам. Сперва поцеловал тыльную сторону ладони, а после — мельком провёл языком по костяшкам пальцев. Потому что — почему бы и нет. Ему слишком охуенно. И слишком захотелось это сделать.       Кирилл был совсем не из обидчивых, но, однозначно злопамятных. Он очень быстро сполз вниз и ловко скользнул рукой по ширинке, сжимая всё также стоящий член майора.       Да и как можно было забыть о том, что под ним лежит мужик полный ласки и, конечно, возбуждения.       Тот, кто говорил, что нельзя заниматься сексом часами, явно не был знаком с Петей. Иначе, как объяснить то, что они вторые сутки никак не разойдутся и не наебутся. Нет, попытки были предприняты, но успехом не увенчались.       — Я уже смирился сладкий, — пальцы отчётливо прорисовывали рельеф стояка сквозь ткань блядских брюк. — Видишь, я прям совсем смирный.       Кирилл нагло пиздел, давая полную волю рукам и всё сильнее надрачивал член, не доставая из штанов. Раз его назвали капризной принцессой, надо соответствовать и творить хуйню. Самодурство же входит в разряд капризов?       Хазин нетерпеливо толкнулся бёдрами вверх, стараясь чтобы член плотнее прижался к скорее дразнящей, чем ласкающей его руке.       Настолько же охуенно сладко, насколько и пиздецки мало.       Конечно, ничего не мешало взять всё в свои руки и попросту взять парня. Ничего — кроме дикого кайфа от затянувшейся прелюдии и практически болезненного возбуждения, отдающегося стуком в висках. Пете всегда в равной степени нравилось как доводить партнёров до экстаза, так и самому принимать ласки, другое дело, что к себе он редко когда давал свободно прикасаться. Да что там, он, чаще всего, и не раздевался полностью, это Гречкин, чтоб его, стал исключением из всех правил.       — Я заметил, что ты совершенство… И что совершенно смирный, ну разумеется, — сквозь гортанный стон, не с первой попытки смог выговорить майор, впрочем, не пытаясь перехватить инициативу. Весь его расхлябанный, открытый вид, откровенные реакции, едва ли не больше, чем раздетость самого Гречкина, буквально кричали: «я твой. Делай всё, что заблагорассудится. Я полностью в твоих руках».       Ну, с совершенством, может быть, Хазин и погорячился, но комментарий точно пришёлся Кире по вкусу. Хотя, почему парень не мог быть совершенством? Конкретно для этого человека, который сейчас борется со своими демонами, прямо под Гречкиным и теперь, бессовестным образом побеждают.       Кирюше стало очень любопытно, а сможет ли он довести до оргазма майора через одежду. Стояк уже есть, осталось дело за малым.       Практически сползая с кровати, Кира устроился так, чтобы пересохшие, обкусанные (не им одним) губы оказались чётко над ширинкой.       Возможно, приходиться языком по ткани было не самым гигиеничным занятием, но кого это ебало?       Снова пройдясь пальцами и запоминая форму члена, Кирилл прикусил его у основания, а рукой чуть надавил на яички.       Петя явно ткань выбирал потоньше, чтобы от глаз окружающих не укрылось ничего. А ещё Кирюшу называл развязным и пошлым в серых трениках. Чья бы корова мычала.       Не то чтобы Пете, который и так едва не кончил следом за Кириллом, оглушительно-сладко стонущем в оргазме, требовалось много, чтобы и без того внушительный стояк стал практически болезненным. Тем более что, по сути, до этого в основном вёл он, преимущественно опираясь на реакции Киры и делая ставку в основном на его удовольствие. А тут всё внимание шло ему, все ласки — для него. А Петя так не умеет, он разучился, Хазин отвык.       — Решил всё же найти своему блядски-длинному языку достойное применение? — если бы не неконтролируемая дрожь и сорвавшийся с губ очередной почти жалобный стон, сарказму Хазина даже можно было поверить. Но трясущиеся руки, вцепившиеся в ткань халата и простынь, равно как и абсолютно чёрные расширившиеся глаза выдавали правду.       Сделай уже хоть что-то. Что угодно. Пока я не сошёл с ума или не сдох от перевозбуждения или переизбытка эмоций.       До тонкой грани, чтобы Хазин, который банальные «спасибо» и «пожалуйста» выплевывал из себя, будто делал миру великое одолжение, начал умолять, оставалось совсем немного.       На удивление, Гречкин никак не парировал Петины слова. В любой другой ситуации парень начал бы пиздеть и всё бы снова пришло к словесной перепалке, но не сейчас. Кира уже понял, что майор начинает больше болтать, когда теряет контроль над ситуацией.       Что ж, помучайся без ответа пока, сладкий. Меня же ты так мучал.       Следующие лёгкий укус пришёлся, предположительно, на головку, ведь Хазин вскинул бёдра и попытался свести ноги. Не тут-то было. Кирилл с силой сжал ладони в опасной близости от паха и надавил большим пальцем на ширинку, чтобы Петя, определённо почувствовал её своим стояком.       Нет, он ничуть не издевается. Просто у него были хорошие учителя.       За всю свою не особо долгую, но насыщенную жизнь, Петенька перепробывал в сексе, казалось, практически всё, не выходящее за грани совсем уж больного восприятия, разве что. И, в отличии от Гречкина, хоть и не был снизу, но в остальном с парнями как только не экспериментировал. Но почему-то именно сейчас, от таких незамысловатых ласк, больше походящих на издевательства, хотелось практически кричать.       Возможно, дело не в том что делать, а в том — с кем.       Чтобы не завыть в голос Хазин прикусил ребро своей ладони, буквально вгрызаясь зубами, затыкая себя и рвущиеся из глубины просьбы и мольбы. Ему уже было не просто жарко — он буквально плавился в этой горячке, пытаясь одновременно и уйти от прикосновений и получить больше-сильнее-крепче-острее.       — Кир… Кирюш… — собственный хриплый голос отдавался в ушах откровенно жалко, выступившая испарина не только сильнее жгла разгоряченную кожу, а мысли разбегались и никак не ложились на язык, — ну Кир… Хороший мой… Да что же ты… Кир… Милый…       Если Петенька наивно полагал, что его метаний никто не видит, то сильно заблуждался. Гречкин отчётливо видел, как разбиваются остатки самоконтроля о «жестокую» реальность Кириных ласк.       Довольно лыбясь сам себе, парень отстранился и провёл языком по кромке брюк и нежной кожи живота. Лёгкий укус выдернул из груди Хазина новый стон, а Кирюша ликовал.       Теперь он держал в руках своего парня и творил с ним, что хотел.       В конце концов, это должно было случиться. Весь полученный на практике навык, Кирилл впитал, как губка и мог применить. В ответку.       — Что такое, сладкий? — длинный язык чуть скользнул под ремень, а пыльцы снова прошлись по стволу сочащегося члена от головки до основания. — Что ты пытаешься мне сказать?       Многое. Очень многое хотелось сказать. Как ему безумно мало. Как сильно ему нужно больше-ближе-сильнее-теснее.       Как сильно нужен он. Как безумно хочется именно его. Как угодно. Но только как можно больше.       — Кир… Ты решил мне… — Хазин застонал в голос от недостаточных, но таких нужных ощущений. Выгнулся навстречу рукам, губам, наглому языку. Хотелось сорвать нахрен все мешающие тряпки, прижаться кожа к коже. Он практически упустил мысль, задыхаясь от ощущений.       Слишком давно никто так самозабвенно не дарил ему столько. Никогда так остро не чувствовались незамысловатые, казалось бы, прикосновения. А ведь этот хуйлуша ничего, по сути, не делает, лишь дразнит.       — Решил отомстить? — смог, наконец, выговорить сквозь очередной гортанный стон, когда его ощутимо тряхнуло. — Так нравится издеваться, сладкий? — усмешка получилась слишком уж натянутой, искусственной, но Хазин из последних крох упертости держался, чтобы не сорваться.       Он не умеет просить. Тем более умолять. Просто привык, что бесполезно.       А Гречкин, собственно, ничего и не решал. Он делал лишь то, что ему подсказывала ситуация, по наитию, без какого-либо подтекста. Петя проделывал с ним подобное не один раз и Кире нравилось, потому он и сделал нехитрый вывод, что понравится и Хазину. Тот всегда мог остановить Кирилл, перенаправить, подтолкнуть (ведь майор не из тех людей, кто станет робеть и терпеть то, что ему не по душе), но он этого не делал.       Значит, он этого хотел, но почему-то не признавал. Не давал себе волю действий и движений. И всё ещё ничего не просил.       — Разве это похоже на месть, Петь? — Кирюша огладил Хазина по талии, покрывая лёгкими мелкими поцелуями едва наметившийся рисунок пресса. — Разве мстят лаской и вниманием?       Отдавал ли Гречкин себе отчёт, что своей непосредственностью плавит стальную стену майора, которую тот держал много лет? Вряд ли. Кирилл просто хотел доставить ему такое же удовольствие, как и Петя ему.       Может так, по чуть-чуть, шаг за шагом, он раскроется и перестанет сопротивляться. Хотя бы сам себе.       Кирюша потерся носом Хазину о живот, обнимая обеими руками и замер. Его дразнящий настрой тут же сменился приступом нежности, так же неожиданно, как и сам Кира       — Мне не за что тебе мстить, Петь.       Хазина просто выкручивало, буквально выворачивало наизнанку от эмоций и ощущений. От эмоций явно даже больше, потому что и утренние откровения, и истерика Кирилла у мака, и их встреча на пороге квартиры, и неприкрытая нежность в его голосе сейчас — всё это приносило больше эмоций, рождало больше чувств и ощущений, чем самая изощрённая стимуляция. И Петя просто тонул, захлебывался в этом потоке, едва ли не сильнее, чем захлебывался собственными стонами.       Ты одновременно мой дар и проклятие. Верь бы я в высшие силы, был бы уверен, что ты был мне ниспослан. И в наказание за грехи и в искупление всех страданий. Где-то я тебя конкретно так заслужил, мой сумасшедший мальчик.       — Кир… Кирюш… Хороший мой… Родной… — Хазин уже почти хныкал, отчаянно цепляясь за плечи парня, беспорядочно поглаживая по волосам, лицу, рукам — где только мог дотянуться, — пожалуйста… Ты мне так нужен… Так хочу тебя…       Если бы мог, он бы, наверное, и вовсе заплакал. Слишком разрывало его изнутри от эмоций и невыносимой нежности к его мальчику.       — Пожалуйста… Поцелуй меня… Хотя бы просто поцелуй… — слезящимися уже глазами Хазин встретился со сверкающими голубыми — Кирилла. Заглянул в глаза и тут же зажмурился, не в силах выносить настолько тёплый взгляд, согревающий, казалось, душу.       Гречкин замер, как парализованный. Он смотрел на Петю во все глаза и пытался понять, где проебался. Майор ГНКа, вертевший его в своих руках, как куклу и ебущий во всех позах, сейчас стонет слишком сладко, просит слишком откровенно, что не верится.       Если я сдох где-то по дороге и не заметил этого, то я согласен остаться в этом раю навсегда. А полёт, это его личный ад, персональный. А котором только двое. Ты и я…       — Я буду целовать тебя столько, сколько захочешь, — Кирилл привстал, поднимаясь вперёд и поравнялся с Хазиным грудью, лицами, взглядом.       Парень смотрел так внимательно, запоминая, как блестят глаза напротив от переизбытка эмоций, ощущений, чувств и всего того, что этот хуйлуша отчаянно пытался до этого в себе задушить.       А потом в его жизнь ворвался белобрысый мажор с ноги и разъебал годами сложенный порядок подчистую.       Склоняясь не спешно, смешивая дыхания и всё также смотря глаза в глаза, Кирюша чертовски медленно коснулся губ Пети своими, не припадая полностью. Парень чуть провёл по пересохшим губам майора языком и, наконец, прикрыв веки, поцеловал. Очень осторожно, дорожа каждым мгновением подаренного ему момента. Облегчение, с которым Хазин выдохнул в этот бесконечно нежный и трепетный поцелуй, не смог перекрыть даже стон. Петя будто реально до последнего боялся, что Кирилл откажет ему в поцелуе.       Откажет в такой необходимой мелочи, тем более сейчас.       Мгновенно расслабившись и мягко потянув парня на себя, чтобы лучше ощутить его в своих руках, прижать к себе в объятия, убедиться, что всё происходящее ему не кажется — Петя плавно и даже почти робко, одним мягким движением губ, ответил на долгожданный поцелуй. Ответил, едва не проскулив при этом, поддаваясь навстречу не только телом — будто всем собой, и разумом и сердцем.       Пиздецки много эмоций и охуеть как мало ощущений. От подобного диссонанса он или лишится рассудка, или у него просто не выдержит сердце.       — Мой мальчик… Мой… Мой Кирюша… — Хазин практически шептал, будто в бреду, целуя куда попадёт, лишь бы только чувствовать его губами, касаться кончиками пальцев, ощущать, впитывать запах, слышать учащённое сердцебиение, видеть его, знать, что он есть и он — его, он — с ним.       Петя даже не заметил, как глаза начало жечь, а вискам стало почему-то мокро. Как легко оказалось сделать следующий вдох, когда тебе буквально вдыхают так необходимый воздух одним лишь лёгким прикосновением губ. Он не сразу понял, что плачет, лишь зациклено продолжал звать.       — Кир… Кирюша… Ты мне так нужен… Мой хороший… — звать и цепляться за него, как за единственный шанс к спасению. Он вляпывается в этого парня… С каждым часом всё больше и больше. Он тонет в его глазах, цепляясь руками, чтоб не забыться окончательно. Когда эмоции сдерживаешь слишком долго, не позволяя себе чувствовать весь их спектр, будь готов к тому, что однажды тебя ебанёт. Главное, чтобы ебануло на правильном человеке…       На твоём человеке.       Кира вцепился в Хазина, прижимая его всем своим телом к кровати и, что самое главное, к себе. Он забыл, что пирсинг болезненно реагирует на любые прикосновения, забыл, что ещё минуту назад дразнил мужчину своими выходками и полностью, бесповоротно упал в омут карих глаз. Несколько часов назад Гречкин сам плакал от затапливающих его чувств, и сейчас тоже самое происходило с его парнем. Видать, и правда они не зря нашли друг друга, раз осознание пришло к ним с разницей в несколько часов.       — Петенька, я здесь, я никуда не уйду, — Кирилл хоть и редкостойный ебанат и распиздяй, но он не оставит дорогого ему человека… Единственного дорогого ему человека.       Парень никогда не заблуждался на свой счёт и не рассчитывал, что встретит того, кто примет ебнутого мажора со всеми своими загонами, тараканами и недостатками. И уж тем более Кирилл не рассчитывал, что это будет взрослый мужик, служащий в полиции, с которой у парня сложились не самые тёплые отношения.       Но с самого первого взгляда, с первого же слова, Петя завладел вниманием парня, вытеснив собой всё ложное, пустое и ненужное из жизни парня.       Гречкин не будет ни смеяться, ни подкалывать Хазина, ведь сам этим не так давно метался от свалившихся чувств. Кирюша прекрасно понимает, что чувствует Петя в этот момент и знает, что поддержка всё, что сейчас нужно. Ведь именно он помогал Кире справиться с тем же раздраем в душе, прижимая его к себе у дверей мака и не бросил на произвол судьбы.       Быть рядом, обнимать, целовать и никуда не отпускать. Даже, если будет брыкаться даже если будет истерить и бить кулаками… Не разжимать руки и не отпускать.       Пете, пожалуй, приходится сейчас ещё тяжелее по двум причинам. Во-первых, страшнее, ведь ему уже делали больно, когда он открывался человеку и страх, что всё повторится снова, был слишком велик. А, во-вторых, он майор, и страшно не хочет казаться слабым и беспомощным, не хочет, чтоб Гречкин посчитал его нытиком, не способным справиться с самим собой.       Только Кира так не считает. Всё происходящее не говорит ни о слабости, ни о неуверенности. Это эмоции, которые майор, сто процентов, проявляет только с Кирюшей, потому что тот особенный.       У Киры сердце выпрыгивает из груди, потому что для Хазина он стал особенным. Ни за деньги, ни за положение, а за то что он такой хуйлуша, какой есть, и другого ему не надо.       Всё это Кирилл прекрасно понимает, ведь для него Петя тоже особенный.       Почему он решил переспать именно с этим долбанным ментом? Хотелось? Да, хотелось. Но он же выбрал из всех возможных вариантов ЕГО! Что, желающих мало было, и он бы не нашёл, если бы захотел? Нашёл бы, да только до этого ему в голову такое даже не приходило. А с Петенькой пришло. Просто щелкнул рубильник и сказал: «мы отдадимся только этому мужику»! Он надёжный. Да, он ебанутый кусок говна на палочке, но он нам не сделает больно.       — Я хочу быть с тобой, Петь. И никуда тебя не отпущу.       Петя лишь отчаянно целовал в ответ, не отдавая себе отчёт, что происходит и почему в глазах вдруг стало очень мутно. Главное — он всё равно, проморгавшись, фокусировался на том, что единственное было важно и необходимо — на Кирилле.       Трясущимися, будто в ломке или с тяжкого будуна руками майор гладил парня по лицу, самыми кончиками пальцев, будто изучал вслепую. Прочертил большим пальцем контур пухлых губ, когда смог, наконец, ненадолго оторваться. Легонько чмокнул в уголок нежной, мягкой улыбки, будто поймал, украл себе внутрь, на память. Коснулся неуверенно языком кромки острых зубов, провёл в некотором удивлении по гризлам, будто только сейчас обратил на них внимание. А может, и действительно, только сейчас…       Смотрел и насмотреться не мог. Будто только смог разглядеть, будто прозрел, словно залип на затмение и получил навсегда ожог, на дне зрачков, на внутренней поверхности век.       — Не отпускай… Пожалуйста… Всё что угодно делай… Что захочешь… Только не отпускай… — Петя продолжал запоминать, изучать, чувствовать блестящими от слез глазами, дрожащими губами, трясущимися руками. И удивлялся, как настолько фатально он провалился в этого мальчика, так, что потерять его теперь, спустя лишь неделю — проще будет просто сразу сдохнуть.       Неужели он ещё не оглох от гула колотящегося сердца? Как Кирилл, который так близко, губы к губам, грудью к груди, не слышит, не ощущает этого безумного стука?       А Гречкин и не собирался отпускать. Нужно быть полным идиотом, чтобы отпустить то, что само идёт тебе в руки. Этот хуйлуша примчался к Кире среди ночи по первому зову и явно не собирался уезжать. Парень это ценил. Правда ценил.       Никто раньше не делал ради него каких-то глупых и совсем дурных поступков (пьяные выходки на тусовках не в счёт). Да, честно говоря он и сам ни для кого делать что-то подобное никогда не хотел. А сейчас хочет.       Просто сделать глупость, в порыве, чтобы порадовать человека — это новое для Кирилла чувство. Чтобы человек улыбнулся, потрепал по волосам и сказал, какой ты придурок. Его придурок.       — А можно ничего такого не делать? — Уточнения, конечно не требовалось, но подкатившее волнение и какой-то нежный трепет в груди заставлял переспросить. — Можно, я просто буду рядом?       Хазин судорожно вдохнул, прижимаясь своим лбом ко лбу Кирилла. Выдохнул сквозь сомкнутые зубы, с удивлением услышал собственный всхлип.       Но, что больше всего поразило Петю, когда он понял, что плачет — ему не стыдно. Перед ним — абсолютно точно не стыдно. С Киром хотелось не скрывать ничего, не строить из себя машину и циничную мразь, хотя, несомненно, это были черты его характера, но далеко не единственные. Он умел быть нежным, был тактильным до одури — только дай, затискает, и просто обожал творить спонтанные, романтичные и дурные поступки, достойные влюблённых подростков. Только забыл, запер в себе всё, сам внутрь потрепанной души забил ногами.       А ему, этому голубоглазому открытому мальчишке хотелось отдать всё, быть для него всем, как он сам стал для него.       — Хороший мой… Милый… Тебе можно всё… Всё что захочешь… — Хазин сам не узнавал свой почти сорванный шёпот, будто он несколько часов к ряду кричал.