A Gallows Marriage | Свадьба под виселицей

      Гермиона устала винить себя.              Она устала винить себя за то, что делает недостаточно. Устала вести себя так, как от неё того ждут. Устала делать то, чего никто другой делать не хочет. Устала корить себя за вчерашнее.              Она хотела поцеловать Малфоя.              Это было неизбежно. Невозможно было обуздать силу, которой двигало её тело. Поцелуй казался таким же необходимым, как следующий вдох. Малфой назвал её своей женой так, словно гордился этим.              Гермиона хотела осудить себя за то, что воспользовалась его состоянием, ведь прекрасно видела, как Малфой плакал, когда Живоглот уделил ему всего каплю внимания. Она отдала Малфою своё тело, но его первый контакт после освобождения оказался сопряжён с насилием.              Этот единственный сексуальный опыт завёл его в тупик. Все нежные взгляды, блуждание глаз по коже, его поклонение ей — всё это было только потому, что она не причинила ему вреда, не дала умереть. Он путал желание с благодарностью.              Гермиона беззвучно закричала в подушку.              О боже, она воспользовалась им, его неопытностью, его голодом по близости для удовлетворения собственных потребностей.              Гермиона ударила по подушке кулаком, унижение и чувство вины сменились тревогой и перевозбуждением.              Она сбросила с себя одеяло. Было уже почти пять утра, а она так и не слышала шум камина. Малфой пока не пришёл, и Гермиона хотела бы, чтобы он не появлялся ещё какое-то время.              В надежде стереть с себя остатки неуклюжих прикосновений она пошла в ванную. Шрам кровоточил (Гермиона тёрла кожу до поздней ночи), и на шее остались красные следы (подарки губ, которые стремились захватить каждую её частичку). Она нащупала в аптечке баночку с мазью.              Она оказалась почти пустой, только на стенках были остатки.              Странно.              За последний месяц Гермиона ни разу не пользовалась мазью.              Она потянулась к шее. Щёки раскраснелись при воспоминании о том, как Драко прижимался к её губам, и Гермиона тут же щёлкнула выключателем.              Она направилась на кухню, намереваясь заварить самый крепкий чай, который только возможно. Пока чайник кипел, Гермиона услышала рёв камина, а затем тихий стук.              Она выключила плиту, решив скрыться в спальне до того, как её заметят.              — О, моя дорогая жена! — Гермиона застыла, глядя на явно перебравшего Малфоя. — Я вернулся в нашу скромную обитель! — Его тело лежало в камине. Она попыталась бесшумно прокрасться в свою комнату, но тут громко скрипнула половица.              Проклятье.              Малфой поднял на неё взгляд.              — Спрятаться от меня пыталась? — безмятежно протянул он. Он встал на колени и выполз из камина. — Логично. Поняла наконец, какого монстра впустила в свой дом. В свою постель.              Дыхание перехватило.              — Ты опять напился.              Малфой рассмеялся и неуклюже переместил вес на пятки.              — Подумал, сделаю тебе одолжение, разрешу думать, что я просто напился. В прошлый раз хорошо сработало. — Он хихикнул и помахал пальцем. — Тогда, после похода к Тео, когда я поцеловал тебя, я пил отрезвляющее.              Сердце заколотилось. В тот вечер он действительно выглядел трезвым, но её сбил с толку его стеклянный взгляд.              — Оказывается, даже умнейшая Гермиона Грейнджер не может отличить пьяного от огневиски и опьянённого похотью. — Малфой прикрыл рот. — Упс. Я хотел сказать, Гермиона Малфой.              Она вздрогнула.              — Малфой, ты пьян и не понимаешь, что несёшь.              — О да, пожалуйста, просвети меня, — он закатил глаза. — Я всего лишь безвольный преступник. Мне нужно объяснять, как действовать. Научи меня, о праведная, — Малфой сложил ладони, словно молился.              — Я сейчас же принесу отрезвляющее. Не хочу разговаривать с тобой в таком состоянии.              — Ха! Как будто ты вообще хочешь со мной разговаривать. Я же просто неприятное напоминание о том, как ты низко пала в попытках побыть добродетельной.              Гермиона молчала.              — Заметь, я отбивался от рыжей банши, когда она порочила твою репутацию, а когда дело касалось моей, ты молчала. — Он осмотрел её с ног до головы. — Как и сейчас.              — Я не буду с тобой говорить, пока ты не протрезвеешь. Можешь либо пойти спать, либо принять чёртово зелье. — Гермиона подошла к шкафу с аптечкой и нашла нужный пузырёк.              Она замерла на секунду.              На четыре секунды.              Она могла поклясться, что купила штук десять, когда в последний раз была в Косом.              Громкий треск вынудил её поспешно вернуться в гостиную.              Малфой опрокинул столик, когда хотел встать, оперевшись на него.              — Ой. Надеюсь, не сломал. У меня отвратительная привычка ломать всё, к чему я прикасаюсь.              Она хотела его приподнять, но оказалась не в состоянии помочь настолько тяжёлому телу.              Малфой потерял равновесие и, невольно вытянув ногу, задел её лодыжку. Гермиона вскрикнула, тут же схватившись за неё.              — Блядь… Прости, Грейнджер. Всё нормально? Тебе не больно? — он подался вперёд и потянул её за руки, чтобы поставить на ноги. Его движения были небрежными, неаккуратными, но прикосновения — такими же мягкими, какими она их запомнила.              Гермиона положила ладони ему на грудь, пытаясь выпрямиться. Малфой вздохнул и уставился на неё покрасневшими глазами. Он держал её ещё мгновение, а затем вырвал руки и отступил, чуть не упав при этом.              — Нет. Не трогай меня. Ты не можешь меня трогать. — Его мольба напоминала звучавшие ночью стоны. Щёки вспыхнули от стыда.              — Малфой, пожалуйста, выпей зелье, — произнесла Гермиона, глядя в пол, на свои босые ноги.              Он сперва замешкался, но всё же откупорил пузырёк и проглотил содержимое. Гермиона решила воспользоваться секундами до того, как зелье начнёт действовать, чтобы задать вопрос, на который он, возможно, не ответил бы в трезвом состоянии.              — Куда ты ходил? — она спрашивала спокойно.              — К Тео. Я… я не сказал ему, что пришёл. Я подкупил Типпи, обещал ей очень дорогой шёлковый галстук из акромантула, чтобы она пустила меня в покои, но не предупреждала Тео, — по мере того как Малфой говорил, его голос становился всё твёрже. — Я отхлебнул из очень дорогой бутылки огневиски, которую стащил из его кабинета. — Глаза теряли пьяную дымку.              — Почему ты вернулся?              Его тон снова стал ровным, спина выпрямилась, равновесие вернулось к высокой фигуре.              — Мне нравится рядом с тобой. Даже если это неправильно.              Гермиона сглотнула, уставившись на уже протрезвевшего Малфоя.              — Я должна извиниться, Малфой. Прости, что… что…              — Прекрати, пожалуйста. Ты всегда извиняешься, даже когда не виновата. Не нужно ничего объяснять. Ты мне ничего не должна.              Она содрогнулась. Он не был зол, просто его голос звучал печально.              — Нет, должна. Я чувствую, что воспользовалась тобой.              Он заметно растерялся.              — Чего?              Боже, как неловко.              — Я понимаю, мы с тобой здесь не равны. Ты полагаешься на меня, чтобы выжить, а я игнорирую все границы. Я вышла за тебя не для этого, — она закусила губу, желая просто исчезнуть.              — Да что ты несёшь?              — Ты мало с кем общался последние несколько лет, и, очевидно, наша близость произвела на тебя впечатление. Я знала, поэтому и сожалею, что воспользовалась этим.              — Хочешь сказать, что оттолкнула меня, потому что почувствовала вину за то, что воспользовалась моей невинностью? — Вслух это звучало ещё хуже.              — Прости меня, — Гермиона вцепилась в края своей рубашки, чтобы хоть как-то удержаться от желания развернуться и убежать.              — Какого чёрта, Гермиона? — Она вскинула голову, услышав своё имя. Малфой явно ничего не понимал, его руки сжались в кулаки. — Почему ты не сказала… почему позволила мне думать, что это из-за меня?              Она нахмурилась.              — Из-за тебя?              Малфой взъерошил отросшие волосы.              — Ты знаешь, как я винил себя за то, что было в Министерстве? Меня тошнило от того, что я сделал, и я хотел забыть обо всём, но не мог. Я не мог выбросить из головы, какой мягкой была твоя чёртова кожа, даже с вырезанным на ней словом. Словом, которое я использовал бесчисленное количество раз, пока рос.              Он сделал шаг ближе.              — Я считал себя больным, потому что не мог удержаться, не мог не трогать себя, представляя твои кудри, представляя, какая ты на вкус. Ты спасла мою жалкую жизнь, а я дрочил в твоём же доме, кусая подушку, чтобы ты не услышала, потому что у меня даже палочки, блядь, нет, чтобы заглушить комнату. Мы переспали, и ты сбежала, потому что тебе явно было отвратительно от того, чем ты со мной занималась. Ты говорила красивые слова о перемирии, и после этого я пытался убедить себя, что, возможно, ты ко мне что-то чувствуешь, ну хоть что-то, но при первом же намёке на то, что я не монстр, ты испугалась. Тебе было неудобно видеть во мне что-то, кроме дела. А потом я поцеловал тебя. Ты была в шоке, но не дала отпор, и я взял то, что хотел, и неважно, правильно это было или нет. Я настолько в тебе потерялся, что не сразу понял, как же всё это хреново.              Он невесело усмехнулся.              — Знаешь, я почти согласился на тот ужасный ужин, когда ты меня попросила, но я вспомнил твоё выражение лица, когда ты пила тот дурацкий чай, который я заварил, и мне стало страшно. Я испугался, что ты снова сбежишь, но при этом не мог перестать представлять тебя с этим придурком Уизелом. И вот я снова стал злобным ублюдком, которого все и ждут. Я пришёл не потому, что мне вдруг захотелось поддержать тебя, а потому, что от одной мысли, что этот мудак может находиться рядом с тобой, мне хотелось проломить стену. И всё там было мерзко, они обращались с тобой как с грязью, но ты продолжала их оправдывать. Ты молча слушала их яд и продолжала принимать их с распростёртыми объятиями, а мне даже в глаза посмотреть не могла. А потом ты меня поцеловала. О, как мне хотелось показать, что я хороший человек, отвергнуть тебя, дать понять, что я не буду постоянно брать то, что мне не положено, не буду всё портить. Но я не хороший человек. Я не храбрый. Я не сильный. Ты мне открылась, и я не смог удержаться. Ты знаешь, что твои стоны ещё слаще, чем я представлял? Уж поверь, я представлял.              Его фигура отбрасывала на стену тень: солнце уже вставало.              — Я прикасался к тебе, пробовал тебя на вкус, чувствовал твой оргазм под своими руками — ты сама мне позволила. Я пытался убедить себя, что ты хочешь всего этого так же сильно.              — Это никак не связано с моей грязной кровью? — Гермиона не знала, зачем задала этот вопрос. Малфой больше не вёл себя так, будто её кровь имеет какое-то значение, не бросал в лицо слов о её происхождении.              — Твоя кровь для меня ничего не значит. Я думал, что хоть это уже доказал, — его голос сорвался, нижняя губа дрогнула.              Гермиона ненавидела чувство вины.              — Прости. Не знаю, почему я так сказала. Это несправедливо. И неправда. Я просто… я знаю, у тебя сейчас непростой период, и я не хочу, чтобы ты думал, что чем-то обязан мне. Я не хочу, чтобы ты путал благодарность с чем-то… бо́льшим.              — Думаешь, я стоял перед тобой на коленях из благодарности? Или трогал себя, думая о тебе, из благодарности? Ты из благодарности со мной кончала?              Щёки Гермионы пылали, она чувствовала пульсацию между ног.              — Не заблуждайся, я тебе благодарен, но все эти мысли вызваны не добротой и невинностью. Возможно, я не очень опытен и хочу учиться, но не у кого попало. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты меня учила.              Она сглотнула. Малфой сделал ещё шаг, вторгаясь в её пространство.              — Мы не должны… Здесь ты в ловушке. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя чем-то обязанным мне из-за Поцелуя. — Её хрупкая решимость начала давать трещину.              Он провёл кончиками пальцев по её талии, отчего по телу побежали мурашки.              — Пользуйся мной, если хочешь это так называть, — слова шёпотом осели на её коже, носом он коснулся скулы.              — У тебя… у тебя нет другого опыта. Вот в чём дело.              — Если хочешь убеждать себя, что дело в этом, пусть так. Я отдаю тебе себя. Забирай. Забирай меня.              Он поцеловал её в шею, зубами задевая чувствительную кожу. Хотя в словах Гермионы было одно, руки говорили другое: она с силой впилась ему в плечи. Она была уверена, что насчитает потом не меньше десяти синяков.              — Малфой…              — Прошу тебя, Грейнджер. Я хочу этого. Я выбираю тебя. Пожалуйста, — Малфой уставился на неё. Его глаза были стеклянными, как будто он не мог насытиться ею, как будто хотел впитать её целиком.              Опьянённый похотью.              Она прильнула к нему.              Ухватившись за рубашку, потянула его на себя, впиваясь в губы с голодом, который только нарастал.              Он отстранился.              — Скажи, Грейнджер. Я должен услышать, — попросил он так нежно.              — Я хочу тебя.              Малфой стал целовать её с яростью, путаясь пальцами в кудрях.              — Ты меня погубишь, блядь.              Он потянул её за волосы, совсем как в тот раз. Гермиона зашипела, но он быстро припал губами к шее и остановился, лишь добравшись до выреза рубашки.              — Пожалуйста… — Драко касался обнажённой кожи, но не делал ни малейших попыток раздеть её.              Гермиона кивнула, и тогда ткань рубашки скользнула вниз по телу. Бюстгальтера под ней не было.              Если Гермиона думала, что уже видела желание или благоговение в его глазах, то она ошибалась.              Лицо Малфоя вытянулось, стоило только понять, что её не прикрывало больше ничего, кроме хлопковых трусов. Он смотрел так, словно его поразила молния, словно никогда прежде не видел ничего столь впечатляющего.              Он несмело протянул к ней руку и, едва касаясь, провёл пальцами по груди. Сосок затвердел, а его зрачки расширились.              — Чёрт… — вырвалось у него на выдохе. Поняв, что Гермиона не собирается его останавливать, Драко вытянул вторую руку и сжал грудь уже увереннее, ведя большими пальцами по соскам. Её стоны заводили его, и не успела Гермиона моргнуть, как Драко уже припал к ней ртом. Она задыхалась и хваталась за его плечи, приподнимаясь на носочки, стараясь быть ближе. Он ласкал её со всей самоотдачей, не стесняясь при этом издаваемых звуков.              У Гермионы уже были любовники. Кто-то был эгоистичен, кто-то — внимателен, а кто-то — вполне хорош, но ни один из них не стремился исследовать её тело так, как это делал Малфой.              Она держалась за него, боясь отпустить. Тонкий материал, отделявший её от того, чтобы предстать перед ним полностью обнажённой, стремительно увлажнялся.              — Пожалуйста, Драко.              Он оторвал губы от набухшего соска.              — Скажи, что тебе нужно. — От его рвения, от его страсти между ног запульсировало с новой силой.              — Ты. Тоже. Хочу, чтобы ты тоже разделся.              Он замешкался, покосившись на руку, запятнанную Тёмной меткой.              — Мне всё равно. Клянусь. — Гермиона показала ему свой шрам: — Тебе же нет до неё дела?              — Нет, — тут же ответил он.              — И мне до твоей никакого.              Только после этого Драко стянул с себя пиджак и чуть не споткнулся, пытаясь выбраться из брюк. Он разделся, не испытывая перед ней ни страха, ни волнения.              Он успел набрать вес. С регулярным питанием и частыми поездками на велосипеде мышцы на ногах окрепли. По груди тянулись шрамы, и Гермионе захотелось провести языком по каждому из них.              Она заразила его своим хищным взглядом.              — Можно я сниму их с тебя? — спросил он. Гермиона медленно кивнула, облизывая нижнюю губу.              Драко приблизился, уверенный в каждом своём шаге, и опустился у её ног. Не сводя с Гермионы взгляда, он просунул длинные пальцы под резинку трусов и медленно начал спускать их по ногам. Она хотела его так сильно, что хлопок был заметно мокрым. Драко осмотрел влажную ткань и, не успела Гермиона остановить его, провёл языком по внутренней стороне её бедра.              Она ахнула, теряя равновесие и хватаясь за его голову. Драко лизнул кожу ещё раз, словно смакуя, а затем поочередно поднял её ноги, выпутывая из белья. Он отбросил трусы в кучу одежды и встал.              — Я в этом не силён. Если так и продолжим, я долго не продержусь, а я чёртов эгоист, поэтому хочу быть внутри тебя, — его голос звучал низко и хрипло, он поднял на неё взгляд: — Как ты меня хочешь, Грейнджер?              Она не была уверена, что когда-нибудь привыкнет к тому, что Драко просит ориентиры, чтобы доставить ей удовольствие.              — Садись. — Гермиона не хотела ложиться на кровать, только не в этот раз. Она хотела, чтобы всё прошло лучше, чем в их первый раз в Министерстве.              Для него. Для себя.              Он не стал медлить и опустился на диван, расставив ноги и положив руки на бёдра. Драко наблюдал за ней с нескрываемым возбуждением.              — Иди сюда, — попросил он так тихо, что она едва расслышала.              Гермиона подошла и не раздумывая перекинула через него ногу, оказываясь у Драко на коленях. Она прикусила губу, ощутив, как головка упирается в лоно, и двинула бёдрами.              — О… о боги! Это… блядь, Гермиона, — он тихо стонал, сжимая её ягодицы в ладонях, а она продолжала ёрзать, распределяя смазку. — Стой, тебе нужно остановиться, я не… не продержусь долго… — бормотал он ей в шею.              Гермиона перенесла вес на колени, руками оперевшись на его плечи.              — Войди в меня.              Он шумно выдохнул, глядя ей в глаза.              — Ты уверена? Пожалуйста, будь уверена, — его голос был таким хрупким.              Она прижалась лбом к его лбу, как в тот раз делал он.              — Я уверена, если ты уверен.              Драко ничего не ответил, только подался вперёд, пока головка снова не оказалась между складок, и стал двигаться именно так, как Гермиона в этом нуждалась. Немного неуклюже и резко он притянул её к себе, пока не вошёл в неё до конца. Они оба застонали. Драко пытался приподнять её, но вместо этого Гермиона начала вращать бёдрами, опираясь на колени и его плечи, задавая темп. Он откинул голову на спинку дивана, смотря на неё из-под отяжелевших век, пока она лениво скользила вверх и вниз. Она была настолько возбуждена, что движения давались легко. Он входил глубоко, и в животе стало нарастать болезненное ощущение.              — Пожалуйста… потрогай себя… Я не… — Драко задыхался, мотая головой, словно не мог поверить в происходящее. Гермиона упёрлась лбом ему в плечо и потянулась рукой вниз, задевая светлые волоски у члена. От учащённого дыхания во рту скопилась слюна, она плотно зажмурилась, пытаясь сосредоточиться на нарастающем давлении. Вдруг Гермиона почувствовала руки на груди: Драко поглаживал соски большими пальцами, усиливая и без того накрывающее наслаждение. Она распахнула глаза.              Солнце уже проснулось, окрасив комнату в золотистый цвет. Глаза Драко пылали, свет отражался от его сверкающих прядей. Он наблюдал за ней так, словно никогда в жизни не видел ничего более прекрасного, впитывая каждую подпрыгивающую пружинку волос, каждый вдох.              — Покажи мне всё, — его сдавленные слова стали последней каплей. Гермиона вскрикнула, снова опустив голову, и прикусила его плечо. Она не переставала двигать бёдрами, наслаждаясь эмоциями, которые получала и дарила. Ощущение наполненности было ни с чем не сравнимо.              В конце концов Гермиона обессилела. Она пыталась сохранять ритм, но ноги не позволяли. Драко держал её, приподнимая бёдра навстречу, и она продолжала кричать, не переставая гореть от его пальцев, впивающихся в кожу всё сильнее. С громким стоном он отстранил Гермиону от себя и сжал член, пока не кончил себе на живот и бёдра.              Гермиона поймала себя на том, что не слезла с него. Она сидела, положив ладони ему на колени, и тяжело дышала.              — О боги. Это было… вау. — Всё его тело затекло. — Мы забыли про противозачаточные чары. Я не хотел просто… То есть это случайно, но я смог остановиться. Как-то.              Гермиона уставилась на него.              — Противозачаточные можно накладывать в течение часа после полового акта.              Его глаза вмиг расширились, а щёки покраснели. Он медленно опустил голову.              — Вот чёрт. Ну конечно. Я знал это. Забылся, наверное. Ну что за унижение. Я же говорил, что почти не представляю, что делаю. — Вся его уверенность исчезла, оставив место смущению.              Смотреть на него, такого беспомощного, покрытого спермой, смотреть на солнце, купающее его в утреннем свете, было невероятно эротично. Не сводя с Драко глаз, Гермиона провела пальцем по его животу, размазывая жидкость по коже, наслаждаясь липкостью под пальцами.              — Могу я сказать, что это самое сексуальное, что я когда-либо видел, или это слишком сильно тебя напугает? — он шутил, но она слышала искренний страх; он больше не скрывал от неё ничего.              Поэтому Гермиона просто его поцеловала.              Он медленно отстранился, когда она наложила на них очищающие чары.              — Даже если ты всё неправильно поняла, я хочу сказать спасибо, что переживала за меня и пыталась думать о моём благополучии. Мало кто… поступил бы так с моей жизнью, — он прикусил распухшую губу.              Она не смогла удержаться и снова его поцеловала, а Драко ответил ей со всей нежностью.              Гермиона всегда любила утро.