A Gallows Marriage | Свадьба под виселицей

      Гермиона оставила записку на кухонном столе.              Она не считала это побегом. Может, уходом? Ненадолго. Она проснулась в темноте, с лёгкой болью между ног, охваченная таким волнением, что казалось, будто сейчас провалится в матрас. Не успела Гермиона сообразить, что делает, как уже оделась и бросила на шаги заглушающие чары. Она написала Малфою, что вернётся вечером. Он же взрослый. Проживёт денёк на подгоревших тостах.              Гермиона вышла через палисадник на просёлочную дорогу.              Она просто любила гулять на рассвете.              Когда солнце выглянуло из-за горизонта, всё кругом засияло. Нежный оттенок оранжевого переливался на деревьях, тропах и домиках, видневшихся вдали. Гермиона ступала тихо, вслушиваясь в пробуждающийся гул. Рассвет означал возрождение, перемены, новое начало — всё то, за что она отчаянно хотела ухватиться своими ранеными пальцами.              Она вспоминала тихие стоны и горячее дыхание на своей шее, длинные пальцы, путавшиеся в её волосах. Гермиона закричала в воздух, наполненный солнечным светом.              Нацеленность. Настойчивость. Неспешность.              С этими мыслями она трансгрессировала.              И оказалась в переулке магловского Лондона. В городе уже царила суета, никакой тишины: мимо неслись машины, а по тротуарам вышагивали ранние пташки.              Бессонными ночами Гермиона любила бродить по улицам. В первые годы после войны она не могла ходить по магическим местам, потому что её вечно останавливали. Люди стекались к ней, рассказывали истории о погибших друзьях и членах семьи, о тех, кого удалось спасти, а некоторые просто благодарили. Поначалу это приносило облегчение: она смотрела на свою боль чужими глазами и находила в них надежду.              Со временем истории незнакомцев стали для неё бременем — напоминанием обо всём, что было утрачено, о том ужасе, который она испытывала, разыскивая крестражи без еды и сна. Чего она не ожидала, так это пустоты, которая появилась, когда у людей пропало желание вспоминать о войне и стало запретным говорить о незаживших ранах.              Поэтому, как только Гермиона оказывалась в ситуации, когда хотелось исчезнуть и стать невидимкой, она проводила день в магловском Лондоне.              Она зашла в небольшую кофейню, явно рассчитанную на тех, кто рано встаёт, и заказала кофе у сонного бариста с серьгами в ушах.              Сидя за столиком, Гермиона наблюдала за приходящими и уходящими людьми и гадала, как они живут. Был ли женат тот мужчина в бейсболке? Любил ли он свою жену? Довольна ли женщина в жёлтом платье своей работой? Чувствовала ли она, что её уважают? Гермиона продолжала пить кофе, размышляя, как сложилась бы её судьба, не получи она письмо в одиннадцать лет.              Проведя в кофейне достаточно времени, она отправилась к Британской библиотеке.              Родители привели её туда на одиннадцатый день рождения — последний, который они отметили вместе, пока не узнали, что Гермиона — ведьма. Они бродили по экспозициям, рассматривая старинные книги и манускрипты, коллекции насекомых и камней. Гермиона была в восторге, что существует такое огромное место, где можно учиться, и не хотела уходить, пока родители не пообещали, что купят ей книгу.              Гермиона с улыбкой представляла, что снова здесь с родителями. Отец мог пить чай с булочкой в кофейне, а мама стоять в нескольких шагах позади неё, у витрины с «Кентерберийскими рассказами» Чосера. Потом они бы обедали и смеялись над тем, что папа не может отказаться от десерта, хоть он и стоматолог.              Закончив копаться в воспоминаниях, Гермиона вышла на улицу и двинулась к следующему пункту назначения.              После войны она старалась поддерживать общение с выпускниками Хогвартса. Какие-то отношения сошли на нет, затерявшись в бегущем времени и сменяющемся ветре, а какие-то сохранились.              Гермиона распахнула дверь, выкрашенную в красный, и над ней раздался звон колокольчика.              — Гермиона!              Деннис Криви так сильно походил на брата, что иногда на него было больно смотреть.              — Привет, Деннис, решила заглянуть. — Она обняла его. — Как дела в галерее?              После Битвы за Хогвартс Деннис остался единственным ребёнком в семье. Война отняла у него не только Колина, но и детство. Гермиона помнила потерянного четырнадцатилетнего подростка на похоронах, который так крепко держал сломанный фотоаппарат, что казалось, тот рассыплется в его ладонях. Она говорила с ним совсем недолго, но не забыла затравленный взгляд, направленный туда, где должен был быть брат.              Она написала ему письмо в один из месяцев, когда её особенно мучили кошмары, и удивилась, получив через неделю ответ. Так завязалась переписка, которая тянулась до тех пор, пока Деннис не выпустился из Хогвартса.              Пытаясь сохранить хоть какую-то связь с братом, он занялся фотографией и стал довольно талантливым. После школы на выплаченные ему средства Деннис решил открыть галерею в магловском Лондоне.              — О, дела идут очень хорошо! Недавно продали пару работ на аукционе, а на прошлой неделе устроили небольшую выставку! Всё так интересно! — Гермиона улыбнулась не унывающему Деннису.              — Я проголодалась, как насчёт позднего обеда? — она оглядела небольшое, пока ещё пустое помещение.              — Конечно! Сейчас. — Он отошёл в подсобку, быстро вернулся, запер красную дверь и повернул вывеску надписью «Закрыто».              Они пришли в кафе, где подавали сытные сэндвичи.              — Прости, что пропустила выставку. Спасибо тебе за приглашение, — Гермиона посмотрела Деннису в глаза.              Он махнул рукой:              — Не глупи, я знаю, что ты занята работой, — он одарил её понимающей улыбкой. — К тому же наверняка было много дел. Я так понимаю, можно тебя поздравить?              Она подавилась панини «Капрезе» и хлопнула себя по груди, проталкивая кусок хлеба.              — Честно, я был в лёгком шоке. За все эти годы ты не сказала ни слова. А потом я подумал: «Деннис, я уверен, у неё была веская причина, это же Гермиона Грейнджер. Она знает, что делает. Если она считает, что Малфой того стоит, значит, он того стоит».              Гермиона уставилась на тарелку. Она готова была поклясться, что чувствует на себе тяжесть чужого тела. Можно было поправить Денниса, сказать, что всё не так, что всё это только ради спасения жизни Малфоя, но нет. События вчерашнего дня останавливали её. Она больше не могла утверждать, что они друг другу никто. Если бы Гермиона считала их отношения какой-то формой благотворительности, тогда то, что они сделали, то, чем она пожертвовала, становилось ещё хуже.              — Ты только скажи, у вас правда была любовь, она оборвалась войной, а потом случилось соединение двух миров, как пишут в газетах?              Гермиона закатила глаза:              — Нет, клянусь, всё было не так. Я помогала ему избежать Поцелуя, и всё просто… случилось.              Деннис кивнул.              — Знаешь, я был не согласен с этим приговором.              Гермиона была удивлена.              — Даже несмотря на прошлое? Ты же маглорождённый, и Колин?..              Он задумался.              — Малфой был придурком, не пойми меня неправильно, но он никогда не казался кровожадным. Не похоже, что он получал удовольствие от того, что делали другие Пожиратели. Я пытался представить себя на его месте. Малфою было всего шестнадцать, когда ему приказали убить Дамблдора. Столько же было Колину, когда он умер. Такой юный. Мы все были слишком молоды.              Гермиона молчала, водя пальцем по конденсату на стакане с водой.              — Наверное, я хочу сказать, что доверяю твоим суждениям. Ты всегда поступала правильно.              Она сглотнула.              Да, это она. Гермиона Грейнджер. Всегда поступает правильно.              Или, по крайней мере, так, как дóлжно.              — Как работа, как…              Гермиона не дослушала вопрос:              — Ой, прекрасно, всё хорошо. Я сфокусировалась на других проектах.              — Это здорово. Отдыхаешь от оборотней?              Хотелось удариться головой об стол. То, как отвергали её идеи по кентаврам, было просто смехотворно по сравнению с оборотнями.              — Да, просто ненадолго отвлеклась. Мы с Ханной Аббот пытались получить разрешение на открытие в Мунго крыла для лечения ликантропии, но сейчас там путаница в системе. Надеюсь, скоро добьёмся какого-нибудь сдвига. Но хватит о скучной министерской работе, расскажи о себе. У меня такое чувство, что мы не виделись целую вечность.              — Ну, вообще-то я и сам попал в какую-то путаницу. Я подумываю об открытии галереи в Косом переулке.              Гермиона оживилась:              — Деннис, это потрясающе!              Он поднял руки:              — Не спеши с поздравлениями, ещё рано. Мне иногда кажется, что этого и не произойдёт.              — В смысле?              — Я пытался арендовать два магазина, но оба раза мне отказали, — вздохнул он. — Одно из зданий до сих пор пустует. Сначала предложение принимают, а как только мы пытаемся оформить документы, приходят письма, в которых говорится, что здание нужно сначала отремонтировать и уже потом по закону сдавать в аренду, или что здание не «лицензировано под галерею», или что бы там они ещё ни придумали.              Гермиона нахмурилась.              — Меня это просто выбивает из колеи, потому что я думаю, как всё могло бы удачно сложиться. Сейчас многие художественные галереи полны картин, а не фотографий. Люди до сих пор воспринимают это как хобби или просто как работу «Пророка». Я хочу показать, что фотография — это искусство и что магия может её только вознести. — Он угрюмо откусил сэндвич. Гермиона хотела бы воспользоваться своим влиянием в Министерстве и помочь Деннису открыть галерею, но кого она обманывала — она не могла добиться принятия даже своих идей.              — Мне очень жаль, Деннис, это правда ужасно. Но я искренне верю, что всё получится. Ты прав, магический мир отстаёт от магловского в том, что считается искусством.              На самом деле отставал он во многом.              Гермиона ледяной водой смывала призрак воспоминаний о шрамах и волосах под кончиками пальцев.       

***

      Гермиона трансгрессировала к коттеджу, когда солнце уже начало садиться. Ночь нависла над ней, обещая напомнить о том, что хотелось забыть. Щелчок калитки был оглушительным. Она попыталась как можно тише открыть дверь, подумывая наложить заглушающие, но в итоге отказалась от этой затеи. Нельзя было прятаться вечно.              — Ты вернулась. — Малфой сидел на диване с книгой в руках.              — Да. Извини. У меня были дела.              Он хмыкнул, осторожно перелистывая страницу.              — Да, я нашёл записку. Какое было облегчение прочитать её после того, как я проснулся от душераздирающего крика. Можешь представить мою реакцию, когда я не смог тебя найти? После двадцати минут поисков я увидел на кухне записку, когда уже хотел отправить сову Поттеру. — Голос звучал непринуждённо, но Малфой по-прежнему не отрывался от книги.              Гермиона поморщилась, вспомнив свой вопль разочарования в утреннем воздухе. Она даже не подумала о том, как Малфой на это отреагирует.              — Да, извини. Мне показалось, я видела зверя, когда выходила.              Он наконец поднял голову, чуть вскинув бледную бровь.              — Не такой реакции я ожидал от ведьмы, которая сражалась с Беллатрисой Лестрейндж и выжила.              В тусклом свете ламп ей понадобилась минута, чтобы рассмотреть его, но теперь она видела, насколько пустым было выражение его лица.              Под окклюменцией.              Гермиона снова почувствовала, как её терзает изнутри.              — Мне не нравится, когда ты так делаешь.              — Не понимаю, о чём ты.              — Ты себя просто закапываешь. Это всё равно что разговаривать со стеной.              Он издал звук, похожий на смех.              — Я и не знал, что ты хочешь поговорить. В записке ты была немногословна.              — У меня были дела. У меня есть своя жизнь. Жизнь, которая существовала до твоего появления и будет существовать и после тебя, — огрызнулась она. Гермионе не понравилось тут же наполнившее её чувство вины.              — Просто признай, Грейнджер. Ты сбежала.              — Зачем мне убегать из собственного дома? — усмехнулась она.              — Не думаю, что ты бежала конкретно из дома. — Слова повисли в воздухе.              — У меня нет на это времени. — Она пошла в свою комнату, но Малфой отложил книгу и последовал за ней.              — Опять убегаешь. Не думал, что ты трусиха. Если Орден действовал именно так, то удивительно, что Поттер остался жив. Так вот зачем ты держишь эту сумочку с припасами у камина? Готова исчезнуть при первой же опасности? Тогда странно, что утром она лежала на месте.              Гермиона обернулась: он стоял прислонившись к дверной раме.              — Трусиха? Кто бы говорил. Ни разу не видела, чтобы ты пошёл против кого-то. Даже сейчас ты боишься признать свои эмоции. Закатываешь истерику и при этом ничего не чувствуешь.              Он уставился на неё холодным взглядом.              — Отлично. Хочешь увидеть мои эмоции? Пожалуйста, Грейнджер.              Прямо как солнечный свет, исчезнувший, как только Гермиона вернулась в коттедж, испарилась и маска Малфоя, явив ей человека.              Он выглядел ужасно.              Глаза были стеклянными и напряжёнными. На коже, прежде похожей на гладкий мрамор, пролегли глубокие морщины от гнева. Брови больше не изгибались с сухой насмешкой, а хмурились. Широкие плечи поникли, а руки повисли вдоль тела, костяшки пальцев напряглись.              — Ты меня бросила. — Его обвинение было таким горьким, таким тяжёлым.              — Нет… У меня были дела… — оправдывалась Гермиона.              — Ты меня бросила. — Он подался вперёд, не переставая горбиться. — Я проснулся от крика, который, по моему опыту, сложно назвать хорошим знаком, а ты, чёрт возьми, исчезла! Не забывай, я знаю твои крики. Я их уже слышал и знал, что это ты. Я выбежал на улицу босиком, я звал тебя. Я понятия не имел, что произошло. Ни палочки, ни способа с тобой связаться. Я думал идти к Тео, но камин был закрыт. Наверное, это потому, что ещё даже толком не наступил рассвет, блядь. Если бы я не нашёл тот клочок пергамента с всего одним предложением, Поттер уже ворвался бы в коттедж! — Лицо Малфоя раскраснелось, он скрёб ногтями по коже головы.              — Ты умоляла меня не оставлять тебя в Министерстве, а потом ушла, — на последнем слове его голос надломился, он наклонился вперёд, схватившись за живот, словно защищая внезапно обнажившуюся душу.              — О боги, ты сказала, что я не чудовище, что я выбрал единственный возможный вариант. — Слова перешли в рыдания, он весь затрясся. — Блядь, это был мой первый раз, и это было… вот так. У меня никогда не было выбора. В моей жизни постоянно происходит то одна хрень, то другая. Я постоянно всё вокруг разрушаю.              Малфой так внезапно встал, что Гермиона испугалась и отшатнулась.              — Вот я какой. Таким всегда и буду, — он задрал рукав, обнажив клеймо, существование которого Гермиона отказывалась признавать.              Уродливое клеймо. Чернила потускнели, но змея и череп ещё были видны. Метка выглядела раздражённой и воспалённой, словно Малфой пытался её стереть.              — Посмотри. Вчера ты на неё не смотрела. Думаешь, я не заметил, как ты отворачивалась? Ты знаешь, что она значит. Что она делает со мной.              Он обхватил себя, неосознанно ища утешения в единственном человеке, который был с ним весь последний год. Слёзы лились, он задыхался, рыдания эхом отдавались в спальне.              Гермиона продолжала пялиться на него. Она не знала, как реагировать. То, что произошло накануне, было ненормально. Такое не могло считаться нормальным, но, забывшись в гневе, она выместила часть злости на точно такой же жертве. Умом она это понимала, но эмоции нерациональны. Гермиона не могла побороть обиду, которая проснулась в ней утром.              У Малфоя отняли столько же.              Он дрожал, одиноко стоя посреди комнаты, испытывая отвращение к тому, что сделал.              Возможно, он потерял куда больше.              Рыдания стали тише, сменившись робким плачем.              Она мешкала, но вспомнила слова Денниса.              Такой юный.              Не раздумывая больше, Гермиона потянулась к его рукам. Малфой вздрогнул, словно её прикосновение жгло. На этот раз она знала, что он думает не о её грязной крови, а о своих грязных руках, испачканных тем, что его заставили сделать.              Она потянула Малфоя к кровати. Потерянный в горе, он покорно лёг на подушку. Гермиона перебралась на другую сторону и легла рядом.              Знакомая сцена — они вдвоем в кровати, только на этот раз Гермиона не боялась.              Она крепко сжала руку Малфоя и почувствовала, как трясутся его пальцы.              — Зачем ты мне это показываешь? — едва слышно прошептал он. По коже побежали мурашки, а волосы на теле встали дыбом.              — Это моё ночное небо. — Гермиона смотрела на мерцающую коллекцию зачарованных звёзд, которая часто оберегала её на пути ко сну.              — Зачем… зачем оно тебе?              Гермиона задумалась.              — Так я чувствую себя в безопасности. Возвращаюсь на мгновение назад. В то время, когда жизнь была простой. В детство.              — Много плохого случалось, когда мы были детьми.              Гермиона прикусила губу. Она оторвала взгляд от созвездий и повернулась к Малфою лицом. Он смотрел прямо вверх, его профиль выделялся в темноте комнаты. Губы были слегка приоткрыты, а грудь медленно вздымалась.              — Случалось и хорошее. У меня есть любимые воспоминания из Хогвартса.              Она проследила, как дёрнулся его кадык. Слабый свет неба упал на лицо. Глаза снова заблестели.              — Хогвартс стал последним местом, где я был человеком. — Гермиона едва расслышала произнесённые им слова.              Она крепче сжала ладонь.              — Я считаю, что ты человек, Малфой.              — Не хороший. — Слеза покатилась по бледной щеке и упала на подушку.              — Ты склеиваешь осколки. Это лучшее, что ты можешь сделать. — Гермиона отвернулась к зачарованному потолку, не зная, сумеет ли сдержать эмоции. — Это лучшее, что может сделать каждый из нас.              Они держали друг друга за руки, понимая, что это прикосновение — их спасательный круг. Такой странный контраст — лежать рядом, ища в другом утешения, без принуждения.              Под сиянием зачарованных звёзд.              Два человека склеивали осколки.              Вместе.       

***

      Гермиона почувствовала тепло.              У неё промелькнула мысль, что это Гарри или Рон заснули с ней на диване в гриффиндорской башне.              Несмотря на её мудрые советы о том, что для занятий им необходим отдых, троица часто засиживалась допоздна, играя в шахматы или Взрывающиеся карты. Гермиона часто просыпалась от храпа, усыпанная крошками какого-то угощения, которое миссис Уизли прислала Рону.              Она перевернулась на спину, собираясь встать и подняться по ступенькам в спальню, но ей на глаза попались светлые волосы.              Гермиона широко их распахнула.              Через мгновение она вспомнила, где находится. Кто лежит рядом.              Она не знала, сколько времени они с Малфоем смотрели на зачарованный потолок, сцепив руки. Они не разговаривали, осознавая, что раны ещё слишком свежи. Не то чтобы молчать с ним было комфортно, но куда проще, чем поддаваться потоку эмоций.              Так они и смотрели на звёзды, пока не проиграли усталости.              Гермионе ничего не снилось. Ни парада лиц, ни фотографий, с которых стирался её образ, ни чёрных волос, сыплющихся ей в рот, пока рука истекает кровью. Ничего.              Блаженная темнота.              Она посмотрела на Малфоя.              Он лежал на боку, свернувшись калачиком. Со сложенными под подбородок руками и невинным выражением он выглядел совершенно безобидно. Кожа лица разгладилась от безмятежного сна, а не сильной окклюменции. Малфой оказался ближе, чем она помнила, словно тяготел к теплу её тела.              Давно не чувствовал тепла.              Гермиона несмело протянула к нему руку. Осторожно, чтобы не разбудить, поднесла пальцы к его губам, остановившись прямо перед соприкосновением с бледно-розовой кожей. Она почувствовала горячий воздух из его ноздрей, он делал медленные и ровные вдохи.              Она не знала почему.              Но хотела очертить линии его рта.              Она не решилась.              Они не целовались. Ни разу.              Поцелуй — это слишком личное, слишком настоящее для них. Он был внутри неё, но они не целовались. Гермиона ещё никогда не занималась сексом с человеком, которого не целовала. Хотел ли Малфой этого? Боролся ли он с собой, ненавидел ли своё любопытство? То, что обычно кажется привычной частью секса, для них — слишком большой шаг. Сердце сжалось.              Сделав ещё несколько вдохов, Гермиона отдёрнула руку и положила её под свою щёку. Она продолжала смотреть на Малфоя, пока он не зашевелился. Когда его глаза наконец открылись, то сразу нашли её.              — Доброе утро, — хрипло произнёс он и потёр слегка припухшие веки.              — Нам нужно поговорить.              — Это не хороший знак, — Малфой пытался пошутить, но она заметила, как он тяжело сглотнул.              — Так больше не может продолжаться.              Его лицо омрачилось волнением, граничащим с паникой. Таким коротким, на полвздоха, и он быстро взял себя в руки.              — А вот это уже точно нехорошо.              — Мы с тобой заодно. Мы оба знаем, что Министерство не собирается просто так сдаваться. То, что они сделали… — Гермиона взяла паузу, прикусив губу, но не сводя взгляда с Малфоя. — Они поступили бесчеловечно, но не остановились. Они показали, какую власть имеют над нами. Мы должны держаться вместе, иначе они разорвут нас на части, кусочек за кусочком.              — Можем сказать Поттеру. Я уверен, он уже к полудню подготовит магический мир к новой войне.              Хотелось рассмеяться, но от мысли, что Гарри узнает, стало не по себе.              — Мы не можем ему сказать. — Она отвернулась. — Твоя репутация не поможет. Люди будут судить о тебе по тому, кем ты был на войне, и я не уверена, что ты это вынесешь. Что касается меня, то хочется думать, что моё место в этом мире заслужено, но твоя мать не ошибалась. Люди до сих пор с опаской относятся к маглорождённым. Они смотрят на меня и видят просто чужака, который пытается обмануть систему.              Она не стала говорить, что не может заставить себя разочаровать Гарри. Он положил жизнь на благо магического сообщества, и его просто убьёт знание о том, что сделало Министерство. Гермиона не была уверена, что смогла бы это вынести. И тем более не думала, что Малфой поймёт или разделит эти чувства.              — Так что ты предлагаешь?              Она сделала глубокий вдох.              — Нам стоит подумать над предложением твоей матери.              Он явно удивился.              — То есть мы должны притвориться парой?              Гермиона покраснела.              — Для протокола: мне это неприятно признавать, но она может быть права в том, что мы оба получим выгоду, если просто подыграем.              — Хочешь сказать, шансов просто выжить у меня нет?              Она проигнорировала его замечание.              — Мы, может, и не влюблены, но не должны вести себя как два человека, которые едва друг друга знают. Не будем утверждать, что это большой роман, но, может, дадим людям понять, что тут было нечто большее, чем просто отмена Поцелуя. Мы мало кому рассказывали о реальных обстоятельствах, и я думаю, что так и должно оставаться.              — А как же мракоборцы, члены Визенгамота, тот проклятый мудак, который вёл нас к каморке? Почему ты думаешь, что они станут молчать?              Гермиона вздрогнула при упоминании каморки. Малфой будто заметил это и нахмурился.              Она начала ковырять кутикулу.              — Визенгамот будет держать всё в тайне. Они не хотят показывать, что не смогли обойти закон, и не станут признаваться, что вынудили нас консумировать брак под угрозой Поцелуя. Это было насилие.              Настала его очередь вздрагивать. Гермиона легонько коснулась его руки, лежавшей на подушке.              — Ты ни при чём. Это они сделали с нами, с нами обоими. — Она старалась взглядом показать, что это не его вина.              Малфой не выглядел убеждённым, но и не стряхнул её руку.              — Визенгамот рисковал, но, думаю, они знали, что мы не станем трепаться о том, что они от нас потребовали. По крайней мере, не сразу. — Слова её звучали спокойно, но Гермиона снова принялась растирать кожу большого пальца.              — Ранки останутся, если не перестанешь.              Гермиона подняла глаза и увидела, что Малфой пристально следит за ней. Она покраснела и зажала большой палец в кулак.              — Если собираешься ударить меня, вытащи большой палец. Говорю по собственному опыту, — мягко ухмыльнулся он.              Вместе с его забавным комментарием из комнаты улетучилась тяжесть. Гермиона улыбнулась, как вдруг громкий вопль заставил их обоих подпрыгнуть.              — О боже, я вчера не покормила Живоглота! — она вскочила, собираясь проверить, не пострадал ли её забытый друг.              — Не давай этому толстому коту себя обмануть, он ел вчера. — Малфой вытянул руки над головой — белая рубашка приподнялась так, что показались светлые волосы у пупка. Гермиона моргнула и быстро отвела взгляд.              — А. Ну, спасибо, Малфой. Это… немного удивительно.              Он фыркнул:              — Если я, по-твоему, не способен накормить кота или настолько ужасен, что дам ему умереть с голоду, тогда, возможно, нам будет куда труднее убедить людей в том, что мы пара, чем ты думала.              — Я этого не говорила. Я просто не думала, что ты вспомнишь. Он же мой кот, а я взяла и забыла. — Гермиона стояла на кухне и смотрела, как Малфой насыпает в миску слишком много корма.              Он низко наклонился и почесал Живоглота под подбородком.              — Я знаю, как неприятно голодать. Я бы так не поступил. Даже с уродливым жирным котом. — Малфой ласково улыбнулся, когда Глотик замурлыкал.              Сердце неумолимо застучало. Малфой с любопытством посмотрел на неё, слегка наклонив голову.              — Я приготовлю завтрак. — Она двинулась к столешнице, не переставая чувствовать, как необъяснимо сжимается сердце.              Ей нужны были еда и кружка крепкого чая.              Они ели яичницу и слегка подгоревшие тосты. Всё это казалось таким нормальным, что Гермионе стало не по себе, когда она поняла, насколько комфортно чувствует себя в присутствии Малфоя.              Она помыла посуду, а он выбросил совсем уж горелые куски. Затем Гермиона написала, что нужно купить, а Малфой попросил добавить ещё хлеб, чтобы «потренироваться». В конце концов она отлучилась в библиотеку, сославшись на работу.              Она была рада, когда дверь за ней закрылась, ведь между ними появилось расстояние.              Гермиона не врала, что ей нужно сосредоточиться. В последние несколько дней она пренебрегала работой даже больше, чем своим питомцем.              Ей писала Ханна Аббот.              Чувство вины овладевало Гермионой, пока она читала искреннее письмо с просьбой сообщить о состоянии крыла для оборотней в больнице Святого Мунго.              Ханна стала выдающейся целительницей после окончания Хогвартса. Как и Гермиона, она училась целительству на войне, из необходимости, но потом поняла, что ей нравится. Мадам Помфри написала очень полезную рекомендацию, которая позволила Ханне стать стажёром в магической больнице. Они не решались брать её, опасаясь, что она «попытается изменить систему».              Опасения оправдались.              За последние четыре года Ханна внедрила высокоэффективные магловские методы лечения в сферу исцеления разума. Эта область была почти не освоена волшебниками из-за их табу на психические заболевания.              Война привела к наплыву пациентов, которые отчаянно нуждались в специализированной помощи и не знали, куда обратиться. Мать Ханны была психологом, поэтому сама Ханна стала стремиться привнести магловскую терапию в Мунго. Поначалу она получала отпор, но по мере того, как всё больше волшебников обращались к ней за «радикальной терапией», её идеи стали неохотно принимать.              Как только практики стали внедряться активнее (обычно младшими целителями), Ханна переключила внимание на пострадавших оборотней.              Сивый и его стая оставили за собой след из выживших — все они страдали от ликантропии. Жестокая болезнь не только физически мешала жить, но приносила и психологические проблемы: они терпели насмешки, сегрегацию и свои перевоплощения. Ханне пришла в голову блестящая идея: выделить в Мунго крыло для лечения заражённых.              Визенгамот отклонил прошение о средствах из бюджета Министерства на открытие крыла, заявив, что галлеоны, выделенные на здравоохранение, предназначены для «магических личностей», а оборотни считаются существами. Гермиона писала письма, требовала встреч и даже пыталась провести заседание Визенгамота — всё безрезультатно.              Поняв, что Визенгамот не изменит решения, Ханна начала самостоятельно собирать средства. Многие семьи жертвовали, сколько могли, но этого было недостаточно. Она уже собиралась сдаться, как вдруг пришло анонимное пожертвование. Ханна была в восторге.              Сыпались документы, требующие подтверждения, что больница будет в безопасности, а выделенное крыло действительно пойдёт на пользу пациентам с ликантропией. Как только одно требование удовлетворялось, следовало другое. Прошло почти два года с тех пор, как были собраны все средства, но они так и не приблизились к постройке крыла.              Гермиона стукнула себя по лбу письмом Ханны, понимая, что должна написать ей ответ, что никаких подвижек нет. Она отложила его в конец стопки работ, которые нужно было завершить, оставив эти проблемы на другой день.              Она корректировала, отправляла письма, переписывала предложения — была погружена в работу, пока в дверь не постучали. Малфой просунул голову в проём:              — Мне просто интересно, как долго ты планируешь тут сидеть.              Гермиона заметила, что в комнате стало гораздо тусклее. Она удивилась, посмотрев на часы: прошло уже почти шесть часов. Желудок издал громкое урчание, отчего она покраснела.              — А, да. Пожалуй, пора закругляться. — Гермиона оторвала застывшие пальцы от пера, разминая запястья.              — Я уже стучал. Я сделал сэндвич и хотел узнать, не голодная ли ты, но ты не ответила. Решил, ты занята и не хочешь отвлекаться.              Она кивнула, чувствуя, как болят затёкшие конечности, и направилась на кухню.              — Спасибо, это очень мило. Я даже не слышала.              Малфой хмыкнул, перехватывая тарелку с фруктами, которую Гермиона только что достала из холодильника.              — Много работы успела сделать? — Гермиона проследила, как он сам поставил перед ней тарелку, потянулся за салфеткой и достал из шкафчика две кружки.              — Да, спасибо. — Она надкусила клубнику, пытаясь скрыть хмурое выражение лица.              — Это хорошо. Нельзя тебе халтурить на работе. Как иначе будем платить за еду твоего зверя?              Гермиона собиралась напомнить, что если у них заканчивается кошачий корм, то только потому, что он слишком часто кормит Живоглота, но Малфой уже протягивал ей чай:              — Вот, я заварил.              Она так обрадовалась, что мигом сделала большой глоток, но замерла.              Ромашка.              Он заварил ромашку, хотя ненавидит её. Он заварил Гермионе чай, который она любит.              Потому что знал, что она пьёт ромашку по вечерам.              События прошедшего дня пронеслись в голове. Она проснулась рядом с ним, смотрела, как он кормит её кота, они ходили по дому вместе, словно делили одну жизнь, и этот чёртов чай.              Ей казалось, она не может дышать.              Словно закипающий чайник, осознание того, что у них за жизнь, становилось всё горячее, пока не выплеснулось, вынудив Гермиону почувствовать панику.              — Прости, я совсем забыла, что обещала Джинни поужинать с ней, — ложь вырвалась прежде, чем Гермиона успела подумать.              Малфой смотрел на неё растерянно.              — Я не видела её после свадьбы и не отвечала на сов. У неё много вопросов, и это нормально. Не знаю, как хорошо ты помнишь Джинни Уизли — ну, теперь уже Джинни Поттер, — но, если я не навещу её в ближайшее время, она сама придёт и получится некрасиво. Она может наслать летучемышиный сглаз. Я видела, как она применяет его на своих братьях. В основном на Роне. — Щёки Гермионы разгорелись.              Любопытство на лице Малфоя переросло в панику.              — Ты же говорила, что мы должны держаться вместе, — его голос был тихим.              — Я не собираюсь сбегать, обещаю. Мне просто очень нужно её навестить, и сначала я должна сделать это одна, хотя бы чтобы всё объяснить. Я вернусь через пару часов. — Гермиона чувствовала, как с каждым словом всё сильнее испытывает вину.              — Ладно. Конечно, — отрезал он, поставив банку, которую держал в руках, на место. — Прекрасно. Я всё равно думал навестить маму. Она хотела узнать, как я себя чувствую после того ужина. Сомневаюсь, что ты захочешь присоединиться. — Любые признаки тревоги исчезли, он сел за стол и стал потягивать чай.              Гермиона кивнула, внезапно ощутив неловкость из-за своей и его реакции, но не желая брать слова обратно. Она тихо поблагодарила его за чай и ушла в спальню собираться.              Одевшись, она несколько мгновений стояла в комнате. Как же она жалела, что не придумала предлог получше. Гермиона понимала, как это звучит, но мысль о том, чтобы встретиться с Джинни, была…              Опасной.              Хотя не такой страшной, как пребывание с Малфоем до конца вечера.              Когда Гермиона вернулась в гостиную, он читал на диване с невозмутимым видом.              — Ну, я пойду. Вернусь через несколько часов. Если что-нибудь понадобится, можешь позвать меня через камин.              — Всё нормально. Я потом пойду к маме. Хорошего ужина. Передавай Шрамоголовому и Уизлетте привет, — всё это он произнёс, обращаясь к раскрытой книге, как будто выгонял Гермиону. Чему она была очень рада.              Как только она оказалась на площади Гриммо, ей захотелось уйти. Она не продумала план. Гермиона уже собиралась трансгрессировать в любое другое место, как услышала голос.              — Гермиона?              Чёрт.              Джинни Поттер стояла перед камином, вытирая руки полотенцем. Бросив взгляд на Гермиону, она перекинула его через плечо и скрестила руки.              — Тебе придётся многое объяснить.       

***

      Гермиона сидела за кухонным столом с чашкой мятного чая. Ромашка, которую изначально предложила Джинни, не пришлась ей по вкусу.              Потому что на вкус она была как позор.              Джинни поставила на стол тарелку с печеньем и тяжело вздохнула:              — О, Гермиона. Во что ты ввязалась?              Жар чашки до боли обжигал ладони.              — Я должна была что-то сделать. Мир хотел наказать его, а я просто не могла на это смотреть. Ты не видела, Джинни, как он выглядел, когда Поцелуй уже собирались исполнить или когда мы давали клятву в Азкабане. Это… это было…              — Настолько плохо?              Гермиона вздрогнула.              — Они его избивали. Он ходил в грязной одежде. Они побрили ему голову, всего изрезали. Он так похудел. Он и сейчас худой. Он даже есть не мог — так мало его кормили. Его всё время тошнило.              — Это ужасно, и я не согласна с тем, как с ним обращались, и даже с приговором, но ты вышла за него замуж. Это… это серьёзно. Я всегда доверяла твоим решениям, но, когда Гарри рассказал, не буду врать, я была в ярости, что ты совершила такой безрассудный поступок.              Гермиона ломала печенье и смотрела, как оно крошится в руках. Она растирала крошки между пальцами.              — Я была уверена. Мне было страшно, но я уже решилась. Мне казалось, что я всё делаю правильно, что я поступаю правильно. Мне это было важно. А потом… я поняла, насколько оказалась не готова. К СМИ, к тому, что все наши друзья узнают, к тому, что придётся иметь дело с Малфоем…              — Он с тобой плохо обращался?              Гермиона отломала ещё кусок.              — Нет. Вовсе нет. Он просто… такой сломленный.              — Логично. Для нас война закончилась пять лет назад. Его война закончилась только на прошлой неделе.              Гермиона не знала, как сказать, что она не уверена, что война действительно закончилась пять лет назад.              — Он другой, Джинни. Моментами он настолько со мной честен, что больно слушать. Когда говорит, что ему больше не нужно голодать или мёрзнуть. Он бывает грозным, ты не подумай, но теперь он… настоящий. Раньше он казался мне какой-то карикатурой. Воплощением предрассудков чистокровных и богатств поколений, а теперь он кормит моего кота, носит треники, и я не знаю, как к этому относиться.              Джинни разразилась смехом.              — Не думала, что доживу до того дня, когда у Драко Малфоя появится душа.              — У него всегда была душа. Вот почему так сложно. Я пыталась его спасти, — пробормотала Гермиона, но Джинни только отмахнулась:              — Так ты поэтому здесь? Потому что узнала Малфоя как человека, а не как проблему, и тебя это напугало? И теперь ты боишься, что не можешь его ненавидеть? Кстати, тебе повезло, что я вообще здесь, у нас трёхдневный перерыв в тренировках.              Гермиона покраснела и отломала ещё печенья.              — Для умницы ты иногда такая глупая, — сострила Джинни.              — Эй!              — Шучу я, шучу! Нет, правда, разве это не хорошо? Ты вышла замуж за человека, которого, возможно, не будешь ненавидеть. Звучит как лучший сценарий, верно? Пять лет, а потом всё кончено. Кто знает, может, ты захочешь пробыть с ним и дольше пяти лет, — она поиграла бровями.              — Но это же он! Это Малфой! Он вёл себя ужасно!              — Пять лет — это большой срок. Мы уже не дети. Мы больше не на войне. Он совершил много ужасных ошибок и был придурком, но я, например, слишком устала враждовать. Я не говорю, что нужно слепо ему верить, просто дай ему показать, какой он сейчас. И не кори себя за то, что тебе это может понравиться. Я просто хочу сказать, что, возможно, это нормально, что тебе интересно с ним, а ему — с тобой. Не нужно держать всех на расстоянии.              — Я не держу людей на расстоянии.              Джинни уставилась на неё.              — Вы с Роном встречались несколько месяцев, а он у тебя даже не ночевал.              Щёки Гермионы горели.              — Я плохо сплю, а он храпит. — Она подумала о бледных руках, сложенных под острым подбородком, и сделала глоток чая.              — Ты сильно отдалилась. Мы все стараемся уважать твоё пространство и время, но я переживаю. Мы просто хотим, чтобы ты была счастлива.              И это так давит.              — Тебе надо как-нибудь привести сюда хорька.              — Сначала ты перестанешь называть его хорьком, а потом я подумаю.              Джинни подняла руки в примирительном жесте и улыбнулась.              — Хочешь поужинать? Жаркое должно быть скоро готово.              Гермиона на секунду задумалась.              — Нет, мне, наверное, пора. Я сказала Малфою, что не буду задерживаться.              С надеждой, что он ещё не ушёл, Гермиона поблагодарила Джинни за то, что она всегда её выслушивает, и шагнула в камин.              — Малфой?              В гостиной было темно. В коттедже царила тишина.              Гермиона села на диван.              Так тихо здесь не было уже целую вечность. Она постепенно привыкала к звукам, издаваемым другой живой душой. К стуку шагов, шелесту страниц, бормотанию и даже смеху, когда однажды Живоглот наступил в баночку с чернилами.              Будучи единственным ребёнком в семье, Гермиона всегда ценила одиночество. Хогвартс стал для неё тяжёлым испытанием совместного проживания. Она научилась жить с чужими запахами и бардаком вокруг, но это было вынужденной мерой. Сейчас, одиноко сидя на диване в своей гостиной, Гермиона заметила, насколько тихой была её жизнь.              Какой тишина может быть оглушительной.              Живоглот запрыгнул на подушку рядом и стал ритмично нажимать лапами на её бедро.              Гермиона сбежала, а её в ответ на это бросили.