A Gallows Marriage | Свадьба под виселицей

      Гермиона открыла глаза с ощущением, что должна была что-то сделать, но забыла что. Ей это приснилось? Неужели не покормила Живоглота?              Поглощённая тревожными мыслями, она поплелась чистить зубы. В ванной Гермиона обратила внимание, что вторая щётка влажная — видимо, Малфой уже проснулся, — а потом заметила баночку с мазью.              Ей это показалось странным.              Баночка стояла в шкафчике, ведь все синяки на Малфое зажили, даже оставленные Роном. Магия быстро исцеляла — уж Гермиона в этом неплохо разбиралась.              Она накинула халат и пошла на кухню, раздумывая, не могла ли пропустить что-то, когда обрабатывала ему раны.              — Доброе утро, Грейнджер.              — Малфой! — она подпрыгнула от неожиданности. Он сидел с кружкой чая в руках, а на столе перед ним стояла тарелка с подгоревшими тостами. Гермиона удивилась бы попыткам Малфоя приготовить завтрак, но её поразило его лицо — всё в синяках и отёках, выглядело так, словно только-только начало заживать.              — Я хотел сделать тосты. Ты прокляла тостер, чтобы всё, к чему я прикасаюсь, превращалось в угли? Это больше похоже на правду, чем то, что я не умею готовить, — из-за распухшего подбородка, пока Малфой говорил, рот кривился.              — Что у тебя лицом? — Гермиона шагнула вперёд и потянулась к нему, но он отпрянул. Она быстро села, подсовывая предательские ладони под ноги. — Малфой, что случилось?              — С велосипеда упал.              — Я знаю, что ты с него упал, я вообще-то с тобой была. Но я же знаю, что ты не настолько сильно ударился.              Он вздохнул и взял с тарелки тост — Гермиона увидела сбитые костяшки.              — Я вечером ещё раз катался.              К ней тут же пришло осознание. Шаги, тот странный звук — всё вмиг встало на места. Сердце заколотилось в груди, и она почувствовала уже знакомый прилив адреналина.              Как можно было не заметить? Обычно Гермиона внимательна — это пережиток войны. Она всегда гордилась тем, как всё вокруг неё разложено по местам. Организованность способствует тому, чтобы больше никогда не быть пойманной.              — Ты уходил вечером?              Малфой посмотрел на неё:              — А нельзя? Я здесь пленник?              Они не устанавливали никаких правил, но, если бы и установили, Гермиона сомневалась, что после нескольких лет домашнего ареста, а потом и Азкабана Малфой согласился бы на ещё одно заточение.              — Не пленник, конечно, но я не уверена, что тебе стоит выходить одному. Куда ты вообще ездил? — Гермиона пыталась успокоиться, наливая себе чай. Она покосилась на подгоревшие тосты и потянулась к тому, который выглядел наименее пострадавшим.              — Просто катался. Мне нужно было проветриться после… Просто нужно было проветриться. Подышать.              — Ночью там кромешная тьма, Малфой. Это же опасно.              Он согласно кивнул:              — Да, есть такое. Оказывается, жизнь в тёмной камере не готовит к магловским дорогам, освещённым только луной. Отсюда и итог, — Малфой указал на своё лицо.              Гермиона снова посмотрела на его ушибленную руку. Что-то было… не так. Она не могла понять, что именно.              — Что, Грейнджер?              Она продолжала рассматривать его.              — Настоящая катастрофа.              — Именно. Я наехал на камень, свернул в канаву и перелетел через руль твоей чёртовой штуковины. Приземлился на лицо. Руль ударил по рёбрам — весь воздух из меня выбил. Велосипеду повезло меньше. Я… возможно, выместил на нём агрессию. Можешь записать это на мой счёт.              Он потряс распухшей рукой:              — Я, оказывается, хреново бью. Никогда не думал, что придётся махать кулаками. Зачем, если есть палочка? — Малфой взглянул на Гермиону. Она вздохнула:              — Покажи руку. — Он протянул её ладонью вверх. Пальцы стали фиолетовыми, а костяшка большого пальца — красной.              — Ты зажал большой палец в кулаке, да?              Малфой поджал губы.              — Возможно.              Гермиона нахмурилась.              — Ну, мало того, что ты побитый весь после своей дурацкой поездки, так ещё и палец сломал, потому что неправильно поставил удар. В следующий раз, когда захочешь испортить моё имущество, палец не прячь. — Она исцелила его лицо и руку. — Где ещё болит? — Малфой стыдливо приподнял кофту, показав расцветающий синяк.              — Это от руля? — скептически спросила она.              — Я… наверное, ехал слишком быстро. Меня занесло в кювет, остановился резко. Я сильно ударился.              Она смочила рёбра настойкой растопырника, прикладывая салфетку к телу крепче, чем это было необходимо.              — Разве бадьян не уберёт синяки быстрее?              — Да, но это дороже. Думаю, ты справишься с небольшим дискомфортом. Заслужил, в конце концов.              Она ещё раз сильно прижала салфетку, отчего Малфой вздрогнул.              — Всё. Ты исцелён. Утомительное занятие, если честно. — Гермиона бросила салфетку на стол и ушла пить чай в гостиную. Ей не хотелось смотреть на его глупое лицо.              Она сгорала от злости, обжигая язык кипятком. Малфой медленно вошёл в комнату и нерешительно остановился у дивана, на котором сидела Гермиона, но, подумав, выбрал кресло. Она по-прежнему не поднимала на него взгляд.              Она так сердилась. Сердилась на себя за то, что не проявила бдительность, не подумала, как легко Малфой может просто выйти из дома. Как же безрассудно.              Она сердилась на Малфоя за то, что он так легкомысленно отнёсся к своей безопасности. Гермиона боролась за его жизнь, отдала столь много, а он так беспечен!              Сердилась и на Гарри за то, что он был прав, когда говорил о её опрометчивости. Она оказалась не готовой ни к чему.              Гермиона ненавидела ошибаться.              — Слушай, Грейнджер, прости за велосипед, ладно?              — Плевать мне на этот велик, — усмехнулась она. — Меня больше волнует, что ты такой идиот. Сначала Рон, теперь эта ночная вылазка. Я за тебя в ответе. Я в ответе за твои поступки. Я пожертвовала собой ради твоей жизни, а ты разбрасываешься ею.              Малфой крепче вцепился в подлокотник.              — Понимаю, ты многое отдала, чтобы я вышел из Азкабана, но, пожалуйста, помни, что я не просил об этом. Я тебе благодарен, но, если ты решила пойти в крестовый поход от моего имени, это не означает, что я стану жить в каком-то пузыре, лишь бы облегчить твою совесть.              Гермиона уставилась на свои ноги, закинутые на столик.              — Прости, что тебе приходится постоянно меня исцелять. Если я опять поранюсь, то сделаю всё возможное, чтобы мне не понадобились твои навыки.              Гермиона молчала, не желая показывать своё раздражение. В груди горел огонь. Она понимала, что его слова разумны. Она спасла Малфоя не для того, чтобы контролировать его жизнь или поступки, а просто хотела, чтобы он адекватно относился к тому, что смертен.              И его ветреность сводила с ума.              — Мне просто нужно было выйти, — продолжил он. — Мы с тобой получили письмо, и мы оба знаем, что оно означает. Они хотят посадить меня. В ту камеру без окон. Я был в спальне, и мне вдруг показалось, что стены сужаются. Я попробовал пройтись по кухне, но даже она была слишком замкнутой. Я не мог дышать. Я хотел выйти в сад, почувствовать землю, увидеть небо и убедить себя, что я не вернусь в тот сырой кошмар. Я был таким… злым и напуганным. И я просто хотел полетать на метле, а потом увидел велосипед, схватил его и стал крутить педали. Оказывается, чем ближе ты к луне, тем проще ночью летать. Я ничего не видел, но просто… ехал. А потом… ну, остальное ты знаешь. — Малфой вперился взглядом в швы кожаного кресла.              Он выглядел жалко.              В школе Гермиона считала его жалким. Он унижал других, чтобы вознести себя, разбрасывался своим именем и деньгами, издевался над ней, когда она превосходила его. Однако сейчас Малфой впервые выглядел по-настоящему жалко. Голова была опущена, колени подрагивали, он боялся смотреть ей в глаза.              Эта новая, голая версия Малфоя, который спокойно признавался в своих чувствах, обезоруживала. Он выложил к её ногам свои обиды и страхи и не попросил ничего взамен, кроме понимания. Он не просил спасать ему жизнь. Чёрт, он даже не просил исцелять его. Гермиона каждый раз принимала решение сама.              Её захлестнула вина.              Она так насторожилась и разозлилась, когда увидела его избитое лицо. Теперь же ей было просто… паршиво.              Гермиона сделала глубокий вдох.              — Ладно. Только предупреждай, когда будешь уходить, ладно? Я стараюсь быть терпимой, но не трать моё доверие впустую, пожалуйста.              — Значит, ты меня прощаешь? — ухмыльнулся он. — Честно, я немного заволновался, когда ты стала давать советы, как лучше наносить удар.              Она метнула в его сторону недовольный взгляд, и его озорная улыбка померкла.              — Теперь, раз уж с этими неприятностями покончено, я, к сожалению, должен рассказать ещё об одной неприятности. — Он протянул ей письмо. Гермиону уже начала раздражать такая форма общения. — Это от моей матери.              Она как-то не ожидала такого поворота событий.              — Что ей нужно? — голос прозвучал низко.              — Её единственный наследник и сын, едва избежавший Поцелуя и женившийся на той же неделе, удостоен приглашения. Она прислала его ещё вчера утром, пока ты собиралась в город. — Малфой держал плотный конверт, подписанный красивым почерком. — Она хочет отпраздновать моё бракосочетание.              Гермиона не упустила, что на конверте было написано только его имя.              — Зачем ты мне это говоришь? Оно тебе адресовано, — она старалась лишить тон горечи. Ей не было никакого дела до чистокровной отшельницы.              — Я не ответил. Мы пошли кататься, а потом на нас свалился Тео. — Он протянул ей уже другое письмо, адресованное мистеру и миссис Малфой. — Очевидно, мама приняла это за оскорбление. Я не отреагировал на одиночное приглашение — теперь она просит, чтобы мы оба присутствовали на ужине.              Гермиона почувствовала, как сводит живот. Нарцисса Малфой живёт в поместье. Ужин будет проходить в этом проклятом поместье. Она потёрла предплечье через одежду. Малфой проследил за этим движением.              — Тебе необязательно приходить. Я и не рассчитывал. Могу сказать ей, что ты неважно себя чувствуешь. Или могу сказать правду, что мы поженились, просто чтобы моя душа не покинула тело, а сам брак — это фарс. Я всё равно планировал ей рассказать. Тебе не нужно… заставлять себя. Я не уверен, что твоё присутствие вообще будет хорошей идеей. Мама… придерживается собственных традиций.              Гермиону будто укололи. Конечно, Малфой не хотел, чтобы она шла с ним. Возможно, он больше не считал, что все маглорождённые заслуживают уничтожения, но это не означало, что он хотел представлять маглорождённую жену своей «традиционной» матери. Боже, Гермиона ненавидела это слово. Его так часто использовали вместо «фанатизма». Законы отклоняли из-за того, что они «слишком прогрессивные», но Гермиона же преуспевала, несмотря на отсутствие «традиционного воспитания». Всё это такой бред.              Как смеют Малфой и его фанатичная мамаша лишать её праздничного ужина? Неважно, что ей не очень нравилась компания, поместье до сих пор снилось в кошмарах, а от самого брака волосы вставали дыбом, — будь Гермиона проклята, если позволит Нарциссе Малфой себя обесценить!              — Я пойду.              Малфой уставился на неё:              — Я не думаю…              — Когда?              — Сегодня. В половину седьмого, — Малфой смотрел на неё нерешительно.              Вот чёрт. Она не ожидала, что всё случится так скоро.              — Отлично, я буду готова.              Гермиона отнесла кружку с чаем к себе в комнату. Если она собиралась паниковать, то только за закрытой дверью.       

***

      За десять минут до назначенного времени Гермиона вышла из спальни и ещё раз поправила летнюю сиреневую мантию. Она подумывала надеть джинсовые шорты и рваную майку, дабы ранить нежные чувства хозяйки, но быстро отбросила эту мысль. Важно одеваться по случаю: облачись в доспехи перед битвой — и всё изменится. Волосы были элегантно скручены в низкий пучок, а чары гламура — наложены безупречно. Гермиона больше не девочка с острыми коленками, которую обижают у мадам Малкин, и не жертва. Она Гермиона Грейнджер — женщина, которая заслужила место за этим обеденным столом.              Малфой ждал у камина, сцепив руки за спиной. Типпи принесла обещанный Тео гардероб, снабдив его чем-то кроме спортивных штанов и хлопковых кофт, — комфортная одежда была заменена на строгий приталенный костюм. Материал хорошо подчёркивал фигуру, делая Малфоя солиднее. Воротник прикрывал часть татуировки на шее — контраст тонкой ткани и безжалостного клейма был поразительным. Синяки на лице успели поблёкнуть, и теперь оставалась лишь слабая тень жёлтого пятна, заметного только в том случае, если о нём знать.              Он как никогда был похож на того Малфоя, которого Гермиона знала. Пропал человек, который плакал, гладя кота, смеялся, катаясь на велосипеде, и рассказывал о приступах паники, ковыряя обивку кресла.              — Готова?              Нет, совсем нет. Гермиона не думала, что когда-нибудь будет готова столкнуться с частью своего прошлого, которую намеревалась игнорировать до конца дней.              Она кивнула.              И они шагнули в камин.       

***

      Стоило выйти из массивного камина, как Гермионе показалось, что она вернулась в прошлое. На третьем курсе она уже пользовалась маховиком и переживала одни и те же события дважды, сейчас это ощущение уже не казалось волшебным. Проверенные временем полы выглядели точно так же. Гермиона ненадолго задумалась, будут ли они всё такими же твёрдыми под её спиной. Она быстро тряхнула головой, напомнив себе, что на этот раз она гостья. Не пленница.              Сердце и желудок не соглашались с этим.              Она видела поместье только ночью, поэтому не ожидала, что здесь будет настолько светло. Комната, в которую они вошли, казалась просторнее, чем Гермиона помнила. Вдоль стен тянулись большие стеклянные окна. Создавалось ощущение, будто она на улице. Гермиона вспомнила тот момент, когда Малфой прижал руки к окну, и то, с каким благоговением он смотрел на небо. Он вырос при солнечном свете, а был брошен во тьму.              — Хозяйка ждёт в столовой, — пожилой домовой эльф склонил к полу крошечную голову. На нём было короткое платье с потрёпанным краем.              — Спасибо, Пимси.              Пимси посмотрела на Малфоя, и её большие глаза наполнились слезами.              — О, хозяин Драко. Я так рада, что вы в порядке. — Она похлопала его по колену и исчезла с хлопком.              Гермиона потеряла дар речи. Она видела, в каком страхе Добби трясся при упоминании Люциуса, видела его ожоги и бинты. Может, она и не ждала, что Малфой сразу кинется пинать эльфов, но это больше соответствовало действительности, чем то, чему она только что стала свидетельницей.              А он словно и не заметил её пристального взгляда и стал прохаживаться по комнате. Малфой ненадолго остановился, обернулся на неё: «Сюда» — и скрылся.              Её туфли застучали по полам поместья, обставленного гораздо дороже, чем поместье Тео. Белый камень в коридоре сверкал золотыми акцентами. На потолке красовались искусные фрески с изображениями созвездий и космоса. Гермиона вспомнила их разговор о хранилищах (во множественном числе) Гринготтса и поняла, как глупо было спрашивать Малфоя о счетах. Такое богатство невозможно было полностью потратить. Оно пряталось в полах, потолках и стенах. В самом фундаменте.              О боже, во что она ввязалась?              Малфой провёл её в большую столовую. В окна заглядывало угасающее солнце, в углу пылал большой камин. Даже летом в доме было комфортно, что говорило о совершенстве охлаждающих чар, присущих старым поместьям. На расписных столиках у стен стояли красивые вазы с пионами и дельфиниумами. Длинный обеденный стол был уставлен изысканным фарфором и хрустальными бокалами, а в центре возвышались серебряные подсвечники с белыми конусными свечами.              — Драко, — прозвучало после вздоха.              Нарцисса Малфой была прекрасна.              Гермиона поняла это ещё в детстве, когда впервые увидела её — высокую и грациозную. Сейчас она даже вспомнила, как задавалась вопросом, станет ли такая красивая женщина смотреть, как она умирает. По длинным светлым волосам и резким чертам лица было заметно, что Малфой пошёл в мать. Он унаследовал глаза и усмешку Люциуса, но ничего более.              Нарцисса уверенно стояла в полный рост, её облегала белоснежная шёлковая мантия. Гермиона возблагодарила небеса за то, что не надела обрезанные шорты.              — Мама. — Малфой нерешительно стоял рядом с Гермионой, словно не зная, как вести себя со своей же матерью. Последние пять лет Гермиона и сама не раз представляла себе встречу с родителями.              Они не бежали друг к другу и не обнимались. Просто стояли и смотрели, разглядывая мельчайшие детали.              Нарцисса опомнилась первой и быстро вжилась в роль хозяйки.              — Мисс Грейнджер, добро пожаловать. Надеюсь, вы не будете возражать, если я не стану обращаться к вам как к миссис Малфой. Ужасно неприятно, когда напоминают о возрасте. — То, как она это сказала, было как раз приятным, но вот её презрительный взгляд — нет.              — Конечно. Только лучше просто Гермиона. — Нарцисса радушно улыбнулась и предложила им сесть за стол. Тут же появился ещё один домовой эльф в короткой льняной рубашке и подал холодный суп из лука-порея. Гермиона поблагодарила свою тётушку Агату, которая считала себя аристократкой из-за того, что её муж имел очень отдалённое отношение к монархии, за то, что та научила её пользоваться этими многочисленными столовыми приборами.              — Представь себе моё удивление, когда я увидела на первой полосе «Ежедневного пророка» новость, что ты не получил Поцелуй, а вместо этого женился. — При упоминании о браке губы Нарциссы слегка скривились.              — Мне жаль, что ты узнала об этом так, мама. Министерство очень хотело сохранить всё в тайне, — Малфой словно зачитывал сценарий.              — Если бы ты разрешил мне присутствовать на Поцелуе, возможно, и узнавать не пришлось бы. — Гермиона была поражена тем, каким ласковым тоном говорила Нарцисса, отчитывая сына. Как и Драко, она ела очень аккуратно.              — Прошу прощения, мама. Ты знаешь, каким может быть Министерство. Я не думал, что тебе запретят присутствовать. — Как легко дались ему эти слова. В чертах и манерах Малфоя не было ни намёка на ложь.              Если бы Гермиона не знала правды, она бы точно поверила. Она заметила, что Малфой часто ёрзал, когда нервничал, однако не сейчас. Он сидел на стуле ровно, выпрямив плечи, и осторожно подносил ко рту суп. Пока не принесли салат, он почти ничего не говорил.              — Гермиона, я хотела бы официально выразить свою благодарность за спасение моего сына. Простите, что так долго не могла сказать это. Я была слегка потрясена тем, что вы пришли.              Вилка в руке Гермионы застыла, и с неё упал лист салата. Нарцисса совсем не выглядела удивлённой.              — Ох. Да не за что.              — Должна признать, суть закона довольно… неожиданна.              Гермиона не знала, что сказать. Простите, что запятнала вашу девственную родословную?              — Я и не предполагала, что вы двое так… близки. — Нарцисса принюхалась к этому слову, словно оно неприятно пахло. — Я удивилась, узнав, что юная Гермиона Грейнджер заявила о своей любви перед всем Визенгамотом.              Гермиона покраснела.              — Это всё художественные вольности «Пророка», уверяю вас.              Нарцисса проигнорировала её замечание.              — Мне казалось, я куда более осведомлена о… делах моего сына. Как долго длится ваш роман?              Ну, хватит.              — Мне очень жаль, миссис Малфой, но вы неправильно проинформированы. Мы не состоим ни в каких отношениях, за исключением юридических, у которых единственная цель — сохранить жизнь Ма… Драко. Я сделала ему предложение, только чтобы спасти от Поцелуя. Никакого романа. — Она покосилась на Малфоя, который продолжал есть салат. Казалось, он полон решимости не замечать ничего вокруг, кроме еды. Гермиона надеялась, что его стошнит.              — Ах, тогда всё ясно, — Нарцисса будто просветлела. — Это действительно осталось за рамками газет. Ваш союз был выставлен как юная любовь, которая вопреки всему выжила во время войны, а затем привела к свободе Драко. Очень трогательно.              — Нет, всё совсем не так. Мне рассказали о законе, когда я искала способ отменить Поцелуй. Это был единственный вариант. Я знала, какую цель преследовал Визенгамот, и не была согласна с их закрытым обсуждением.              — Как замечательно, что вы знакомы с нашими законами. Это должно быть полезно для вашей работы. У вас есть опыт защиты тех, кто не имеет права голоса. Личный опыт, несомненно.              Гермиона слабо улыбнулась. Малфой на мгновение замер, однако быстро продолжил есть. Она не ждала, что он станет защищать её перед матерью, но и не думала, что его молчание будет так уязвлять.              — Мне не нравится, как люди пользуются своими преимуществами или злоупотребляют ими. — Как же сильно Гермионе хотелось добавить: «Очевидно, людям из вашей социальной группы подобное чувство незнакомо», но она воздержалась. Сейчас воздержалась.              Когда с салатами было покончено, Пимси и второй домовой эльф, которого, как выяснила Гермиона, звали Фиг, убрали тарелки, а после подали основное блюдо — ягнёнка с помадным картофелем и розмарином.              — Как долго должен длиться ваш брак? — Нарцисса с изяществом разрезала мясо на кусочки и вилкой подносила их ко рту.              — Пять лет.              — Не так уж всё и плохо! Не идеальный вариант, но ты ещё будешь молод, Драко, и легко женишься снова. У магического мира короткая память. Конечно, многие молодые женщины выходят замуж задолго до двадцати пяти — выбор будет ограничен. Может, кто-нибудь из француженок? В Шармбатоне воспитывают прекрасных ведьм.              Гермионе хотелось согнуть нож пополам. Она прекрасно понимала, что их союз всего-то должен был спасти Малфою жизнь, но не могла поверить, что при ней же обсуждают её замену. Она посмотрела на Малфоя. Он сделал большой глоток из кубка.              Ничего.              — Если честно, эта ситуация может оказаться для тебя очень выгодной, Драко. Репутация юной Гермионы говорит сама за себя. Ведущий игрок в войне, подруга Гарри Поттера, защитница существ. — Нарцисса обратилась к ней: — Вы обладаете огромной властью, дорогая. У вас есть имя. Малфои, — Нарцисса сделала небольшую паузу, — во многом утратили авторитет. Но с вами Драко сможет вернуть себе уважение.              Гермионе хотелось выплюнуть кусок картофеля. Малфой уставился на мать с открытым ртом.              — О, не смотри на меня так, Драко. Тебе это нужно. Ты должен восстановить имя, именно это ведь и было целью Гермионы, когда она тебя спасала. Так ты сможешь вернуться к прежней жизни. Правда же, дорогая? — Нарцисса мило улыбнулась Гермионе, у которой голова уже шла кругом.              Нарцисса Малфой ловко передвигала фигуры по шахматной доске, и у Гермионы появилось ощущение, что все вокруг неё — пешки.              — Разумеется, Британия не должна думать, что это благотворительная акция. Гермиона Грейнджер, Золотая девочка, выбрала Драко. Увидела что-то, что стоит спасти. История о юной любви — потенциально лучший вариант.              — Простите, что? — Гермиона не могла поверить в услышанное. Она, естественно, хотела помочь Малфою, но притворяться перед всем миром, что они влюблённые, не собиралась.              — Смею предположить, это принесёт пользу и вам. Не могу представить, чтобы в Министерстве приветливо относились к человеку вашего происхождения. — Гермиона метнула на неё сердитый взгляд, но он остался незамеченным.              — Министерство непросто изменить. Фамилия Малфой, может, в последнее время и в грязи, но она древняя и уважаемая. Она может открыть несколько дверей, которые пока для вас плотно закрыты. Визенгамот не признает, что им пришлось отменить Поцелуй. Они напишут историю о том, что вами двигала любовь, лишь бы не привлекать внимания к тому, что их обхитрили.              Гермиона чувствовала, как жар несправедливости обжигает шею и грудь. Как эта женщина посмела принизить кровь Гермионы, когда эта самая кровь проливалась на пол её позолоченного дома?              Она уже собиралась направить палочку на распрекрасное лицо Нарциссы, как вдруг Малфой встал:              — Прости, мама, но нам пора. У меня в последнее время проблемы с желудком. Я ещё не привык к плотным приёмам пищи.              Нарцисса поднялась следом:              — Могу попросить Пимси принести зелье от тошноты, чтобы ты не уходил. А ещё зелье для роста волос — эта стрижка тебе совсем не идёт.              Малфой поправил воротник.              — Я очень устал. Нужно набраться сил, я не совсем здоров. И вообще, перед тем как проходить через камин, я хотел воспользоваться туалетом и побрызгать на лицо водой.              Нарцисса всё же настояла, чтобы Пимси дала ему зелья с собой, а когда Малфой вышел из столовой, снова повернулась к Гермионе:              — Надеюсь, я вас не обидела. Это не входило в мои намерения.              Гермиона не думала, что это правда.              — Я просто хочу для сына как лучше. Всегда только этого и хотела. — Она думала возразить, что лучше было бы не отдавать его Волан-де-Морту, но Нарцисса продолжила: — Они разорвут его на части, если он останется один. Он — лицо потери, боли и смерти всех этих людей. Им всё равно, сколько ему было лет или каковы были бы последствия, если бы он отказался. Они хотят, чтобы кто-то заплатил кровью, а он — лёгкий вариант. — Её лицо стало серьёзным. — Пожалуйста, не спасайте моего сына только для того, чтобы оттянуть его неизбежный конец. Позвольте ему прожить ту жизнь, которую он должен был познать, если бы Тёмный Лорд никогда не вернулся.              Гермиона хотела сразу отказаться от этой затеи, но то, с какой искренностью Нарцисса Малфой, представительница чистокровной элиты, умоляла её, грязнокровку, лишало слов. Мгновение спустя Малфой вернулся в комнату, лицо его было чуть мокрым.              — Прости, мама, но нам правда пора. — Он забрал флаконы с зельями, а Гермиона всё никак не могла отойти от событий, произошедших за этим ужином.              В коттедже Малфой быстро снял пиджак.              — Я же говорил, не надо было тебе идти, — он нахмурился на флаконы в своей руке.              — А не пора ли тебе извергнуть из себя ужин из четырёх блюд? — съязвила она.              — Всего трёх: мы пропустили десерт. Жаль, грушевый пирог Фига просто бесподобен. — Он устало сел на диван. Живоглот перебрался к нему на колени, и Малфой стал его гладить.              — Прости, мы с тобой точно на одном и том же ужине были? Твоя мать разыграла спектакль!              — К сожалению, на одном, да.              — Она хочет, чтобы мы притворялись влюблёнными! Она практически нашла тебе новую жену, пока я сидела рядом! Ты заметил её тонкие намёки на то, что я маглорождённая?              Он тяжело вздохнул.              — Я предупреждал, Грейнджер. Ты сама пыталась сохранить лицо на этом паршивом мероприятии. Никто не хотел, чтобы ты приходила. — В груди защемило, но Малфою ещё было что сказать: — Уж прости, что моя мать не такая свекровь, о которой ты всегда мечтала. Уверен, матриарх Уизелов была тебе больше по душе.              Его выпад был дешёвым ходом. Они оба это понимали.              Гермиона посмотрела на него — Малфой безучастно сидел на диване, сложив ноги на столик, и гладил кота.              — Пошёл ты, Малфой.              Он заметно удивился, явно не ожидав такого ответа.              Она направилась к спальне спокойными шагами. И ни разу не оглянулась, не произнесла ни слова.              Снимая с себя мантию, в которой она чувствовала себя по-дурацки, Гермиона думала о себе и своём месте в этом мире.              Гермиона Грейнджер — Золотая девочка.              Гермиона Грейнджер — маглорождённая.              Гермиона Грейнджер. Никому не нужна.