A Gallows Marriage | Свадьба под виселицей

      Гермионе нравилось учиться. Это было известно всем, кто проводил с ней рядом хоть сколько-нибудь времени. С ранних лет она любила тексты и сейчас дорожила теми моментами, когда могла уткнуться в книгу или фолиант. Они возвращали её к спокойным утрам в пустой библиотеке Хогвартса.              Ну, почти пустой.              Она часто ловила проблески платиновых волос между стопок, полонивших излюбленный ею стол, скрытый от чужих глаз. Они никогда не нарушали негласного перемирия не отпускать в стенах библиотеки язвительные замечания, хотя оба были одинаково склонны к колкостям.              У Гермионы в силу её должности имелся доступ к архивам Министерства, пусть формально они и не предназначались для личного пользования. Она обещала проверить записи о взаимодействии кентавров и волшебников за 1752 год, которые, по её мнению, могли быть полезны для нового проекта. По крайней мере, так она сказала Энтони, когда он в очередной раз поинтересовался, что ей нужно в архивах. Он был сообразителен, как чёрт, и выступал за справедливое отношение к существам (правда, то, что он считал справедливым, не всегда совпадало с видением Гермионы), но его наблюдательность утомляла.              И вот она снова устроилась за очередным скрытым ото всех столом, заваленным свитками и томами. И ничего не нашла.              Она перелистала все книги по праву. Гарри не ошибся: магический мир знает о законах столько же, сколько о магловских письменных принадлежностях и электричестве. Возможно, даже меньше. Гермиона всегда об этом подозревала, однако полагала, что архаичность прав касается только магических существ. Оказалось не так. Визенгамот был древним институтом и придерживался старых традиций. В том числе редко отменял законы. Ведьмам до сих пор не разрешалось летать по вторникам, что было нелепо. И трансгрессировать в третью пятницу каждого третьего месяца тоже запрещали, что было совсем уж нелепо. Ещё Гермиона узнала, что закрытые судебные процессы на самом деле законны. Их создали в военные времена, когда суды над опасными ведьмами и волшебниками нужно было проводить быстро. Это имело логику, ведь в прошлом войн было много и угроза разоблачения магического мира становилась выше.              Тело пробила дрожь. Гермиона надеялась доказать, что суд специально действовал против Малфоя — члена известной семьи Пожирателей смерти. Она помассировала виски, чувствуя, как нарастает головная боль. Май подходил к концу. Через несколько дней Малфою исполнится двадцать три, а ещё через несколько — его ждёт Поцелуй.              На миг Гермиону охватил всепоглощающий страх, что она не сможет предотвратить его казнь. С каждым днём, проведённым в окружении старых страниц, этот страх приходил всё чаще.              Она бралась за дело с такой надеждой, которая всегда сопровождает новый проект, но со временем стало ясно, что надеяться не на что. Она нервничала до тошноты и тёмных кругов под глазами. Гермиона никогда не терпела неудач. Все вокруг твердили, что она одарённая, и всякий раз, когда ей казалось, что она не оправдывает ожиданий, её сковывал ужас. Кем она была, если не самой умной ведьмой своего возраста?              Кто она?              В детстве ответ на этот вопрос казался простым. Она была гриффиндоркой, студенткой и ведьмой. Война наделила её целью. Она была маглорождённой, солдатом и членом Ордена.              И была дочерью.              После войны она потерялась. Жизнь друзей наполнялась смыслом, а сама Гермиона гадала, где же она. Она работала в Министерстве, но не добилась тех масштабных перемен, о которых мечтала. Она дружила с семьёй Уизли, но не стала её членом, хотя грезила об этом в школе.              Пока Гермиона закручивала палочкой густые волосы в пучок, она напоминала себе, что не нужно очеловечивать Малфоя. Малфой ей не друг, он даже учился на другом факультете. Она просто пытается исправить ошибку.              Ночью, кутаясь в одеяло, в это верить было сложнее. Только тогда Гермиона допускала мысль, что спасение Малфоя вернёт ей часть контроля над жизнью. Гермиона не сказала бы об этом вслух. Ни за что не призналась бы в том, что чего-то не контролирует.              Золотая девочка никогда не теряла контроль.       

***

      — Гарри, ты же мракоборец, ты должен разбираться в законах.              — Да, Гермиона, я знаю законы. Соответствующие законы. Типа о разведении нунду в подворотне или подпольных дуэлях. Ты, может, слышала, что я хорош в своей работе, но я понятия не имею, как выкрасть кого-то из Азкабана или в последнюю минуту принять такой закон, который отменяет смертный приговор.              — Про «выкрасть из Азкабана» я пошутила.              — Нет, ты не шутила, и мы оба это знаем. Тебе хватит для этого беспощадности. И ума. Только, прошу, не надо, я не хочу тебя арестовывать.              — Как будто я дам себя поймать.              Он усмехнулся и вернулся к еде. Лишь пара сотрудников сидела за столиками неподалёку, с удовольствием пользуясь возможностью игнорировать весь мир, пока они не на рабочем месте. Гарри вытер рот, лицо его становилось всё более серьёзным.              — Я переживаю за тебя, Гермиона.              Гермиона ненавидела эту фразу. За последние годы она слышала её уже несколько раз. Когда случайно выбросила Протего в Косом переулке, хотя это ребёнок просто запустил петарду. Когда Джинни осталась у неё на ночь и обратила внимание на вечерний ритуал Гермионы. Когда не спала три дня, дорабатывая акты о компенсациях домовым эльфам.              Когда отказалась ещё раз отправиться в Австралию.              — Знаю, тебе важны перемены, но не слишком ли далеко ты зашла? Я тоже не согласен с приговором и пытаюсь помочь, чем могу, но выглядишь ты не очень. Сидишь и ковыряешься в еде. Ты вообще спишь? — заволновался Гарри.              В ответ она демонстративно откусила сэндвич, хотя от вкуса яйца желудок мигом сжался. Гермиону тронуло, что Гарри обратил внимание на её состояние, и в то же время его расспросы раздражали. Они были лучшими друзьями и всё же отдалились друг от друга. Точнее, Гарри отдалился, а Гермиона ему позволила.              — Гарри, всё нормально. Я взрослая женщина, иногда, бывает, забегаюсь и забываю поесть, но я могу о себе позаботиться. Я прекрасно со всем справлялась, пока мы были в бегах.              — Да, но мы уже не в бегах. Мы больше не на войне.              Она закатила глаза:              — Конечно, я знаю.              Он помрачнел:              — Правда?              Гермиона не на шутку разозлилась:              — Я помню, ты подумываешь о детях, но, может, выйдешь сейчас из роли отца? Мне не нужна твоя забота, я не хочу этого. — С этими словами она взяла поднос и направилась к выходу из столовой.       

***

      Пока Гермиона пыталась сосредоточиться на исследованиях по защите территорий для размножения мерроу, на стол упала записка. Бумажка приземлилась на металлический поднос, который она в гневе притащила наверх (может, оставить его себе? Слишком стыдно было нести его обратно).              Прости, я дурак. Я не разбираюсь в старых законах, но кое-какого эксперта знаю. Вот его контакт.       Гарри              К сложенному пергаменту была прикреплена прямоугольная карточка. Такая же карточка, которая лежала в ящике её стола.              Теодор Нотт.       Торговец антиквариатом и редкими артефактами.              Гермиона улыбнулась, глядя на каракули Гарри, и обмакнула перо в баночку с чернилами, собираясь поблагодарить его. Она не забыла добавить ещё и скромное предложение, чтобы мракоборцы проходили более полную подготовку по гуманному обращению с заключёнными.       

***

      — Не буду врать, не думал, что ты со мной свяжешься. Не пойми неправильно — я рад, что ты здесь.              Гермиона сидела в дорого обставленной гостиной где-то в поместье Нотта. До этой субботы она была только в одном поместье подобного масштаба и изо всех сил сдерживала панику. Она пыталась замедлить дыхание и взять себя в руки, скрывая дискомфорт за маленькими глотками чая.              — Я сама не была уверена, что приду. Я провела кое-какие исследования, но многого в архивах Министерства не найдёшь, у них довольно обширная картотека. Даже не знаю, с чего начать. Мне указали на тебя.              — А, Поттер про меня сказал, да?              — Нет, — поспешно ответила Гермиона. Она не делала ничего противозаконного, но не хотела подвергать Гарри опасности. Нотт, похоже, это понял: он ухмыльнулся, но промолчал.              — Я раньше сотрудничал с Управлением мракоборцев. Пару раз предоставлял им свои знания о тёмных артефактах. Ещё помог восстановить несколько потерянных рукописей. Я люблю историю, мне нравится находить труднодоступные предметы и коллекционировать их. Скорее всего, именно поэтому меня тебе и посоветовали.              — И что делает тебя таким экспертом?              Он откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники.              — Много денег и много времени. Это общий интерес всех древних чистокровных родов. Хранить сокровища.              — Я думала, после войны Министерство конфисковало большинство темномагических предметов у… определённых семей?              Гермиона навела справки о Теодоре Нотте. Она правильно помнила: он был слизеринцем и учился с ней на одном курсе. Наследник семьи Ноттов, член Священных Двадцати восьми. Сын Тиберия Нотта, известного Пожирателя смерти. После битвы Нотта-старшего быстро судили. Пытки, изнасилования, убийства — это лишь некоторые из его военных преступлений. Братьев или сестёр у юного Теодора не было, а мать таинственно скончалась много лет назад, так что он стал единственным наследником поместья. По окончании войны его допрашивали, но у него не было Тёмной метки, и он доучивался в Хогвартсе, поэтому вскоре его отпустили. Несчастный сын чудовищного человека.              Он ухмыльнулся:              — Невозможно отобрать то, чего не можешь найти.              Гермиона подняла бровь и вперилась в него взглядом, пока он не расплылся в улыбке.              — Я своей работой завоевал доверие мракоборцев. Они разрешают мне хранить некоторые… неприятные предметы, но я о них отчитываюсь. К тому же время от времени они проводят обыски, чтобы я не припрятал что-то уж слишком мерзкое. Законов не нарушаю, мисс Грейнджер, уверяю.              Гермиона не была уверена в этом, но решила перейти к делу:              — Я хочу помочь Малфою, но не знаю как. И всё же не могу просто ничего не делать. Я правда думала, что суд специально идёт против него, но, видимо, магический мир действительно настолько отсталый. Да даже если сам суд прошёл законно, Визенгамот устроил всё это, точно зная, что Малфоя приговорят. Это охота на ведьм — по-другому и не скажешь.              Взгляд Нотта стал похожим на сталь.              — Я обращался к членам Визенгамота. В приговоре ни капли не сомневались. Когда я говорил с Огастусом Кодсвортом, он сказал, что Драко получил приговор, достойный Малфоя. Каков отец, таков и сын, — последнюю фразу Нотт выплюнул вцепившись в подлокотники.              — Вы с Малфоем близкие друзья?              — Не друзья — братья.              Гермионе стало не по себе от того, насколько тягостное молчание повисло в гостиной. Она принялась ковырять кутикулы на левой руке. Так резко шарм Нотта сменился усталостью человека, боявшегося за своего друга. Брата.              — Нотт, я пытаюсь, правда пытаюсь. Но я не могу ничего найти в архивах. Если ответа нет там, то я не думаю, что он хоть где-то существует.              — Его там быть и не может. Архивы Министерства неполные.              — В смысле?              — Рукописи изымают с годами. Визенгамот не слишком охотно меняет законы. Хитрый обходной манёвр — прятать старые, неугодные книги по истории и праву. Чтобы не попали в чужие руки.              — Значит, информацию просто спрятали? Вместо того чтобы изменить устаревшую систему? — Разочарование Гермионы было очевидным. Нотт пристально всмотрелся в неё:              — Ты точно хочешь помочь? Даже если Драко совершал ужасные поступки? Даже учитывая, что ужасно вёл себя с тобой?              Гермиона на миг задумалась и перестала трогать ногти.              — Я давно его простила. Малфой четыре года сидел под домашним арестом, вдали от общества. Он год провёл в Азкабане. Ты же видел его. Да, он совершал преступления, но уже ответил за них. Визенгамот не интересует правосудие — им нужна кровь. Я знаю, кто-то из Пожирателей получил Поцелуй, но они заслужили. — Она отвернулась от Нотта, думая о его отце. Зелёные глаза не отрывались от неё. — А кому-то дали более короткие сроки или пожизненное заключение в Азкабане. Их наказания соответствовали преступлениям, наказание Малфоя — нет. Я участвовала в войне, потому что считала, что люди заслуживают справедливого отношения. Малфой в том числе.              Нотт какое-то время молчал, а затем сказал:              — Тео.              Гермиона моргнула.              — Друзья называют меня Тео. Я думаю, мы с тобой подружимся, так что зови меня Тео.              Она заметила, каким расслабленным он вдруг стал.              — Ну, если я буду звать тебя Тео, то ты, наверное, должен называть меня Гермионой.              Она протянула ему руку. Ей было интересно, позволят ли ему моральные принципы чистокровного прикоснуться к грязнокровке. Тео без колебаний пожал ладонь, пройдя негласное испытание.              — Я буду продолжать поиски. Я просмотрел свою коллекцию, но ничего особенного не нашёл. Уже обратился к паре знакомых. Есть несколько старых рукописей по магии, которые, мне кажется, могут быть полезны. Старые законы семнадцатого и восемнадцатого веков.              — Настолько старые? Наверняка они с тех пор уже изменились.              — Наш мир придерживается старых обычаев. Надеюсь, мы сможем этим воспользоваться.       

***

      Со встречи с Тео минуло целых три дня: время бежало слишком быстро и ей это не нравилось. День рождения Малфоя уже прошёл, а Гермиона всё гадала, удалось ли Тео увидеться с ним. И вообще пускали ли к нему посетителей.              День рождения в каменной комнате, в одиночестве.              У Гермионы было мало друзей, и до того, как она получила письмо из Хогвартса, свои дни рождения обычно проводила с родителями. Её всё устраивало. Каждый год отец готовил ей оладьи, потом они вместе шли в музей или на выставку. После этого родители не ленились сводить её в книжный магазин, где разрешали купить всё, что поместится в руки. Она приловчилась складывать книги в стопки, запихивать под мышки, а однажды даже коленями помогала себе удержать экземпляр «Гордости и предубеждения». Маму и папу это всегда смешило, но они не жаловались. По вечерам они втроём ели пирог и пили чай, по очереди зачитывая отрывки из какого-нибудь её приобретения. Они пародировали героев смешными голосами и драматично жестикулировали.              На первом курсе Гермиона впервые встретила день рождения без них. Первый день рождения, проведённый в одиночестве. Тогда у неё не было друзей. Гермиона проснулась без сладкого запаха сиропа. Вместо музея ходила на заклинания и трансфигурацию. Вместо того чтобы складывать новые книги, складывала учебники, после того как Пивз бросил её сумку в унитаз. И вместо того чтобы хихикать, пока отец разыгрывает сцены из романов, сидела в библиотеке одна.              Ну, почти одна.              Тот мальчик, который усмехался, когда она отвечала на уроках, тоже сидел в библиотеке. Гермиона тогда испугалась, что он подойдёт к столу и снова сделает замечание её зубам, прямо как на прошлой неделе, но он лишь бросил на неё взгляд, слегка кивнул и продолжил читать. Его тихое присутствие помогло Гермионе почувствовать себя не так одиноко. Не так далеко от дома.              Протяжное «мя-я-яу» вырвало её из воспоминаний.              — Ладно, Глотик, встаю-встаю.              Она покормила рыжего зверя и пошла в душ. С каждым днём голова болела всё сильнее, тёплые струи воды помогали снять напряжение. Знакомый запах шампуня успокаивал. Закончив, Гермиона завернулась в большое полотенце. Зеркало над раковиной заволокло паром. Она вытерла конденсат и посмотрела на своё отражение.              На неё смотрела девушка, детские черты которой за почти двадцать четыре года уступили место женским. Длинные каштановые волосы, выгоревшие на солнце, густо падали на плечи: вода утяжеляла пряди, часто живущие сами по себе. Гермиона наконец научилась ухаживать за кудрями, узнав, как их пушистость превратить в упругие локоны. Понадобилось куда больше времени, чем она рассчитывала, но Гермиона скрупулёзно подходила к обучению. Внешность, которой она раньше так стеснялась, полюбилась ей. Густые ресницы обрамляли карие глаза. Она мечтала о зелёных, как у Гарри, или голубых, как у Рона, или шоколадных, как у Джинни. У Гермионы были просто карие. Скулы стали острее, чем в школе, из-за чего шея теперь выглядела длиннее. К счастью, она снова набрала вес, который потеряла в бегах. Пусть грудь была не такой полной, а бёдра выглядели шире, чем хотелось бы, и живот выпирал так, что в купальнике его приходилось втягивать, черты лица стали изящнее и Гермиона нравилась самой себе.              Она взяла палочку, лежавшую рядом с краном, и наложила чары гламура, которые скрыли круги под глазами, затемнили ресницы и придали щекам румянец. От этих коротких движений палочкой у неё всегда болело сердце.              Чарам гламура её научила Лаванда, после того как прочитала статью в «Ведьмином досуге». Гермиона отмахивалась (она слишком серьёзно относилась к своему внешнему виду в школе), но Лаванда настояла, чтобы она знала их хотя бы на случай, если когда-нибудь захочет «принять свою внутреннюю богиню». Всякий раз применяя заклинание, Гермиона чувствовала себя ближе к погибшей подруге. Растерев крем между ладонями, она провела им по волосам, наложила сушащее заклинание (только без горячего воздуха, от него кудри пушатся) и быстро оделась.              Через двадцать минут она уже выходила из лифта и направлялась к своему столу. Гермиона была полна решимости сделать как можно больше работы утром, чтобы в обед снова заняться поисками записей в архивах. Она ужасно себя чувствовала из-за того, что не вкладывала все свои силы в рабочие задачи Министерства, но пообещала себе восполнить пробелы, как только выяснит, что делать с Поцелуем.              — Доброе утро, Гермиона!              Она тихо вздохнула и нахмурилась, после чего дружелюбно улыбнулась:              — Доброе утро, Энтони, как ты?              — О, всё отлично. У меня получилось договориться о встрече с Филиусом Ходжем по поводу релокации гриндилоу в Лох-Ломонд.              Гермиона была рада, что Энтони и гриндилоу удалось достучаться до члена Визенгамота, но немного завидовала. Она и сама пыталась договориться о встрече, когда продвигала акты о компенсации домовым эльфам, а ещё недавний проект по кентаврам, но ей всегда отказывали. Секретарь обычно утверждал, что у мистера Ходжа плотный график или его нет в отделе. Гермиона подозревала, что к старым обычаям волшебников причисляется и фанатичное отношение к маглорождённым и женщинам.              Гермионе аплодировали за участие в войне, но она всё равно понимала, что к ней относятся не так, как к Гарри или Рону. Хотя она часто производила впечатление на людей, это было связано в основном с её «неординарным воспитанием». Начальство и коллеги никогда не проявляли предрассудков открыто, но часто ставили её в неловкое положение, постоянно напоминая о магловском происхождении. Конечно, Гермиона не могла высказаться им прямо в лицо. Она пробовала, и людей это либо шокировало, либо оскорбляло, а потом они говорили, что она невыносимая стерва. Её это не задевало, но связи в их системе обычно помогали изменить мир. Чтобы выиграть, нужно играть.              — Это же прекрасно, Энтони. Надеюсь, всё пройдёт хорошо. — Гермиона уже было обошла его, но Энтони резко двинулся в сторону, не перекрывая ей путь, но всё же вторгаясь в личное пространство.              — Вообще-то я хотел спросить, Гермиона, какие планы на выходные?              — О, я хочу навестить родителей, — солгала она. Щёки покраснели, но Энтони только кивнул:              — А, тогда хорошо вам провести время.              Она улыбнулась и сделала шаг.              — А вечером?              Гермиона замерла. Она не могла поверить, что Энтони настолько настойчив. Он и раньше предлагал прогуляться, но ненавязчиво. Она уже хотела снова солгать, как вдруг услышала, как открывается дверь.              — Гермиона! — Тео прошёл мимо Энтони, даже не кивнув. — Гермиона, нужно срочно поговорить, — он чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, оглядываясь по сторонам.              Её глаза метнулись к Энтони, и Тео повернул голову к изумлённому Голдштейну.              — Прошу прощения, вынужден украсть дорогую Гермиону. Важные вопросы магических существ, понимаете.              У Гермионы готова была закружиться голова оттого, как легко из взвинченного ребёнка он превратился в собранного наследника своего рода. От Тео исходила холодная уверенность. Он одарил Энтони деловитой ухмылкой.              — О. Да. Конечно. Увидимся позже, Гермиона и…              — Теодор Нотт. Приятно познакомиться, но нам уже пора.              Было похоже, что Энтони быстро узнал его фамилию. Он коротко кивнул и ушёл.              — Я бы сказала, это было слишком грубо и как-то самонадеянно с твоей стороны, но я очень рада, что ты так вовремя.              — Не стесняйся отчитать меня позже, если только пойдём к твоему кабинету прямо сейчас.              — Ну, у меня нет кабинета, только стол с перегородкой. Есть зал для совещаний, там должно быть свободно.              — Что? Нет кабинета? Но ты же Золотая девочка, спасительница слабых, защитница добра.              Гермиона покраснела.              — Я просто Гермиона Грейнджер, министерский работник.              — Гарри тут владеет чуть ли не целым крылом. Даже у Уизли есть кабинет. Я его видел, когда помогал с одним делом. Пришлось тогда челюсть поднимать с пола.              — Рон — трудяга. Он заслужил повышение, поэтому и получил кабинет, — проворчала Гермиона, протискиваясь в зал для совещаний. Она закрыла за Тео дверь, а он запер её и наложил заглушающие.              — Я и не говорил, что Уизли не заслужил, просто ты работаешь больше, чем большинство. Где твоё повышение?              Её лицо раскраснелось.              — Ты что, проделал весь этот путь, чтобы покритиковать мою карьерную стратегию? Если да, то могу сказать, что наша короткая встреча окончена, — огрызнулась она, скрестив руки.              Тео примирительно поднял ладони:              — Прости-прости. Ты права. У меня есть неприятная привычка лезть не в своё дело. Пожалуйста, не уходи, у меня правда важные новости.              Гермиона со вздохом придвинула к себе стул и жестом пригласила Тео присесть. Он махнул рукой и медленными шагами стал расхаживать по залу.              — Нотт, ты начинаешь меня пугать.              — Я же просил называть меня Тео.              — Хорошо, Тео, говори, пожалуйста.              Он открыл рот, но тут же закрыл, похоже пытаясь придумать, как лучше сформулировать мысль. Он попробовал ещё раз:              — Помнишь, я говорил, что надеюсь на старые юридические рукописи? — Гермиона кивнула, но промолчала, побуждая его продолжить разговор. — Верно, я нашёл их. И, как я и думал, кое-что откопал.              — Кое-что?              — Способ спасти Драко.              Сердце забилось быстрее. Именно это они и искали — вот почему Тео так суетился. Но почему он был таким бледным?              — Это же отлично!              Тео уставился в пол.              — Ладно, должен быть подвох. Почему ты не говоришь, что его спасёт? Что случилось?              Он заметно сглотнул и, глядя на туфли Гермионы, затараторил, каждое слово произносилось быстрее предыдущего:              — Это старый закон. Точно не знаю, откуда взялся, но есть записи, что он применялся несколько раз в семнадцатом и восемнадцатом веках. Один из таких, о которых не хотели, чтобы общественность помнила. Закон обеспечит Драко полную свободу. Он не сможет пользоваться палочкой ещё год, но будет помилован и выпущен из Азкабана.              — Не понимаю. Мы же это с тобой и искали. Звучит настолько хорошо, что даже не похоже на правду.              Тео расправил плечи, словно готовясь к чему-то, и поднял взгляд с пола. Глубокие зелёные глаза впились в Гермиону.              — Это Свадьба под виселицей.