A Gallows Marriage | Свадьба под виселицей

      Гермиона понятия не имела, что делает.              Чёрные рабочие туфли стучали по холодному коридору Министерства так, точно она маршировала на параде смерти, а не просто шла к камерам.              После проведённого в Норе дня ей никак не удавалось заснуть, хотя такое случалось не единожды. Она ворочалась и ворочалась, пока через шторы не пробился розоватый свет, за которым быстро послышалось возмущённое: «Мя-я-яу».              Обычно по воскресеньям Гермиона наслаждалась тишиной. Такие мгновения были её любимыми: в отличие от ночи, когда она возвращалась к мрачным событиям прошлого, днём отсутствие шума не душило. В такой — иной — тишине, при свете солнца и в окружении своих вещей ей становилось уютно.              Однако это воскресенье выдалось тяжёлым. Утром Гермиона мыла посуду (раньше после завтрака они с отцом вместе убирали со стола), но постоянно уходила в свои мысли. Она читала, сидя в любимом кресле, и никак не могла вникнуть в смысл написанного. Вечером, исполняя свой ежедневный ритуал, она решила, что поговорит с Гарри. Имея на руках план действий, пусть и шаткий, Гермиона заснула, глядя на звёзды.              Гарри же покачал головой:              — Очень лестно, что ты считаешь, будто я обладаю таким влиянием в Министерстве, но это не так.              Гермиона закатила глаза. Она точно знала, что у Гарри имелось куда больше возможностей, чем он был готов признать. Спасение мира, как правило, открывает множество дверей.              — Я прошу всего пятнадцать минут. Даже меньше — десять.              Она понимала, что это единственная возможность поговорить с Малфоем. В той ужасной статье в «Пророке» писали, что его привели из Азкабана на суд и пробудет он в Министерстве совсем недолго. Хотя сам приговор вынесли быстро, бюрократические процедуры всё же занимали время, чем Гермиона как раз и пользовалась. Как только последняя бумага будет подписана, Малфоя отправят обратно в Азкабан дожидаться Поцелуя.              — Пожалуйста, мне это просто необходимо.              Она ненавидела вымаливать и ненавидела смотреть на смесь волнения и любопытства в зелёных глазах.              — Ладно, я поговорю с Робардсом. Может, получится что-то сделать. Ничего не обещаю.              Гермиона почувствовала облегчение, когда Гарри вошёл в кабинет главного мракоборца, — облегчение от того, что, возможно, план сработает, и от того, что Гарри не стал допытываться, зачем ей это.              Они через многое прошли вместе. Поддерживали друг друга и в школе, и на войне и продолжали делать это после той последней битвы. Гермиона была рядом с Гарри, когда он остался на руинах единственной роли, которую исполнял в этой жизни, и помогала ему собирать осколки. Гарри был рядом с Гермионой, когда её первое предложение в Министерстве было отклонено и сочтено слишком «идеалистичным». Она сидела в первом ряду, когда он создавал семью, о которой мечтал ещё ребёнком, а он первым узнал, что она решила совершить долгожданную поездку в Австралию.              — Не больше десяти минут. Это всё, что я смог. Но только прямо сейчас. Через несколько часов Малфоя отправят обратно в Азкабан. Голдштейн пусть думает, что ты уже обедаешь.              Гермиона быстро подняла глаза:              — Робардс так просто согласился? Тебя не было всего пару минут.              Гарри по-мальчишески ухмыльнулся:              — Сама же говорила, Избранный.              Так она оказалась в длинном коридоре, ведущем к камерам в глубоких недрах Министерства. Прохлада проникала под тонкую офисную блузку. Гермиона пожалела, что не надела брюки. Открытая шея и голени казались брешью в доспехах, в которых она так нуждалась.              Она подошла к невысокой стойке, за стеклом которой сидел угрюмый мракоборец.              — Гермиона Грейнджер хочет посетить Драко Малфоя.              Тот ничего не ответил, но вскоре справа от неё открылась дверь. Гермиона шагнула в коридор поуже, в конце которого её ждал другой мракоборец.              — Мне понадобится ваша палочка, мисс. Тут, в Министерстве, заключённый пьёт зелье, подавляющее магию, но мы всё равно должны принять меры предосторожности. Палочка останется здесь.              Она почувствовала, как волоски на затылке встали дыбом, и вовсе не от прохладного воздуха.              — Я не смогу защитить себя?              Она шла к Малфою, хотя не видела его уже много лет — они были практически незнакомы. И даже если знакомы, их никак нельзя было назвать друзьями.              — Он в кандалах. И даже встать не сможет, пока вы будете в комнате.              Гермиона кивнула, но не перестала нервничать: и из-за мысли, что безоружна, и из-за того, что Малфой сидит в клетке, как преступник.              Он и есть преступник, напомнила себе она, передавая палочку.              А потом увидела его.              Перед уходом на работу Гермиона ещё раз взглянула на колдографию в «Пророке», но, оказавшись перед Малфоем, всё равно задержала дыхание. Взяв себя в руки, она заставила ноги шевелиться и последовала за мракоборцем.              — Без фокусов, Пожиратель смерти. Я прямо за дверью. Один неверный шаг, и я уже здесь. И мало не покажется.              Гермиона была возмущена подобными угрозами, но мракоборец быстро вышел, и дверь с тяжёлым щелчком закрылась.              Они остались одни.              Малфой сидел неподвижно, перед ним стоял стол. Напротив — один свободный стул, на который Гермиона медленно уселась. Теперь она могла разглядывать его беспрепятственно.              Она заметила, насколько Малфой вырос. Может, он уже был таким высоким в ту ночь в поместье или во время битвы за Хогвартс, но сейчас Гермиона удивилась. Его плечи остались широкими, какими она и помнила, но через тонкий комбинезон проступали кости. Он сидел совершенно ровно, с подобающей чистокровному наследнику выдержкой. Как и на колдографии, лицо его было исхудалым. Светлая щетина оттеняла подбородок и челюсть, но не скрывала впадины, на месте которых когда-то были пухлые детские щёки. Лицо обрамляли локоны ослепительно-белого цвета. Гермиона подумала, не мыли ли их перед судом, потому что выглядели они лучше, чем в «Пророке». Тем не менее на голове можно было разглядеть и клоки: волосы были неровно подстрижены.              Гермиона в этой маленькой комнате дрожала. Она думала, а не холодно ли ему. Жир в теле никак не мог его согреть, и тонкий материал одежды едва ли помогал. Но если Малфою и было холодно, он не подавал виду.              Пока она спокойно вела свои наблюдения, Малфой просто… сидел. Серые глаза смотрели прямо, а лицо ничего не выражало, даже недовольство тем, что она на него пялится.              Девять минут.              — Привет, Малфой.              Тишина.              — Как дела? — Гермионе захотелось дать себе пинка. Он в камере, закован и ждёт казни. Очевидно же, что ему тут несладко. Но ответа не последовало.              — Может, ты меня не помнишь? — Она не думала об этом до встречи, но отсутствие реакции с его стороны её напрягало. Всё-таки пять лет прошло. По щекам разлилось тепло. Оно пригодилось бы ещё несколько минут назад, но теперь она желала, чтобы это тепло исчезло.              Именно после этого вопроса последовала реакция: он закатил глаза.              — Конечно, помню. Я же в кандалах, а не с завязанными глазами. — Он медленно, даже лениво двигался взглядом по её фигуре до того места, где тело отрезал стол, а затем снова вверх. — Мы же учились вместе. Виделись почти каждый день. Это не говоря уже о том, что ты спасла мир.              — Я даже была у тебя дома.              Гермиона прикусила язык от невольно вырвавшихся слов. Глаза, которые мгновение назад показались ей живыми, снова стали безэмоциональными.              — Да. Ты даже была у меня дома. Что вынуждает меня задать вопрос — зачем ты здесь?              Она знала, что он спросит. Зачем она здесь?              Шесть минут.              — Я давала показания. Письменные, для суда. Я сказала, что считаю, что ты уже ответил за свои действия на войне и не должен больше подвергаться наказанию. Я бы требовала, чтобы мне самой дали зачитать заявление, если бы знала, что они устроят такой фарс.              Малфой ответил ей негромко, не отрывая каменного взгляда:              — Новое дело, да, Грейнджер? Кентавры больше не привлекают?              Она на миг растерялась оттого, что он знал о её повышенном внимании к кентаврам.              — Первые четыре года я находился под домашним арестом, но всё равно получал газеты. Золотое трио часто украшало первые страницы. Ты много работы проделала для существ. Такой работы, которую магический мир и даже сами существа часто не ценили, а уж тем более не просили.              — Архаичные системы заслуживают того, чтобы их демонтировали.              — А заблудшие Пожиратели заслуживают спасения? И это всё?              — Ты был ребёнком, Малфой. Хочешь сказать, что был на одном уровне с Роули? Кэрроу? Своей тётей?              Гермиона невольно коснулась левой руки. Серые глаза внимательно проследили за этим движением, и она опустила ладони на стол.              — Ты не заслуживаешь Поцелуя.              — Не думай, что знаешь, чего я заслуживаю или что я сделал. Ты меня не знаешь. Ты знала сначала заносчивого мальчишку, а потом труса. Ни того ни другого больше нет.              — Можно же что-то сделать, это неправильно! Это вообще незаконно! Ты заслуживаешь справедливого суда, если не большего!              Малфой вздохнул так, будто речь шла о бумажной волоките, которую нужно закончить к концу дня, а не о его скорой кончине.              — Сосредоточься на переговорах о справедливой зарплате и праздниках для домовых эльфов или о создании безопасных территорий для кентавров. Моё дело не нуждается в твоей помощи. Всё решено.              Даже не захотел бы, чтобы его спасала такая, как ты.              Гермиона впилась ногтями в ладонь.              Три минуты.              Время поджимало, а Малфой нисколько не интересовался её помощью.              — Что подумает мир, если Золотая девочка опустится так низко, что решит помогать подонку-Пожирателю?              — Это прозвище нелепо, и плевать мне, что подумает мир.              Малфой коротко хмыкнул, и его рот искривился в улыбке. На долю секунды Гермиона перенеслась в теплицы Хогвартса: тогда, на уроке травологии, она заметила, как Малфой шутит с Пэнси Паркинсон и Блейзом Забини. Она громко пожаловалась на нарушение дисциплины в классе, но втайне почувствовала укол зависти тому, как легко он общался с друзьями. То, как Малфой разговаривал с ними и шутил, резко отличалось от того, как он вёл себя с ней.              — Нет, тебя никогда не волновало, что скажут другие. Мерлин, ты же всегда вскидывала руку, всегда указывала людям, если они неправильно взмахивали палочкой.              — Конструктивная критика, — пробормотала она, отводя взгляд.              Он поднял бровь, но продолжил:              — Должен сказать, обычно меня это раздражало, но ещё я чувствовал какую-то зависть.              Гермионе показалось, что она ослышалась.              — Ладно, наверное, зависть — слишком громкое слово. Любопытство, скажем? Мне всегда было интересно, как можно учиться в Хогвартсе без всяких ожиданий: на какой факультет ты попадёшь, с кем будешь общаться, кем станешь после школы. Ты попала в мир волшебников и не должна была ни перед кем отчитываться.              — Как раз за это я подвергалась нападкам и угрозам.              — Но ты всегда знала, кто ты. И тебе никогда не было стыдно. Я этим восхищался.              Малфой посмотрел на открывающуюся дверь.              — Время вышло, Грейнджер. Благодарю за милую беседу. В Азкабане этого не хватало. А теперь пришло время тебе смириться с моей судьбой. Я смирился. Может, ты и самая яркая маглорождённая, которую видела эта страна, но сомневаюсь, что даже ты сможешь спасти от Поцелуя.              С этими словами её вывели из маленькой комнаты.              Оцепеневшая, она убрала палочку в карман и стала ждать, когда откроется следующая дверь.              — Нет, плевать, что меня нет в списке! Я требую встречи!              Гермиона подняла голову: кто-то спорил с мракоборцем, сидящим за стеклом. Она увидела вьющиеся каштановые волосы и зелёные глаза. Он выглядел очень знакомым.              Когда это знакомое лицо взглянуло на неё, тирада прекратилась.              — Ты. — Он повернулся к ней. — Ты только что виделась с Драко?              Гермиона пыталась вспомнить имя, но никак не могла.              — Да. — Скрывать было бесполезно. Кто ещё останавливался в самых охраняемых блоках министерских камер?              — Пришла позлорадствовать? — Гермиона нахмурилась. — Ткнуть его носом в то, что он проиграл?              Она покачала головой, чувствуя его зарождающийся гнев.              — Я бы никогда не стала злорадствовать по поводу того, что человека несправедливо приговорили к смерти.              Мракоборец усмехнулся, но замолчал, как только парень одарил его резким взглядом.              — Тогда зачем ты здесь?              — Я не совсем уверена. — И снова Гермиона решила сказать правду.              Было похоже, что парень обдумывает её ответ.              — Не уверена, зачем пришла навестить Пожирателя смерти?              — Наверное, я хотела узнать, смогу ли сделать что-нибудь. Хоть что-то, правда. Я даже не знаю, что именно, но я хотела поговорить с ним. А ему как будто и неинтересна моя помощь.              Он вздохнул и внезапно приобрёл ещё более мрачный вид.              — Да, мы сейчас на стадии «я заслужил всё это дерьмо». Удивительно, что он вообще согласился с тобой увидеться. От встречи со мной он категорически отказался. Думаю, дело в тебе, — последнее предложение он пробурчал.              Настала очередь Гермионы смотреть на него с недоумением.              Он натянуто улыбнулся:              — Если сможешь что-нибудь придумать в ближайшее время, буду очень признателен. Защитница слабых и всё такое. Только у нас слегка плотный график. Если понадобится, свяжись со мной, — он протянул ей визитку, а после прошёл к только что открывшейся справа двери.              — Наконец-то этот чёртов идиот одумался, — услышала она.              Гермиона уставилась на визитку в своей руке.              Теодор Нотт.       Торговец антиквариатом и редкими артефактами.              Она тут же вспомнила тихо говорящего мальчика в зелёном галстуке, сидевшего рядом с Малфоем на завтраках. Теодор был неприметным слизеринцем. Он редко отвечал на уроках, но получал хорошие отметки и никогда не поддерживал однокурсников, когда те бросали гадкие слова в адрес её волос, зубов или крови. За пять лет он возмужал. Стал выше, шире и громче.              Гермиона сунула визитку в карман и направилась по холодному коридору обратно к свету.              Поднимаясь на четвёртый этаж (в надежде, что в ящике стола у неё ещё остались чипсы, ведь обед был пропущен), она размышляла о только что состоявшемся разговоре.              Во-первых, Драко Малфой интересовался ею в школе. Гермиона сразу решила для себя не зацикливаться на этом. Ещё он назвал её маглорождённой, а не грязнокровкой. Она не знала, почему это показалось ей важным, но да.              Во-вторых, возможно, она обрела нового союзника в этой борьбе. В борьбе, частью которой на самом деле успела стать ещё до встречи с Малфоем.              И наконец, Гермиона устала от того, что ей твердят, что она не может спасти человека от Поцелуя. Один раз у неё это уже получилось. Конечно, тогда ей помогли маховик времени и гиппогриф, но она ведь была Гермионой Грейнджер. Золотой девочкой. Самой умной ведьмой своего возраста. Ребёнком она участвовала в войне и победила.              Честное слово, Гермиона была в предвкушении.