Brandy Aziraphale

— Ангел, — хрипло позвал Кроули. — Ты вообще собираешься сегодня спать? Азирафель с мученическим вздохом разогнулся от стола и с некоторым трудом обернулся к бармену — шея и плечи затекли от долгой неподвижности, и разумеется, заметил он это только сейчас. Кроули застыл в дверном проеме, ведущем в спальню, ожидая ответа, и выглядел таким невозможно домашним, что кондитер не сдержал умиленной улыбки. Босой и взлохмаченный, щурящийся на приглушенный свет торшера, в одних только пижамных штанах, едва-едва державшихся на тазовых косточках, он вызывал желание немедленно подхватить его на руки и унести обратно под одеяло. Не то чтобы у Азирафеля в самом деле хватило на такое физических сил, все же при всей своей худощавости Кроули был довольно высоким и на пушинку никак не тянул. Но кто мешал ему помечтать. — Я скоро приду, — наконец отозвался он, осознав, что уже слишком долго молчит в ответ на простой вопрос. — Не жди меня, я только просмотрю еще пару страниц. — Ты говорил то же самое полтора часа назад, — Кроули зябко переступил с ноги на ногу, зевнул так, что покачнулся, и едва успел ухватиться за косяк, чтобы не упасть. — Никуда они не сбегут, эти документы, а очередного сожженного из-за недосыпа чизкейка твои постоянные посетители могут и не пережить. — Это был бисквит. Бармен отмахнулся с невнятным шипящим звуком. Азирафель хмыкнул и с ощутимым усилием заставил себя оторваться от созерцания едва различимых в полумраке веснушек на обнаженных плечах. И тут же последовавших воспоминаний о том, каковы они на вкус. Все же в том, что Кроули с недавних пор отказался от пижамных рубашек, были и минусы. — Еще буквально страница или две, честное слово, — пообещал он, возвращаясь к бумагам. Кроули постоял еще несколько секунд в дверях, потом видимо понял, что шансы уговорить кондитера все бросить прямо сейчас стремятся к нулю, и подошел. Перевесился через спинку кресла, пристроил подбородок Азирафелю на макушку, заглядывая в столбики цифр. — Что-то нашел? Кондитер едва заметно кивнул, стараясь его не потревожить. — И да, и нет. Махинаций с налогами не заметить просто невозможно, но меня отчего-то никак не покидает ощущение, что это сделано специально. Их оставили настолько на поверхности, что увидеть их мог бы любой, даже ты. — Эй! — Прости, дорогой, но ты в самом деле не ас в бумажной работе. И тем не менее, даже в твоих документах было меньше ошибок, чем здесь. И чем дальше я влезаю, тем больше мне кажется, что… — Что они просто дурят нам голову. — Вот именно. Это все выглядит как приманка для любой финансовой проверки: вот, вы уже нашли ужасное нарушение, больше копать не надо. А на самом деле… — Что на самом деле? — А вот этого я пока найти не сумел, — нехотя признался Азирафель. — И не найдешь, если будешь продолжать тут сидеть посреди ночи. Давай, ангел, я же знаю, что совой тебя никак не назовешь. Твоя светлая голова… — Кроули выпрямился и запустил пальцы кондитеру в волосы, чуть потягивая за кудри то на макушке, то у висков, то ближе к затылку, — … просто не предназначена для мыслительной деятельности в такое время суток. — Но чем раньше мы разберемся… — Азирафель чуть наклонил голову, и бармен тут же принялся разминать его шею. — Завтра отдадим копию Анафеме, пусть ее команда копается. В конце концов, должны быть плюсы от дружбы со спецслужбами. — Мм-хммм… Кондитер понимал, что надо бы ответить как-то более пространно, возможно, даже возразить, что если он в силах помочь в расследовании, то сделать это — это прямой долг. Он даже почти собрался с силами и словами, чтобы это сделать, но тут Кроули перешел к плечам, надавливая на самые болезненные точки ровно с такой силой, чтобы это было еще терпимо, но уже почти на грани, и Азирафель вдруг осознал, как в самом деле устал. Возможно, это просто мышцы, постепенно расслабляясь, позволили крови бежать быстрее, и она наконец доставила в оцепеневший ночной мозг эту мысль. — Вот так, — негромко прокомментировал Кроули, моментально почуяв, что сопротивление сломлено. — А теперь давай, ангел, вставай и идем спать. До твоего будильника и так осталось… впрочем, нет, лучше тебе не знать. — Но… — В постель. Сейчас. — Кажется, я сам не успел заметить, когда обзавелся домашним тираном, — вздохнул Азирафель, собирая распечатанные документы в аккуратную стопку. — Ты сам виноват, что позволил мне остаться. Теперь придется разгребать последствия. — Ты стоишь любых последствий, — бездумно отозвался кондитер, поднимаясь из кресла, чтобы все же отправиться в спальню. План провалился в самом начале, потому что Кроули, стоявший вплотную, и не подумал отойти. Он рассматривал Азирафеля расширившимися глазами, и в них читалось странное, почти испуганное выражение, заставившее кондитера сосредоточиться и попытаться заставить сонные мозги поработать еще немного. — Кроули? — осторожно произнес он. — В чем дело? Тот издал приглушенный то ли смешок, то ли какое-то короткое слово — губы шевельнулись, но ничего внятного так и не прозвучало. Азирафель, нахмурившись, положил руку ему на плечо, и это внезапно сработало: Кроули шумно выдохнул, на несколько секунд закрывая глаза, повернул голову и поцеловал пальцы. — Нг… — он снова вздохнул и попробовал еще раз, уже увереннее. — Ничего. В самом деле ничего, ангел. Я… нет, ничего. — Ничего? — недоверчиво уточнил Азирафель. Кроули неразборчиво угукнул и наконец отступил назад, давая ему возможность отойти от стола. — Ладно, — медленно проговорил Азирафель. — Могу я хотя бы узнать, стоит ли мне волноваться о твоем «ничего»? В последний раз, когда Кроули отказывался ему о чем-то рассказывать, все обернулось побегом от полиции и прятками, и долгим ночным объяснением, и планом разрушить одну из мафиозных империй Британии. И тем, что теперь бармен какое-то время точно будет жить здесь. В целом, — пришел к внезапному выводу Азирафель, — возможно, в некотором смысле все обернулось к лучшему. Кроули, кажется, наконец пришел в себя от… от чего бы то ни было, дернул плечом, старательно зевнул — так старательно, что ему бы поверил только пятилетка — и с деланной небрежностью ответил: — Просто вдруг вспомнил неприятный сон, успевший мне присниться, пока тебя не было в постели. Что мы, кажется, как раз собирались исправить. Азирафель покачал головой. То ли Кроули не умел лгать в принципе, то ли кондитер уже достаточно его изучил, чтобы точно видеть, когда он это делает. Но в любом случае, могут же у человека быть свои тайны? Он прошел в спальню, снял и аккуратно повесил одежду, заглянул в ванную и наконец забрался под одеяло, мгновенно вспомнив, что спать ему оставалось меньше четырех часов. Притянул к себе Кроули, тут же обвившего его своими бесконечно длинными конечностями. Поцеловал взъерошенные волосы. — В следующий раз, когда захочешь скрыть от меня что-то личное, просто промолчи, хорошо? — попросил он, когда возня наконец затихла. Бармен тут же ощутимо напрягся в его руках. — Я не… — Тшшшш. Я ведь только что попросил, — мягко упрекнул он, сжимая объятия чуть крепче. Кроули сердито фыркнул, но смолчал. А через пару минут, когда Азирафель уже начал проваливаться в сон, едва слышно ответил: — Хорошо. Отозваться кондитер уже не успел, но уснул он, улыбаясь.

***

Кроули сидел на лестнице. Ну то есть технически он сидел на балкончике, в который переходила верхняя ступенька — оперевшись спиной на ту самую съемную панель, подтянув ноги к груди и обхватив их руками, пристроив подбородок на колени. Отсюда был видел только крошечный кусочек кухни внизу, все остальное скрывала стена напротив, и большую часть времени бармен скорее слышал, чем имел возможность наблюдать, как Азирафель работает, переходя от духовки к разделочному столу, к одной из морозилок, к плите, на которой что-то бесконечно подогревалось, растапливалось, карамелизовалось или подсушивалось. Изредка кондитер выходил в зал кафе — для этого требовалось пройти как раз у лестницы, и в такие моменты Кроули вжимался в плотнее в стену, всякий раз надеясь, что Азирафелю не придет в голову поднять глаза. Пока что ему везло. Кроули думал. Не то чтобы это занятие всегда давалось ему со сложностями, скорее дело было в конкретном предмете. Теме. Основной проблеме. Проблема как раз решила в очередной раз вынести противень с какой-то выпечкой в зал, и Кроули замер, чтобы не выдать себя движением. Давным-давно надо было уйти обратно в квартиру, но там, окруженный вещами Азирафеля, он сегодня ощущал себя в еще большем раздрае, чем на пустой лестнице. Самым паршивым было то, что внятно сформулировать причину собственного состояния он не мог даже самому себе. Позавчерашнее ночное «ничего» даже не было откровенной ложью, скорее крайне неловким описанием правды. А как еще назвать то состояние полнейшего шока, когда внешне не изменилось ровным счетом ничего, но изнутри мир вдруг вывернулся наизнанку и перекрасился из оттенков черного в искрящийся золотой? Он закрыл глаза, запрокидывая голову, и с силой вдавил затылок в стену. «Ты стоишь любых последствий» — сказал Азирафель, и каждое слово словно бы прочертило неаккуратный рубец у Кроули изнутри. Теперь все они жгли и мешали нормально дышать, и любая попытка сглотнуть оборачивалась сгустком горячей боли, прокатывавшимся от горла до живота. Слева под ребрами пекло особенно сильно. Ты стоишь любых последствий. Кроули никогда не понимал пафосных признаний и громких слов, его удивляли и раздражали публичные предложения, романтические статусы в соцсетях, надписи на асфальте и прочие красивые жесты, совершенно никак не сочетавшиеся с обыденной реальностью. Казалось, что настоящей жизни они никак не касаются, просто не могут коснуться. Тем неожиданнее было получить удар под дых в тот момент, когда реальность окружала его со всех сторон — посреди ночной полусонной усталости, в свете старого торшера, с оставленной позади развороченной постелью и не слишком приятным запахом изо рта после короткого сна. Ему, кстати, в самом деле приснился какой-то кошмар, скорее занудный, чем в самом деле страшный, но он моментально вылетел из головы при тех невероятных словах. Ты стоишь любых последствий. Чертов ангел. Если до этих слов Кроули еще мог сомневаться в том, что происходит, то теперь не осталось ровным счетом никаких путей к отступлению, и от этого у него вторые сутки нещадно жгло глаза при одном взгляде на Азирафеля. А теперь еще и в перерывах. Это пройдет? К этому можно привыкнуть? Как вообще люди умудряются жить с таким громадным жарким сердцем внутри и не выворачиваться наизнанку от любого легчайшего толчка? — Кроули? Он распахнул глаза и в ужасе уставился на Азирафеля: так ушел в собственные мысли, что не услышал, как тот поднялся по лестнице, остановившись на несколько ступеней ниже верхней площадки, так что лица оказались почти на одном уровне, и теперь с тревогой смотрел на него сквозь перила ограждения. — Дорогой, ты уверен, что все в порядке? Кондитер протянул руку и несмело, коротко погладил его по колену. Кроули тут же накрыл его ладонь своей, а потом переплел пальцы и сжал покрепче. — Нет, — честно ответил он. — Ох… — Азирафель на секунду застыл, изумленный внезапным честным ответом, но тут же отмер. — Я могу чем-то тебе помочь? Кроули погладил тыльную сторону его ладони большим пальцем и заставил себя улыбнуться, с некоторым удивлением ощущая, как в присутствии кондитера раскаленный шар в груди не то чтобы утих, скорее даже наоборот, набрал силу, но от этого отчего-то стало чуть легче. Он расплел ноги и придвинулся ближе к лестнице, не отпуская чужой руки. — Я думал. — Сочувствую, — с самым серьезным видом отозвался Азирафель. Кроули в ответ скривил самую противную гримасу, на которую только был способен. Кондитер фыркнул и оперся свободной рукой на пол между перилами. — Сидение в коридоре как-то помогло процессу? — поинтересовался он. — Сам не верю, но, кажется, да. Бармен придвинулся еще ближе, почти касаясь лбом перил, просунул сквозь них вторую руку и погладил Азирафеля по виску, а потом скользнул пальцами к затылку под поварскую шапочку и чуть надавил, заставляя кондитера сделать последние полшага вперед. Ты стоишь любых последствий. — Кажется… нет, не так, не кажется, я уверен! Да, именно так, уверен полностью, в конце концов, сколько можно делать вид, что это не так, когда на самом деле давным-давно знаешь правду, да? — он с надеждой уставился на Азирафеля. У того дрогнули губы, словно он сдерживал смех. — Возможно, я бы смог ответить тебе более осмысленно, если бы ты наконец сказал, в чем именно ты так уверен, — мягко проговорил он. Кроули прокрутил в голове свой короткий сбивчивый монолог и тоже усмехнулся. В самом деле, оратор из него всегда был никудышный, но нынче он превзошел сам себя. — Да, точно, — он помедлил, прочистил горло. — Все, что я пытаюсь тебе сказать, что мне нужно тебе сказать… Он сжал зубы и издал долгий шипящий звук, злясь на самого себя. Что, казалось бы, здесь такого сложного, слова и есть просто слова, и одни ничем по сути не отличаются от других, так почему же произнести некоторые из них настолько сложно? Он снова глубоко вздохнул и закрыл глаза. Под веками нестерпимо полыхало золотым, онемевший язык жгло у основания, кончики пальцев, лежавшие на чужом затылке, подрагивали от разогнавшегося пульса. — Я люблю тебя. Ему показалось, что каждое слово тянулось невыносимо долго. Возможно, потребовались тысячи лет, чтобы все же их выговорить, и когда он наконец решится снова оглянуться вокруг, то обнаружит, что привычный мир давным-давно исчез, развеялся прахом, и все его усилия были зря. Он почувствовал, как из одной ладони выскальзывает чужая рука, а из-под второй пропадает теплое ощущение кудрей. Он застыл, оставшись посреди постепенно гаснущего сияния ничего не соображающим, бессловесным и испуганным. Он прожил ужас, ярость и бессилие в один миг. Он смирился. А потом чужие пальцы мягко легли ему на подбородок, заставляя повернуть голову, и мир вернулся обратно — в поцелуе, таком же знакомом, как и новом. Очень бережном, очень ласковом, очень — слишком! — коротком. — У тебя отвратительное чувство момента, дорогой, — прозвучало у него над ухом. Кроули осторожно приоткрыл глаза. Азирафель опустился на колени рядом и выглядел так, словно как-то умудрился забрать все то золотое сияние себе. «Через поцелуй» — уверенно заключил бармен, глядя прямо в светящиеся радостные глаза напротив. — Почему? — тихо спросил он. Кондитер уселся рядом, прижавшись плечом к плечу, и стянул с волос шапочку. Покрутил ее в руках. Вздохнул. — Потому что я сейчас никак не могу бросить кухню и провести с тобой остаток дня. По правде говоря, я даже четверти часа не могу с тобой провести, а тех жалких минут, что есть у нас в распоряжении, мне не хватит, чтобы ответить тебе как нужно. Так что придется тебе ждать до вечера, а эта мысль… — он поморщился, — Эта мысль мне очень не нравится. — Вообще-то это я тебе отвечал, — хмыкнул Кроули. — Слегка затянул. Прости. Азирафель бросил на него непонимающий взгляд, но бармен только отмахнулся — неважно, потом. Его губы неудержимо расползались в улыбке: надо же, сказал — и небо не рухнуло на землю, и ангел до сих пор здесь. Не рассмеялся, не сбежал и даже не повторил те же слова бездумно, лишь бы что-то ответить. Кажется, это можно было назвать успехом? Он снова крепко сжал руку Азирафеля в своей и поцеловал костяшки, а потом тут же отпустил. — Конечно иди, — сказал он, не в силах перестать улыбаться и глядя на то, как кондитер тоже начинает улыбаться в ответ. — Тебе не помешает, если я еще некоторое время посижу здесь? — Последние три часа ведь не мешало, — подмигнул ему Азирафель. — Три часа? То есть ты… Дверь в зал кафе распахнулась так стремительно, что стукнулась о стену и чуть не зашибла влетевшую в кухню Анафему. — Азирафель! — девушка даже не стала обводить взглядом помещение, сразу взбежала по лестнице и остановилась напротив сидящих, победно потрясая в воздухе сжатым кулаком. — Мы взяли Метатрона! — она рассмеялась и крутанулась вокруг себя, так что Кроули на миг даже испугался, что она оступится и свалится, переломав себе пару костей, но обошлось, она удержала равновесие. — Привет, рыжий. — Привет, ведьма, — слегка рассеянно хмыкнул он. Сейчас вся история с Люцифером и его компанией казалась далекой и неважной, глупым фоновым шумом, не заслуживающим внимания. Совершенно не тем, на что в самом деле стоит тратить время. — Это очень хорошие новости, дорогая, — кондитер улыбнулся и ей, но Кроули видел, насколько другой была эта улыбка. Совсем не той, что только что предназначалась ему самому. — И я очень рад нашему общему успеху, но скажи мне, пожалуйста, если ты сейчас здесь, кто следит за кассой и принимает заказы? — Вы серьезно? — Анафема ухватилась за перила обеими руками. — У нас такой грандиозный прорыв, а вы думаете о кофе? — Именно, — голос Азирафеля стал строже. — У всех нас есть своя работа… — он покосился на Кроули, — … кроме тех, кто сейчас в заслуженном отпуске. — Что, вам и подробности неинтересны? — подозрительно прищурилась девушка. — Очень интересны, — твердо сказал кондитер, поднимаясь. Рука его сжала плечо Кроули, и тот без всяких сомнений прижался к ней щекой, наплевав на незваную публику. — И мы будем рады, если после закрытия у вас найдется время, чтобы вместе отпраздновать и поделиться рассказом. Анафема внимательно посмотрела на Азирафеля, потом перевела взгляд на бармена, коротко взглянула наверх, на единственную оставшуюся на лестнице камеру, и кивнула. — Как скажете, босс. Хотите мучиться от любопытства — дело ваше. И она неторопливо спустилась и исчезла за дверью в зале кафе. — Ответ на свой главный вопрос я сегодня уже получил, — негромко прокомментировал Азирафель. Кроули был с ним совершенно согласен.