Brandy Aziraphale

Коньяк не помог. Даже если учесть, что Кроули, едва пригубив честно принесенное Анафемой какао, поморщился и долил в кружки Круазе до самых краев и выше, с горкой, так что первые глотки пришлось делать, наклонившись к столу: любые попытки поднять чашки означали бы нарушить тонкое равновесие поверхностного натяжения молочной пенки и обречь себя на неизбежную последующую возню с пятновыводителем. Вкуса собственно молока в напитке почти не осталось, его перебил карамельный алкогольный жар и шоколадная горчинка, но для успокоения измотанных нынешним вечером нервов Азирафелю требовалось что-то гораздо крепче или в совсем иных количествах. Впрочем, принесенные вместе с кружками бумаги он просмотрел исключительно внимательно, нашел даже незначительную опечатку на третьей странице, но в целом был вынужден признать, что документы составлены безупречно. Что было особенно подозрительно: даже самый умелый юрист не в состоянии почти мгновенно изменить уже готовый договор, если его условия не входят в число стандартных. Их случай стандартным явно не был. И все же кондитер привык доверять официальным документам, поэтому когда Кроули, уже занеся над бумагой ручку, поднял на него неуверенный взгляд, Азирафель ободряюще кивнул и первым поставил подпись на своем экземпляре. Анафема ушла через четверть часа, унеся с собой копии договоров и пообещав, что завтра же выдаст Кроули его собственный генератор помех, а до того момента камеры будут транслировать картинку с пустой квартирой. «Под твою ответственность, рыжий — если она нас засечет»… Она не стала завершать фразу, а Азирафель вдруг понял, что не готов больше ни выяснять, о чем вообще идет речь, ни обсуждать с барменом дальнейшие планы — честно говоря, он не был уверен, что сейчас в состоянии сформулировать еще хоть одну законченную дельную мысль. Поэтому заперев дверь — на фоне всех событий действие казалось почти бессмысленным, но привычка победила, — он доплелся до кресла и тяжело в него опустился, закрывая лицо ладонями. И только после этого подумал, что было бы логичнее отправиться сразу в спальню. Теперь же придется откуда-то находить в себе силы, чтобы снова встать и сделать еще дюжину шагов. Когда макушки коснулись прохладные пальцы, он даже не вздрогнул, хотя Кроули имел отвратительную привычку перемещаться почти бесшумно, и как он подкрался в этот раз, Азирафель тоже не уловил. Бармен неторопливо прочесал ему волосы всей пятерней раз, другой, не встретил возражений и добавил вторую руку, то несильно, но тщательно разминая затылок, то чуть потягивая за кудри, легко обводя виски, прослеживая костяшками задеревеневшие мышцы шеи. Кондитер не протестовал, не шевелился, чтобы подставить голову удобнее, он вообще не делал ни-че-го, и от этого почему-то становилось легче. Спустя несколько минут он наконец сумел отнять руки от лица и даже открыть глаза, бессмысленно глядя перед собой. Кроули в поле зрения не было — он стоял сзади, — но через секунду он перегнулся через спинку, перемещая ладони Азирафелю на плечи, и наклонился, щекотно выдыхая в волосы. Дужка очков чуть царапнула кожу, и кондитер вдруг осознал, что в мыслях уже привык представлять Кроули без них. Он слабо улыбнулся, накрывая так и не согревшиеся пальцы своими, и осторожно запрокинул голову, пытаясь заглянуть бармену в глаза. Тот отстранился с явной неохотой. Очки в самом деле смотрелись на нем неожиданно чужеродно, добавляя и без того непривычному, перевернутому лицу неправильности, и Азирафель потянулся, чтобы снять их, но бармен перехватил его руку и вдруг прижался губами к тыльной стороне ладони. — Спасибо, — едва слышно проговорил он. Говорить все еще не было сил, но видимо вопроса во взгляде хватило, потому что Кроули чуть погодя продолжил: — То, как ты защищал нас… меня. Знаешь, мне никогда… — он снова умолк и мотнул головой, сильнее стискивая зажатые в руке пальцы. Азирафель вдруг заподозрил, что бармен не просто так отказывается снимать очки. Что за этими темными стеклами вполне могут быть слишком откровенно блестящие глаза. — Я старался для нас обоих, — все же произнес кондитер, надеясь, что ему не придется развивать мысль. Во всяком случае, не сейчас. Вместо ответа Кроули вдруг отпустил его, быстро обошел кресло и снова наклонился, опираясь о подлокотник, а вторую ладонь положив кондитеру на щеку. — Дрался за нас как настоящий… — Лев? — скептически хмыкнул Азирафель, смыкая руки у него за спиной и сцепляя пальцы в замок. Если он и ассоциировал себя с кем-то из животных, то скорее с сурком, как следует отъевшимся к сезону спячки. — Как Ангел Господень, — без тени иронии ответил Кроули. — Это такой с шестью крыльями и сотнями глаз в самых неподходящих местах? — устало усмехнулся кондитер. — На такие мелочи никто не обращает внимание, потому что все смотрят на нимб. Ну и на меч еще, но все же больше на нимб. Азирафель не выдержал и тихо рассмеялся. Бармен невинно поднял брови домиком, но довольная ухмылка выдавала его с головой. — Идем, — он выпрямился и протянул обе руки, приглашая ухватиться за них и подняться. Азирафель ухватился. И вдруг дернул на себя, тут же заключая не ожидавшего такой подлости Кроули в объятия. Тот едва успел упереться локтем в спинку кресла, чтобы не стукнуться лбом об лоб. — Не идем, — лаконично постановил кондитер. И прижался губами к шее, оказавшейся прямо перед глазами: втянул горячую кожу, тронул ее языком и тут же прошелся им вверх до самой челюсти. Кроули вздрогнул, явно не ожидав такой стремительной атаки, но не остался в долгу: длинные пальцы снова зарылись в кудри, дернули за них куда сильнее, чем несколько минут назад, почти больно, заставляя Азирафеля оторваться. — Победа вскружила голову? — ворчливо осведомился он, но тут же смазал весь эффект: машинально облизнулся, и вместо смущения кондитер ощутил желание немедленно тоже попробовать эти губы на вкус. — Мне показалось, что на лестнице ты был не против. Бармен только саркастически изломил бровь, удобнее устраиваясь у него на коленях. Азирафель попытался податься вперед и вверх, но Кроули удержал его на месте, свободной рукой невесомо поглаживая по груди. По застежке рубашки, тщательно обводя каждую пуговицу с таким сосредоточенным выражением лица, словно решал в уме какую-то сложную математическую задачу. Возможно, вычислял траекторию движения собственных пальцев. Ниже и ниже, до самого брючного ремня — и… снова вверх. — Их обычно расстегивают, — не выдержал кондитер, когда Кроули вернулся до самого ворота и снова невозмутимо начал спускаться. — Не думаю, что к тебе применимы обычные методы, — хмыкнул тот. И наконец наклонился за поцелуем. Азирафель мотнул головой, пытаясь освободиться от хватки в волосах, и неожиданно ему это удалось: удерживавшая его рука разжалась, ладонь сместилась на шею, наоборот притягивая ближе, и он словно со стороны услышал собственный короткий, тут же оборвавшийся стон. Сегодня и в самом деле что-то шло не как всегда. Азирафель прекрасно знал особенности своего тела: он был не из тех, кто вспыхивает разом, словно просмоленный факел. Желание растекалось в нем постепенно, зарождаясь не в животе и не в паху, а в голове. Оно просачивалось в кровь, ускоряя ее бег в сосудах, добиралось с каждым биением сердца все дальше, достигало кончиков пальцев и закручивалось водоворотом, набирая силу минута за минутой, будто подступающий прилив. Никогда прежде его не выламывало мгновенными вспышками возбуждения, заставляющими вздрагивать и хватать ртом воздух, и стискивать руки на худой даже сквозь одежду спине. Что ж, возможно, коньяк все же сработал. Усталость, еще несколько минут назад душной одеяльной тяжестью придавливавшая его к креслу, рассеялась, уступив место незнакомому, лихорадочно-жгучему нетерпению. Азирафель очертил подрагивающими пальцами лопатки, стремительно пересчитал позвонки, распластал ладони по пояснице и вдавил Кроули в себя с такой силой, что тот прикусил язык. Чужой, — и от этой вспышки боли кондитер тихо вскрикнул, но и не подумал отстраниться. Терпкая сладость какао дополнилась металлическими нотками, бармен глухо усмехнулся прямо в поцелуй и сорвал наконец с переносицы очки, не глядя отшвырнув их куда-то в сторону. Азирафель поднырнул ладонями под черную рубашку и с наслаждением ощутил под пальцами гладкую кожу над низким поясом джинсов, подцепил пальцами жесткую ткань и обеими руками очертил круг от позвоночника до застежки. На болте пришлось притормозить: Кроули совершенно по-змеиному зашипел, накрывая чужие ладони своей. — Спешиш-шь, ангел? Азирафель согласно облизнулся. Вернее, ему показалось, что согласно, но бармен продолжал вопросительно на него смотреть, и пришлось все же кивнуть. — Зач-шем? — золотистые глаза приблизились, голос понизился до шепота. Кроули принялся будто бы машинально поглаживать лежавшую сверху руку — так же неторопливо и размеренно, как еще недавно обводил пальцами пуговицы, теми же нестерпимыми дразняще-круговыми движениями. Кондитер прикрыл глаза: он ладонью чувствовал, как под натянувшейся тканью джинсов часто бьется в напряженном члене пульс, и каждый удар отзывался в нем новым всплеском желания, острого и колкого, почти пугающего, но на то, чтобы осознать этот страх, не было времени. — Потому что… хочу? — полувопросительно ответил он. — Спальня в трех шагах, — судя по движению воздуха, бармен мотнул головой в сторону двери. — И я не уверен, что переживу их, — совершенно искренне пробормотал Азирафель, выразительно приподнимая бедра. Его вдруг окатило осознанием того, как он, должно быть, выглядел со стороны, а вслед за этим — таким горячим смущением, что он невольно прикусил губу. А через миг ощутил чужое дыхание совсем близко и тут же — осторожный, очень бережный поцелуй. Даже не в губы, чуть ниже, в ямочку под ними. — Звучит как комплимент, — голос бармена звучал так тепло, что Азирафель рискнул приоткрыть глаза. И удивленно моргнул, увидев просветлевшее в широкой улыбке лицо напротив. Он судорожно выдохнул, пережидая снова ударившую изнутри жаркую волну, и вознес истовую молитву всем существующим богам, чтобы Кроули в самом деле послушался и не стал больше медлить. Кажется, он даже произнес что-то из этого вслух: над ухом раздался ласковый смешок, и поглаживающие руку пальцы исчезли. В следующее мгновение кондитер почувствовал, как ремень на его брюках затянулся чуть туже, чтобы тут же с металлическим цоканьем ослабнуть совсем, а тщательно заправленную рубашку решительно выдернули из-за пояса. — В определенном смысле это даже удобно, — пробормотал бармен, ловко расстегивая его брюки: пуговицы будто бы сами выскальзывали из петель, и пока Азирафель непослушными пальцами разбирался с единственным болтом и молнией на джинсах, Кроули уже успел справиться с застежкой и попытался стянуть брюки ниже. Посмотрел на подтяжки, полностью оправдывавшие свое предназначение и откровенно мешавшие процессу, выразительно вздохнул и картинным жестом отщелкнул их. — Приподнимись, — скомандовал он, тоже привставая, и одним движением стащил с бедер Азирафеля одежду вместе с бельем. А затем неведомым образом почти мгновенно вытряхнулся из собственной, хотя кондитер был готов поклясться, что из настолько узких штанин ему придется выбираться минимум четверть часа. Азирафель протянул руку и приподнял край черной рубашки. Кроули коротко усмехнулся-выдохнул, его напряженный член дернулся и задел пальцы. Кондитер подался ближе и обхватил его всей ладонью, тут же проводя ею по всей длине. Кроули неразборчиво выругался сквозь зубы, потом наклонился, опираясь на подлокотники кресла. — Только дергать так же, как за руки, не надо, — доверительно попросил он, и пока Азирафель давился смешком, снова устроился на его коленях. Кондитер тут же снова обнял его за спину, спустился пальцами вдоль позвоночника и сжал ягодицы, притискивая к себе. И сам ахнул, утыкаясь лбом Кроули в плечо, когда члены соприкоснулись. — Ахх-нгел, — синхронным стоном выдохнул бармен, запрокидывая голову и толкаясь бедрами вперед. Азирафель крепко пожалел, что ни один из них так и не удосужился расстегнуть рубашки: вжаться сейчас кожей в кожу хотелось до пятен перед глазами, но его руки были заняты тем, что гладили и сминали совершенно восхитительную на ощупь задницу, и оторваться от этого занятия не было решительно никакой возможности. Он приник к напряженному горлу губами и съехал по нему вниз мелкими поцелуями, зарываясь под воротник, шумно втягивая носом горячий острый запах. Кроули снова двинулся, и Азирафель глухо рыкнул, прикусывая кожу у плеча. Дымная горечь и соль, и отзвук подвальной пыли, и каждая веснушка на вкус словно шипучка, взрывающаяся на языке. Бармен вскрикнул, и Азирафель тут же отпрянул, испугавшись, что сжал зубы слишком сильно, но кажется, все было в порядке: Кроули не стал ни возмущаться, ни потирать место укуса, а воспользовался внезапно появившимся между ними расстоянием, чтобы протиснуть туда руку и обхватить оба члена разом, насколько хватило пальцев. И сразу задал стремительный, жесткий ритм, такой правильный, такой долгожданный, что Азирафель и не подумал попробовать удержать громкий облегченный стон. Жаркий прибой внутри разросся, набрал силу, и теперь волны настигали кондитера одна за другой, почти без пауз, заставляя судорожно стискивать руки в тщетной попытке прижаться еще ближе. — Скажи… еще раз, — шепотом попросил кондитер, неведомым образом найдя для этого достаточно воздуха в легких. Кроули распахнул затуманенные удовольствием глаза, облизнул приоткрытые губы. — Ан…гел? — чуть неуверенно произнес он, словно бы в узнавании. И тут же, скорее увидев, чем расслышав почти безмолвное «еще»: — Ангел. А-ангел!.. Азирафель кончил первым, издав вместо стона придушенный хрип: горло перехватило, все тело встряхнуло словно бы разрядом, потом другим, и еще одним, и еще — и сладкое, раздирающее на части напряжение наконец выплеснулось из него, оставляя бессильным и ослабевшим, вывернутым наружу и чувствительным к любому малейшему движению мира. Кроули отстал ненадолго: неуловимый жест, и вот его ладонь уже выпачкана в чужой сперме, и он скользит ей по собственному члену так торопливо, словно в самом деле пытается кого-то догнать. Всего несколько секунд, пальцы, до боли стиснувшие плечо Азирафеля, долгий низкий стон, поспешно спрятанный в его волосах — и Кроули обмяк, прерывисто дыша кондитеру в макушку и с каждым мигом все больше и больше наваливаясь на него всем весом. Азирафель сцепил пальцы у него за спиной, всем телом ощущая чужой постепенно успокаивающийся пульс и замедляющийся ритм почти уже неслышных вдохов и выдохов. — Это было… — он честно попытался сформулировать, но пока подыскивал нужное слово, Кроули съехал ниже и заткнул ему рот долгим ленивым поцелуем, таким неспешным, что казалось, он почти засыпает. Не то чтобы Азирафель был против и дальше вот так держать его, разомлевшего, в своих руках. Наконец бармен оторвался от губ и слегка отодвинулся. Снова завис на несколько секунд, будто размышляя, что делать дальше, потом приоткрыл глаза и улыбнулся. — Ангел, — произнес он едва слышно, и Азирафель тоже чуть смущенно заулыбался. Кроули со вздохом выпрямился и от души потянулся, задрав руки вверх и выгнувшись так, что кондитер не утерпел и снова поцеловал его под кадыком. — Ну нет, на второй круг меня не хватит, — бармен мотнул головой. — Или?.. — Боже упаси, — совершенно искренне открестился Азирафель. С него на сегодня явно хватило потрясений, нужно было время, чтобы переварить и события, и непривычное поведение собственного тела. Кроули фыркнул и осторожно, морщась то ли от липкой рубашки, то ли от того, что отсидел ноги, поднялся. Азирафель смотрел на то, как он рассеянно оглядывается вокруг, берет со стола бокал и допивает остававшийся на дне глоток вина, покачивается на одной ноге, почесывая другой щиколотку, и думал, что не помнит ни единого момента за все время их знакомства, когда бармен выглядел бы плохо. Он мог быть усталым, болезненным, испуганным или кошмарно похмельным — несказанно похмельным, честно говоря, — но ни одно из этих состояний не делало его менее красивым. Кажется, самым красивым. Бармен явно почувствовал на себе взгляд, обернулся, вопросительно вскинул брови, а не получив ответа, сделал шаг к креслу и вдруг опустился перед ним на колени. И прежде, чем потрясенный Азирафель успел возопить что-нибудь протестующее, принялся расшнуровывать его обувь. — Ч-что ты, позволь спросить, делаешь? — наконец справившись с изумлением, поинтересовался кондитер. — Ты же не собираешься сейчас натягивать все это обратно? — Кроули стащил с него ботинки и принялся за одежду. — Думаю, нам обоим не помешает горячий душ и хороший сон. Азирафель уже открыл рот, чтобы что-то возразить… а потом закрыл. Если бармену хочется, почему бы не позволить ему проявить заботу еще и таким непривычным способом? Кроули аккуратно приподнял ему одну ногу, потом вторую, стягивая брюки, затем расстегнул подтяжки и с ласковым смешком скатал носки. Отбросил все это в сторону, наклонился, звонко чмокнул кондитера в колено и встал, снова протягивая ему обе руки. — Имей в виду, в этот раз я готов к твоим коварным приемам, — он выразительно поиграл бровями, и Азирафель, состроив удивленно-обиженное лицо, ухватился за него и чинно поднялся. Машинально потянулся поправить свой воротник и сам же рассмеялся, представив, как выглядит со стороны: голый ниже пояса, зато в рубашке. Только бабочки не хватает. — Давай, ангел, вперед, а я сделаю что-нибудь с этим бардаком, — Кроули выразительно крутанул пальцем в воздухе, призывая кондитера уже развернуться и отправиться в ванную. Азирафель уже почти последовал его указаниям, но вдруг понял, что не хочет оставлять бармена здесь в одиночестве заниматься какими-то глупыми домашними делами. — А ты не хотел бы… — он чуть замялся, но тут же договорил, — … составить мне компанию? Кроули смерил его таким выразительным взглядом, что пришлось спешно добавить: — Просто душ. Никаких непристойных намеков. — В самом деле, что может быть более пристойно, чем двое абсолютно обнаженных мокрых мужчин, весьма откровенно… симпатизирующих друг другу… в одном душе, — мурлыкнул бармен, подходя вплотную. И тут же, без предупреждения, широко зевнул. Азирафель фыркнул и без лишних церемоний ухватил его за локоть и увлек за собой. Кроули, кажется, философски рассудил, что не так уж и хотелось сопротивляться, и послушно пошел следом, на ходу расстегивая пуговицы на манжетах. В самом деле, единственное, чего сейчас хотелось — избавиться от ощущения слишком длинного дня, постояв под горячими струями, доплестись до кровати и проспать до самого утра, не такого уж и далекого, между прочим. Прекрасный план, простой и надежный, как все по-настоящему дельные. Заминка возникла в тот момент, когда уже отдраенный до скрипа Азирафель перехватил у Кроули мочалку и чуть подтолкнул того в плечо, чтобы он развернулся. Бармен легкомысленно отмахнулся: — Не переживай, ангел, я уже вымылся. Кондитер озадаченно вгляделся в его невинное лицо. В какой, интересно, момент он успел, если все это время он вдохновенно возил то мочалкой, то просто руками, полными геля, по его собственному, Азирафеля, телу, а волосы умудрился промыть аж трижды? Кажется, пошел бы и на четвертый круг, если бы кондитер его не остановил. К тому же, еще минуту назад, когда сам Азирафель аккуратно смывал пену с его живота, а потом и в паху, никаких возражений не было. Кондитер чуть нахмурился, вдруг осознав, что Кроули ни разу не поворачивался к нему спиной. Не сейчас — вообще, за все те разы, что они были вместе. Каждый раз как-то неуловимо ухитрялся повернуть все так, чтобы оказаться лицом к лицу. Вообще-то Азирафель и сам предпочитал видеть глаза партнера, но не тогда, когда это происходит из-за какого-то неясного стеснения или, не приведи Господь, страха. Бармен даже на ночь предпочитал натянуть пижамную рубашку, хотя явно не был к ней привычен и со второго же дня перестал застегивать на ней пуговицы. Словно… словно он не хотел, чтобы Азирафель что-то увидел. При этом Кроули совершенно расслабленно и с явным удовольствием доверял ему все самые интимные места, но вот спина… — Ты можешь не поворачиваться, но вряд ли у тебя получится делать так всегда, — мягко сказал кондитер, снова аккуратно проходясь мочалкой по веснушчатым плечам. — Скорее всего, однажды я все же увижу твою спину, не специально, просто пижама сползет чуть ниже, или ты, к примеру, отразишься в зеркале. Мне кажется, будет лучше, если ты сам захочешь рассказать, — он потянулся и чмокнул пристально следящего за ним бармена в подбородок. — Просто подумай об этом. Кроули отвел взгляд, бездумно разглядывая ряд тюбиков и бутылочек на полке. Рассматривал их так долго, словно пытался наизусть затвердить порядок, в котором они стояли, или запомнить все витиеватые названия, придуманные маркетологами не иначе как в наркотическом угаре. Нахмурился, прочесал пальцами потемневшие от воды волосы, потер глаза, сжал переносицу. Потом прочистил горло. — Я… ладно. Хорошо, — он дернул щекой, стиснул кулаки. Глубоко вдохнул и выдохнул. — Если ты не готов… — кондитер осекся, уже совсем не так уверенный, что стоило вообще поднимать эту тему. Кроули мотнул головой и медленно, осторожно переступая по скользкому дну ванны, повернулся к нему спиной. — Господи… — беззвучно ахнул Азирафель. Бармен дернулся, попытавшись было развернуться обратно, но Азирафель удержал его за плечо, во все глаза разглядывая иссеченную шрамами кожу. Тонкие и бледные, явно очень старые, они беспорядочно расчерчивали худую спину, начинаясь почти от плеч и сходя на нет к пояснице. Гуще всего они переплетались в области лопаток, и там же, прямо поверх страшного узора, чернели симметричные татуировки: два жирных изогнутых росчерка словно бы грубо заштопанных ран. Будто бы раньше на этих местах были… крылья? Азирафель разжал руки, роняя бесполезную мочалку, и осторожно коснулся пальцами кончика татуировки. Кроули крупно вздрогнул, крепче стискивая кулаки. — Мой дорогой, — тихо проговорил кондитер, вставая ближе и осторожно обнимая его через грудь, прижимая израненную спину к себе. — Мой самый дорогой. Мне так ужасно жаль. Он коснулся губами плеча, потом уткнулся лбом Кроули в затылок и так замер, заставляя себя дышать размеренно и неторопливо. Он чувствовал, как под его ладонью снова слишком быстро бьется чужое сердце. Как чересчур резко и неравномерно вздымается и опадает грудь в тщетных попытках протолкнуть внутрь достаточно воздуха. Один раз слишком громкий всхлип все же прорвался сквозь шум льющейся воды, но Азирафель сделал вид, что не заметил, и на сей раз был уверен, что поступил верно. Минуты шли, ванная медленно заполнялась горячим паром. По запотевшему зеркалу сбегали капли, и Азирафель бездумно следил за ними краем глаза, готовый стоять так столько, сколько понадобится. Кроули постепенно затих, подчинившись успокаивающему чужому ритму, глубоко вздохнул, переступил с ноги на ногу. Кондитер чуть ослабил объятия. — Ты знаешь, что у тебя там созвездие? — спросил он негромко, чуть повернув голову, чтобы почти касаться губами уха. — Неужели, — помедлив, хрипло откликнулся бармен. — Какое-нибудь откровенно неприличное? — Отчего же, — Азирафель улыбнулся. — Южный крест, — он слегка отстранился и накрыл ладонью то место на спине, пониже талии и ближе к правому боку, где в самом деле оставался участок чистой кожи, а на нем — почти десяток родинок. — Почему не Северный? — Кроули откинул голову назад, и кондитер поцеловал его в висок. — Там рядом еще несколько звезд. Если память мне не изменяет, это альфа, бета и лямбда Центавра. Но для полной уверенности лучше бы свериться с картой. — Действительно, — пробормотал бармен, нашаривая обе руки Азирафеля и по очереди притягивая их к губам. — В таком случае, для начала надо выбраться отсюда, пока у меня не отросли заново жабры. — Думаю, с этой задачей мы как-нибудь справимся, — заверил его кондитер. Он наклонился, чтобы подобрать мочалку, и был почти уверен, что когда выпрямится, Кроули уже развернется к нему лицом. Но против ожиданий, этого не произошло. Бармен стоял все так же, только оглянулся, наблюдая, что именно делает Азирафель. И когда тот выпрямился, коротко ему улыбнулся одной стороной рта и отвернулся, упираясь руками в стену перед собой и опуская голову. Если это не был белый флаг, то что еще, во имя всего святого, это вообще могло быть. Кондитер нерешительно сжал многострадальную мочалку в руке. Если бы он мог смыть эти шрамы так же просто, как дневной пот и подвальную пыль! Стереть их, оставив чистую кожу для веснушек и родинок, и поцелуев, и следов ногтей, слишком сильно впившихся в спину в момент удовольствия. Если бы он только мог… Впрочем, возможно, когда-нибудь ему удастся стереть эти метки у Кроули изнутри. Заставить их побледнеть до такой степени, что он вовсе перестанет вспоминать об их существовании, а если и вспомнит, то только пожмет плечами — было когда-то очень, очень давно, многие тысячи лет назад, к тому же, почти не с ним. Азирафель улыбнулся, погладил раскрытой ладонью Южный крест и выдавил на мочалку побольше геля. Почему бы не начать исправлять все прямо сейчас.