Brandy Aziraphale

Хастур открыл глаза. И тут же поспешно закрыл: пронзительно-белый свет ламп был таким ярким, что бил, казалось, сквозь зрачки прямо по задней стенке черепа, сразу через всю голову. Судя по интенсивности боли, навылет. Он рефлекторно дернулся, попытавшись прикрыть лицо ладонями, но натянувшиеся ремни не дали поднять руки. Попробовал пошевелить ногами — с тем же эффектом. Перекатил на бок голову, с наслаждением ощутив виском прохладную койку, осторожно, едва-едва приподнял веки, тут же уперевшись взглядом в унитаз. Сразу мучительно захотелось воды и одновременно отлить, и в тот же миг словно бы включилось обоняние, разом шибанув в нос смесью собственного пота, дезинфектанта и рвоты. Горло перехватило, желудок сдавило привычным уже спазмом, но наружу вырвался только сиплый кашель. В памяти ворохнулись блеклые ошметки каких-то разговоров, чьего-то крика, болезненного ощущения бьющегося прямо в горле сердца: неловкое движение, неверный выдох — и отхаркнешь его, навсегда по собственной неуклюжести оставшись в безжизненной беспульсовой тишине. Это — было? Было или только привиделось? А нынешнее условно ясное сознание — надолго ли? Он вдруг до судорог, до ледяного невидимого кола, пробившего грудь, испугался, что теперь его «всегда» именно такое: он будет бесконечно приходить в себя, надежно спеленутый ремнями, и раз за разом пытаться собрать клочки воспоминаний в верном порядке. И снова отключаться, так и не узнав, существует ли он вообще. Хастур никогда не верил в Ад. Кажется, напрасно. До чего же хотелось пить. Он прикусил щеку, пытаясь вызвать приток слюны, но безрезультатно: то ли накачанное химией тело отказывалось реагировать даже простейшими рефлексами, то ли обезвоживание было слишком серьезным. Сколько он уже тут? И, раз уж на то пошло, где именно? Он приоткрыл рот, стараясь дышать только им, и попытался сосредоточиться на камере вокруг. Было бы на чем: тот самый унитаз, куцый умывальник, узкая пустая полка с тщательно скругленными краями да стойка для капельницы в углу — тоже пустая, разумеется, ни трубок, ни, тем более, игл — вот и все. Силуэты предметов слегка подрагивали, словно в старом ламповом телевизоре, то и дело на мгновение теряющем сигнал, и ощущение нереальности только усиливалось. Кроули. Имя вдруг всплыло в голове, больно ударив его о лоб изнутри и рассыпавшись неприятными горячими отзвуками по всему черепу. Херов благодетель, он-то тут причем? Дверь открылась так бесшумно, что Хастур не сразу поверил в то, что это происходит на самом деле. Вошедший был ему смутно знаком: внушительный рост, белый халат, длинные паучьи пальцы, бесцеремонно ухватившие его за подбородок и заставившие повернуть голову так, чтобы свет снова резанул по глазам. Несколько секунд медик с безразличным вниманием всматривался Хастуру в лицо, затем отпустил его и тут же заткнул уши стетоскопом, приложив его холодную головку к груди пациента прямо сквозь тонкую ткань рубахи. Замер, вслушиваясь. Халат на мужчине был распахнут, и Хастур, прищурившись, едва разобрал полускрытую складками надпись на его кармане: «…amesi…». Значит, Темсайд. Повезло. Осталось выяснить, за что ему такое счастье. Звякнули зажимы ремней, расцепляя хватку, врач коротко нетерпеливо взмахнул рукой. — Поднимайся. Хастур осторожно перевернулся на бок, а затем попытался сесть, опираясь о койку. Локоть прострелило болью, рука подогнулась, и он чуть не рухнул обратно — вернее, наверняка все же рухнул бы, если бы медик не стоял так близко: ему пришлось подхватить пациента, чтобы тот не свалился прямо на него. А потом и вздернуть на ноги, словно марионетку. Немедленно снова замутило, на периферии зрения расплылись мутные пятна. — Как я здесь оказался? — просипел Хастур, задирая голову, чтобы посмотреть этому громиле в лицо. — Развернуться, — тот, никак не отреагировав на вопрос, сам крутанул пациента за плечо, и по овеявшему спину сквозняку Хастур понял, что рубаха на нем из того омерзительного больничного белья, что завязывается сзади — и развязывается тоже, вечно оставляя задницу напоказ. Все еще удерживая его за плечо, медик приложил стетоскоп куда-то под лопатку и опять замер на несколько секунд, вслушиваясь. Потом зачем-то несильно простучал рукой вдоль позвоночника сверху вниз: Хастур сначала хмыкнул, ощутив себя чуть ли не на сеансе массажа, а затем неожиданно для себя самого глотнул воздуха и тут же охнул, так резко всколыхнулась в пояснице ответная боль. Медик цокнул языком, отпустил его и молча вышел. Тихо щелкнул замок. Хастур, морщась, доволок наконец себя до унитаза, задрал рубаху и тяжело оперся на стену: вторая рука вроде бы не болела, хотя теперь ему уже казалось, что ноет все тело целиком, где-то больше, где-то чуть меньше, но полностью здоровым он не ощущал ни единой части своего организма. Впрочем, чего еще он ожидал от тюремного медблока. Это снаружи у него был шанс выехать на метадоне, постепенно снижая дозу, а здесь — только принудительная детоксикация, и выгребай из нее как сможешь. Если сможешь. — Будет крепышом, если выживет, — хрипло хмыкнул он себе под нос, нажимая ногой педаль слива. Сделал полшага в сторону, пустил воду из крана, плеснул в лицо, с наслаждением прикрыв глаза, потом наклонился ниже и приник к холодной струе. И долго жадно пил, несколько раз прерываясь, чтобы отдышаться, но не в силах прекратить. Полегчало: желудок вроде бы перестал бунтовать, да и боль в отбитых почках, все еще стягивавшая тело на уровне поясницы, словно бы отступила. Стоп. Отбитых? Он застыл, широко распахнув глаза и невидяще глядя в стену. Потом медленно, на ощупь дотянулся до крана, выключил воду, осторожно провел подрагивающими пальцами по лбу: подушечки царапнула запекшаяся корка на широкой ссадине. Задрал свободный рукав и уставился на черно-лиловый отек, явно начинавшийся где-то на плече, но сейчас сползший уже почти до локтя. Хастур аккуратно потыкал в него пальцем, словно убеждаясь в том, что глаза его не обманывают, и хрипло булькнул-усмехнулся. Попытался было сдержаться, но пересохшие губы, и так треснувшие в уголках, неудержимо растягивались в широкой ухмылке. Он сделал шаг назад, потом еще один и еще — на третьем металлический бортик койки подсек его под колени, и он рухнул на нее, хохоча в голос, завывая, захлебываясь и откашливаясь, и снова закатываясь высоким повизгивающим смехом, даже не пытаясь утереть выступившие на глазах слезы. Ему удалось. Ему все удалось! И тут дверь открылась снова.

***

— Значит, за генератор помех нужно благодарить тебя? — Кроули первым нарушил молчание. Азирафель вскинул на него удивленный взгляд, но бармен качнул головой и сделал короткий отрицательный жест ладонью — потом, — и тот понятливо промолчал. Анафема вздохнула и потерла лоб. — За генератор, за дополнительную — нормальную! — охрану… и за хороший кофе, разумеется, — она скупо улыбнулась. — Присядем? Девушка протянула руку за своей карточкой, но кондитер не спешил ее отдавать. И садиться тоже явно не торопился. — Как давно я под слежкой? — осведомился он таким холодным тоном, что Кроули с трудом подавил желание передернуть вмиг озябшими плечами. — С момента покупки помещения, — Анафема скрестила руки на груди. — А до того наши еще пару недель проверяли тебя по всем направлениям, как и всех прежних потенциальных покупателей за последние два года. — Про меня, я так понимаю, спрашивать бессмысленно? — невесело хмыкнул Кроули. — Те же два года? Он вдруг успокоился. Во всяком случае, теперь он хотя бы знал, что за неясная третья сила действует параллельно с ними, и это уже изрядно упрощало дело. Быть бы еще уверенным, что они преследуют одинаковые цели… — Шесть. — Что?! - кажется, насчет спокойствия он все же изрядно погорячился. Анафема небрежно пожала плечами. — Официально рабочую группу по операции «Падение» организовали только в позапрошлом году, но мы и до того успели неплохо потрудиться. — Мда, пафоса вам не занимать, — оторопело пробормотал Кроули. Шесть лет. Шесть! И у него ни разу не возникло подозрения, что за ним наблюдает кто-либо, кроме людей Люцифера. Впрочем, возможно, дело было именно в этом: всех соглядатаев он автоматически относил к своей бывшей компании, не задумываясь, что в игру может вступить кто-то еще. Просчет, который, теперь он это ясно осознавал, вполне мог стоить ему жизни. — Почему вы решили объявиться именно сейчас? Кажется, Азирафель сегодня соображал лучше и задавал гораздо более насущные вопросы. А еще он был сердит. Честно говоря, он был рассержен до такой степени, что Кроули казалось, от него исходит невидимое яростное сияние, от которого инстинктивно хочется прикрыться. Хорошо, что можно было оставаться в очках. Даже Анафема, кажется, тоже ощутила эту незримую волну: переступила с ноги на ногу, встала, чуть подавшись вперед, будто собираясь бороться с сильным ветром. — Мы вышли на финальную стадию, во многом вашими стараниями. Я настояла на том, что теперь нужно согласовать планы. Иначе, зная вашу… кхм… деятельную натуру, у нас были все шансы случайно… скажем так, аннигилировать. — То есть вам нужны те данные, что собраны нашими руками? Азирафель поднял бровь, и Кроули поймал себя на том, что разглядывает его с откровенным восхищением. Таким — жестким, хватким, совершенно не похожим на привычного пахнущего сладкой корицей кондитера — он нравился бармену… конечно, не больше, скорее знание о том, что этот стержень всегда есть где-то там внутри, каждый раз открывал новые глубины того, как же серьезно можно влипнуть. Во всяком случае, в этого конкретного ангела. — Ну вам же нужна наша охрана, — фыркнула Анафема. И иным, гораздо более мягким, тоном продолжила: — Босс, поймите, я здесь не как какой-нибудь коммивояжер, у меня нет необходимости уговорить вас с нами работать. Мы и так перехватим необходимую информацию, просто потому, что ваш парень по призванию однозначно не безопасник и даже не хакер. Прости, рыжий, но как есть. — Никаких возражений на этот счет, — Кроули поднял ладони, признавая свою несостоятельность в этой сфере, и ухмыльнулся пошире, соображая, как бы выведать побольше и притом ничего не наобещать самим. — Отлично. Так вот, я пришла к вам исключительно как посланник доброй воли. Вы можете согласиться сотрудничать и получить гораздо большую уверенность в том, что вам удастся выйти из этой истории без потерь. А можете отказаться, остаться в неведении относительно того, что именно происходит, и по какой-нибудь нелепой случайности подставиться под удар с той или иной стороны. И это я еще молчу про препятствование правосудию. — Это угроза? — льда в голосе Азирафеля было столько, что этим айсбергом вполне можно было отправлять ко дну океанские лайнеры. Анафема вздохнула и все же села, так и не дождавшись приглашения. — Вы оба останетесь под охраной в любом случае, — терпеливо проговорила она. — Мы делаем все возможное для того, чтобы гражданское население не пострадало в процессе проведения операции, но… — она развела руками. — Кроули вообще-то в бегах, — кондитер выглядел почти как обычно, только сцепил руки за спиной, точно пытаясь удержать самого себя в рамках приличия, но интонации у него все же дрогнули, выдавая степень внутреннего напряжения. — И не от Люцифера с его подручными, а от нашего доблестного правосудия! О какой вообще охране может идти речь в таком случае? - он сорвался почти на крик, и Кроули встревоженно нахмурился. — Ангел, спокойнее, — бармен легонько сжал его плечо, чуть приглушая праведный гнев. — Я вполне способен выжить без чужого присмотра, а уж под твоим крылом у меня просто нет другого выбора. Он придвинулся совсем близко, так и оставив руку, и спустя несколько прошедших в тишине секунд ощутил, как Азирафель глубоко вдыхает и выдыхает, слегка расслабляя спину. — Но вообще-то вопрос дельный, — Кроули перевел взгляд на девушку. — Какого дьявола вы позволили раскрутиться всей этой нелепой истории с героином, прекрасно зная, что я к нему не притрагиваюсь уже много лет? Раз уж вы так пристально за мной следите. — Ну вообще-то раскрутиться ей позволил ты, — Анафема сложила руки на коленях и сцепила их в замок. — Спутав и нам, между прочим, изрядное количество планов. Кто тебя вообще дернул сбегать? Посидел бы пару дней в предварительном заключении, полиция разобралась бы, что на том пакете даже твоих отпечатков нет, и тебя отпустили бы с предупреждением. А вот то, что ты так рванул, уже гораздо серьезнее. — Пару дней! — фыркнул бармен. — Ты вообще представляешь, что такое даже день в тюрьме, когда Он следит за каждым твоим шагом? Я бы оттуда вышел в лучшем случае через медчасть. Если бы вообще остался жив. — Брось, Кроули, не настолько ты важная птица, чтобы тебя разом так вот убирать. — В самом деле, он всего-то знает пару интимных моментов, которые могут стоить Люциферу карьеры и личной жизни, — очень спокойным, каким-то тусклым голосом проговорил Азирафель. — Люциферу, которым занялось MI5, а значит, что он либо перешел в своем наркобизнесе на международный уровень, либо параллельно занялся чем-то еще более серьезным. Чем именно? Оружием? Торговлей людьми? Впрочем… он поднял ладонь, останавливая уже готовую было ответить ему Анафему, — не так важно. Имеет значение только то, что человек, когда-то бывший его личным помощником, с уймой специфических знаний о жизни своего шефа оказался бы под следствием, в руках тех, то умеет в буквальном смысле выколачивать из обвиняемых нужную им информацию, это с одной стороны. А с другой — среди тех, кто и за меньшее счел бы его предателем. Великолепный план. Он вдруг потянулся к плечу, взял бармена за руку, переплетя пальцы, и крепко сжал ладонь. — Я достаточно насмотрелся методов ведения расследования, — все так же негромко продолжил он. — И не позволю арестовать Кроули ни сейчас, ни потом. — Ангел, тебе не нужно… — Нужно, — отрезал Азирафель. — Итак, с учетом всего, что я сказал. Мы готовы выслушать ваше предложение. — И все же не стоило вам уходить из юриспруденции, — улыбнулась Анафема. — Не думали про адвокатуру? — На данный момент мне интересны только те дела, которые я в любом случае не смог бы вести из-за конфликта интересов, — чуть мягче ответил кондитер. — Итак? — Мы можем предложить программу защиты свидетелей, — девушка оценивающе посмотрела на Кроули. — Не подойдет, — Азирафель почти мгновенно отрицательно качнул головой. — Нет? — удивленно уточнил бармен, обменявшись с такой же недоумевающей Анафемой вопросительными взглядами — Нет. Эта программа предполагает, что ты должен будешь выложить им абсолютно все, что только вспомнишь о своей жизни — это раз. Впрочем, к этому, я так понимаю, они тебя в любом случае припрягут. Но главный минус этой системы в том, что при снятии обвинений с того, против кого ты свидетельствуешь, тебя просто вычеркивают из программы. Ты лишаешься какой-либо защиты вообще. А поскольку вероятность того, что Люфицер ускользнет, все еще довольно велика… — Азирафель пожал плечами, предоставляя Кроули самому додумать, какая судьба его ждет в таком случае. — К тому же, ты не можешь оставить свой бар! Тот, не выдержав, развернул кондитера к себе и пристально вгляделся в его лицо. Сейчас он вдруг отчетливо увидел все признаки усталости и тревоги, которые запрещал себе замечать эти недели, делая вид, что ничего особенного не происходит. Вдруг резко бросились в глаза морщины на лбу, словно ставшие глубже всего за несколько дней, поникшие уголки губ, щетина, проступающая на обычно идеально выбритом подбородке. Почти уже привычные темные круги под глазами. Кроули положил ладонь ему на щеку и осторожно, большим пальцем погладил по скуле. — Ангел… ничто не длится вечно, — мягко сказал он. — Если надо будет бросить бар, так и черт с ним, я как-нибудь найду, чем еще заняться. Но вот найдешь ли ты? Азирафель огляделся вокруг. Пробежался взглядом по полкам с книгами, едва заметно улыбнулся недопитой бутылке вина на столе, задержался на клетчатом пледе. Он выглядел таким потерянным, что бармен не стал ничего переспрашивать: ответ и так был очевиден еще до того, как вопрос вообще прозвучал. Кроули негромко хмыкнул, бережно притянул кондитера к себе и крепко обнял, накрывая ладонью кудрявый затылок. — В самом деле, этот вариант нам не подходит, — сообщил он Анафеме деловым тоном человека, знающего цену себе и своему времени. И тут же шепнул в близкое ухо: — Но совсем не из-за какой то призрачной безопасности. — Ладно, — медленно ответила она, не сводя с них внимательного взгляда. — Чего же именно вы хотите? Кроули слегка взъерошил светлые волосы. — Давай, ангел, твой выход, — вполголоса проговорил он и расцепил объятия, но только для того, чтобы Азирафель смог повернуться к собеседнице. Ладони бармена остались лежать у него на плечах. — У тебя это получится гораздо лучше. — Усиленная охрана, как физическая, так и в цифровом поле, в течение всего процесса и еще полгода после его официального завершения, — кондитеру пришлось прочистить горло, чтобы голос звучал увереннее. — Охрана Адама и его семьи, а также оформление всех нужных документов об усыновлении в кратчайшие сроки. Снятие всех обвинений с Кроули и гарантия того, что его привлекут по этому делу только как свидетеля. С сохранением имущества и, разумеется, компенсацией от государства за попытку ареста по ложному доносу. — Разумеется, никаких компенсаций, — фыркнула Анафема. — Не зарывайтесь, босс, я и так здесь исключительно из-за моего хорошего к вам отношения. — Кстати об этом, — кивнул Азирафель. — И чашку нашего фирменного какао с мятой, — он обернулся к Кроули. — Или две? Ты будешь? Бармен внутренне зажмурился: такой наглости сотрудники спецслужб не должны переносить по определению. Но девушка только коротко рассмеялась и поднялась на ноги. — Ну предположим, — сказала она, скрещивая руки на груди. — В таком случае в ответ вы обязуетесь передавать нам все данные, касающиеся Люцифера и его окружения, которые поступают к вам от кого бы то ни было: хакера, известной вам как Дагон, мисс Венди Борн, мистера Лависты… — Вы же сами спокойно можете их перехватить, — Кроули дернул щекой в кривой пародии на ухмылку. — Предпочитаю направить рабочие мощности на другие задачи, — спокойно отозвалась Анафема. — Меня все устраивает, — кивнул Азирафель. — Хочешь что-нибудь добавить, дорогой? Бармен вздохнул, вдруг вспомнив тот момент, когда ему впервые захотелось отдать свою судьбу в руки этого человека: у полицейского участка, в котором кондитер писал заявление о залоге для Хастура. Даже кислоту гадкого кофе на миг ощутил на языке. Что ж, даже если он не принимал этого решения сознательно, кажется, ему придется смириться с тем, что во всех важных вопросах Азирафель теперь играет существенную роль. Не то чтобы у Кроули была хоть одна внятная причина возражать. — Хочу, — наконец ответил он. — Еще мне нужен этот ваш генератор помех и инструкция, как именно с ним обращаться. И вы снимете свою слежку через камеры. — Оставим внешние и ту, что стоит на лестнице, — Анафема упрямо вздернула подбородок. — И покажете мне наконец, где они находятся, — устало прокомментировал Азирафель. — Ну разумеется, босс, — хмыкнула девушка и сделала шаг вперед, исключительно чтобы забрать наконец из рук кондитера свою многострадальную карточку. — Так что, рыжий, на твою долю варить какао? — С клофелином? — подозрительно прищурился Кроули. — С мятой, - невинно улыбнулась Анафема. - И документами по нашему соглашению, чтобы наконец зафиксировать его письменно. Бармен вдруг осознал, что у него в голове настала пустота. Чистая и звонкая, без единой мысли. Словно мозг то ли выполнил свою функцию на сегодня и отключился за ненадобностью, то ли перегрелся и тишком ушел на перезагрузку. В любом случае, никаких аргументов у него не осталось — ни против соглашения, ни против этого чертова какао. К тому же, ангелу оно сейчас совершенно точно не помешало бы. — Вари уж, — Кроули махнул рукой. — Только с коньяком. — У нас приличное заведение, — девушка подмигнула ему уже от двери. — Мы не подаем алкоголь. — В особенных случаях — подаете, — уверил ее бармен. Анафема погрозила ему пальцем, но больше спорить не стала и наконец вышла из квартиры. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как она сбегает по лестнице. Он притянул Азирафеля спиной к себе, зарылся носом в мягкие волосы и устало прикрыл глаза. Кажется, у них появился нехилый шанс на успех.