Brandy Aziraphale

— Ты бы поговорил с племянницей, — заметил Лоуренс, откладывая очередную просмотренную стопку бумаг. — О чем? — равнодушно поинтересовался Альфард, немедленно передавая ему следующую. Оба умолкли, внимательно проглядывая сплошь заполненные цифрами строчки. Вероятно, Альфарду стоило родиться позже. Иногда он думал об этом, пролистывая новости: то, что в его детстве считалось неприемлемым, постыдным и лишь слегка не дотягивающим до уголовного преступления, сейчас собирало миллионы активно действующих поклонников по всему миру. — Познакомился бы с ней поближе, наладил контакт. — эта стопка целиком отправилась в жадно заурчавший шредер. — Есть у меня подозрение, граничащее с уверенностью, что вы двое прекрасно найдете общий язык. — Тридцать лет не находили, а теперь вдруг отыщем? Мне казалось, ты не употребляешь собственный товар. Есть еще возможность, что в бытность подростком ему не помешало бы выказывать свои взгляды несколько мягче. Скажем, без битья фамильного фарфора, вдохновенных монологов о модных способах совершения суицида или откровенных (и совершенно уже незаконных) съемок под собственным именем. Безусловность родительской любви окончилась где-то между его пятнадцатью и шестнадцатью годами, как раз тогда, когда все встроенные природой тормоза уже отказали один за другим, а наработать новые самостоятельно еще не хватило ни опыта, ни сил, ни, откровенно говоря, желания. — Ты же и не пытался. Мне говорили, к старости у многих возникает желание исправить ошибки, вернуться в лоно семьи. Также есть шанс, что ему не следовало пытаться убить младшего брата, с рождением которого изрядная часть внимания, пусть и злого, но раньше достававшегося ему, переметнулась на нового любимчика. Впрочем, он искренне гордился тем, что вытерпел целых четыре года. И жалел не о попытке, а о том, насколько глупо попался. — Выражайся яснее, Ларри. Чего именно ты хочешь? Хотя если быть до конца честным, он не жалел ни о чем вовсе. Лоуренс наконец отодвинул бумаги и снял очки. Не те, что с диоптриями, разумеется, а дающие ровный ультрафиолетовый свет, чтобы было удобнее различать водяные знаки. — Мне надоело ее копошение. Из-за него половина наших людей из тех, что пониже да пожиже, предпочитают не высовываться. Разумеется, через пару недель они разберутся в ситуации и вернутся на улицы, но ты же знаешь, как важен стабильный поток. — И ты предлагаешь усовестить ее, упирая на родственные узы? — Альфард улыбнулся одними губами. — Можешь называть как хочешь, — валлиец небрежно отмахнулся. — Главное, чтобы это не отвлекло тебя слишком надолго. В переводе на язык обычных людей это означало «будет доставлять проблемы — ликвидируй». — Не уверен, что вообще готов тратить на нее время. Рядовой прокурор вряд ли будет нам полезен. — Считай это личной просьбой, — хмыкнул Лоуренс. Если он и полагал, что эта женщина может еще ему понадобиться, то просвещать подчиненного, для чего именно, явно не собирался. — Скажем, я вдругосознал всю глубину собственной вины перед бедной девочкой и решил сделать для нее что-то хорошее. Подтолкнуть к правильным знакомствам, например. — Не проще отправить ей цветы и чек? — Это было бы логичным продолжением диалога, — валлиец улыбнулся так, что это же выражение на чьем-то другом лице вполне можно было бы назвать мечтательным. — Сначала украшения, затем цветы… Если бы она оставила подвеску себе, а не заперла в хранилище вещдоков, я, возможно, так бы и поступил. — Ты всегда был идеалистом. — Скажи еще, романтиком. — И попробуй докажи, что это не так! — Лоуренс негромко рассмеялся. — Говоря по правде, мне приятно видеть, что упрямства ей не занимать, как и прежде. И фамилия — ты оценил эту пикантную деталь? Альфард тоже усмехнулся: с его точки зрения, воинственность племянницы не требовала вербальных подтверждений, но ей самой явно казалось иначе. — Возможно, она тоже не в слишком хороших отношениях с остальной семьей. — Тем лучше. Так когда ты с ней встретишься? Альфард задумался, мысленно пробегая немаленький список дел на ближайшие дни. Пожалуй, все самое срочное они решили пару часов назад, и сейчас в самом деле был подходящий момент для таких вот необязательных глупостей. — Постараюсь как можно скорее, хотя не уверен, что с ее стороны увижу тот же энтузиазм. Скорее всего, она понятия не имеет, кто я такой. Не уверен, что Венсан упоминал мое имя хотя бы единожды за всю ее жизнь. — И это отличный шанс повернуть все так, как нужно тебе. Или ты собираешься представляться своим местным прозвищем? — он скептически поднял бровь. — Оно довольно точное, но слишком громкое. — Да, я в курсе, что ты от него в восторге, — хмыкнул валлиец. И тут же с полной серьезностью распорядился: — Расскажешь все дословно, но никаких диктофонов. И будет лучше, если встреча произойдет где-то под камерами. — Неплохой компромат, — они обменялись понимающими кивками, и Альфард поднялся из кресла. — Пожалуй, мне нужно позвонить, — он вынул из кармана телефон — кнопочную раскладушку, безнадежно устаревшую еще пятнадцать лет назад. — Я тоже так думаю, — Люцифер снова надел очки. — Отчитаешься немедленно после встречи. — Непременно, — Метатрон постоял еще пару секунд, убеждаясь, что больше указаний не будет, и направился к выходу, на ходу набирая давно записанный контакт. — Добрый день, могу я поговорить с мисс Мишель Геррье? Ах, это вы, какая приятная неожиданность, я предполагал, что наткнусь на вашего секретаря. Я так рад, что сумел найти ваш номер!..

***

Если предложить вам представить идеальное место для семейной жизни, что первым придет вам на ум? Возможно, это будет тихая деревушка в относительном отдалении от столицы — достаточно близко, чтобы иметь возможность ездить в Лондон в выходные, но в стороне от оживленных трасс, чтобы по ухоженным улочкам не проносились потоки чужих автомобилей. Также вполне вероятно, что вы мысленно нарисуете себе дом — не слишком большой, но все же довольно просторный, чтобы не сталкиваться с домочадцами в слишком тесных комнатах, с выкрашенным в белый цвет крыльцом и окнами, выходящими на аккуратный газон. И если уж фантазировать, имеет смысл прибавить к уже сложившейся картинке прислоненный к перилам крыльца велосипед, мяч, забытый посреди лужайки, и свисающие со старой ивы широкие качели, на которых сидят двое: мальчик лет тринадцати и его собака, беспородный пес, взъерошенный и со свисающим на бок языком. Оба склонились над журналом, пытаясь собой укрыть его от мелко накрапывающего дождя, и мальчик то и дело отирает страницы от все же попавших на них капель. Возможно, когда в юности Артур Янг задумывался о будущем, он тоже представлял что-то в этом роде. Наверняка в его фантазиях дом был больше, а машина на подъездной дорожке роскошнее, но это, в самом деле, такие мелочи. Он улыбнулся, глядя на то, как сын в очередной раз корчит недовольную гримаску и проводит рукавом по странице, и со вздохом развернулся ко столу, укоризненно глядя на ворох бумаг. О чем он совершенно точно не мечтал двадцать лет назад — так это о внушительной стопке счетов, оплачивать которые с каждым годом становилось все сложнее. Конечно, когда они с Дейдре забирали Адама из приюта, их предупредили, что расходы на оформление всех документов могут оказаться больше, чем кажется поначалу, но никто не мог предположить, что эта история затянется на тринадцать с лишним лет. Воистину, иногда он думал, что они никогда не смогут усыновить своего мальчика официально: кажется, само мироздание было против этого, постоянно подкидывая то одно, то другое препятствие. Все их знакомые из группы подготовки приемных родителей давным-давно получили все положенные документы, забыли про фрмальные сложности и наслаждались всеми прелестями семейной жизни, включая сложности адаптации, подростковые истерики и попытки детского суицида, но по крайней мере они могли уделять этим проблемам свое полное внимание, не отвлекаясь на бесконечные (и, видимо, совершенно бессмысленные) походы по инстанциям и консультации с юристами. С Адамом же дело обстояло ровно наоборот: с ним самим почти не было хлопот. Разумеется, случалось всякое — и ссоры, и ложь, и беспочвенные обиды, а уж разбитым коленкам, порванной одежде и жалобам от соседей на неуемную энергию сына Янги давным-давно перестали вести счет. Но мальчик был на удивление отходчивым, ласковым и чутким и собственным примером как-то незаметно учил тому же их с Дейдре, отчего все неизбежные детские проказы превращались в малозначительные шалости. Главное — он ни разу не заставил их всерьез волноваться и никогда не говорил того, что могло бы по-настоящему задеть других, а любознательность и врожденная харизма легко перекрывали излишнюю склонность к фантазиям и, в последнюю пару лет, мистицизму. «Он изменит мир», — мечтательно вздыхала жена. И тут же, словно одергивая себя, добавляла: «Если не сведет его с ума». Артур полагал, что сын перерастет свои нынешние увлечения. В конце концов, когда ему самому было тринадцать, он мечтал стать мушкетером и ежедневно упражнялся со шпагой, в роли которой выступал слегка погнутый металлический прут с соседней свалки. А потом — дипломатом, причем непременно американским. Чего только не понахватаешься из голливудских фильмов. Но к старшей школе как-то само собой стало ясно, что продолжать учиться он будет на бухгалтера, и своим выбором он до сих пор был вполне доволен: спокойная, уважаемая и нужная профессия. Вот только платили бухгалтерам не так уж много, если только они не соглашались вести дела втемную. Артур Янг — не соглашался. И потому сейчас снова вздыхал, мысленно пытаясь свести долги по счетам и почти что невесомый остаток семейных средств в банке. И раз за разом убеждался, что уходит в глубокий минус. Раздавшийся телефонный звонок стал почти спасительным: хоть на несколько минут отвлечься от невеселых мыслей было именно тем, что сейчас требовалось. — Дом Янгов, слушаю вас. — Артур! — радостно зазвучало в трубке сквозь пощелкивания и невнятный шум. — Отлично, что я вас застал. Найдется минутка? — Энтони! — бухгалтер тоже невольно заулыбался, расправляя плечи. Если он, скептик до мозга костей, и верил в какие-то приметы, то только в одну: если объявляется этот человек, значит, все вскоре наладится. — Для вас — хоть целый час. — Какая щедрость, — хохотнул его собеседник. — Я польщен. — Давно вас не было слышно, — Артур привалился плечом к стене, плотнее прижимая продолжающую потрескивать трубку к уху. Сколько лет уже обещал себе заменить старый проводной телефонный аппарат на новый, чтобы можно было хотя бы к столу с ним отойти. Но все откладывал, забывал, а теперь, видимо, не за горами тот день, когда его просто можно будет отключить, полностью перейдя на мобильную связь. По правде говоря, нынешний звонок был чуть ли не единственным на стационарный телефон за минувший месяц — не считая набившей оскомины рекламы, конечно. — Замотался, — было почти видно, как бармен на том конце линии пожимает плечами. — То одно, то другое, сами знаете, в Лондоне время течет иначе. — Раньше вы всегда превосходно с ним управлялись, — капельку укоризненно заметил Артур. — Адам на днях спрашивал, куда вы пропали. Говорит, пытался позвонить, но номер недоступен. — Да, у меня тут чехарда с телефоном, работает через раз, — легко сознался собеседник. — То вовсе не работает, то связь как из бочки. Надеюсь, скоро разберусь. Как Адам? Артур отошел от стены, насколько позволял провод, и вытянул шею, чтобы увидеть сына. Тот выпрямился — видимо, дождь на время перестал, — и с очень серьезным видом что-то втолковывал внимательно слушавшему его псу, то и дело указывая пальцем на страницу в журнале. — Растет, — улыбнулся бухгалтер. — У него новое увлечение: теперь целыми днями рассказывает про Тибет. Хотите послушать? Могу его позвать, он обрадуется. — К сожалению, у меня не так много времени, — со вздохом признался бармен. — Я, собственно, почти по делу. Артур вопросительно кашлянул. На его памяти это был первый раз, когда Энтони звонил по какому-то конкретному поводу — если, конечно, речь шла не о дне рождения Адама. — У меня появилась пара знакомых из полиции… — бармен сделал паузу, словно ожидая, что на этих словах его обязательно перебьют, но Артур внимательно слушал. — И они рассказали, что в ваших краях недавно начала действовать новая группировка. Пренеприятные ребята, с таким послужным списком, что впору ради них одних вернуть смертную казнь. Не знаю, что они забыли конкретно у вас, возможно, они вообще проездом, но имейте в виду, что у них особая нездоровая любовь к подросткам. — Хотите сказать, Адам может быть в опасности? — насторожился бухгалтер. — К сожалению, есть такой шанс. Поговорите с сыном, напомните, что любое общение с незнакомцами — это немалый риск, даже если на первый взгляд кажется, что они просто хотят спросить дорогу. — Я предупрежу его и попрошу Дейдре поговорить с родительским комитетом, — кивнул Артур. — Да, только… — Энтони на миг замялся, будто подбирая слова, в трубке снова щелкнуло, — …попросите их не поднимать особого шума и не слишком пугать детей. По правде говоря, я вообще ничего не должен вам говорить, полиция и так проводит у вас спецоперацию, не хватало еще спугнуть этих подонков. В целом я почти уверен, что вам ничего не грозит, но сами понимаете… — Разумеется, — успокоил его Артур. — Я подумаю, как сделать так, чтобы не подставить вас. Возможно, мы проведем внеплановые учения по безопасности для всей школы или… — Да, отлично, — почти перебил его бармен. — Вы сами не замечали ничего странного или нового? У вас вообще все в порядке? — Ну, за исключением бесконечных тяжб… — бухгалтер почесал начинающую лысеть макушку. — Честно говоря, не знаю, насколько нас еще хватит. Все это сжирает такую прорву денег, что… — он осекся, вдруг осознав, что чуть не нажаловался чужому по сути человеку на собственную финансовую несостоятельность. — Простите, Энтони, вам совершенно незачем выслушивать мои жалобы. — Бросьте, Артур, я все прекрасно понимаю, — вздохнул его собеседник. — Неужели и дотация от фонда не помогла? — Какая дотация? — бухгалтер нахмурился, мысленно перебирая в памяти последние контакты с администрацией приюта. Ни о чем подобном речь вроде бы не шла. — Так и знал, что эти паршивцы о вас забыли, — Энтони цокнул языком. — Ничего, я напомню. Около месяца назад нашелся какой-то престарелый толстосум, передавший фонду чуть ли не все свое состояние с условием, что его поделят между воспитанниками. Детей, конечно, немало, но если я правильно помню, получилось что-то около пятнадцати тысяч на человека. Не бог весть какие деньги, но… — Вы добрый вестник, Энтони, — с чувством сказал Артур. — Если это правда… — Стал бы я вам врать, — бармен хмыкнул. — В общем, в ближайшее время ждите чек. И не забудьте поговорить с сыном, это в самом деле важно. — Конечно, конечно! — бухгалтер прислонился к стене затылком и прикрыл глаза. — Спасибо вам. — Мне-то за что, — Артур снова словно воочию увидел, как Энтони пожимает плечами. — Я только передаю вам информацию, не больше. Поцелуйте от меня руку ослепительной Дейдре и дайте Адаму щелбан — он поймет, от кого. — Постараюсь не перепутать, — рассмеялся бухгалтер. В трубке раздались короткие гудки, и он аккуратно повесил ее на рычаг, тут же забывая о собственном обещании заменить наконец устаревший телефонный аппарат. Если предложить вам представить идеальное место для семейной жизни, что первым придет вам на ум? Возможно, это будет тихая деревушка в относительном отдалении от столицы, старый, но крепкий дом на одной из ухоженных улиц, уютная кухня, заполненная сероватым осенним светом, словно низинным туманом. Посреди именно такой, у добротного деревянного стола, почти скрытого под аккуратными стопками бумаг, стоял средних лет человек. Полноватый, начинающий лысеть, в не слишком новой одежде, с прищуром, выдающим начальную стадию близорукости. С широкой улыбкой он смотрел в окно — на сына, хоть и не родного по документам, все еще официально не усыновленного, но самого любимого во всем мире. Пусть даже этот сын когда-нибудь сведет этот мир с ума.