Brandy Aziraphale

— О каких камерах она говорила? — поинтересовался кондитер, переведя взгляд на Кроули. — А, это… — тот провел ладонью по волосам. — В общем, мы подумали, что безопасности много не бывает, и поставили в квартире пару камер на случай нежданных гостей. — Здесь? Где именно? — Азирафель закрутил головой, пытаясь найти приметный красный огонек где-нибудь под потолком. Гость молча прошелся по комнате, указывая на новый магнитик на холодильнике, черный кубик ароматической свечи на верхней книжной полке, аккуратно сложенный в прихожей шарф крупной вязки. Кондитер вслед за ним опасливо приблизился к холодильнику, вглядываясь в магнит. На глянцевой поверхности почти не выделялось крохотное стекло объектива. — И куда они все это записывают? — поинтересовался он. — Такие крохи. Кроули повернул к нему экран своего телефона, на который как раз транслировалось сосредоточенное лицо Азирафеля крупным планом. Ага, значит, возможность обшарить квартиру и найти свое имущество он все же выискал. — Только сюда. Так меньше… неожиданностей. Номер, кстати, тоже новый, я тебе его запишу. Кондитер кивнул, в некотором раздумье глядя на телефон. — То есть ты сумеешь в любой момент видеть, что происходит в моей гостиной? Кроули как-то неловко повел плечами. — Ну… вообще-то в спальне тоже. Но ангел, честное слово, это исключительно ради безопасности. Азирафель приподнял брови. — Надеюсь, хотя бы уборную ты оставил мне в качестве уединенного места? Или я и там где-нибудь на лейке душа обнаружу объектив? — За кого ты меня принимаешь, — буркнул бармен, не отводя глаз, но неудержимо заливаясь краской до самый волос. — Ну, я бы на твоем месте точно не устоял, — пожал плечами Азирафель. Он и на своем не устоял: смотреть, как Кроули краснеет, оказалось ничуть не менее захватывающе, чем на то, как он замирает на секунду с приоткрытым ртом, ошарашенный таким откровением, а затем коротко облизывает губы, пытаясь прийти в себя. Кажется, вдруг осознал кондитер, он обзавелся новым хобби. — Ты снова меня дразнишь! — наконец выпалил Кроули, обвиняюще ткнув пальцем в Азирафеля. Тот склонил голову на бок. — Мне кажется, это не совсем верное слово, — он сделал пару шагов вперед и остановился в полуметре от своего гостя, буквально уперевшись в указующий палец. Бармен скрестил руки на груди. — В самом деле? И что же ты в таком случае делаешь? — Дай-ка сообразить… — Азирафель качнулся с пяток на носки и обратно, словно в раздумьях, а потом шагнул еще ближе, становясь почти вплотную, потянулся к очкам, взялся за дужки и замер так. — Думаю, это называется «соблазнять», — доверительно сообщил он. — Разрешишь мне? — Дьявол, ангел, ты еще спрашиваешь, — выдохнул Кроули, наклоняя голову так, что очки чуть ли не сами соскользнули в чужие ладони. Он дождался, пока Азирафель аккуратно сложит их и устроит на ближайшей книжной полке, а вот отойти от стеллажа уже не дал: шагнул следом, спиной притискивая его к себе обеими руками, зарываясь носом в волосы и шумно втягивая воздух. Кондитер и не думал сопротивляться: откинул голову назад, скашивая глаза на своего пленителя и улыбаясь краем рта. — Это значит, что я на верном пути? — Это значит, что ты только что лично отрезал себе какую-либо возможность отступления, — Кроули почти касался губами уха. — Чтобы я еще раз повелся на эти твои отговорки про то, что якобы не надо спешить… — Обстоятельства меняются, дорогой мой, — с достоинством отозвался Азирафель. Ну, он очень надеялся, что с достоинством, потому что сохранять невозмутимый тон, когда чужое дыхание прокатывается по шее горячими мурашками, отдаваясь в животе сладким спазмом, а руки с удивительным проворством расстегивают пуговицы сначала жилетки, а затем сразу и рубашки, тут же проходясь размашистым собственническим движением по груди и бокам — в общем, это довольно сложно. Кроули подсунул пальцы под ремни подтяжек, легонько оттянул их и отпустил, заставив шлепнуть по телу. — Однажды я попрошу тебя оставить их, — пробормотал он, оглаживая плечи Азирафеля, помогая ему выпутаться из жилетки и отбрасывая ее куда-то в сторону кресла. — Только их, и больше ничего. — Это будет д-довольно непросто, — кондитер сглотнул, в свою очередь моментально представив себе Кроули, перетянутого ремнями. Судя по мгновенной реакции организма, эта картинка грозилась поселиться в его сознании надолго, а ведь раньше ему никогда не казались интересными подобные игры. — Им нужно за что-то держаться, это банальная физика. Бармен коротко выдохнул-усмехнулся ему в загривок. — Поверь, у меня есть много идей, как победить физику. Обещающие, даже, пожалуй, предвкушающие ноты в его голосе заставили Азирафеля закрыть глаза. Он спиной ощущал, как у самой его лопатки быстро бьется чужое сердце, и чувствовал ответный ритм в кончиках собственных пальцев, в беспокойной дрожи, сбежавшей по позвоночнику, в нараставшем изнутри звенящем нетерпении. Кроули снова подцепил подтяжки и стянул их с плеч, а потом осторожно вытащил рубашку из брюк. Положил ладони кондитеру на талию и развернул его наконец к себе лицом. Азирафель сглотнул и с трудом подавил желание отшатнуться, тем более, что бежать было некуда: позади — только книги. Бармен выглядел настоящим хищником: расширившиеся до почти овальных зрачки, потемневшие, коньячного цвета радужки, резче обозначившиеся сосредоточенные складки у губ. Ладони неторопливо и основательно оглаживали талию, бока, пробирались на спину, чтобы скользнуть по пояснице и возвращались обратно, снова крепко сжимались над поясом брюк и тут же опускали, не успев причинить боль. Казалось, Кроули тщательно сдерживается, чтобы его жесты были мягче, осторожнее, легче, чтобы не навредить. Не потянуться к нему за поцелуем было невозможно. Хорошо, что в свое время Азирафель прикрепил стеллаж к стене, иначе, он мог поклясться, часть его книжной коллекции наверняка оказалась бы на полу: его вмяли в полки с неожиданной силой, только под шею легли пальцы, защищая от удара, и тут же скользнули в волосы. Целовался Кроули почти так же, как ходил — словно бы танцуя, будто внутри него постоянно звучал заставляющий двигаться ритм, дразня и провоцируя, и тут же, без всякой паузы, переходя в атаку. Совершенно бессистемно. Кошмарно раздражающе. И невыносимо прекрасно. Азирафель попытался было податься вперед раз, другой, еще один — прихватить эти растянувшиеся в довольной усмешке губы, углубить поцелуй — всякий раз бармен успевал отпрянуть, удерживая его за волосы, а в следующий миг сам наклонялся, снова вжимая его затылком в ладонь — и кондитер наконец мысленно махнул рукой, просто обнимая его обеими руками и позволяя творить все, что захочется. Кроули моментально уловил это смирение и тут же притормозил, движения стали медленнее, спокойнее, словно он наконец убедился в собственном праве вести и теперь раздумывал, что именно предпочтет. Руки двинулись от талии выше, по груди к плечам, с раскрытыми пальцами, словно пытаясь охватить разом как можно больше кожи. Когда мизинец задел сосок, Азирафель вздрогнул и мотнул головой, разрывая поцелуй. — Я, знаешь, не особый любитель… — он смущенно пожал плечами. — Понял, — мурлыкнул ничуть не смущенный Кроули. — Вернемся к этому вопросу как-нибудь позже. Кондитер благодарно погладил его по щеке, и он тут же повернул голову, прижимаясь губами к основанию ладони. А затем перехватил руку, расстегивая тугие манжеты, и осторожно тронул поцелуем открывшееся запястье. Азирафеля тряхнуло. Кроули повторил свой жест, оценил результат и, довольно хмыкнув, потянулся ко второй руке. Кондитер прикрыл глаза и откинул голову на полку. Когда рубашка успела соскользнуть на пол, он не уследил. Он вообще обнаружил ее отсутствие только когда Кроули прикусил тонкую кожу на сгибе локтя, вырывая вскрик, а потом тут же коснулся ее языком, и Азирафель не смог сдержать тихого стона. — Заня-ятно, — донеслось до него словно бы издалека, хотя он видел, как шевелятся губы бармена — тот выпрямился и прижался всем телом, совсем рядом, так невыносимо близко и в то же время все еще недостаточно. Азирафель дернул его за совершенно лишнюю сейчас футболку. Промелькнула и исчезла мысль о том, что Кроули где-то взял привычную ему одежду, но думать сейчас не хотелось, да и какие тут размышления, когда чужие пальцы уже расстегивают ремень и пуговицы на поясе, и… — Ч-черт, ангел, ты в курсе, что молнию придумали полтора века назад? Бармену пришлось отступить на полшага, чтобы посмотреть вниз и разобраться наконец с застежкой, а затем он вдруг остановился и покачал головой. — Ну нет, так не пойдет. — В чем дело? — Азирафель нахмурился, пытаясь понять, что могло пойти не так. — Если ты про пуговицы, то я мог бы пересмотреть свои привычки и обратить внимание на более соврем… Чужие пальцы мягко легли ему на губы, прерывая поток слов. Кроули улыбнулся. — Мне нравится, как ты одеваешься, ангел. Я просто думаю, что в спальне нам будет гораздо удобнее. Вытряхивать тебя из штанов прямо здесь негуманно, причем по отношению к нам обоим. Азирафель длинно выдохнул и поцеловал все еще касавшиеся его пальцы. Ему показалось, или они в самом деле вздрогнули, прежде чем исчезнуть? — Идем, — шепнул бармен и принялся осторожно отступать в сторону спальни, утягивая свою жертву за собой прямо за расстегнутый ремень. Не то чтобы Азирафель думал сопротивляться. По правде говоря, никаких моральных сил на это давно не осталось. В комнату они ввалились, ощутимо приложившись о косяк, причем оба по очереди — просто потому, что где-то на полпути просто идти стало невыносимо, и кто-то из них — кто именно, шансов разобраться не было — притянул второго в поцелуй. Спустя еще пару секунд кондитер впервые возблагодарил всех известных ему святых за то, что его спальня была такой крошечной: чтобы добраться до кровати, нужно было сделать всего пару шагов. Они и сделали, путаясь в ногах и болтающихся подтяжках, запинаясь о ковер и чуть не своротив один из набалдашников изножья. В последний момент Кроули извернулся и умудрился остаться стоять, в то время как Азирафель буквально рухнул на спину на спружинивший матрас. — Ну вот, так гораздо лучше, — пробормотал бармен, разглядывая свою добычу. Он стоял, чуть покачиваясь, словно змея перед броском, пальцы нервно перебирали воздух, то сжимаясь в кулаки, то разжимаясь, будто он пытался принять какое-то решение и никак не мог этого сделать. Азирафель физически ощущал, как его взгляд скользит по открытым частям тела, тяжелый и горячий, и начинал думать, что такими темпами просто не доживет до завершения вечера. — Кроули, — тихонько позвал он. — Дорогой мой. Бармен моргнул, переводя глаза на лицо Азирафеля, и словно бы отмер: снова улыбнулся и поддел край своей футболки. — Кажется, ты что-то хотел с ней сделать? — Снять, если ты не против, — вежливо попросил кондитер. Кроули, к счастью, не стал дразниться дальше и неторопливо стянул ее через голову. Немедленно захотелось снова, как утром, ощутить вкус этой почти белой кожи, оставить на ней пару отметин — та, что была на шее у плеча, побледнела, почти сливаясь с веснушками, и это вдруг отозвалось внутри ревностной досадой. — Знаешь, я думаю, джинсы мне тоже не понадобятся, — как бы между прочим сказал бармен и тут же, не теряя времени, вжикнул молнией. Азирафель невольно облизнулся: кажется, теперь он знал, почему ему столько лет не везло в личной жизни. Просто вся его удача копилась, чтобы сконцентрироваться в этом конкретном моменте, в этой крохотной спальне, с человеком, которого он даже мысленно не мог назвать никаким, кроме как идеальным. — Ты что, все это время был без белья? — он приподнялся на локтях, жадно рассматривая полностью обнажившегося Кроули. Тот небрежно пожал плечами. — Предполагал, что вечер закончится чем-то в этом роде. — Скажи уж честно, ты был уверен! — Нет, ангел, — негромко ответил бармен. — Но я надеялся. И он наконец наклонился, чтобы стащить брюки и с Азирафеля. — Так и знал! — радостно воскликнул он откуда-то снизу. — Что? — растерянно переспросил кондитер, пытаясь понять, почему его ботинки — Кроули ведь возился именно с ними? — вызвали такой энтузиазм. Но бармен уже стянул с него и ботинки, и болтавшиеся на щиколотках брюки, и белье вместе с ними — и завис, оглаживая ноги до колен. — Я не сомневался, что они должны быть какими-то особенными, но до гравировки с вензелями, конечно, не додумался, — как-то очень ласково проговорил он, аккуратно отцепляя зажимы подтяжек от носков. И тут же оттянул одну из резинок, чтобы поцеловать красноватую полоску кожи под ней. — Дорогой, тебе вряд ли стоит… — Азирафель откинулся на спину и прикрыл пылающее лицо согнутой рукой. — Ну нет, ангел, не мешай мне наслаждаться свежеприобретенным фетишем, — судя по предвкушающему тону, Кроули, кажется, задался целью повторить языком все следы от резинок. И повторил. Хорошо, что их было не так уж много, потому что покраснеть еще сильнее кондитер не смог бы при всем несомненном желании. И почему эти странные, смущающие касания в тех местах, которые кондитер ни при каком раскладе не назвал бы эрогенными, настолько возбуждали? — Кроули… — совсем тихо выдохнул он. Но новоявленный фетишист услышал и поднял голову. — Пожалуйста, — и он протянул к бармену руки, мысленно умоляя его поддаться. Видимо, что-то отразилось и на его лице, потому что Кроули с откровенным сожалением посмотрел на подтяжки, расстегнул их и наконец избавил Азирафеля от всех остатков одежды. И слегка подтолкнул, вынуждая подтянуться выше, к подушкам. И скользнул сверху, прижимаясь кожа к коже, будто потирающийся всем телом кот. Отличный момент, чтобы обхватить его сразу руками и ногами, не позволяя больше никуда деться. И зарыться наконец пальцами в рыжие пряди, заставляя запрокинуть голову, и прижаться ртом к выгнувшейся шее. И застонать в этот поцелуй, тут же чувствуя, как в чужом горле рождается ответный звук и отдается вибрацией в губах. Во всем теле, если быть честным. Разбегается чистым щекочущим удовольствием до самых пяток, заставляя крепче сжимать объятия и целовать снова, и снова, и еще, назначая все новые и новые точки на горячей коже любимыми на каждую следующую секунду. Кажется, это грозило растянуться на ближайшую вечность. У Азирафеля не было ровным счетом никаких возражений. Но Кроули вдруг уперся руками по обе стороны от его головы и приподнялся, разрывая поцелуй, зато открывая глаза. Встретившись с кондитером взглядом, он облизнул губы и полушепотом проинформировал: — Последний шанс, ангел. Дальше я за себя не ручаюсь. Азирафель закатил глаза. — Нужно было составить расписку, — проворчал он, пытаясь снова утянуть бармена в поцелуй, но тот не поддался. — То есть — да? — Я сейчас начну думать, что это ты из нас двоих сомневаешься! — Я должен был убедиться, — предельно серьезно кивнул бармен. И вдруг ухмыльнулся: — Чур, я сверху! Азирафель несколько опешил от такой безапелляционности, но в конце концов, не к этому ли все шло? Какая разница, сегодня или спустя несколько дней, если Кроули в самом деле терпеливо ждал, пока он, Азирафель, решится на что-то большее, чем простые прогулки под ручку? — Хорошо, — он постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — Но боюсь, тебе придется помочь мне… м… подготовиться, видишь ли, я довольно давно ни с кем не был в таком смысле, и… — он осекся, ощутив, как с каждым мгновением все больше багровеют его щеки, и зажмурился, не вынеся собственного смущения. И тут же почувствовал, как Кроули осторожно касается губами его век — одного, потом второго. — Ты неверно меня понял, ангел, — в его голосе слышалась улыбка. — Хотя я, будь уверен, оценил твою готовность к самопожертвованию, но видишь ли, я совершенно не готов ждать еще дольше. — Но тогда что ты имел в виду? — переспросил Азирафель, все еще не открывая глаз. Вести подобные разговоры вот так, не видя чужого внимательного взгляда совсем близко, было отчего-то легче. — Ну, видишь ли, Вельзевул пришла сегодня только ближе к вечеру, но я и до нее провел довольно много времени в твоей ванной. Мне было чем заняться. Кондитер не ответил, пытаясь переварить эту информацию, и Кроули продолжил тем же мягким, вкрадчивым тоном: — Утром я успел оценить… кхм… примерный масштаб того, что меня рано или поздно ждет, и решил, что будет нелишним подготовиться. На всякий случай. Было бы довольно прискорбно снова заманить наконец тебя в постель и посвятить все это время уже пройденному материалу, как считаешь? Азирафель все еще молчал, и бармен легонько чмокнул его в нос. — Ангел? — в голосе проскользнула беспокойная нотка. — Если ты против, просто скажи. Тот длинно свистяще выдохнул, словно вновь оживая. — Ты в самом деле считаешь, что я могу быть против после того, что ты мне здесь рассказал? — Кондитер наконец распахнул горящие глаза. — Ты вообще представляешь, что наделал? Я же теперь не смогу заходить в собственный душ, не думая о том, как ты там… О, боже… — последние слова прозвучали почти стоном. Кроули откровенно усмехался. — Это была часть плана, — скромно сообщил он. И потянулся к тумбочке. Азирафель ошарашенно наблюдал, как бармен вынимает оттуда внушительную ленту презервативов и тюбик в пошлых блестящих сердечках. Он был совершенно уверен, что еще утром в этом ящике лежала стопка платков, томик Бернса и небольшой блокнот для пометок по ходу чтения. — Дорогой, пожалуйста, скажи, что все это принесла не Венди. — От ее богатств не убудет, — рассеянно отмахнулся бармен, вскрывая упаковку. — Тем более, она сейчас не берет клиентов. Азирафель не успел решить, рассмеяться ему или взвыть от такого беспечного отношения к самым интимным сторонам жизни — его собственной, между прочим! — потому что в следующий миг Кроули наконец сомкнул пальцы вокруг его члена, сделал пару неторопливых движений вверх-вниз, словно проверяя степень готовности, и на несколько мгновений кондитер вообще потерял все мысли, задохнувшись в ощущениях. А когда снова немного пришел в себя, бармен уже щелкнул крышкой тюбика, закрывая его, и отбросил его куда-то в складки сбитого покрывала. И дальше Азирафель бездумно и с нарастающей восторженной нежностью смотрел, как Кроули устраивается у него на бедрах, худой и длинный, весь словно состоящий из одного только нетерпения, как выпрямляется, заслоняя падающий из гостиной свет, и волосы на миг вспыхивают огненным нимбом над его головой, и лоб прорезает сосредоточенная складка, а язык проходится по пересыхающим губам, пока он медленно, очень медленно, но не останавливаясь, принимает его в себя. И не верил, что все это в самом деле происходит. Он попытался было подхватить бармена, помочь, но едва успел коснуться его ног, как Кроули мотнул головой. — Тиш-ше, ангел, — он с явной натугой сглотнул и зажмурился. — Дай мне пару минут. Пришлось тянуться выше и осторожно, успокаивающе гладить тазовые косточки, и напряженный живот, и — нерешительно, каждый миг ожидая нового оклика, — дорожку кажущихся темными в сумраке спальни волос, и тонкую кожу на сгибе бедер. Наконец, не встретив сопротивления, он обхватил ладонью слегка поникший член, тут же ощутив, как он снова начал твердеть под пальцами. Сверху раздался шумный вздох, и Азирафель уже более решительно провел рукой вверх и вниз, слегка сдавил головку и мгновенно почувствовал, как бармен вздрогнул, сжавшись внутри. Кажется, пульс спешно мигрировал в точку наибольшего соприкосновения тел, и каждое его биение рассыпалось по нервам новыми горячими искрами, расходясь от паха все шире и ярче. — Мой дорогой, — получилось скорее выдохом, чем внятными словами, но Кроули явно услышал: по серьезному, почти торжественному лицу скользнула улыбка, а потом он слегка, только намечая движение, качнулся туда-обратно, и самым трудным для кондитера оказалось не стиснуть руки изо всех сил. Если это не было откровенным приглашением, то Азирафель вообще ничего не понимал в сексе. Он приподнял бедра, вжимаясь в Кроули теснее, и тот отозвался таким тихим нежным стоном, что у кондитера все поплыло перед глазами. Он крепче ухватил бармена за бока, снова осторожно толкаясь вперед, а потом еще раз и еще, чувствуя, как постепенно расслабляются обнимающие его мышцы, в какой-то момент ощутил, как Кроули теперь уже сам подается ему навстречу — и слегка притормозил, вновь позволяя ему вести. Тот недовольно нахмурился, бросил на него нечитаемый взгляд из-под опущенных ресниц и слегка переменил позу, упираясь ладонью Азирафелю в грудь и увеличивая амплитуду. Темные пятна, на несколько мгновений сгустившиеся было перед глазами, рассеялись на периферию зрения, словно специально наводя фокус на Кроули, и в выкрученной на максимум резкости Азирафель смотрел за тем, как бармен запрокидывает голову, приоткрывая рот и глотая воздух, по его горлу прокатывается кадык, и он издает странный то ли шипящий, то ли придушенный хрипловатый звук, переходящий в низкий гулкий стон. Вот теперь все было правильно. Теперь можно было дотянуться до выгнувшейся шеи, провести пальцами над ключицами, собирая подушечками выступившую во впадинках испарину, спуститься ниже, мягко очерчивая ареолы сосков, сразу обоих, чтобы Кроули крупно вздрогнул и прикусил губу, и подался резче вперед, к рукам, безмолвно прося большего. Каким же искренним он был в этот момент. Каким нестерпимо красивым — что было почти больно глазам. Кондитер и правда не слишком любил прикосновений к собственной груди, но смотреть, как на эту же ласку реагировал Кроули — отныне он был уверен, что может делать это вечно. Бармен рвано вздыхал и постанывал, он шипел сквозь зубы и что-то беззвучно шептал, и каждое движение воздуха вокруг него прокатывалось по телу Азирафеля словно бы мягкой тяжелой волной, концентрируясь в паху. В его затуманенном мозгу почти не осталось мыслей, они расплавились в удовольствии, а самым длинным словом, звенящим не в ушах, а где-то, кажется, прямо в солнечном сплетении, оказалось «Кроули». Осознав вдруг, что мысленно повторяет его снова и снова, без перерыва, будто отмеряя таким замысловатым способом ритм толчков, Азирафель наконец разлепил губы и выдохнул вслух: — Кроули… подожди. Бармен замер в нижней точке, хищно потемневшие глаза распахнулись и впились в лицо кондитера, и тот быстро продолжил, пока Кроули не успел сформулировать свой вопрос: — Всего секунду. Он ухватил бармена за подрагивающее от напряжения запястье упершейся в него руки, отвел ее от груди и быстро подсунул себе под спину все доступные подушки, чтобы почти сидеть. И обнял Кроули за поясницу, притискивая его к себе и разделяя прорвавшийся из губ в губы стон. Теперь при каждом толчке горячий член бармена проезжался по полному животу, размазывая вязкие капли. Азирафель сжал одновременно его ягодицу, скорее, наверное, мешая, чем помогая двигаться, и основание шеи у самого позвоночника, будто пытаясь удержать Кроули за шкирку, и приник поцелуем к углу челюсти, вслушиваясь в чужое сбивающееся дыхание у самого уха. Бармен чуть прогнулся в спине, насаживаясь гораздо резче и глубже, чем в начале, и доверчиво откинул голову в чужую ладонь. Азирафелю казалось, желание, покалывавшее все тело, неведомым образом стало общим. Ему казалось, он сам ощущает растянутость чужого входа, и проминающие затылок пальцы, и мощные вспышки удовольствия от каждого толчка внутри — и потом другие, от скользящей по коже головки, и еще — от того, как тесно сжимают ее гладкие горячие стенки. Ему казалось, у него саднит горло от хриплых выдохов, и ноют мышцы ног от долгих однообразных движений, и слишком быстро колотится сердце, грозясь однажды разлететься осколками прямо сквозь ребра. Когда кто-то притянул чужую ладонь к губам и прикусил другому костяшку, он не уловил, кто именно это был — но этого оказалось достаточно. Кроули вдруг вскрикнул как-то растерянно, вцепляясь обеими руками ему в плечи и вжимаясь в Азирафеля — и сжимаясь на нем, неравномерные судороги одна за другой прошли по его телу, заставляя пульсировать зажатый между телами член, и сразу стало очень горячо и мокро. И липко — остатками сознания отметил кондитер, обнимая Кроули обеими руками за спину и притискивая его, ослабевшего, к себе крепче, даже чуть приподнимая над собой. Он уткнулся носом в сгиб шеи, глубоко втянул носом острый сытый запах, делая несколько последних размашистых толчков… Его выгнуло, выбив из легких весь воздух, он стиснул зубы и кулаки, впиваясь ногтями в светлую кожу, и так сжал Кроули в руках, что тот, кажется, охнул от боли, но это кондитер осознал много, много позже. Сейчас же его встряхивало раз за разом, выплескиваясь мощным оргазмом, и казалось, с последними каплями закончатся и силы, и дыхание, и, возможно, сам Азирафель. Пришел в себя он от того, что распластавшийся на нем Кроули шумно перевел дух, обдавая теплым выдохом макушку. Шея, неудобно изогнувшаяся на подушках, уже начинала противно ныть, но о том, чтобы переменить позу, не хотелось даже думать, не то что пытаться воплотить. Все тело слегка звенело, точно он долго ехал в мелко вибрирующем вагоне и вот наконец сошел на твердую землю. Азирафель пошевелил пальцами, коротко погладив бармена по влажной пояснице, и тот отозвался невнятным звуком, больше всего напоминавшим довольное ворчание. Дыхание у него уже выровнялось, но жилка на шее, бившаяся пульсом прямо перед глазами кондитера, все еще частила, и оставшиеся силы тот потратил, чтобы дотянуться до нее губами. Последовал второй чрезвычайно удовлетворенный звук, и Кроули съехал чуть ниже, упершись лбом в висок. Между телами чавкнуло, и оба их обладателя синхронно поморщились: от мысли, что неминуемо придется вставать и брести в ванную, хотелось спрятаться под одеяло. — Ты всегда такой? — вдруг хрипловато поинтересовался бармен, не открывая глаз. — Какой? — Азирафелю вдруг подумалось, что этот вопрос от кого угодно другого непременно поднял бы у него внутри целую волну панических размышлений, что он сделал не так, а сейчас он был совершенно спокоен, ему хотелось только улыбаться, ну и еще лениво касаться так удачно оказавшегося рядом носа губами. — Выносливый, — тихо хмыкнул Кроули. — И внимательный. — Ты так говоришь, словно это что-то дурное, — в тон ему ответил Азирафель. Бармен со стоном приподнялся на локте (кожа отлеплялась от кожи с противным хлюпаньем, и на ощупь это ощущалось еще хуже, чем на слух), помотал головой и только после этого наконец открыл глаза. — Нисколько, просто я впечатлен. И подозреваю, что ты слишком много думаешь в процессе, причем не о себе. Возьму на заметку, что мне стоит лучше над этим поработать, — он попытался усмехнуться, но вышла только ласковая улыбка. Вот теперь кондитер смутился. — Между прочим, ты ненамного меня опередил, — отметил он. — У меня была значительная фора — я же говорил тебе, что готовился. — Что ты имеешь в виду? — моргнул Азирафель. Кроули выразительно изогнул бровь. И тут до кондитера дошло. — Хочешь сказать, днем, пока ты был в ванной и… мм… настраивался на сегодняшний вечер, ты… ну… — Кончил? А-ага, — беззаботно кивнул бармен. И, склонившись к уху, доверительно шепнул: — Дважды. Азирафель шумно вздохнул, стремительно багровея щеками. Такими темпами у него были все шансы привыкнуть к этому состоянию. Кроули тихо рассмеялся, чмокнул его в кончик носа и с довольным вздохом перевалился на спину. — Ну что, кто первый в душ? Да, определенно, очень-очень высокие шансы.