Brandy Aziraphale

Кембридж, 14 лет назад

— Профессор Антрав? Часы на воротах Святого Эдуарда только-только закончили бить в первый раз. Хозяин кабинета одобрительно хмыкнул и кивнул студенту на кресло для посетителей. — Входите, мистер Хэмм, входите. Гавриил шагнул внутрь, прикрыл за собой дверь и уселся, не дожидаясь, пока профессор Венсан Антрав, ведущий специалист колледжа в области коммерческого права, а с недавних пор еще и заместитель декана, поставит на полку книгу и устроится на своем рабочем месте. Это был высокий мужчина, которому слегка недоставало ширины плеч, чтобы назвать его статным. С лишь слегка засеребрившимися висками, с короткой щегольской бородкой и в узких очках без оправы, поверх которых имел привычку смотреть на нерадивых студентов, он казался младше своего возраста и искренне забавлялся каждый раз, когда его принимали за ассистента. Говорил он мягко и слегка в нос, словно французские предки оставили ему в наследство не только имя и любовь к винам Гран Крю, но и особое строение гортани. — Итак, мистер Хэмм, вы просили назначить вам встречу, я согласился, и вот вы здесь, — начал он, уложив руки на стол и сцепив пальцы в замок. — Признаться, я не думал, что вас заинтересует та часть юриспруденции, которая связана с предпринимательством. Был уверен, что вы продолжите семейные традиции и займетесь гражданским правом. Или это план по расширению влияния? — он добродушно усмехнулся и подмигнул. — В любом случае, для начала расскажите, какая именно область показалась вам достойной: финансовое право? Международная торговля? Или, возможно, интеллектуальная собственность? Очень, очень перспективное направление, молодой человек, на вашем месте я бы выбрал именно его. — Честно говоря, сэр, я не считаю ни одну из этих сфер в самом деле интересной, по крайней мере для того, чтобы посвятить этому всю жизнь, — широко улыбнулся Гавриил. — К тому же, моя семья будет крайне разочарована, если я уйду в другую область. Вы же знаете моего отца. — Скорее уж вашу мать, — профессор цокнул языком. — Железная женщина, совершенно незабываемая, хотя мы довольно давно не виделись. — Она всегда говорила мне, что и не хочет с вами видеться, — как ни в чем не бывало покивал студент. Мужчина моргнул от неожиданности, затем прочистил горло. — Что ж… Передавайте ей мои наилучшие пожелания. — Непременно, сэр. Профессор Антрав покачал головой. — Если вы пришли говорить не об учебе на нашей кафедре, то о чем? — Позвольте мне для начала показать вам некоторые документы, — Гавриил протянул ему папку. Мужчина неторопливо перелистал несколько страниц и поднял на студента удивленный взгляд. — Если вы хотите просить меня представлять вас в каком-то деле, связанном с вашей коммерческой деятельностью, то имейте в виду: я не беру новых клиентов, но готов рекомендовать вам нескольких из своих учеников. — Ну что вы, сэр, на нас давно работают лучшие специалисты, — отмахнулся Гавриил. — Тогда в чем дело? — с уже заметным раздражением спросил профессор. — Для чего мне сведения о ваших доходах, собственности и… — он перелистнул еще пару страниц и продолжил, явно не веря глазам, — …медицинское заключение вашего семейного врача? — Я подумал, эта информация пригодится вам, чтобы принять решение. Дело в том, сэр, что я назначил эту встречу, чтобы просить руки вашей дочери. Папка со шлепком опустилась на стол. — Мистер Хэмм… О которой из моих дочерей вы говорите? — О Мишель, конечно. А разве у вас есть другая дочь? — Гавриил удивленно вскинул брови. — Вообще-то есть, — кашлянул профессор. — Еще две. — Надо же, — ничуть не смутился студент. — Это меняет некоторые детали, но думаю, слегка подправить брачный договор будет несложно. Он, кстати, в конце папки, кажется, до него вы не долистали. — Неужели Мишель ни разу не упоминала вам о своей семье? — растерянно поинтересовался профессор. — Вообще-то девочки довольно дружны. Впрочем, она и нам ничего не рассказывала о вас… в таком смысле. Я даже не был в курсе, что вы встречаетесь, а теперь вы приходите ко мне, чтобы объявить о грядущей свадьбе. Мне вообще казалось, что она… мда, неважно. Гавриил снова улыбнулся. — Не обижайтесь на нее, сэр, она ничего от вас не утаивала, поскольку мы не встречаемся. А что касается свадьбы, вопрос с ней все еще не решен, пока я жду вашего согласия. — Дайте мне минуту, чтобы прийти в себя, мистер Хэмм. — Разумеется, сэр, без проблем, — и студент умолк, но продолжил ничтоже сумняшеся сверлить профессора все тем же ясным взглядом, улыбаясь приветливым оскалом то ли законченного безумца, то ли второсортного актера. Мужчина поднялся, отошел к столику у двери и налил себе воды. Выпил ее залпом, помедлил, озадаченно размышляя, откуда взялось ощущение, что вот прямо сейчас у него на затылке застыла красная точка лазерного прицела, и решительно повернулся к визитеру. — Верно ли я понимаю, что сама Мишель еще не знает о вашем предложении? — Возможно, мне стоило с этого начать, — кивнул Гавриил. — Вот уж точно, — сердито фыркнул профессор Антрав. — А теперь, когда мы наконец определились с исходной точкой, будьте любезны, объясните мне, как вам в голову пришла такая мысль? Вы вообще знакомы с Мишель? — вдруг спохватился он, осознав, что от странного студента можно ожидать чего угодно. Гавриил укоризненно покачал головой. — Разумеется! Вы сами нас друг другу и представили, еще на летних школьных курсах. К тому же, мы уже несколько лет учимся в одной группе. Думаю, нас можно назвать друзьями. — Думаете? — Мы никогда не проясняли этот момент вслух, но я уверен, что такой уровень доверия обычно называют именно дружбой. Профессор потер лоб и поправил очки. — Ну хорошо, так и дружили бы дальше! К чему эти разговоры о свадьбе? Гавриил кивнул, словно ожидал этого вопроса. — Нельзя сказать, что я испытываю к вашей дочери романтическое влечение, но союз двух влиятельных в юридической сфере семей необязательно должен сопровождаться любовью, вы не находите? Люди веками заключали контракты, скрепляя их подписями под брачным договором, и это приносило всем сторонам немалые дивиденды. — В целом я с вами согласен, мистер Хэмм, но предпочел бы, чтобы именно Мишель согласовывала со мной кандидатуру будущего супруга. — Возможно, она бы так и сделала, если бы не боялась, сэр. — И чего же, позвольте поинтересоваться? — О, видите ли, с тех пор, как вы поссорились, разговаривая о ее будущем ребенке, она старается вовсе не показываться вам на глаза. Профессор застыл, ухватившись за край стола. — О чем вы говорите? — он попытался справиться с голосом. Узнать от совершенно постороннего человека, что позорная внутрисемейная история, о которой он сам предпочел бы забыть как можно скорее, вынесена за пределы дома, стало — О связи Мишель и Лоуренса Го… — Не смейте произносить это имя! — мужчина не повысил тона, наоборот, опустил его почти до шепота, и приказ прозвучал змеиным шипением. — Никогда, пока я жив, не будет упоминаться в моем присутствии этот ублюдок, посмевший… — Ну что вы, сэр, не переживайте так, — Гавриил тоже встал, протянул руку и успокоительно похлопал его по плечу, заставив осечься. — Если уж ваша дочь решила оставить ребенка, стоит подумать о ее будущем, как вы считаете? И раз я в курсе всей ситуации, то мне показалось вполне уместным предложить вам достойный выход. Профессор втянул воздух сквозь зубы. — Оставить? Кто вам сказал такую глупость? — он стряхнул руку с плеча, метнулся к двери и запер ее сразу на три оборота. — Мы с Мишель приняли решение избавиться от этого… этого… — Боюсь, что нет, сэр, — Гавриил развел руками и неожиданно рассудительно продолжил, словно на минуту сбросив придурковатую маску: — Вы же знаете, как для нее важна вера, а католичество строго запрещает аборты. Она его оставит, даже если для этого придется пережить еще дюжину скандалов с вами, так что давайте просто пропустим эту часть. — Он помолчал, ожидая ответа, но так ничего и не услышав, заговорил снова: — Я, разумеется, отдаю себе отчет, что этот ребенок по крови не будет родным моей семье, но не думаю, что это большая проблема. К тому же, остальные дети, родившиеся в этом браке, будут полноценными продолжателями обоих родов. Профессор Антрав подрагивающими пальцами снял очки и протирал их полой пиджака уже по четвертому разу. Стекла блестели, как в день покупки, раздражающе тикали настенные часы, отсчитав уже не меньше сотни делений, правильные слова никак не находились. Наконец он поднял глаза на посетителя, вскинул подбородок, нацепил очки на переносицу и гораздо спокойнее проговорил: — Она избавится от ребенка. Не сейчас, так сразу после рождения. Он и секунды не проведет с ней рядом, это я вам могу гарантировать. — Но сэр, все можно обернуть на пользу Мишель и вам. — Я сказал, нет, — отрезал профессор. — А вы с вашей благотворительностью идите к черту. — Простите? — Я сказал, отправляйтесь к дьяволу, — преувеличенно любезно повторил мужчина. — Или вы в самом деле думали, что я соглашусь на брак моей дочери с тем, кого она интересует только как финансовый актив и инкубатор для наследников? — На связь с тем, кого она интересует как личность, вы тоже не соглашаетесь. — Сначала пусть эту самую личность наконец приобретет, — парировал профессор Антрав. — А то я, глядя, на ее поступки, очень сомневаюсь в ее существовании. Гавриил вздохнул. — Подумайте, сэр. Чем дольше будете тянуть, тем более неловкой будет свадьба. Ну знаете, невеста с животом всегда вызывает множество вопросов. Профессор утомленно прикрыл глаза. — Мистер Хэмм. — Да? — Какой еще синоним мне найти, чтобы вы наконец убрались из этого кабинета и из нашей жизни? — Насчет жизни не подскажу, сэр, а вот касательно кабинета — думаю, вам достаточно просто отпереть дверь и отойти. Мужчина растерянно оглянулся на дверь, к которой как-то незаметно для себя привалился спиной, раздраженно цокнул языком, трижды провернул ключ и распахнул ее в коридор. — И папку вашу заберите, — вполголоса сказал он. Но Гавриил сделал вид, что не услышал: он уже вышел и остановился сразу за порогом, снова улыбаясь. — Она еще может вам пригодиться, — громким шепотом пояснил он. Профессор огляделся по сторонам, убеждаясь, что в коридоре нет посторонних, и шагнул к студенту, приставив палец к его груди. — Если я услышу хоть шепоток, хоть крохотный слушок, хоть отзвук слуха об этой истории в городе, я знаю, кого в этом винить, — едва слышно проговорил он. — Но сэр, я ведь могу быть не единственным, с кем Мишель поделится или уже поделилась своими переживаниями! — А с ней я сам поговорю. Я доступно объясняю? — Разумеется, сэр, вы же очень хороший преподаватель. Так я зайду через недельку узнать, что вы решили? — Не думаю, мистер Хэмм. И не смейте даже близко подходить к моей кафедре. Ни через неделю, ни через год, никогда. Ясно? Дверь захлопнулась с такой силой, что Гавриила обдало волной воздуха. В тишине коридора он отчетливо услышал три щелчка замка. Студент пожал плечами — и стоило этому профессору так нервничать из-за совершенно рядовой, в сущности, ситуации, — поправил слегка перекосившийся галстук и отправился на тренировку: в команде колледжа по легкой атлетике он был лучшим третий год подряд.

***

— Ангел. Ангел, просыпайся, — Кроули, не удержавшись, зарылся носом в светлые кудри на затылке и поцеловал шею в том месте, где волосы переходили в почти прозрачный пушок. Обнимать кондитера было очень приятно, особенно сейчас, пока тот был теплый и разморенный, совершенно еще не пришедший в себя и оттого не сопротивляющийся прикосновениям. — Будильник еще не прозвонил, — Азирафель и не подумал в самом деле проснуться, наоборот, чуть повозился, явно попытался устроиться уютнее, и прижался всем телом плотнее. Бармену пришлось довольно поспешно отодвинуться на прежнее расстояние. — Ты только что переставил его в третий раз. — В самом деле? — кондитер приоткрыл глаза, пару раз бессмысленно моргнул и закрыл обратно. — И черт с ним. Опоздаю на работу, в конце концов, должны быть хоть какие-то плюсы от собственного дела? — и он повернулся, утыкаясь лбом Кроули в шею и обнимая его — видимо, чтобы не сбежал. Бармен зажмурился и коротко беззвучно выругался. Ночью почему-то казалось, что спать в обнимку — самая естественная вещь на свете, но сейчас каждое прикосновение вдруг стало ощущаться почти нестерпимым — и катастрофически недостаточным одновременно. — Ангел, если ты будешь продолжать так ко мне прижиматься, то не просто опоздаешь, твои шансы вообще попасть сегодня вниз снижаются с каждой секундой. — Зато что-то другое очень даже… кхм… растет, — вдруг отозвался Азирафель совершенно не сонным, зато очень довольным голосом. — Несмешные каламбуры с утра пораньше, — Кроули возвел глаза к небу. — И за что мне это? — А нечего прыгать в постель к малознакомым людям, — охотно пояснил кондитер, надавливая ему на плечо и заставляя улечься на спину. — Это ты-то малознакомый? — фыркнул бармен, расслабляясь: по правде говоря, у него было немалое подозрение, что с утра, на выспавшуюся голову, Азирафель все же выставит его из дома. Но если у него другие планы — тем лучше. — А ты можешь сказать, что хорошо меня знаешь? — кондитер приподнял голову и хитро прищурился. Кроули впервые за день встретился с ним взглядом — и дыхание отчего-то перехватило так резко, что сглотнуть и ответить он смог только через несколько секунд. — Лучше, чем ты думаешь, — вышло отчего-то почти шепотом. Вдруг захотелось попросить о поцелуе, и он с немалым трудом сдержал уже готовые было сорваться слова. Но видимо, на лице все же что-то отразилось, потому что Азирафель улыбнулся и ласково погладил его по щеке, а потом потянулся ближе, и Кроули прикрыл глаза — но губы коснулись не губ, а подбородка, затем шеи, на миг обхватили тут же дернувшийся кадык и спустились к яремной впадине. Бармен вздрогнул, ощутив касание языка, и коротко сжал теплое под клетчатой фланелью плечо. Тут же захотелось пробраться уже обеими ладонями под ткань, провести по мягкой — он в этом не сомневался — коже, очертить ими руки ангела до самых пальцев, проверить, среагирует ли Азирафель на эту ласку так же бурно, как тогда, на лестнице. А если нет, то срочно выяснить, где у него нужные точки. Впрочем, этот пункт был обязательным в любом случае. На пару секунд окунувшись в воспоминание, Кроули не сразу заметил, что кондитер проворно расстегнул уже последнюю пуговичку на его рубашке (вчера, влезая в пижаму впервые за последние тридцать лет, сам бармен просто натянул ее через голову, не заморачиваясь) и развел полы. И остановился то ли в нерешительности, то ли вдруг снова запаниковав. — Что тебя смущает? — Кроули постарался задать вопрос как можно мягче, хотя по правде говоря, неуверенность ангела уже крепко раздражала, больше всего хотелось вывернуться из чересчур бережных рук, подмять его под себя и… — Ничего, — неожиданно спокойно отозвался Азирафель. — Мне просто нравится на тебя смотреть. Ты красивый, — он снова улыбнулся и положил ладони Кроули на ребра, легко поглаживая его большими пальцами. Бармен вдруг почувствовал, как от незамысловатого комплимента начинают гореть щеки. Ангел умудрился как-то так просто и оттого убедительно его произнести, что в его правдивость моментально верилось, а все ответы, и саркастические, и серьезные, показались неуместными. Поистине, этот человек обладал удивительной способностью лишать его дара речи. На счастье, тут Азирафель снова наклонился, прижимаясь губами к солнечному сплетению, и стало не до разговоров. Кроули стиснул зубы, но короткий сдавленный стон все же прорвался, и кондитер явно воспринял его как руководство к действию. Он крепче обхватил Кроули за бока и поцеловал снова, чуть втягивая кожу, а затем двинулся выше, касаясь то в одном, то в другом месте, словно следуя какой-то схеме и каждый раз застывая на какую-то долю секунды, будто прислушиваясь. Добравшись до ключиц, он размашисто прошелся по левой языком и вдруг чувствительно прикусил шею у самого плеча. Бармен вскрикнул от неожиданности. Кондитер приподнял голову: — Тише, дорогой, ты же не хочешь, чтобы тебя услышала Анафема или твои мифические соглядатаи? И без дальнейших промедлений накрыл губами сосок. Кроули встряхнуло, прошив острой вспышкой до самых пяток, он стиснул в кулаке ворот рубашки Азирафеля и зарылся пальцами ему в волосы. Воздух вокруг резко вскипел, обдавая волной жара, а сердце разогналось и застучало под самой кожей, словно поддаваясь настойчивым, размеренным движениям ангельского языка. Вообще-то Кроули никак нельзя было назвать новичком в сексе: он никогда не испытывал недостатка в партнерах, давно выяснил свои предпочтения и эрогенные зоны и при желании вполне мог бы составить подробную инструкцию, как довести его до оргазма самым приятным и действенным способом. Но сейчас вдруг выяснилось, что существуют новые, не охваченные его опытом области. Кто бы мог подумать, что если почти не стесняемый просторными пижамными штанами член упирается не в рельефный пресс или твердое бедро, а в мягкий полноватый живот — это настолько возбуждающе? Или что от пальцев, легко поглаживающих саднящий на шее укус, будет расходиться не столько боль, сколько подспудно нарастающее удовольствие, отдаваясь солоноватым вкусом под языком? И что-то подсказывало ему, что это далеко не последнее открытие. Азирафель тем временем на секунду отвлекся от своего занятия, чтобы потереться затылком о ладонь, и попытался переключиться на другую сторону груди, но Кроули удержал его. — Ты не дашь мне раздеть тебя? — пришлось облизать губы и прочистить горло, чтобы суметь что-то сказать. Кондитер на секунду задумался, потом покачал головой. — Мне бы хотелось пока продолжить так. Если ты не против, — он тоже звучал не слишком-то привычно, и бармен только сейчас увидел, каким азартом и предвкушением горят обычно спокойные глаза. Как тут было отказать. Пришлось пытаться лежать смирно, пока Азирафель со всем тщанием изучал и второй сосок, пытаться не забыть о необходимой тишине, пока он губами проходился по ребрам, пытаться не тянуть слишком сильно за светлые кудри, когда он сначала ткнулся носом, а потом подул во впадину пупка. К тому моменту, когда кондитер нащупал сквозь ткань тазовые косточки и улыбнулся так мечтательно, словно размышлял о новом десерте, Кроули был готов послать ко всем чертям конспирацию, а еще собственное решение не форсировать события и разрешить Азирафелю вести. Каждое касание вызывало одновременно и жажду новых, и раздражение от слишком медленного темпа, и получалось, что неторопливость так и не разоблачившегося ангела распаляла не хуже самых пошлых фантазий. — Разрешишь мне? — Азирафель подцепил пояс пижамных брюк, слегка оттянул их и снова остановился. Теперь Кроули уже не сомневался: он намеренно его дразнит, хотя было отчетливо видно, как у него самого подрагивают пальцы, как он не может оторвать взгляда от им же оставленных на коже отметин и как сглатывает, переводя дыхание. — Блядь, ангел, будь так добр. Кроули уперся пятками в постель, приподнимая бедра, и Азирафель наконец распустил завязки штанов, чтобы стянуть их ниже, а бармен, извиваясь и отбрыкиваясь, выбрался из них окончательно. — Змий как он есть, — неясно усмехнулся кондитер, но переспрашивать Кроули не стал: довольно сложно собрать разбегающиеся мысли, когда на основании члена наконец неожиданно плотно смыкаются пальцы, а потом тут же, без перерыва, головку накрывает чужой рот. Шипение, которое издал бармен, наверняка было слышно не только внизу, в кафе, но и на правом берегу Темзы. Он был уверен, что до этого не дойдет. Не сегодня, не послезавтра, возможно, даже не в ближайший месяц. Он мог поклясться, что Азирафель решится такое попробовать только после того, как сам неоднократно убедится, что процесс может доставлять удовольствие не только тому, кому отсасывают, но и тому, кто это делает. Сам Кроули не единожды в деталях представлял, как сразу, не давая кондитеру опомниться, возьмет его в рот до самого горла, выбивая из легких стон, и будет слушать их на каждом следующем движении, каждый раз зарываясь носом в почти белые, как на голове, волоски. Но сейчас он сам едва смог сдержать крик, пришлось закусить костяшку пальца и зажмуриться изо всех сил, чтобы переждать прокатившуюся по телу сладко-мучительную волну. — Дорогой, ты оставишь меня лысым, — укоризненно встряхнул головой Азирафель, и бармен поспешно высвободил пальцы из его кудрей, тут же вцепляясь в плечо. Возможно, кондитеру недоставало опыта или давно не было практики, но что именно нужно делать, он явно знал. Вероятно даже, где-то на полке в гостиной стояла соответствующая книга, — подумалось Кроули, и воображение тут же дорисовало сосредоточенную складку между светлыми бровями. Совсем как та, что сейчас пересекала ангельский лоб, пока Азирафель, прикрыв глаза, ритмично насаживался ртом на уже блестящий от слюны член, помогая себе рукой. Кроули бросил один только взгляд на эту картину и тут же зажмурился снова: зрелище заставило его сжать пальцы на плече кондитера с такой силой, что они отозвались болью. Азирафель не обратил на это никакого внимания: он плавно, мучительно неторопливо наращивал темп, и сквозь оглушительные удары пульса в ушах бармен не сразу понял, что слышит тихие, но совершенно отчетливые стоны. Медленно дошедшее осознание окатило изнутри горячим и ледяным, Кроули дернулся и потянул Азирафеля на себя, а когда тот недоумевающе нахмурился, поднимая голову, все же нашел в себе силы сказать: — Оставь руку. Иди сюда. По счастью, тот не стал спорить — вытянулся рядом, снова находя губами место укуса над плечом, и Кроули наконец смог отпустить себя, вбиваясь в чужую ладонь резко и быстро, как хотелось с того первого, смешного, почти детского поцелуя, и втягивая носом теплый и острый запах ангельских волос и влажной горячей кожи, и млея от ноющей боли от раздразненной языком отметины на шее, и ощущая, как его затягивает душная, сладостная, рвущаяся изнутри обжигающая волна. Когда он открыл глаза, пытаясь сообразить, на каком оказался свете, Азирафель нависал над ним, опираясь на локоть и задумчиво рассматривая собственную ладонь. Заметив, что Кроули пришел в себя, он повернул ее так, чтобы тому стали видны отпечатки зубов на ее боковой части. — Ты пытался кричать, — пояснил кондитер. — Я попробовал слегка уменьшить твою громкость. Бармен смутился. Вернее, он бы непременно это сделал, если бы ему не было настолько хорошо. — Прости, — не слишком искренне повинился он. — Я не очень привык сдерживаться. — На самом деле я даже счел это комплиментом, — хмыкнул Азирафель. — Правда теперь мне придется рассказывать Анафеме, что иногда по утрам я пою в душе. Кроули фыркнул, а потом рассмеялся, притягивая его к себе, и тут же вспомнил, что они решили еще не все вставшие проблемы, одна явно требовала к себе внимания. Да еще какая, — мысленно присвистнул он, пробираясь рукой под пояс чужих штанов и проходясь по всей длине ствола. Не то чтобы ему самому было на что жаловаться, но когда даже его довольно длинные пальцы едва сходились, обхватывая основание — это говорило о многом. — Тебе не нуж… ох… — Азирафель закусил губу и прикрыл глаза, подаваясь навстречу. — Ты даже не представляешь, насколько нужно, — доверительно поведал Кроули ему на ухо, прихватывая губами мочку и трогая ее языком. И потом — местечко уже за ухом, и висок, и строго сведенные брови, и давешнюю складку между ними — все не прекращая уверенных движений рукой. Он знал, что Азирафель не продержится долго, он чувствовал это по вырывающемуся всхлипами дыханию, по все больше каменеющим мышцам, по тому, как все чаще вздрагивал кондитер, кусая губы и беззвучно шепча что-то самому себе. И оказался прав: спустя минуту или две ангел вдруг замер, запрокидывая голову, лицо его исказилось в судорожной гримасе, и Кроули ощутил, как горячие капли брызнули ему на руку. Еще пара движений, уже совсем иных, аккуратных, почти бережных — и Азирафель шумно выдохнул и обмяк, утыкаясь лицом в близкое плечо. Бармен осторожно вытащил ладонь, стараясь не запачкать все вокруг, и поцеловал светлую макушку. — Ну как, теперь проснулся? — поинтересовался он спустя несколько минут, когда дыхание Азирафеля выровнялось, и он попытался устроиться поудобнее, явно намереваясь еще подремать. — С тобой попробуй не проснуться, — широко зевнул тот, перекатываясь на спину и потирая лицо. — Между прочим, мог бы ограничиться просто утренним поцелуем, — хмыкнул Кроули. Азирафель открыл глаза, укоризненно посмотрел на бармена и совершенно серьезно ответил: — Ну что ты, дорогой, я ведь еще не чистил сегодня зубы. И Кроули снова расхохотался, совершенно не заботясь о конспирации.