Brandy Aziraphale

Азирафель молчал. Тишина стояла такая плотная, что с успехом могла бы заменить начинку в успевших прославиться на весь район канноли. Кроули… Кроули выдохся. Он оперся локтями о стол, с силой потер глаза и так и остался, закрыв ладонями лицо. Нужно было собраться с силами и закончить рассказ, хотя бы вкратце, потом подняться, вытряхнуться из пижамы, влезть в порядком надоевшую за эти три дня собственную одежду и постараться уйти незаметно для полиции, чтобы не навлечь на и так пострадавшего ни за что ангела еще больше проблем. Верить в то, что после всего прозвучавшего Азирафель как ни в чем не бывало скажет «с кем не бывает» и предложит ему очередную чашку чая, конечно, очень хотелось, но бармен еще не до конца потерял чувство реальности. Все еще нет. — Зачем ты мне все это рассказываешь? Открыть глаза оказалось почти непосильной задачей: организм будто бы наконец осознал, что находится в тепле и безопасности — или, может, это вдруг так подействовал бренди на не слишком-то полный желудок — и хотел только одного: чтобы его оставили в покое часов хотя бы на восемь. Кроули отвесил себе мысленный подзатыльник: еще не все, рано расслабляться, — и мужественно разлепил веки. — Ты ведь хотел быть в курсе, — чуть хрипловато ответил он. Азирафель нетерпеливо помотал головой. — Тебе было бы достаточно сочинить относительно правдоподобную ложь, гораздо более короткую и без всех этих подробностей. Но ты отчего-то предпочитаешь рассказывать мне правду, хотя она местами настолько нелепая, что как раз в нее поверить сложно. — Но ты веришь? — уточнил бармен. — Я убежден, что если бы ты мне лгал, я бы не заметил в рассказе ни единой сомнительной детали. Сейчас же у меня такое количество вопросов, что я даже не знаю, с чего именно начинать. — Интересная логика, — слегка усмехнулся Кроули. — Но спасибо за признание моих талантов. Если позволишь, все остальное я расскажу вкратце, а то у меня ощущение, что этот разговор длится вечность. Тратить на него же вторую я точно не готов. — Ты не ответил на мой вопрос. Бармен прокрутил в голове последние минуты и кивнул: да, в самом деле не ответил. Что вот, интересно, можно на это сказать? «Потому что из-за меня ты влип в неприятную историю»? «Потому что за тобой давно, судя по всему, следят люди одного из крупнейших преступных синдикатов в Лондоне»? «Потому что ты неведомым образом вызываешь ощущение того дома, которого у меня никогда не было»? Он вздохнул и ответил как есть: — Потому что я хочу быть с тобой честным. Собственное признание вдруг продрало ознобом, прокатилось от затылка к онемевшему от неожиданного страха языку. Азирафель внезапно улыбнулся, словно это было именно то, чего он совершенно не ожидал, но на самом деле хотел услышать. — Тогда заканчивай уже свою фантастическую историю и идем спать. Кроули приоткрыл рот, уставившись на собеседника. Тот только шире улыбнулся в ответ. — Спать? — наконец выдавил бармен, начиная подозревать, что героин когда-то все же повредил его мозг гораздо сильнее, чем ему казалось, и вот сейчас вскрылись долгосрочные последствия в виде слуховых галлюцинаций. — Я же вижу, в каком ты состоянии, — Азирафель дотянулся до его плеча и коротко погладил, а потом тут же отпустил. — Так что давай, в двух словах: что было дальше? — Ну, если в двух словах… — Кроули попытался сосредоточиться, хотя мысль о том, что не придется сейчас уходить и пробираться задними дворами, скрываясь от полиции, нисколько не способствовала концентрации внимания и мобилизации немногих оставшихся сил. — Ребенка я пристроил, документы подделали, свидетелей убрали. Идем? Кондитер сдавленно кашлянул, сдерживая смешок. Бармен тоже улыбнулся в ответ. — Все же нужно поподробнее? Ну хорошо. После памятного разговора Люцифер разрешил мне звонки в мир за пределами дома, и я довольно быстро разыскал нужный нам вариант: сестра Мэри, давняя знакомая Вельзевул, как раз думала, куда приложить свою неуемную энергию. За пару месяцев до этого у них сгорел монастырь… Не смотри на меня так, ангел, я тут ни при чем, и мое начальство, насколько я знаю, тоже. В общем, монахинь распустили по другим обителям, а сестра Мэри решила немного повременить с переходом в другое место: она прекрасно понимала, что с ее своеобразным характером будет нелегко наладить отношения в новом коллективе. И тут ей подвернулся я: богатый меценат, желающий анонимно пожертвовать крупную сумму на создание детского приюта, с единственным условием ненавязчивой опеки над младенцем, происхождение которого чрезвычайно туманно. — Создание? — Именно, — Кроули усмехнулся. — Вот тебе штрих к не-абсолютности зла, которого ты так ждал: все дети в приюте до сих пор живут именно на деньги Люцифера. Сейчас, разумеется, есть и другие спонсоры, но ничего этого не было бы без стартовых вложений, которые выделил именно он. — Непостижимо, — выдохнул Азирафель. — Неисповедимы пути и все в этом роде, м-м? — Кроули иронично вскинул брови. — В общем, понятно, что сестра Мэри мгновенно согласилась выполнить требование, а заодно получила неплохое здание в престижном районе Лондона, целый штат технического персонала и помощь с оформлением официальных документов. И в них, можешь мне поверить, все настолько чисто, насколько вообще возможно. — Зная твою нелюбовь к бумагам… — Занимался ими, разумеется, не я, и именно поэтому они безупречны, — отрезал бармен. — Что касается меня, я максимально тайно вывез Адама из дома всего через несколько дней после того разговора и передал его сестре Мэри, а через два месяца, в предельно сжатые сроки, приют был официально открыт, и младенца довольно быстро взяла под опеку ничем особо не примечательная семья средней руки. — И Люцифер не был против? — О, поначалу он был в ярости, — Кроули усмехнулся почти ностальгически. — Но мне удалось его убедить, что жизнь в семье, пусть приемной, положительно скажется на развитии ребенка. Тем более, официально он все еще остается сиротой, потому что процесс усыновления, какая жалость, уж очень затянулся из-за наших недобросовестных социальных служб. — Бедный ребенок, — удрученно покачал головой Азирафель. — Нелегко жить между двумя семьями и при этом не принадлежать ни к одной… Бармен хмыкнул и потер начинающий ныть висок. — Ему не приходится. Он… видишь ли, он вообще не в курсе, кто его биологический отец. — Прости? — Адам не знает, что технически он вовсе не сирота. Они с Люцифером не встречались с тех пор, как я вынес люльку из дома. Кондитер несколько раз открыл и закрыл рот, потом яростно помотал головой. — Поправь меня, если я неверно тебя понял, но твой бывший работодатель отобрал ребенка у его родной матери, — Азирафель принялся загибать пальцы, — отдал его на попечение ничего не смыслящего в младенцах наркомана с крайне шатким социальным положением, — прости, дорогой, но я стараюсь придерживаться фактов! — Ничего-ничего, — усмехнулся Кроули. — Продолжай, будь добр. — Так вот, он подделал документы о гибели своего сына — и это я еще, заметь, не спрашиваю, какие доказательства пришлось предоставить полиции, чтобы бумаги приняли! — И не спрашивай, так мы оба будем гораздо лучше спать. — … Затем он потратил целую кучу денег на организацию детского приюта, из которого мальчика не дают усыновить, потому что его папаша, видите ли, против, — и все это ради того, чтобы с ним не общаться?! — он загнул последний палец и потряс сжатым кулаком перед носом у бармена. — Именно так, — спокойно кивнул тот. — Но это же абсурд! — не выдержав, взорвался Азирафель. — Ты можешь сколько угодно мне объяснять, что за этим тоже стоит какой-то хитроумный замысел, но я со своей стороны вижу только больного на всю голову психопата, категорически неспособного выстраивать элементарные логические цепочки! Кроули умиленно улыбнулся, глядя на рассерженного кондитера. Сколько он ни пытался повторять самому себе, что его сосед — это классический случай доброго человека, гнев которого стократ страшнее любого из регулярных срывов какого-нибудь мерзавца, убедить себя относиться серьезнее к ситуации не получалось. И, кажется, очень зря. Азирафель явно хотел сказать что-то еще, но увидел выражение лица собеседника и осекся. Помедлил секунду, прищурился и вдруг резко встал. — Ну все, с меня хватит, — он сделал несколько шагов к кухне и взял оставленный там телефон. — Что ты собираешься делать? — напрягся Кроули. — Я звоню Гавриилу и выясняю у него номер Мишель. Пусть сама идет к своему бывшему любовнику, выпытывает, что произошло с ребенком, и… Бармен в один гигантский прыжок оказался рядом и перехватил руку кондитера с телефоном, на экране которого уже мерцал значок идущего вызова. — Нет, ангел. Нет-нет-нет-нет-нет, это плохая идея! Азирафель попытался отпрянуть, но Кроули тут же шагнул следом, зажимая его между собой и столешницей, и извернулся, нажимая отбой, а потом сдавил своему пленнику руку в районе локтя, и тот с коротким вскриком разжал пальцы. Гость подхватил телефон и тут же отпустил кондитера, отходя на пару шагов. Через несколько секунд он отбросил теперь уже полностью выключенный аппарат на кресло и замер, исподлобья глядя на Азирафеля. Тот тряхнул головой, потер пострадавший локоть, одернул жилетку и наставил на Кроули палец. — Ты! Не смей больше так делать! — Ангел, пойми, твой звонок… — Ты врываешься в мою жизнь, пробираешься тайком в мой дом, втягиваешь меня в какие-то мутные уличные разборки с мафией — мафией, во имя всего святого! — и при этом полагаешь, что можешь применить ко мне силу, и тебе все это сойдет с рук? — Азирафель, я просто… — МОЛЧАТЬ! Кроули невольно втянул голову в плечи. Единственное короткое слово шарахнуло по затылку наотмашь, словно неожиданный раскат грома вдруг встряхнул сам воздух вокруг. Он и предположить не мог, что в этом мягком, сдержанном, всегда обходительном человеке могут таиться такие интонации. Азирафель медленно подошел к креслу, поднял телефон, пару раз ткнул в экран, убеждаясь, что он не работает, бросил его обратно и тяжело оперся о спинку обеими руками. Проговорил, не глядя на собеседника. — Никогда больше даже не пытайся касаться меня — так. Бармен сглотнул, но ответил. — Это был единственный способ остановить тебя. Ты среагировал так резко… Кондитер усмехнулся и покачал головой. — Не ты ли решил рассказать мне все откровенно, чтобы быть честным? — Он развернулся к гостю. — Господи, Кроули, мне просто интересно, а на какую реакцию ты рассчитывал: что я пожму плечами, скажу «с кем не бывает» и продолжу жить как раньше? В самом деле, я же то и дело влюбляюсь в тех, кто подвизался в наркокартеле или крал чужих детей! — Да ни на какую я не рассчитывал! — наконец не выдержал бармен. — Я вообще не собирался ничего тебе говорить, но ты так старался меня убедить, что тебе в самом деле важно… — он осекся, наконец осмыслив последнюю реплику Азирафеля целиком. — Ты — что? Кондитер молча сел, оперся локтями о стол и закрыл лицо руками. Кроули застыл, совершенно не понимая, что нужно сейчас сделать: уйти, постаравшись не издать ни звука? Переждать это молчание, притворившись немым предметом обстановки вроде нелепого торшера? Попробовать заговорить снова, убедиться, что ему не послышалось? В глазах вдруг на секунду потемнело, будто измученное постоянными встрясками тело самовольно решило грохнуться в банальный обморок, но через миг зрение вернулось, и бармен обнаружил, что стоит совсем рядом с замершим Азирафелем, причем когда-то успел опереться бедром о стол, чтобы было удобнее взять ангела за запястья — на этот раз очень осторожно, просительно — можно? — и, не встретив сопротивления, отвести его руки от лица. — Мне кажется, я ослышался, — очень серьезно сказал-спросил Кроули, пытаясь заглянуть кондитеру в глаза. Безрезультатно: взгляд тот упорно отводил, и бармен невольно подумал, что сейчас снова бы не поверил в силу его гнева, если бы не имел сомнительное удовольствие ощутить его на себе всего пару минут назад. — Не заставляй меня повторять, — наконец смущенно проговорил Азирафель. — У нас сегодня, конечно, вечер откровений, но все же… Кроули прижал палец к его губам, прося умолкнуть, а потом осторожно обнял, привлекая к себе. — Ох, ангел, — тихо вздохнул он, прижимаясь щекой к светлой макушке. И сразу же, чуть повернув голову и закрыв для храбрости глаза: — Я тоже. Азирафель глубоко и шумно вздохнул, на несколько секунд задержав дыхание. — Знаешь, я не готов сегодня больше обсуждать ни единой даже самой крохотной проблемы, — глуховато сказал он куда-то в плечо Кроули. — Даже решить, будешь ли чай или, скажем, какао? — Даже это, — кондитер попробовал кивнуть, но в таком положении получилось, что он просто потерся лбом о чужое плечо. — Тогда предлагаю следующий план действий: ты отправляешься в постель, а я привожу здесь все в порядок, — Кроули, напротив, ощущал, что иссякнувшие было силы вновь возвращаются с невероятной скоростью, заставляя сердце биться с все нарастающим ритмом, а губы самопроизвольно растягиваться в улыбке. — Это невежливо, все же ты — мой гость, — попытался вяло сопротивляться Азирафель, но бармен зарылся носом в кудри на макушке и легко коснулся ее губами. — Чушь, мне несложно. Кстати, если уж ты не против, чтобы я остался, могу я взять твой плед? — он чуть ослабил хватку, и кондитер, немного помедлив, выпрямился, высвобождаясь из объятий. — Можешь, конечно, но вообще-то одеяло довольно теплое. — О, у тебя есть запасное одеяло? — Нет, мне хватает и одного. Оба удивленно посмотрели друг на друга. — Ангел, я сейчас правильно тебя понял? — медленно, осторожно поинтересовался Кроули. — Потому что если нет, то я нисколько не удивлюсь, скорее наоборот. — Ну а как тут можно было неправильно меня понять? — Азирафель пожал плечами и поднялся. Сделал пару шагов в сторону спальни, потом обернулся, вопросительно приподнял брови, а когда Кроули не сдвинулся с места, нетерпеливо закатил глаза, ухватил гостя за запястье и потянул за собой. — Но там чашки и сыр, и печенье… — попытался протестовать шокированный бармен. — И чайник завтра отмывать будет гораздо сложнее, — беспечно кивнул Азирафель, и не пытаясь сделать вид, что озабочен этим обстоятельством. — Плевать. И Кроули не оставалось ничего кроме как подчиниться и покорно пойти следом: он постепенно начинал осознавать, что идти наперекор ангельской воле он, кажется, был физически не способен.

***

— Ангел? — Да, дорогой? — Я не крал ребенка, — буркнул бармен, зарываясь носом в светлые кудри. — Мне его просто всучили. Насильно! Азирафель мученически застонал. От этого разговора у него уже самым натуральным образом звенело в голове, и возвращаться к нему сейчас, наконец устроившись под одеялом, не хотелось до спазмов под ребрами. — Я неверно выразился, прости. — Я просто хотел убедиться, что ты верно меня понял. — Конечно, дорогой. Спи, пожалуйста. Кондитер с силой вжался затылком в подушку, приминая ее для большего удобства, а потом расслабился, пытаясь убедить организм, что он вполне может предаться более чем заслуженному отдыху. Тело, несколько озадаченное столь ранним отбоем — стрелки часов едва переползли за половину десятого, хотя казалось, что с момента закрытия кафе прошла вечность, — откровенно нуждалось в некоторых пояснениях. — Ангел? — Что, дорогой? — Спасибо, что разрешил остаться. — Если бы ты в этом сомневался, ты бы вовсе ко мне не пришел, не так ли. — Я скорее надеялся. — И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда. — Понял, заткнулся и сплю. Азирафель невольно улыбнулся, не открывая глаз, и коротко погладил пальцы Кроули. Прежде, чем ощутиться в постели, кондитер небрежно махнул гостю на кровать и отправился в душ, а когда вышел, то обнаружил, что тот сидит на самом ее краешке и руки сложил на коленях, словно примерный семинарист. Пришлось потратить еще пару минут, чтобы убедить его, что нет, Азирафель не передумал приглашать его сегодня разделить сон, причем решающим аргументом стало «я настолько устал, что могу гарантировать: ни о чем, кроме собственно сна, речь идти не может по определению». Потом бармен еще некоторое время возился, укладывая поудобнее свои угловатые конечности (по ощущениям — примерно сорок пар), и наконец затих, устроив одну ладонь у Азирафеля на груди и придвинувшись поближе. — Ангел? — Да, дорогой? — Почему ты мне веришь? Впервые за много лет кондитер был настолько близок к тому, чтобы перейти на обсценную лексику. — Потому что выбрал тебе верить, — спокойно, лишь немного помедлив, ответил он. — Правда я не предполагал, что это решение помешает мне нормально выспаться перед очередным непростым днем. — Резонно, прости. — Ничего страшного. Азирафель мысленно покачал головой. Кроули откровенно швыряло от образа беспечного рецидивиста до состояния брошенного когда-то ребенка, который больше всего боится, что его вновь оставят в одиночестве. Кондитер всеми частями тела (особенно теми, что максимально не предназначены для прорицаний) чуял, что это еще не раз станет проблемой, но вряд ли был в состоянии исправить что-то прямо сейчас. В конце концов, доверие — это прежде всего действие, а для совершения этих действий нужно время. В данный же момент можно было изменить разве что ритм собственного дыхания, заставляя его замедлиться и успокоить и собственный организм, и нервничающего рядом Кроули, постепенно вводя обоих в подобие транса, чтобы из него незаметно соскользнуть в сон. Вдох на шесть счетов… — Ангел? … выдох на десять. — Да, дорогой? Видимо, что-то все же проскользнуло то ли в голосе, то ли в той паузе, которую пришлось выдержать, прежде чем произнести вопрос, потому что бармен тоже помедлил и коротко прочистил горло. — Н-ничего. Я хотел сказать, доброй ночи. Азирафель глубоко вздохнул, открыл глаза, отвел руку Кроули от своей груди и отстранился от его сопения в макушку. И прежде, чем удивление в глазах гостя успело смениться пониманием и горечью, кондитер сам раскрыл руки. — Иди сюда. В следующий миг он тихонько рассмеялся, снова ощутив себя пленником, но на этот раз в гораздо более приятном смысле: всего секунду осознававший предложение Кроули почти моментально придвинулся вплотную, обнял его через грудь, уложил рыжую голову на плечо, еще и ногу собственнически сверху закинул. Моментально стало жарко, и в совершенно не эротическом смысле: двое взрослых мужчин в обнимку, в двух фланелевых пижамах (бармен даже не пытался сопротивляться, когда ему предложили этот шедевр портновского искусства), под теплым одеялом (одним, но от этого не легче) — это был перебор. Пришлось стянуть одеяло чуть ли не до пояса, зато стало гораздо удобнее обнимать Кроули через спину. И даже чуть щекочущие нос волосы нисколько не мешали. — Ангел? — Ну что теперь-то? — Ты мягкий. — Ох, заткнись. — Я имею в виду, в хорошем смысле! — Кроули, — предупреждающе начал Азирафель. Но договорить уже не успел: мгновенно разомлевшее тело ультимативно взяло верх над мозгом, и кондитер наконец уснул, не успев сообщить гостю, что всякие мелочи вроде наркоторговли и киднеппинга — это еще куда ни шло, но некоторые темы он предпочел бы не поднимать никогда.