Brandy Aziraphale

Азирафель вскрикнул, выругался сквозь зубы и отложил нож. Постоял немного, опираясь обеими руками о стол, зажмурившись и глубоко вдыхая и выдыхая, потом отошел к раковине и подставил палец под холодную воду. Намочил свежую тряпку, аккуратно стер капли крови со столешницы, вымыл нож и повесил его на магнитный держатель. Снова пустил воду, и она опять окрасилась в стремительно бледнеющий розовый. Нужно было подняться в квартиру. Нужно было дойти до спальни и достать из шкафчика аптечку. Нужно было найти бинт, медицинский клей и антисептик, обработать порез, замотать палец и вернуться к работе, пока из-за его медлительности не пошло прахом все, что он уже успел сделать за утро. Азирафель смотрел на закручивающуюся воронкой воду в серой стали мойки и не мог заставить себя сдвинуться с места. Три дня. Три безумных, изматывающих, вытягивающих все силы дня, полных допросов, подозрений, обвинений, сменяющих друг друга следователей (под закрытыми веками до сих пор прокатывались красно-синие всполохи полицейских мигалок) и укоризненных взглядов бывших коллег. Слишком много разговоров и ни одного — с тем единственным человеком, с которым поговорить в самом деле хотелось. Кроули исчез: ни звонка, ни сообщения, ни записки. Бар напротив стоял закрытым: после того, как новый, уже гораздо более многочисленный и профессиональный отряд полиции перевернул в нем все вверх дном в поисках других тайников с героином (и не обнаружил больше ни одного), Азирафель все же педантично запер его и повесил ключ на свою связку, чтобы не потерять. Мобильный Кроули он тоже забрал, но пароля от него он, разумеется, не знал, а звонков на него не поступало. Да и чем бы ему могли помочь звонки? Бармен был где-то совершенно не здесь, скрывающийся и прекрасно знающий, что сейчас полиция мелким гребнем прочесывала весь Сохо в его поисках. Вернувшегося Хастура предельно вежливо, но очень быстро скрутили, заявив, что он нарушил условия освобождения под залог и остаток времени до суда проведет в предварительном заключении. Помимо прочего это означало, что о деньгах, которые кондитер отдал в качестве залога, можно было забыть, и если рядом с Кроули сделать это было отчего-то легко, то без него сумма начинала казаться слишком существенной, чтобы вот так просто тратить ее на постороннего. Азирафель старательно гнал эти мысли, говоря себе, что выручить человека, попавшего в сложную жизненную ситуацию — это попросту порядочно, но аргумент не слишком-то работал. Кроули сбежал, и вместе с ним словно бы растворились в промозглом лондонском дожде те люди, которых кондитер уже привык видеть в своем окружении. Венди тоже не было видно, хотя раньше она то и дело заглядывала в кафе за чизкейком с попкорном, и кондитер ради нее даже решил не убирать его из меню, хотя фанатов такого угощения оказалось немного. Кроули не успел выздороветь, и вряд ли игра в прятки с системой правосудия могла улучшить его самочувствие. День еще не добрался и до полудня, а Азирафель уже устал. Он наконец выключил воду и внимательно рассмотрел побелевший от холода палец: ничего, нормальная перевязка — и можно будет продолжить работу. Лишь бы дотянуть до вечера, когда можно будет запереться на все замки, рухнуть в постель и не вставать до самого утра. И плевать на то, что завтра ассортимент пирожных будет чуть скуднее обычного. Кроули. Он все же заставил себя подняться в квартиру, раздумывая, что надо бы завести аптечку и внизу, для таких вот случаев. В конце концов, банальный пластырь и противоожоговая мазь должны быть на любой кухне, а уж профессионалу и вовсе должно быть стыдно, что он до сих пор этим не озаботился. Кроули. Азирафель присел на край кровати, вскрыл тюбик медицинского клея и очень аккуратно заклеил порез. Подождал, пока немного подсохнет, и наложил сверху пластырь, а затем и бинт тонким, но крепким слоем. Вот так, теперь оставалось только собрать оставшийся от его манипуляций мусор и вернуться вниз. Кроуликроуликроули. — За твоим домом следят, ты в курсе? Кондитер зажмурился и медленно выдохнул, опуская голову. А потом открыл глаза — и встретился взглядом с узкими вертикальными зрачками. — Не могу даже предположить, из-за чего, — отозвался он, рассматривая лежащего прямо под ним бармена: тот удобно, казалось, устроился прямо под кроватью, на ковре, и сейчас высунулся оттуда только верхней своей половиной — все, что ниже груди, скрывало спускавшееся до самого пола покрывало. — Боже, Кроули, как ты сюда попал? — Я прожил в этом районе гораздо дольше этих полицейских, и жизнь моя, поверь, была куда интереснее. — Вот уж в чем я ни на миг не сомневаюсь, — пробормотал Азирафель. — Подожди минуту, я задерну шторы. — Нет! — Кроули ухватил кондитера за ногу быстрее, чем тот успел подняться. — Не давай им поводов подозревать тебя, задернешь вечером, как обычно. Мне пока что вполне удобно и так, а поговорить нормально мы сможем после закрытия кафе, — тут ему все же хватило остатков совести, чтобы смутиться. — Если ты, конечно, вообще хочешь меня видеть и не считаешь, что мне нужно немедленно выйти навстречу твоим бывшим коллегам с поднятыми руками. — А если считаю, ты выйдешь? — Нет, — без тени сомнения ответил тот. — То есть да, но не к ним, а просто отсюда. Если тебе не с руки впутываться в это дело. — Я вообще-то даже не знаю, в какое именно дело! — возмутился Азирафель. — Спокойнее, ангел, — Кроули потянулся чуть выше и легко погладил его по колену. — Вообще-то я именно ради этого и пришел: чтобы рассказать тебе, во что невольно тебя втянул. Или ты меня, тут уж не разберешь. Но хотел сделать это вечером. — А сейчас решил проверить на крепость мои нервы? — Просто не удержался, — вдруг признался бармен. — Не думал, что ты покажешься здесь днем. — Порезался, — буркнул Азирафель, невольно смягчаясь. Теперь, когда Кроули был здесь, невредимый с виду (нижнюю половину его тела кондитер, конечно, не видел, но ведь вряд ли при каких-нибудь серьезных ранах его неожиданный гость вот так запросто болтал бы, верно?), сдавливавшая череп усталость словно бы отступила. Во всяком случае, исчезли с периферии зрения мельтешившие там последние дни темные точки, и вообще окружающая действительность будто бы изрядно посветлела. Кондитер невольно глянул в окно, почти уверенный, что увидит там солнце — но нет, дождь все так же непоколебимо и безустанно омывал город. — Сильно? Кондитер пожал плечами. — Заживет. — Уверен? Я умею накладывать швы. — И это ты мне тоже обязательно расскажешь, — твердо сказал Азирафель. Как только я закрою кондитерскую. И вообще все. Я имею в виду, что если я задам вопрос, ты не будешь как обычно говорить «ах, ангел, тебе не стоит этого знать». Если я спрошу, значит стоит. Это мое условие. — Хорошо, — очень серьезно ответил Кроули. — Звучит справедливо. Тогда я буду ждать тебя… ну… прямо здесь. — Очень хорошо, — Азирафель все же не сдержался — наклонился и осторожно, но очень ласково взъерошил и так всклокоченные рыжие волосы. — Я рад, что с тобой все в порядке. Жутко переживал, по правде говоря. — Да что со мной случится, — проворчал бармен, но довольная улыбка выдала его с головой. Хозяин дома смерил его укоризненным взглядом и со вздохом поднялся. — Я должен идти, иначе посетители останутся без тыквенных тартов. — Бедняжечки, — Кроули скривил самую противную физиономию из ему доступных. — Принесешь мне один? — Ну разумеется. — Окей, тогда увидимся вечером, — бармен отсалютовал Азирафелю (в лежачем положении это смотрелось довольно комично) и задвинулся обратно под кровать. Кондитер с некоторой неловкостью подумал, что там наверняка довольно пыльно, и тут же услышал приглушенный покрывалом чих. — Будь здоров, дорогой, — не сдержав смешка, пожелал он. В ответ раздалось невнятное бурчание, и Азирафель предпочел поскорее выйти из комнаты, чтобы не рассмеяться в голос. Аптечку он, разумеется, так и забыл на кровати, но сейчас это не казалось проблемой. Да и вообще почти ничего: пока человек жив, пока с ним можно поговорить, все остальное кажется не таким уж страшным. Он сбежал по лестнице, высунулся на минутку в зал, окинул взглядом довольно активно пустеющий прилавок, сообщил Анафеме, что ее ожидает премия за прекрасную работу — девушка удивленно приподняла брови, но возражать, ясное дело, не стала, подмигнул знакомой пожилой леди в вычурной шляпке и снова скрылся в кухне. За время его отсутствия взбитые белки уже успели опасть, а песочное тесто согреться, но он без всяких сожалений принялся за новую партию, и к вечеру от свежайших тыквенных тартов с похрустывающим сверху безе осталась ровно одна штука, заблаговременно припрятанная от прожорливых клиентов. — Я смотрю, вы вернули себе хорошее настроение, босс? — Анафема заглянула в кухню после закрытия кафе. — Что-то случилось? Азирафелю очень хотелось все ей рассказать, просто потому, что ему было почти жизненно необходимо с кем-то поделиться, но было совершенно незачем впутывать в и так неясную ситуацию еще и бариста, так что пришлось просто улыбнуться. — Узнал хорошие новости. — Что-то о вашем приятеле? Девушка смотрела все так же спокойно и серьезно, но кондитер уже успел пообщаться с ней достаточно, чтобы понять: возможно, она и не выражает эмоции открыто, но испытывает их совершенно точно. И в данный момент спрашивает, кажется, не просто так, а в самом деле переживая за Кроули. Что ж, вдвойне жаль, что нельзя ей ничего рассказать. — Нет, от него ни слуху, — ответил он, надеясь, что его голос звучит достаточно обиженно. — Странно, — она задумчиво пристукнула пальцем по скуле. — Я была уверена, что он сегодня объявится. — Почему? — настала очередь Азирафеля изумленно поднимать брови. Как, ну как Анафема могла узнать что-то большее, чем он сам? Неужели Кроули сам что-то ей рассказывал? Или по району гуляли какие-то слухи, неизвестные кондитеру? Или… — Таро, — пожала плечами бариста. — Я сделала несколько раскладов, и все они говорили, что нужная дата — именно сегодня. — Ах, Таро, — выдохнул Азирафель, мгновенно успокаиваясь. — Но дорогая, вы же знаете, что карты не всегда… достоверны в своих предсказаниях. — В моих — всегда, — отрезала Анафема. — Впрочем, день еще не окончен, так что не расслабляйтесь. — Непременно, — улыбнулся кондитер. — Спасибо вам за поддержку, я знаю, что на нашей улице рассказывают самые разные версии событий, в основном всякие нелепые домыслы, и немудрено воспринять все происходящее с самой дурной стороны. — Я предпочитаю слушать не людей, — девушка пожала плечами. — Кстати, босс, вы что-то говорили о премии? — Ах да, — спохватился Азирафель. — Давай-ка поднимемся за моим бумажником… Он направился было к лестнице, потом вспомнил, что где-то там в комнатах находится Кроули, и совершенно не факт, что он провел все это время под кроватью, и резко остановился. — Впрочем, знаешь, будет удобнее списать ее прямо из кассы. Ему показалось, что губы Анафемы понимающе дрогнули. — Как скажете, босс. Спустя двадцать минут кондитерская опустела полностью, двери были надежно заперты, все освещение переведено в ночной режим, посудомойки запущены и холодильники проверены. Азирафель вдруг поймал себя на том, что раздумывает, не вычистить ли лишний раз кофемашину и не перестелить ли скатерти, обругал сам себя маловерным трусом, взял спасенный тарт и решительно отправился наверх. В квартире ничего не изменилось: все так же были распахнуты дверцы шкафа, валялись на примятом покрывале ошметки упаковки от пластыря, и даже воздух, казалось, был совершенно недвижим и пах совершенно как обычно. Кондитер подавил в себе всплеск паники: что, если дневной разговор ему только привиделся? Реалистичная галлюцинация от постоянного напряжения последних дней или сон наяву, когда мозг пытается урвать хотя бы несколько секунд сна, чтобы восстановиться? Не то чтобы он вовсе не спал со времени побега Кроули, все же организм, включая нервную систему, у него были покрепче многих, но неизвестность и тревога за бармена выматывали. К тому же, работа, часто довольно монотонная, оставляла слишком много времени для раздумий, вгоняя в сомнения, старательно пестуя внутри страх. И вот сейчас, пока Азирафель делал несколько шагов до окна, вся тяжесть трехдневного смятения обрушилась на него с новой силой. Что он будет делать, если под кроватью никого не окажется? В самом деле, что? Он тщательно задернул шторы, проследив, чтобы в них не осталось ни единой щелочки, и обернулся. И едва не вскрикнул: Кроули стоял прямо перед ним, едва ли в шаге — площадь спальни не позволяла отойти подальше, но это не объясняло, как он умудрился так быстро и бесшумно выбраться из-под кровати. В том, что он еще несколько секунд назад находился именно там, сомнений не было: к одежде кое-где пристали пыльные клочья, четко выделяясь на как обычно черной ткани. Азирафель оглядел гостя и, не сдержавшись, хихикнул. — Ты похож на подкроватного монстра из тех, кто днем сидит тихо, а по ночам становится больше и кровожаднее и хватает непослушных детей за свисающие пятки. — Могу устроить, — хмуро буркнул бармен, брезгливо стряхивая с плеча особенно приставучий клок. — Футфетишизм — это не мой кинк, но вот ночная кровожадность — определенно моя стихия. Впрочем, — тут же добавил он, — если ты оставишь те свои подтяжки для носков, я готов рассмотреть разные варианты. — Кроули! — смущенно пробормотал Азирафель. — Откуда ты вообще… Ай, неважно. Ты обещал мне разговор! — А я что делаю? — бармен придвинулся еще чуть ближе, хотя хозяин дома мог поклясться, что он не сделал ни единого шага. Перетекает он, что ли? Кроули неотрывно смотрел ему в глаза — твердо и очень серьезно, будто уже самим взглядом устанавливая всю важность каждого произнесенного слова. Каждого мельчайшего жеста. Каждого глубокого вдоха на все сокращающемся расстоянии. На его лице вдруг мелькнуло почти паническое выражение, он зажмурился и оглушительно чихнул. Азирафель выставил ладонь, упираясь ему в грудь. — Горячий душ, тарт и разговор. Серьезный! — добавил он, обрывая еще не произнесенное возражение Кроули. — Ладно, зачтем за прелюдию, — бармен усмехнулся и все же отступил: тут же оказалось, что даже в такой комнатке можно отойти хотя бы на полметра. — Но учти, другой одежды у меня все равно нет. — Я что-нибудь тебе найду, — пообещал кондитер, доставая свежее полотенце и отдавая его гостю. Он проводил взглядом закрывшуюся дверь ванной и перевел дух. Господи, этот невыносимый человек хоть когда-нибудь оставляет свои шуточки? И тут же вспомнил, как Кроули судорожно стискивал кулаки, когда наконец понял, по его словам, почему полиция решила вломиться к нему в бар; каким неестественно спокойным было его лицо, когда он протягивал сержанту руки для ареста; как сжимались тонкие губы, обычно искривленные в усмешке. Значит, бармен мог быть серьезным, но если это означает, что в такие моменты он напуган, то пусть уж лучше острит и пытается обернуть любую фразу в собственную пользу. Азирафель порылся в шкафу, размышляя, что из одежды могло бы подойти Кроули: найти подходящий верх, пусть слегка коротковатый, не составило бы труда, но вот брюки с него слетели бы со свистом, и в перспективе это наверняка порадовало бы обоих, но сейчас задача была прямо противоположная. Наконец он со вздохом выложил найденное на кровать и ушел в гостиную: в конце концов, для ведения разговоров она подходила куда лучше. Когда спустя некоторое время Кроули вышел из спальни в рубашке с закатанными рукавами, он пытался на ходу затянуть потуже завязку пижамных штанов. Извечные темные очки при таком комплекте смотрелись не стильным аксессуаром взрослого мужчины, а причудой взбалмошного подростка, к тому же Азирафель подозревал, что они наверняка запотевают изнутри. Он едва заметно улыбнулся, глянув на отчаянную борьбу бармена со шнурком, и приглушил свет, оставив гореть только торшер у любимого кресла для чтения: в его планы на разговор точно входило увидеть глаза без каких-либо скрывающих их линз. Кроули наконец справился со шнурком (хотя все равно создавалось ощущение, что штаны могут с него упасть в любую секунду) и слегка притормозил, увидев стол: Азирафель уже успел заварить чай, выставить на стол молоко, сахар, печенье и пресловутый тарт, порезать сыр и, главное, достать солидный блокнот в твердой обложке, пачку стикеров и любимую ручку. — Ты что, собираешься записать мою речь дословно? — Серьезные вещи я предпочитаю фиксировать для себя, чтобы не упустить детали, — Азирафель указал ему на стул по другую сторону стола. Кроули нахмурился и провел пятерней по потемневшим от воды волосам. — Плохая идея, ангел. Если что-то наткнется на твои записки, проблем не оберемся. Не то чтобы мы и сейчас были в полной безмятежной безопасности, но письменные источники — это готовые доказательства. Кондитер подумал несколько секунд, кивнул, признавая его правоту, и отодвинул блокнот. — Хорошо, тогда тебе, возможно, придется повторить некоторые вещи несколько раз. — С этим я как-нибудь справлюсь. Кроули наконец сел, притянул к себе тарт и шумно принюхался, чуть не касаясь носом безе. — Вообще-то я не фанат сладкого, — объявил он, отламывая вилкой громадный кусок. — Я это учту, — чуть улыбнулся Азирафель. Он честно подождал, пока бармен съест хотя бы половину и выпьет первую чашку чая, и только потом напомнил. — Итак? У Кроули, казалось, тут же пропал аппетит. Только что он с энтузиазмом жевал угощение, а теперь моментально перешел в режим ковыряния. Кондитер был уже готов к тому, что сейчас будет следующий раунд «ангел, тебе это не нужно», но он ошибся: гость просто собирался с мыслями. — Итак… — Кроули поболтал в чашке ложечкой, размешивая там, видимо, собственную решимость: ни сахара, ни молока он не добавлял. — Помнишь, ты как-то спросил, что меня связывает с тем благотворительным фондом, куда ты отвозишь остающуюся выпечку? — Разумеется, — Азирафель кивнул и невольно поморщился: фонд был бы прекрасен всем, если бы не руководившая им сестра Мэри, кажется, физически не умевшая молчать. За четверть часа, которую кондитер проводил в фонде, разгружая контейнеры с выпечкой и подписывая документы, она умудрялась так его заговорить, что после этого он предпочитал вовсе не общаться с людьми хотя бы до завтрашнего утра. — Ты еще сказал, что там какая-то странная история с найденным ребенком. — Вот-вот, — вздохнул бармен. — «Странная» — недостаточно сильное, но в целом верное слово. Он потер глаза, потом вдруг снял очки и отложил их на дальний край стола. Азирафель ободряюще угукнул и придвинул к гостю печенье: такое проявление доверия определенно стоило еще капельки сладкого. — Даже не знаю, с чего начать, — покачал головой Кроули. — Никогда не рассказывал этого никому, тем более целиком и по порядку. — Например, где ты нашел ребенка? — По правда говоря, я его не совсем нашел, — бармен чуть усмехнулся. — Было бы вернее сказать, что мне его отдали. — Отдали? — опешил Азирафель. — Но кто и зачем отдал тебе младенца? Кроули молчал так долго, что кондитер почти успел допить свой чай. Но торопить его значило бы снова сбить с мысли, и Азирафель ждал, хотя внутри все подрагивало от нетерпения, и недовольства, и зреющей досады, и при всем этом — незнамо откуда взявшейся пронзительной нежности, возникавшей при одном взгляде на жилистые предплечья, едва прикрытые слишком широкими рукавами рубашки, или подсохшую прядь волос, чуть завивающуюся после мытья. — Мне было около двадцати, когда я оказался в свите Люцифера, — наконец проговорил Кроули. Кондитер, как раз принявшийся за печенье, чтобы чем-то занять руки и рот, ожидаемо подавился и едва успел прикрыться ладонью, чтобы не выплюнуть крошки прямо на гостя. — Чт… кхм… прости, что? — ошарашенно переспросил он, как только снова сумел заговорить. — Какого Люцифера? — Сатаны, Утренней Звезды, врага рода человеческого и Первого из Падших, — хмыкнул бармен. — Во всяком случае, я бы не удивился, узнав, что Дьявол лично поднялся из преисподней и воплотился в этом человеке, просто заскучав управлять Адом. В конце концов, здесь, среди людей, должно быть гораздо веселее. — Кроули, ты обещал быть серьезным и все объяснить, но пока только путаешь меня еще больше! — Да, точно, — гость тряхнул головой, поправил упавшие на лоб волосы и вдруг улыбнулся. — Прости, привычка. И Азирафель тут же передумал на него сердиться, просто потому что… просто потому что, и не обязан он ни перед кем отчитываться, даже перед самим собой! — Люцифер — это глава местной… даже не знаю, как назвать. Группировки? Мафии? — Кроули задумчиво пристукнул пальцами по столу. — Как-то все это звучит, будто я пересказываю тебе сюжет комикса, но поверь, это не так. — Значит, просто кличка, как у Вельзевул, — кивнул кондитер. — Хорошо, я запомню. Продолжай, пожалуйста. — Да, так вот… Мы познакомились, когда мне было чуть меньше двадцати. Ну то есть как «познакомились», просто его ребята так меня отделали, что я пару недель болтался между жизнью и смертью, честно говоря, не знаю, что меня тогда спасло, Хастур говорит, я был совсем плох. — Это он тебя вылечил? — Сделал, что смог, а потом, когда стало совсем хреново, все же сдал меня в больницу. Наплел им про хулиганов и бедного-несчастного меня, случайно оказавшегося не в том месте не в то время. В целом не так уж и приврал, если задуматься. Там, конечно, тут же подключилась полиция, завели дело на неизвестных, но все быстро заглохло: никаких улик, ни единого свидетеля, кроме меня, а я вовсю изображал беспамятного. — Но почему? — беспомощно спросил Азирафель. — Ведь можно было бы их поймать, и… — И что? Я понимал, что в сущности отделался малым, а в следующий раз меня просто прикопают где-нибудь за городом, не одни так другие. — Чем ты им так не угодил? Кроули хмыкнул и повел плечами, словно вспомнив какие-то не слишком приятные ощущения. — Задавал слишком много вопросов. Вообще это неважно, честное слово, ангел, и не смотри на меня так. Важно, что после того случая я изрядно поумнел и понял, что если я хочу регулярно получать нормальные деньги, то мне нужно не идти поперек правящей банды, а влиться в нее. — Но ты мог бы просто найти работу, — тихо возразил Азирафель. — Разве не так поступает большинство людей? — Большинству не нужно по несколько сотен еженедельно на хорошую дурь, — Кроули невесело хмыкнул. — Я тогда уже пару лет как крепко сидел, спасибо Хастуру, и прекрасно знал, что это такое, когда не хватает на очередную дозу. — То есть ты решил, что если станешь частью этой… мафии, то у тебя будет больше денег? — И доступ к качественному порошку. Люцифер уже тогда был самым крупным торговцем в Сохо, и с тех пор только расширял бизнес. У него был исключительно качественный героин, но и стоил он в полтора раза дороже, чем у конкурентов. А у меня, — Кроули вздернул подбородок и посмотрел на собеседника с вызовом, — всегда были определенные внутренние установки. Я бы не стал травиться тем дерьмом, что предлагали другие. Азирафель покачал головой: с одной стороны, он мог понять такую логику, но с другой, какая разница, каким именно ядом накачивать свой организм? — Ну хорошо, — вздохнул он. — И ты стал мафиози? Кроули коротко рассмеялся — кондитеру показалось, что вполне искренне. — Нет, ангел, это слишком громко сказано. Я стал мелкой сошкой, слишком зашуганной, чтобы лезть поперек главных, но слишком принципиальной, чтобы пытаться перед ними выслужиться. Гонора мне всегда было не занимать. — В эту часть твоего рассказа я определенно верю, — тоже улыбнулся Азирафель. — Ну еще бы, — невесело фыркнул бармен. — В общем, я примерно полгода болтался где-то на задворках, не то чтобы прилично зарабатывая, но теперь меня по крайней мере не пытались поколотить через день, а некоторым попытавшимся надавали по почкам: я теперь вроде как был свой, пусть и мелочь. А потом я познакомился с Ним. Все вышло случайно, просто повезло, ну, если можно так выразиться: Люцифер решил лично заглянуть на одну из своих точек — была у нас тут его прачечная, примерно в квартале отсюда, — а там я подменял приятеля, как раз ушедшего в загул и обещавшего вернуться еще день назад. Так и вышло, что я предстал перед высшим начальством трезвый, жутко злой по этому поводу и не собирающийся церемониться с посетителями. А поскольку в лицо я его, разумеется, не знал, то на попытку пройти в задние помещения прачечной просто скрутил наглого холеного мужика и пригрозил вызвать полицию. — И он тебе позволил?! — Ну, спустя десять секунд я уже валялся на полу в разбитых очках и с пистолетом у виска, все же его охрана состояла тоже не из идиотов. Но мой порыв Он оценил, к тому же я подозреваю, что Ему просто приглянулись особенности моей внешности. Занятно держать на коротком поводке диковинную зверюшку. Кондитер издал возмущенный звук — то ли возглас, то ли фырканье, — решительно передвинул стул и крепко взял Кроули за руку. — Не говори так! — Ангел, — ласково отозвался тот, склонив голову на бок, — я всего лишь озвучиваю факты. Это не значит, что я сам думаю так же. Уже давно нет. Но его пальцы на пару мгновений сжались чуть крепче — Азирафель мог поклясться, что это благодарность. — В общем, — продолжил Кроули после недолгого молчания, — так и вышло, что я оказался в поле Его зрения. Потом выяснилось, что ко всему прочему у меня неплохо варят мозги, и я от мелких поручений по работе перешел к такой же мелочи, но уже личной, для Самого. Такая, знаешь, классическая работа персонального помощника: бронирование столиков или самолетов, покупка подарков вечно сменяющимся девушкам, поиск лучшего постельного белья из египетского хлопка… — бармен отмахнулся свободной рукой. — Впрочем, я все равно был в курсе многих дел, он предпочитал держать меня поближе. — И это принесло тебе то, что ты хотел? — тихонько спросил Азирафель. — В некотором роде. Конечно, денег стало в самом деле гораздо больше. Я начал нормально одеваться, впервые снял отдельное жилье, крохотное, зато свое, выцарапал с аукциона убитую «Бентли» и понемногу начал приводить ее в порядок. Большая часть все равно уходила на дурь, но… у меня внутри будто что-то переключилось. Я понимал, что теперь могу себе позволить дозу в тот момент, когда она мне необходима, но сама эта необходимость вдруг стала мне противна. Знаешь, говорят, очень мало кто подсаживается на героин с первого раза: он не дает ощущения эйфории, никаких радужных пони или звучащего воздуха, просто… — он набрал воздуха в легкие и шумно выдохнул, — покой. Просто спокойствие. Меня же это и подкупило, я до своей первой дозы вообще не знал, что можно жить без этого бесконечно трезвонящего колокола внутри. Потому и клюнул, что до тех пор никогда не чувствовал себя настолько — черт, как это сказать-то! — Умиротворенным? — негромко подсказал кондитер. Кроули мотнул головой. — Неподвижным. Когда нет бесконечно зудящего чувства, что надо немедленно куда-то бежать, от чего-то спасаться, не останавливаться ни в коем случае, потому что иначе тебя настигнет что-то страшное. И вдруг оказалось, что можно просто остаться на месте, и никто не будет стоять за спиной с занесенным надо мной топором. Ну, это мне тогда так казалось, на деле конечно все было совершенно иначе, — бармен пожал плечами и накрыл сжимающую его пальцы ладонь своей. Азирафель медленно покачал головой. — Чем дальше я тебя слушаю, тем меньше понимаю, как ты вообще умудрился из всего этого выбраться, — сказал он. — Да я и сам не очень понимаю, — усмехнулся Кроули. — Просто когда стало ясно, что этого спокойствия можно в любой момент достичь за деньги, меня озарило: возможно, стоит попытаться сделать это как-то иначе? — И что, это сработало? — недоверчиво осведомился кондитер. Перед его глазами прошло множество героинщиков, и он не помнил ни одного, кто просто взял бы и отказался от наркотиков из-за призрачной идеи, что может достичь тех же ощущений без веществ. — Нет, конечно, — фыркнул гость. — Ну то есть я в самом деле стал колоться меньше, но это, сам понимаешь, совсем не то же самое, что полностью отказаться. Мне приходила в голову мысль начать лечение, но на тот момент казалось, что я, возможно, все же справлюсь сам. Говорю же, гонор — это у меня врожденное. — И? — И тут случился младенец, — Кроули задумчиво погладил ладонь кондитера большим пальцем, потом высвободил руки и откинулся на спинку стула. — Слушай, ангел, а у тебя нет чего-нибудь покрепче? Мне кажется, на чайную голову я буду все это рассказывать до утра. — Ты уверен? — Азирафель с сомнением склонил голову на бок. — Мне кажется, нам обоим сейчас как никогда нужен ясный ум. — Я же не предлагаю напиться! — возмутился бармен. Подумал немного и поправился: — То есть, не предлагаю напиться именно сегодня. Просто немного выпить, чтобы у меня наконец нашлись нужные слова, а то я уже сам себя начинаю бесить этими вальсами вокруг сути. Кондитер не смог сдержать улыбку: вот, значит, как он выглядит — человек, сумевший достичь пресловутого внутреннего спокойствия, ну-ну. — Возможно, у меня осталось немного бренди, — подумав, ответил он и поднялся, чтобы отыскать бутылку. Кроули благодарно кивнул, украдкой, как ему несомненно казалось, переводя дух. Азирафель в самом деле нашел бутылку на одной из закрытых полок очередного книжного шкафа, прямо между прижизненным изданием «Гордости и предубеждения» и томиком Уайльда, разлил бренди по бокалам — себе совсем чуточку, гостю раза в три больше — и принес на стол. Бармен поспешно сдвинул чайные чашки подальше, взял свою порцию и тут же сделал солидный глоток. Закрыл глаза, кивнул собственным то ли мыслям, то ли ощущениям и заговорил дальше без дополнительных напоминаний.