Brandy Aziraphale

— Ух ты!.. — вырвалось у Азирафеля прежде, чем он успел сформулировать что-то более внятное. И лепестки, и свечи в самом деле присутствовали, только совершенно не в том виде, в котором представлялись кондитеру. Комната была полна зелени до такой степени, что создавалось ощущение, будто дверь открылась не в средних размеров помещение в обычном доме, а в иную реальность. Куда-то в джунгли, где широкие кожистые листья слегка покачиваются от резво бегущего внутри них сока, где ждут своего часа огромные набухшие уже бутоны, чтобы раскрыться и наполнить воздух удушливо-сладким кружащим голову ароматом, а в сгущающихся ближе к земле тенях хищно мелькают чьи-то горящие глаза. Под потолком то и дело раздавались птичьи трели, где-то приглушенно журчала вода, а посреди всего этого, на поляне, возвышался небольшой стол, накрытый так, словно здесь побывала обслуга из того самого «Ритца». Азирафель застыл на пороге, не в силах сдвинуться с места, пытаясь рассмотреть все разом и одновременно различить каждую деталь, и только переводил глаза с громадного листа монстеры на крохотную электрическую свечку у самого ее основания, затем на лаконичные кольца для салфеток, изогнутую спинку стула, качнувшуюся ветку в глубине комнаты, целую россыпь уже настоящих свечей на столе, белые цветы неизвестного ему дерева, свисающие вниз, подобно изящным воронкам, шелковую кисть на углу скатерти, отблеск огня на бокалах… — Так я вызываю такси? — поинтересовался Кроули из-за его спины. — А?.. — ни на что более осмысленное кондитера просто не хватило. — Или ты предпочтешь все же остаться здесь? — вкрадчиво просил бармен, и Азирафель вдруг подумал, что именно с такими интонациями библейский змий должен был соблазнять первых людей. И что тогда понятно, почему у него все так легко получилось. — Кроули, это… — кондитер осекся, снова обвел взглядом комнату, покачал головой. — Это удивительно. Как ты вообще сумел все это вот, — он описал ладонью круг в воздухе, словно указывая на все разом, — сотворить? Бармен положил ему руку на плечо, легонько подталкивая вперед, и Азирафель покорно сделал несколько шагов и позволил себя усадить на галантно выдвинутый стул. Кроули сел напротив и только после этого ответил. — Жаль разрушать создавшееся у тебя впечатление обо мне как о великом кудеснике, но, честно говоря, мне пришлось произвести не так уж много изменений. Растения здесь находятся всегда, а все остальное по сравнению с ними — мелочи, — он с профессиональной ловкостью обернул салфеткой бутылку вина и наполнил бокалы. — Хочешь сказать, у тебя дома всегда есть оранжерея? Занимающая целую немаленькую комнату? Бармен пожал плечами. — В этой квартире слишком много места, а мне помимо спальни и гостиной с диваном мало что нужно. Кабинеты вызывают у меня зубовный скрежет, гостей я считай что не принимаю, а растения в качестве соседей мне всегда нравились. — И ты их сам выращиваешь? — Как видишь. — А свечи? — Их пришлось купить, — Кроули чуть скривился. — Но те, что искусственные, мне даже нравятся. Под потолком снова раздалась переливчатая трель. — Птиц ты тоже держишь? — Всего лишь запись и хорошая акустическая система, — улыбнулся бармен. — Значит, и журчание?.. — Оно настоящее. Там, ближе к окну, стоит небольшой фонтанчик. Азирафель снова пораженно покачал головой. — Немыслимо, — наконец подобрал он правильное слово. — Теперь я понимаю, почему ты был так уверен, что мне понравится. — И я был прав? — Кроули лукаво вскинул бровь, и кондитер наконец оторвался от созерцания обстановки и посмотрел прямо на него. И мягко улыбнулся, дотягиваясь до чужой ладони и чуть касаясь ее в благодарном ласковом жесте. — Ты еще спрашиваешь. — И это, между прочим, ты еще не пробовал еду! — гордо заявил бармен. Азирафель тихонько рассмеялся. Этот вечер однозначно стоил любых волнений, штормового ливня и даже едва не рассорившего их недоразумения. Потому что сейчас, сидя в мерцающем золотистом полумраке, поднимая за тонкую ножку граненый бокал с золотистым вином, вглядываясь в улыбающиеся золотистые глаза напротив, он чувствовал себя абсолютно, категорически, беспримесно счастливым. И совершенно не считал нужным делать вид, будто бы это не так.

***

В первую же четверть часа Кроули понял, что этот вечер был откровенно хреновой идеей. И еще — что, кажется, пора пересмотреть свой стиль и выбирать джинсы попросторнее. Во всяком случае, когда планируешь ужинать с ангелом. Потому что спокойно слушать те звуки, с которыми тот расправлялся со своей едой, было невозможно: Азирафель восторженно мычал, постанывал от удовольствия, причмокивал и так облизывался (бесшумно, но от этого было не легче), что бармен потерял нить разговора примерно к середине салата и только надеялся, что его немногочисленные «угу» и «неужели» были хоть немного в тему. И отчаянно жалел, что снял очки: пялиться на гостя постоянно было совсем уж невежливо, а как только он отводил взгляд, воображение сразу подкидывало ему совсем другие ситуации, в которых кондитер мог бы издавать подобные звуки. Аппетит на этом фоне возрос, но, увы, не к еде, и Кроули ограничился тем, что разворошил свои порции и периодически делал глоток вина, в остальное время чуть покачивая бокал в пальцах. — А дело — в дельфинах! Кроули моргнул от неожиданности и усилием воли заставил себя включиться в беседу. — Что в дельфинах? — переспросил он, пытаясь из обрывков фраз, незаметно прошедших через его голову в последние сорок минут, составить хоть какое-нибудь представление о теме. Азирафель кивнул, аккуратно промокнул губы салфеткой и отложил ее на стол. — Ну наконец-то ты меня слушаешь, — улыбнулся он. — Мне уж показалось, что я совсем тебя заговорил. Бармен смутно припомнил, что гость вроде бы вел речь то ли о голоде в странах третьего мира, то ли о тотальном загрязнении океанов, то ли вовсе о мировых войнах. К океанам дельфины в целом подходили, к голоду худо-бедно притягивались (хотя Кроули и сомневался, что эти животные доступны голодающим и вообще съедобны), а вот какова их роль в войнах, затруднилось предположить даже его вполне развитое воображение. — Чушь, ангел, мне нравится тебя слушать, — выкрутился он. И в целом даже не соврал, если не придираться к деталям. Азирафель смущенно улыбнулся, опустил глаза и едва заметно порозовел скулами. Бармен мысленно вознес молитву всем несуществующим по его мнению богам. — Расскажи что-нибудь ты, — попросил кондитер. — После этого, — он обвел жестом оранжерею, — мне ужасно интересно, что еще происходит у тебя в жизни. Кроули пожал плечами, в очередной раз осушил бокал и поставил его на стол. — В данный момент толком ничего, работа и эти засранцы, — он кивнул на ближайшую кадку, — отнимают львиную долю времени. И если бы они еще были за это благодарны! — По-моему, они прекрасно выглядят, — Азирафель потянулся и осторожно коснулся ближайшего листа. — Они могут лучше, — буркнул Кроули. Кондитер тихонько рассмеялся и вдруг поднялся из-за стола. — Проведешь мне экскурсию? Казалось, ужин придал гостю сил — не только физических, но и моральных - и изрядно поднял настроение, и теперь он буквально источал вокруг себя энергию и желание куда-то идти, что-то делать, даже скорее совершать. Возможно, чудеса, как и положено ангелам. Пришлось тоже вставать и пытаться собрать разомлевший мозг в работающую конструкцию. — Ну, кхм… — бармен оглянулся по сторонам, решая, о чем бы рассказать. — Вообще все началось с кактусов. — Вначале были кактусы! — фыркнул Азирафель. — Только не продолжай аналогию, — ухмыльнулся Кроули. И указал на крупный шаровидный кактус — В общем, вон того Грузони мне подарила Вельзевул в то славное время, когда она еще была просто Венди. — Это, выходит, сколько лет назад? Бармен скосил на гостя взгляд: тот выглядел невинно, словно в самом деле задал вопрос просто так, а не пытался выведать побольше информации о прошлом Кроули. — Довольно много, уже не помню, — соврал бармен, делая вид, что ничего не заметил. — А вот там, ближе к окну — самая большая трава в мире, и ты ее точно знаешь. Азирафель растерянно обернулся на собеседника. — Ты уверен? — Абсолютно, — Кроули подошел к кашпо и потянул за громадный лист высотой чуть ли не в три метра, пригибая его ближе к земле. — Знакомься, банан. — Очень приятно, — кондитер вежливо погладил упругий стебель. — Всегда думал, что они растут на пальмах. — Внешность обманчива. Бармен отпустил лист, тот взметнулся вверх, и совершенно естественным жестом показалось вложить собственную руку в опустевшую ангельскую ладонь. Чуть сжать, погладить основание у самого запястья и поинтересоваться как ни в чем не бывало: — О чем еще тебе было бы интересно узнать? Азирафель несколько нервно дернул плечом, потом осмотрелся и потянул Кроули за руку, увлекая почти к выходу, к небольшому деревцу с голым относительно тонким стволом и раскидистой кроной, сплошь усеянной белыми цветами. Бармен послушно подался следом, остановился у кондитера за спиной и положил вторую руку ему на плечо. — Точное попадание, — с тихим смешком выдохнул он гостю на ухо. — Это бругмансия. Ему показалось, что Азирафель сделал крошечный шажок назад, прежде чем поинтересоваться: — Это что-то должно мне сказать? — Вряд ли. Зато мне говорит, — Кроули придвинулся еще чуть ближе, так, что светлые кудри защекотали ему щеку. — За форму цветов ее еще называют «ангельскими трубами». Согласись, любопытное совпадение. — В-весьма, — едва заметно кивнул кондитер. А потом — дьявол его раздери! — отпустил руку, быстро развернулся, не отодвинувшись ни на дюйм, и снова поймал пальцы бармена в свои. И поднял голову, уставившись на него сияющим взглядом. Вообще Кроули считал себя терпеливым человеком. Он умел ждать, когда ему было в самом деле нужно, умел затаиваться и наблюдать, даже неплохо умел контролировать собственные желания — ну, в последние годы, когда огребать за их немедленное выполнение стало больнее, чем повременить и исполнить их чуть позже. Но не поддаться на такую откровенную провокацию значило бы однозначно опорочить себя в собственных глазах. И все же он задержался еще на секунду, чтобы поинтересоваться: — Ты намеренно меня соблазняешь или это выходит само собой? Но узнать ответ уже не успел, потому что Азирафель сам приподнялся на носках, одновременно легонько дергая бармена на себя, и говорить стало нечем и незачем. Он ожидал нежности, робости движений, неторопливости и чуть ли не стыдливой целомудренности, а получил — шквал, единым махом выбивший из него дыхание и заставивший ноги ослабеть. В уверенности, с которой ангел привлек его к себе, в мягкой настойчивости, с которой касался губ, в надежно обнявшей руке, не давшей в первое ошеломительное мгновение осесть на пол, чувствовалась такая решительность, что Кроули далеко не сразу вообще осознал, что происходит. И лишь спустя несколько секунд наконец ответил на поцелуй, моментально вспомнив все свои мучения во время ужина и тут же ощутив их стократно. Азирафель на вкус был как… ангел: сладковатый, мягкий, свежий, чуть терпкий от вина и пьянящий гораздо хуже него, он охотно уступил инициативу и теперь поддавался любому жесту. Кроули, наконец спохватившись, притиснул его к себе обеими руками — попался! — и теперь целовал его, то прихватывая губы своими, то чуть прикусывая, то касаясь языком, и с восторгом ощущая, как ангел прижимается все крепче. Он сделал осторожные полшага назад — Азирафель шагнул следом, — потом еще один, а потом вдруг чуть приподнял кондитера над полом — тот приглушенно пискнул от неожиданности — и, развернувшись, прижал его спиной к двери. — Намеренно, конечно, — чуть задыхаясь, сказал кондитер. Кроули замер, не дотянувшись буквально сантиметра до нового поцелуя. — Что? — недоуменно переспросил он. — Соблазняю, — коротко пояснил Азирафель. — Сейчас — намеренно. Бармен серьезно кивнул, принимая информацию к сведению, и с восторгом снова поддался искушению. Теперь уже медленнее, смакуя удовольствие, пытаясь уловить ответные реакции, изучая. Кожа у ангела на виске казалась очень тонкой, будто прозрачной, и быстрое биение жилки отдавалось в губах, словно бесконечно повторяющаяся радиограмма морзянкой. Кудрявые завитки у уха щекотали нос, и Кроули, не удержавшись, тихонько рассмеялся и прикусил мочку, тут же уловив едва слышный всхлип. Скользнув губами по гладко выбритому подбородку, он коснулся шеи и с наслаждением втянул носом запах. Мягкая кожа пахла удовым деревом и ванилью, теплом и соблазном, и больше всего — там, где была стянута жестким воротничком рубашки и, будто этого было мало, бабочкой поверх. — Честное слово, ангел, проще раздеть монашку, чем тебя, — пробормотал Кроули, пытаясь найти тот верный конец галстука, за который можно потянуть, чтобы его развязать. Азирафель перехватил его руку — сначала одну, затем потянувшуюся следом вторую — и мягко отвел их вниз, переплетя пальцы. Строго покачал головой. — И часто ты раздеваешь монашек? — У меня бурное воображение, — буркнул бармен, пытаясь освободить руки, но гость только крепче сжал пальцы. — В этом я нисколько не сомневаюсь, дорогой. И боюсь, тебе придется использовать его еще некоторое время. — Что ты имеешь в виду? — Кроули чуть отстранился, внимательно вглядываясь в лицо напротив. — Уже довольно поздно, и нам обоим стоит выспаться. — Поздно? Еще и десяти нет, ангел! К тому же, я совершенно уверен, что готов пожертвовать парой часов сна, чтобы… — Зато я не готов, — мягко, но непреклонно перебил его Азирафель. — Сегодня еще нет. Бармен громадным усилием воли подавил уже готовое сорваться «да ты издеваешься!» и даже не позволил прорваться мученическому стону, хотя вообще-то гость сделал решительно все ради того, чтобы лишить его всякого самоконтроля. Но он лишь состроил самую трагическую из гримас в своем репертуаре и покорно кивнул. А потом сразу поинтересовался: — Но я могу еще раз тебя поцеловать? Кондитер улыбнулся. — Я бы сказал, это твой священный долг. Стоя через четверть часа в проеме распахнутой в дождь двери, Кроули внимательно наблюдал, как Азирафель под его зонтом осторожно пробирается между застывшими в пробке машинами, и понимал: на этот раз он влип по полной программе.

***

— Раньше блондины были не в твоем вкусе. Кроули вздрогнул и обернулся на голос. Невысокая фигура под серым зонтом отделилась от стены и приблизилась к крыльцу, осторожно ступая между лужами. — Пройдемся? Бармен дернул плечом и скрестил руки на груди. — Я не в настроении гулять. Погода, знаешь ли, не располагает. — Как скажешь, — легко уступил его собеседник. — В таком случае я предложу подвезти тебя туда, где мы сможем поговорить в более… сухой обстановке. Кроули бросил быстрый взгляд на дорогу — туда, где из пробки словно по волшебству вынырнул черный седан представительского класса и застыл в левой полосе, даже не озаботившись включить аварийку. Что самое удивительное, никто и не подумал ему посигналить. — Возьму куртку, — буркнул он, ныряя домой и захлопывая за собой дверь. Так, теперь собраться и действовать очень быстро. Очки, короткое сообщение Вельзевул, тут же просмотренное и удаленное с обеих сторон, кожаная куртка, пачка сигарет во внутренний карман — точно пригодятся, — а вот права наоборот выложить, незачем сегодня разгуливать с документами. Он уже потянулся было снова к дверной ручке, как вдруг вспомнил о важном: вернулся в оранжерею, быстро потушил все настоящие свечи, коротко коснулся ближайшего цветка бругмансии и вышел из дома, на ходу застегивая молнию и поднимая воротник. — Чудесный вечер, не правда ли, — саркастически заметил он. Его собеседник приглашающе приподнял свой зонт, но Кроули демонстративно не заметил этого жеста, и оба неторопливо отправились вниз по улице. Вернее, это нежданный посетитель ступал не спеша, чудесным образом ухитряясь находить те участки асфальта, где поток воды был не слишком глубоким. Кроули на первом же нервном шаге умудрился наступить в лужу, моментально промочил ботинки и брезгливо тряхнул ногой — но, честно говоря, вряд ли это было худшим событием сегодняшнего вечера. Минуты тянулись, заполненные только шумом дождя и сменяющейся за дверями баров музыкой. Черный седан неторопливо полз следом со скоростью пробки. Разговор все не начинался. — Чем обязан? — наконец не выдержал бармен, в очередной раз потянувшись к очкам, чтобы смахнуть с них капли. — Люцифер сетует, что ты слишком давно не заглядывал, но он понимает, что личная жизнь затягивает даже лучших из нас. Кроули плотнее сжал зубы. — Скорее уж работа, — как можно спокойнее ответил он. — С моим графиком я и спать-то не всегда успеваю, не то что разъезжать по старым друзьям. Он остановился, чтобы прикурить. Его собеседник вежливо дождался, пока сигарета затлеет, и они продолжили прогулку. — Мы всегда готовы снова предложить тебе хорошую должность с гораздо более свободным графиком. — Мне больше не интересна эта сфера. — Увы, — вздохнул визитер. Снова длинная пауза. — Люцифер послал тебя всего лишь для того, чтобы узнать, сплю ли я с кем-нибудь? — Ну что ты, такие подробности ему известны без меня. В этом Кроули ни секунды не сомневался, но все равно услышать это вслух оказалось довольно болезненно, словно между лопатками ткнули холодной иглой. Он дернул щекой, радуясь, что вечер и погода скрывают хотя бы часть его реакций. — Тем более если этот кто-то — работник судебной системы, — задумчиво продолжил его собеседник. Архивариус, надо же. — Неужели? — максимально естественно удивился бармен. — Мне казалось, он кондитер. — Ну да, ну да… Всего пара месяцев, а какой уже поток клиентов. Между прочим, у него и кофе весьма неплох, ты пробовал его латте на овсяном молоке? — Я рад, что тебе по душе это пойло. Кроули остановился и развернулся к уже изрядно раздражавшему его человеку. Вообще-то он всегда его бесил, с самой первой встречи, но теперь, возникнув во вполне наладившейся, казалось, мирной жизни, казался особенно невыносимым. — Ты знаешь о том, что Хастура собираются посадить? — напрямик спросил бармен. Визитер пожал плечами. — Рано или поздно почти все попадаются, исключения вроде тебя всегда были редкостью. — На него хотят навесить распространение. — И скорее всего им это удастся, — спокойно кивнул его собеседник. Кроули прищурился. — То есть вы специально сдадите его, чтобы никто не копал дальше? — То есть ты не против, чтобы они копали дальше и обнаружили, к примеру, тебя? - отзеркалил его интонацию мужчина. Бармен мысленно представил, как вырывает из рук незваного посетителя его пижонский зонтик, складывает и втыкает острым концом прямо в живот. Или в глаз. Или, возможно, даже в гораздо более нежные отверстия. А потом снова нажимает на кнопку, раскрывая. — Я думал, в наших с Люцифером нежных отношениях мы давно переросли этап с угрозами. — Иногда стоит вернуться в прошлое. Освежить чувства, так сказать. — О, мои чувства свежи и крепки, как никогда, — Кроули усмехнулся и послал собеседнику издевательский воздушный поцелуй. — Надеюсь, его тоже. — Вне всяких сомнений. Визитер вежливо улыбнулся и демонстративно посмотрел на часы. — К сожалению, у меня не так много времени. — Что, свободный график великолепной работы не позволяет задержаться на четверть часа, пропустить стаканчик со старым другом? — ехидно посетовал бармен. — График меня устраивает, а вот здоровье уже не то, пришлось перейти на кофе. — На растительном молоке? — И с капелькой миндального сиропа. Тебе стоит попробовать, поверь. Метатрон невозмутимо сложил зонт, сел в машину, кравшуюся за ними все это время, и пробка, не слишком характерная для этой улицы в это время суток, почти мгновенно рассосалась, выпуская исстрадавшихся автолюбителей на волю. Кроули проводил взглядом черный седан, увозивший от него того, кого не зря называли гласом Самого. Если был в Лондоне кто-то почти столь же опасный, как Люцифер, то именно этот благообразный пожилой мужчина с невинными детскими глазами. И если он лично приехал на встречу, значит Вельзевул была права: происходило что-то гораздо более серьезное, чем обычное дело о рядовом наркомане. Бармен прикурил новую сигарету, спрятал вторую озябшую ладонь в карман, оглушительно чихнул и развернулся к дому. На губах у него играла улыбка, но только инопланетянин счел бы ее счастливой или добродушной.