Brandy Aziraphale

О Хастуре все словно бы забыли. Нет, разумеется, его не морили голодом — непривычно молчаливый Кроули, отказывавшийся как-либо реагировать на старого приятеля, дважды в день приносил еду, а разок вечером даже поставил ему вина. Более того, на второй день заключения, когда пленник в достаточной степени пришел в себя, чтобы осознать, что заначка из потайного кармана исчезла в хищном полицейском хранилище вещдоков, а новую в запертой комнате взять решительно неоткуда, бармен спокойно выложил на комод блистер метадона. — Это на неделю. Постарайся не ухлопать все сразу. Это были единственные слова, которые он произнес с момента слушания о залоге. И что бы Хастур ни делал после — спрашивал, уговаривал, кричал, хватал Кроули за руки и пытался ударить, один раз даже бросил в него уже опустевшую бутылку, — он молчал. Бутылка врезалась в стену и разлетелась осколками, один из них полоснул бармена по уху, но тот никак на это не отреагировал, словно чего-то такого и ожидал. Просто собрал битое стекло и ушел, так ничего и не сказав, разве что вина больше не приносил. Оказалось, что существовать в таком режиме катастрофически скучно. Телефон ему никто не отдал, телевизора в комнате не было — честно говоря, он бы сейчас обрадовался даже допотопному радио, лишь бы было чем занять мысли. Даже окна комнаты выходили во внутренний двор, и всех развлечений было наблюдать за изредка слетавшими к луже голубями да провожать взглядом чьи-то ноги, торопливо пересекающие несколько метров асфальта. Не то чтобы раньше Хастур не попадал в заключение, было в его жизни несколько коротких подобных эпизодов, ограничивавшихся максимум пятнадцатью сутками, но отчего-то именно сейчас он наконец осознал, что в Скрабс или, если повезет, в Вилле тоже будет не слишком-то весело. Перспектива застрять там даже на минимальные полгода вдруг стала слишком реальной и придвинулась так близко, что Хастур физически ощутил затхлый запах казенного белья и давящие стены крошечной камеры. Местный медблок с отделением детоксикации не хотелось даже пытаться представлять. — Ебаный ад, — ровно, без какой-либо интонации сказал он и сел на кровать, опираясь локтями о колени. Закрыл лицо ладонями, потом прочесал дрожащими пальцами вечно всклокоченную светлую шевелюру. И вскинул голову на звук открывающейся двери. — Ну как тебе демо-версия? Кое с чем мы конечно не дотянули, но менять кровать на нары и ставить ведро в углу было слишком уж… негигиенично. Вельзевул скользнула в комнату, попыталась было прикрыть за собой дверь, но тут же отошла: Кроули тоже шагнул внутрь и остановился, подпирая плечом косяк. Девушка пожала плечами и запрыгнула на комод, усаживаясь на нем, словно на высоком стуле, и закидывая ногу на ногу. — Декораторы, мать вашу, — выдохнул Хастур. — Игроки, блядь, живого действия. Я тут чуть не подох со скуки, дожидаясь, пока вы соизволите вспомнить о моем существовании. — И тут же, чуть помолчал, гораздо тише добавил: — Спасибо. — А нам вот совсем не было скучно, — Вельзевул качнула ногой в тяжелом шнурованном ботинке. — Хотя знаешь, я бы предпочла недельку посидеть взаперти, а не носиться по всему городу в поисках твоего обдолбанного братца. — Нашла? — вскинулся Хастур. Девушка хмыкнула и укоризненно покачала головой, мгновенно приобретя вид оскорбленного профессионала, в чьем мастерстве посмел усомниться какой-то случайный прохожий. — Ты помнишь, что на тебя пытаются повесить распространение? — подал голос Кроули. Хастур перевел на него взгляд. Этот парень с самого знакомства чем-то его пугал. Сначала — полной безэмоциональностью, за которой могло прятаться что угодно, затем — немигающим взглядом змеиных глаз, будто сканирующим мысли, заставляющим нервничать и выдавать себя. Сейчас же пленник вдруг понял, что уже давно боится ощущения все нарастающей с годами внутренней силы. Словно бы бармен годы и годы копил в себе какую-то неведомую мощь, чтобы однажды выплеснуть ее на человека или обстоятельства, которые посмеют встать у него на пути. Не хотелось бы Хастуру не то что быть этим препятствием, а даже просто оказаться рядом в тот момент, когда все произойдет. Не зря все же Он в свое время неожиданно для всех приблизил Кроули, когда тот был еще совсем мальчишкой. И совсем не зря бармен до сих пор жив. — Ты вроде бы так рвался поговорить? — Кроули изогнул бровь и выразительно тронул ухо, на котором даже с расстояния была отчетливо видна багровая царапина. — Я помню, — хрипло выдохнул Хастур. — Кто внес залог? Кому из вас я должен? — О, — улыбнулась Вельзевул. — Это самое интересное. Мы тут вовсе не при чем. Пленник непонимающе нахмурился. — У Лигура никогда не было таких денег… — И сейчас нет. Тебя вытащил новый друг Кроули, тот, что держит кондитерскую через дорогу. Очень милый, — девушка показательно облизнулась, лукаво глядя на бармена. Хастур уважительно покачал головой. — Блядь, Кроули, о тебе конечно много чего говорят, но чтобы незнакомый со мной мужик отвалил столько денег просто из-за того, что ты как-то особенно качественно его ебешь? Бармен едва заметно дернул щекой. — Все гораздо хуже, — флегматично отозвался он. — Он отвалил столько денег даже притом, что я его вообще не ебу. — Но булочки у него… — мечтательно протянула Вельзевул. — Райские! — Речь не об этом, — резко оборвал ее Кроули, не сводя взгляда с Хастура. — А о том, насколько реально посадить тебя не на полгода, а до семи лет. Тот зло ощерился. — Да какое нахуй распространение, сами подумайте. Откуда бы. Бармен пожал плечами. — Оттуда же, откуда взял для себя? — Ну да, — усмехнулся пленник. — Так братишка мне и выдал граммов этак триста, просто по-родственному. — Почему бы и нет? — А то ты не знаешь, — Хастур поднялся и остановился в шаге от кровати, сжимая кулаки. Кроули не удостоил их ни малейшего внимания. Вельзевул коротко вздохнула и спрыгнула с комода, становясь между двумя мужчинами. — В районе неладно, — негромко и очень серьезно сказала она Хастуру. — Вся мелочь почти исчезла с улиц, я уже пару месяцев не видела Эрика, а раньше было впечатление, словно его клонировали, вечно с ним сталкивались. Две из моих девочек нарвались на полицейских в штатском, и они хотели вовсе не любовных утех, а информации. Дагон то ли прячется, то ли попалась и вынуждена молчать. А тебе пытаются пришить гораздо более серьезное дело, чем есть на самом деле. Все вместе кажется мне хорошо спланированной операцией. Осталось понять, кто именно ее спланировал — законники или… — Или Он, — Хастур натужно сглотнул. Девушка коротко кивнула. — В общем, так, — сухо сказал Кроули, прервав затянувшуюся паузу. — До слушания поживешь здесь. Снова возьмешь на себя две полные смены в неделю, пока я буду разгребать твои дела. Запирать тебя не стану, но советую никуда не выходить, можешь только смотаться к куратору подтвердить свою терапию. Если уйдешь — я умываю руки. Если придешь обдолбанным — я умываю руки. Если решишь, что мой бар — хорошее место для встречи со старыми друзьями… — Я понял, — Хастур вскинул ладонь. — Мог бы просто сказать, что мне ничего нельзя. — Ты вполне можешь наконец причесаться, — фыркнула Вельзевул. Кроули просто молча вышел из комнаты. Впрочем, не успели остальные переглянуться, как тот вернулся с ведром и шваброй. — И вымыть полы, — припечатал он. — Смена начинается через два часа, как раз успеешь. Под его пристальным взглядом Хастуру ничего не оставалось как взяться за протянутую ему рукоять.

***

«Сегодня вечером, сразу после закрытия твоего кафе» Удалить. «Я зайду за тобой после работы» Удалить. «Ангел, я нашел бутылку лучшего рислинга, твой ход» Удалить. Кроули рыкнул и отшвырнул телефон, откидываясь на спинку дивана. И почему это было так сложно — просто отправить одно короткое сообщение, давая знать, что он отодвинул все дела и хотел бы видеть одного белобрысого кондитера хоть с пресловутым рислингом, хоть без? С театром было гораздо проще. Вообще поставить человека перед фактом — стратегия, которая почти всегда срабатывала. Вот романтические жесты никогда не были его коньком, а Азирафель явно ждал именно их. И что, блядь, теперь делать, цветы ему покупать? Бармен застыл на полужесте, прикрыв глаза ладонью. Кажется, в этом что-то было. Он отыскал телефон, по закону подлости уже умудрившийся провалиться между подушками, и быстро, пока не успел передумать, набрал: «Могу я все же настоять на месте встречи? Обещаю, тебе понравится» Отправить. Он подскочил с дивана и обошел гостиную по кругу. Потом еще раз, на третий завернул к крохотному балкону, высунулся за решетку ограждения во двор и некоторое время старательно вглядывался в хмурое небо, убеждая себя, что не ждет каждую секунду ответа, разве что не насвистывал фальшиво, как делают в плохих фильмах. И разумеется вздрогнул, когда телефон наконец звякнул. «Ваша скидка 15% по промокоду…» Первой мыслью было - что кондитер издевается. На второй Кроули наконец увидел, что сообщение не от Азирафеля, и нехорошо улыбнулся: что ж, тоже занятие. Следующие полчаса ушли на вдохновенную ругань со всеми менеджерами, отвечавшими по тем номерам, с которых в последнее время приходил спам. Кроули шипел, орал и угрожал, он ледяным тоном интересовался «откуда у вас мои данные?» и цитировал закон о рекламе, а одну девушку с откровенным удовольствием довел до слез. Если бы кто-нибудь вздумал его спросить, испытывает ли он стыд, он бы далеко не сразу понял, по какому собственно поводу прозвучал такой вопрос. На исходе сорока минут, когда он размышлял, не перейти ли на те компании, которые бросают бумажные листовки в почтовый ящик, Азирафель наконец ответил. «Ты не оставляешь мне простора для маневра» И тут же, пока резко ослабевшие пальцы не выронили телефон: «Чем тогда прикажешь мне тебя удивлять?» Кроули резко выдохнул, возвращая юркнувшее было в живот сердце обратно на положенное ему место. «Ангел, давай ты просто согласишься? Я буду очень удивлен, честное слово» На этот раз ответ пришел почти мгновенно. «Согласен. Где?» Бармен хмыкнул. Вот и пригодилось написанное в самом начале «зайду за тобой после работы».

***

Первое сообщение от Кроули Азирафель увидел почти сразу. Просто машинально бросил взгляд на засветившийся телефон, проходя мимо, и остановился, ощущая полную невозможность сделать следующий шаг. Он сел на удачно подвернувшийся табурет и несколько минут смотрел на темный уже прямоугольник экрана, пытаясь заткнуть панический внутренний голос, настойчиво верещащий «ловушка!». В противоположном углу его мысленного ринга здравый смысл возражал, что нормальные люди называют это не ловушкой, а интригой. И еще — флиртом. Такое странное, уже несколько лет совершенно не соотносившееся с ним самим слово. Он медленно поднялся и заставил себя отойти к столу, даже занялся каким-то делом, правда потом так и не смог вспомнить, каким именно. И думал, думал. Если сразу сдаться и согласиться, сочтет ли Кроули охоту достаточно интересной, чтобы продолжать ее? А если отпереться — не подумает ли, что он, Азирафель, слишком упертый и принципиальный в несущественных моментах? Или нужно просто довериться интуиции, отчего-то с первого дня заявлявшей ему, что резковатому бармену с не слишком законопослушными знакомыми можно доверять? Кондитер несколько раз тянулся к телефону и отдергивал руку. Нельзя просто открыть сообщение и ничего не ответить: будет видно, что оно уже прочитано. Господи, и зачем людям все эти современные технологии? Вероятно, если бы он родился хотя бы пару столетий назад, когда жизнь была в разы медленнее и сосредоточеннее на проживании каждого дня, а не бесконечном беге в будущее, ему было бы гораздо проще. С другой стороны, неожиданно трезво подумал он, тогда с его-то наклонностями он наверняка окончил бы жизнь либо с нелюбимой женой, либо в тюрьме. Про судьбу Кроули с его взрывным характером и думать было страшно. Нет, все-таки хорошо жить в двадцать первом веке: можно не мариновать ожиданием принесшего записку мальчишку-посыльного, зная, что тот наверняка расскажет хозяину, почему он так задержался, а просто найти наконец в себе храбрость разблокировать телефон и набрать ответ. Слишком черствый, слишком отстраненный и холодный, слишком… Кондитер тут же потянулся его удалить, но было поздно: значок «доставлено» сменился на «прочитано». Азирафель представил, как высоко изгибаются в удивлении брови над не скрытыми очками глазами (их было особенно приятно представлять именно такими), а губы, и так тонкие, сжимаются еще плотнее, и торопливо застучал по виртуальным клавишам. Ему показалось, что вместе с ответным сообщением до него донесся целый ворох чужих эмоций: облегчение, радость, несмелая нежность и отчаянное желание, почти мольба. Конечно, Азирафель понимал, что все это сам себе нафантазировал, но очень уж хотелось читать в будоражаще интимном «ангел» именно это. На такую смесь ощущений никак невозможно было ответить отказом. И это сразу показалось самым правильным решением. Остаток дня слился в нескончаемую череду каких-то действий, которые ему, будто Сизифу, пришлось выполнять, несмотря на их кажущуюся откровенной бессмысленность. К обеду у него начали подрагивать пальцы, и он отложил все острые ножи, чтобы свидание не обернулось поездкой в больницу. К пяти часам фантомно закололо губы, и он поймал себя на том, что невольно искусал их до уже настоящего физического зуда. К концу рабочего дня он весь вибрировал внутри, будто разболтанный механизм, и даже Анафема, не слишком склонная к заботе об окружающих, заметила, что что-то не так. — Вам бы ромашкового чая, босс, — сказала она, заглянув в кухню. Потом смерила его еще одним оценивающим взглядом и поправилась: — Хотя нет, лучше сразу с валерьянкой. — Спасибо, — одними губами улыбнулся Азирафель. — Думаю, бокал вина справится гораздо лучше. Девушка пожала плечами, совершенно не претендуя на дальнейшее вмешательство в тонкую душевную организацию начальства. — Как знаете. Кассу я закрыла, а еще вас там ваш рыжий дожидается. Сказал, вы в курсе, и он может остаться в зале. Кондитер быстро кивнул. — Все верно, скажите ему, пожалуйста, что я… скоро подойду. И спасибо, да. И знаете, возьмите-ка на этой неделе лишний выходной, например, завтра? Анафема невозмутимо покачала головой. — Завтра вы весь день будете думать о сегодняшнем вечере и сделаете столько ошибок в работе, что вас лучше бы не подпускать к посетителям. Вот послезавтра я, пожалуй, и правда отдохну. До встречи, босс. И она исчезла за дверью. Азирафель цокнул языком: ему было совершенно неясно, как эта с виду равнодушная ко всем и вся девушка умудрялась так точно и быстро видеть людей изнутри. Словно и правда какая-то колдунья или пророчица. Впрочем, Бог бы с ней — сейчас у него была совсем другая тема для размышлений. Гораздо более значимая. Бежевый или нежно-оливковый? Кондитер поднялся в свою квартиру и остановился перед распахнутым шкафом, пытаясь определиться с костюмом. Возможно, вообще голубой? Говорят, он подчеркивает цвет глаз… Он бросил взгляд за окно: погода наконец опомнилась и включила настоящую осень, с такой концентрацией дождя на единицу времени, когда начинаешь жалеть, что жизнь когда-то вышла из воды, существовать с жабрами и чешуей сейчас было бы гораздо комфортнее. Нет, пожалуй, никакого голубого. Тогда, может быть, светло-серый в едва заметную клетку? Азирафель вдруг ощутил себя юной девицей, впервые в жизни собирающейся на танцы, и громко фыркнул. Потом закрыл глаза, протянул вперед руки и наугад вытащил из шкафа две вещи. Посмотрел: все-таки бежевый пиджак и жилетка чуть темнее, цвета сырой охры. Что ж, вполне достойное сочетание. Взгляд тут же выцепил на полке подходящую бабочку: сдержанного тартана «гордость Шотландии». Хорошо, что хотя бы с рубашкой проблем не было — просто взял одну из целого ряда одинаковых белых сорочек. Наконец кондитер завязал шнурки на тщательно вычищенных туфлях, подхватил плащ и неторопливо — не оттого, что не спешил, а потому, что боялся запутаться в ногах и слететь с лестницы, и тогда снова привет, нежелательный сценарий с больницей — спустился вниз и вышел в кафе. В зале неярко горела единственная лампа на столике у дивана, и в этом свете лицо Кроули казалось непривычно мягким. Он обернулся на звук открывшейся и снова затворенной служебной двери, чуть помедлил — Азирафель мог поклясться, что за эту пару секунд его несколько раз обвели с ног до головы и обратно внимательным взглядом — и поднялся, едва заметно улыбаясь. — Я думал, ты заставишь меня ждать еще час, — сказал он, подходя ближе. В голосе не звучало недовольство, скорее мягкая усмешка, и кондитер очень мог это понять: он прекрасно знал, что иногда предвкушение доставляет не меньшее удовольствие, чем то, чего так ждешь. — Видимо, я сам не настолько терпеливый, — отозвался он. И вдруг спохватился: — Зонт! Я оставил его наверху, сейчас схожу за ним, одну минуту… — Ангел, — Кроули легко тронул его за локоть. — Я все предусмотрел. И он указал на черный (разумеется, какой же еще) зонт-трость, небрежно прислоненный к дивану. Отчего-то именно эта деталь вдруг стала решающей: Азирафель неожиданно для самого себя внезапно выдохнул и ощутил, как звеневшее в нем весь день напряжение уходит, испаряется почти мгновенно, сменяясь радостным любопытством. Тут же захотелось подпрыгнуть на месте, словно мальчишке, схватить бармена за руку и потащить наружу, прошагать-пробежать полквартала и только потом спохватиться, что вообще-то сегодня ведет не он. Но увы — взрослые юристы, даже бывшие, а тем более владельцы собственного бизнеса не скачут от избытка чувств, а просто спокойно улыбаются в ответ. — Очень мило с твоей стороны, дорогой. Кроули на миг застыл, потом резко притянул его к себе за так и не выпущенный локоть и выдохнул совсем близко от лица: — Я. Не. Милый. Кондитер покорно кивнул и вдруг аккуратно чмокнул его в кончик носа. А потом мгновенно отступил назад, разрывая контакт. — Как скажешь, дорогой. Он почти слышал, как бармен закатывает глаза так глубоко, как только может. — Идем, — наконец сказал Кроули. — Без нас, конечно, не начнут, но все равно стоит поторопиться. И раскрыл над обоими зонт, как только они вышли из кафе. Дождь, казалось, ждал этого момента, чтобы развернуться в полную силу, и тут же швырнул Азирафелю в лицо пригоршню мелких колких капель. — Если мы опаздываем, не стоит ли вызвать такси? — он застегнул плащ, но даже в нем зябко поежился, взглянув на бармена: тот совершенно не озаботился тем, чтобы одеться по погоде, и щегольской пиджак поверх тонкой рубашки наверняка вовсе не спасал от напитанного водой холода. — Быстрее будет дойти пешком, — Кроули подставил локоть, и кондитеру ничего не оставалось как только за него уцепиться, чтобы остаться сухим хотя бы с одной стороны. — Какой банальный сюжет, — негромко усмехнулся бармен. — Внезапный ливень, который заставляет двоих… симпатизирующих друг другу людей укрыться под навесом или, возможно, одним зонтом. — Хочешь сказать, эти двое посмотрят друг другу в глаза и поймут, что были созданы друг для друга? — Азирафель негромко рассмеялся. Кроули пожал плечами, тоже продолжая улыбаться. — В каком-нибудь низкобюджетном сериале именно так и произошло бы. Но я почти уверен, что для подобного эффекта нужно что-то еще. Возможно, я ошибаюсь насчет зонта, и он в данном случае совершенно не эквивалентен навесу. Кстати, мы пришли. Кондитер недоуменно закрутил головой, пытаясь понять, куда именно, и застыл на месте, когда понял, что Кроули имеет в виду. Они прошли едва ли пару дюжин метров, заложив совсем небольшой крюк до пешеходного перехода, а потом вернулись и оказались на знакомом пороге. Слишком знакомом. Азирафель молча смотрел на то, как бармен отпирает дверь с тяжелым молотком в форме Уробороса, и клял себя последними словами. Стоило понять, что такому, как Кроули, привычным сценарием покажутся не прогулки в парке или уютные вечера в каком-нибудь семейном ресторанчике, а совсем другие занятия и в совсем ином темпе. Идиот, идиот, идиот! Он медленно сделал шаг назад, потом еще один и еще — чудом умудрившись не скатиться по короткой лестнице, развернулся только на последней ступеньке. — Ангел? Голос Кроули тонул в шуме ливня, казался незнакомым, интонация искажалась, словно слово без единого шипящего звука тем не менее можно было прошипеть. Кондитер тряхнул головой и быстро зашагал к переходу, отчаянно жалея, что не остался сегодня дома. — Азирафель! — чужие пальцы, горячие даже через несколько слоев ткани, ухватили его за плечо. — Какого дьявола происходит? Пришлось обернуться. Зонт Кроули, кажется, бросил у лестницы и сейчас стоял, уже успев промокнуть. В нескольких метрах за его спиной чуть покачивалась от порывов ветра открытая дверь. Азирафель собрался с силами и постарался, чтобы его слова звучали спокойно. — Ты слишком быстрый для меня. Кроули продолжал на него смотреть — очки то ли сами съехали на кончик носа, то ли он их туда сдвинул, — и в золотистых глазах читался вопрос. — Послушай, — вздохнул кондитер, на секунду зажмурившись, — ничего не выйдет. Я не умею заводить короткие романы на пару недель, мне никогда не были интересны связи, длящиеся не больше нескольких ночей. Я из тех, кому нравятся старомодные ухаживания, прогулки и долгие разговоры за бокалом хорошего вина, а уже потом все остальное. Наверное, мне стоило родиться в другом веке... Бармен кивнул. — Я все это знаю. То есть до сих пор предполагал, а теперь знаю точно. Но как это влияет на твое нежелание войти в мой дом? Вроде бы раньше у тебя не было с этим проблем. — Раньше я туда входил как друг. Кроули склонил голову на бок, рассматривая собеседника так пристально, что тот едва поборол инстинктивное желание как-то еще закрыться. Стеной, например. Желательно, бронированной. — То есть ты полагаешь, что как только дверь за нами захлопнется, я наброшусь на тебя в порыве неземной страсти и не выпущу из дома по первой же просьбе? — наконец поинтересовался бармен. — Мда, меня много кем называли, но потенциальным насильником я еще ни разу не был. — Я не говорил… — Именно это ты по сути и сказал, — Кроули мотнул головой, стряхивая особо надоедливую струйку с виска. — А тебе не приходило в голову, что мне хотелось просто пригласить тебя к себе именно что не как друга? И уже там вести эти самые разговоры, которые для тебя так важны? Азирафель закусил губу. Могло ли быть, что он в самом деле все не так понял? Кроули, явно увидев его сомнения, кивнул в сторону дома. — Ангел, — очень мягко сказал он, — мы просто войдем и посмотрим. И если тебе не понравится, то я сейчас же позвоню… скажем, в «Ритц», и мы поедем туда, хорошо? — У них же все столики заранее расписаны за две недели, — слабо улыбнулся Азирафель. — Ничего, чудесным образом один освободится. — И мы полностью мокрые. — Там прекрасный сервис, и ни одна собака не посмеет ничего сказать на этот счет, разве что только предложат салфетки. — И меню дорогущее. — Я не понял, что, теперь ты уже сам отговариваешь меня от того, чтобы туда ехать? — Кроули изогнул бровь и протянул ему руку. — Просто доверься мне. Совсем немного. Азирафель словно со стороны увидел, как берется за протянутую ладонь. И тут же цокнул языком. — Ты совершенно замерз, пальцы ледяные! — Не то чтобы я планировал долго гулять в таком виде. — Прости, — кондитер окончательно смутился. — Идем скорее внутрь. Кроули только коротко покачал головой, разворачиваясь к дому. Плащ, разумеется, промок насквозь, да и пиджак был сыроват, зато жилетка и рубашка не пострадали, и это была еще одна из причин, почему Азирафелю нравилась классическая мода. Бармен окинул себя саркастическим взглядом в зеркале, хмыкнул и провел рукой по волосам, пятерней зачесывая их назад. Сразу несколько струек воды побежали вниз по его лицу, одна скатилась за ухо, по шее и нырнула под совершенно мокрую рубашку. Кроули поежился и чуть оттянул ворот. — Все же придется переодеться, только сначала… что… Азирафель поднял руку и медленно, едва касаясь проследил пальцами путь давешней капли, остановившись только тогда, когда натолкнулся на так и не отнятую ладонь бармена. И тут же накрыл ее своей, согревая. — Ты весь в мурашках, — очень серьезно сказал он. — Блядь, ангел… — Кроули выдохнул и закрыл глаза. — И кто тут слишком быстрый? — Я пытаюсь подстроиться под современный ритм. — Ты как-то так это делаешь, что я вообще не уверен, в каком мы сейчас веке, — он с натугой сглотнул и осторожно отнял руку, одновременно отступая назад. — И все же дай мне побыть джентльменом. Судя по твоему настрою, это чуть ли не единственный мой шанс. Азирафель улыбнулся и показательно сцепил руки в замок за спиной. Смотреть на откровенно выбитого из колеи Кроули оказалось неожиданно приятно, и если бы не его просьба, кондитер точно не удержался бы и совершил что-нибудь еще такое же безумное. К примеру, попробовал бы очередную сбегающую с волос каплю на вкус, поймав ее губами на шее. Но и увидеть, что такое бармен приготовил на сегодняшний вечер, тоже хотелось. В голову лезли сплошь пошлости вроде разбросанных повсюду цветочных лепестков и витых свечей в высоких канделябрах. Но вряд ли это в его стиле, правда? Он свернул было в гостиную, где уже бывал, но Кроули жестом его остановил. Потом подумал и махнул рукой. — Впрочем, это хорошая идея. Подожди меня здесь буквально минуту, я переоденусь и приду. Гость кивнул и вошел в комнату, выглядевшую настолько обыденно, насколько было вообще возможно: немытая кружка на журнальном столике, не разобранная стопка каких-то бумаг — кажется, почты — на кухонном острове. Даже плед появился, такой же серый, как все вокруг, но и он не свисал живописно с подлокотника кресла, как делают оформители, когда хотят добавить интерьеру уюта, а был скомкан и упихнут в угол дивана. Азирафель ни на миг не засомневался, что ногами. В общем, никакой романтики, соответствующей первому официальному свиданию. Кондитер тихонько вздохнул, но заставил себя не думать о том, что будет дальше. Просто довериться, как говорил Кроули. Смена одежды заняла у того в самом деле минуту, причем Азирафель не заметил, чтобы что-то изменилось, разумеется, кроме того, что новые вещи были сухими. Волосы бармен, судя по всему, просто вытер полотенцем и прочесал пальцами, и теперь несколько прядей ближе к затылку торчали нелепыми вихрами, которые очень хотелось пригладить. Но гость только покрепче сцепил пальцы в замок. Кроули чуть помедлил, затем несколько нервным, неуверенным жестом стянул очки и положил их на столик. — Вот теперь идем, — он чуть посторонился, пропуская Азирафеля обратно в коридор. — Налево, прямо, еще прямо, почти до конца, ага. Теперь стоп! И снова налево, — в голосе, отдававшем команды, слышались улыбка и предвкушение. Кондитер, четко выполнив все инструкции, покосился на Кроули, выглядевшего сейчас, как ребенок накануне Рождества, и толкнул прикрытую дверь. — Ух ты!.. — вырвалось у него прежде, чем он успел сформулировать что-то более внятное.