Brandy Aziraphale

Азирафель Фелл не считал себя хорошим человеком. Добрым, милосердным, отзывчивым, приятным в общении — вне всяких сомнений, но для общего определения «хороший» чего-то не хватало. В детстве он думал, что веры: набожная мать привела его в церковь гораздо раньше, чем он начал осознавать себя, а после много лет вбивала в него слово Божье, уделяя другим сторонам развития сына гораздо меньше внимания. Начальная школа Святого Луки, затем Зеленая школа для мальчиков в Хаунслоу — все это не отменяя еженедельных занятий по воскресеньям, разумеется, — его готовили к тому, что его дальнейшая жизнь будет обязательно связана с церковью, возможно, он даже станет епископом, если будет стараться еще лучше. Азирафель знал Библию наизусть, ежедневно посещал утреню и мог процитировать любую из Тридцати девяти статей в любое время суток и в любом состоянии. Но не верил. А в восемнадцать, окончив среднюю школу, спокойно и твердо заявил матери, что религия как жизненный путь его не интересует, и, коль скоро он уже совершеннолетний, колледж он выберет по собственному разумению. С тех пор они не разговаривали, и хотя Азирафель временами слышал от общих знакомых, что мать жива и мало изменилась со времени их ссоры, она ни разу не взяла трубку и не ответила на письмо. Первую пару лет он еще пытался как-то наладить контакт, а потом решил, что нужно как-то идти дальше — и пошел, надеясь, что однажды ему хватит сил обернуться и в полной мере оценить все, что дало ему такое несколько кособокое детство. Хорошо хоть, что о жилье беспокоиться было не нужно: квартирка неподалеку от Финсбери-парк, единственное наследие отца, которого Азирафель никогда не видел, перешла в его полное владение с совершеннолетием. Он перевез туда свои книги, сменил занавески и купил чайник, чтобы заваривать нормальный чай, а не пить отдающую пылью бурду из пакетиков, а на остальное махнул рукой, ощущая свое новое жилье скорее гостиницей, чем домом. Устроился подрабатывать в магазинчик нот неподалеку. И принялся усиленно готовиться к колледжу. В колледже оказалось, что ему не хватает настойчивости. Разумеется, поступая на юридический, он не думал, что будет легко, да и кто бы дал стипендию студенту, не умеющему доказать, что он способен и хочет учиться. Но на фоне сокурсников из хороших семей, которым связи не нужно было нарабатывать с нуля — достаточно было просто поддерживать уже наработанные родителями, — все его попытки влиться в сферу казались смешными даже ему самому. Если бы не Гавриил, сидеть бы ему юристом в какой-нибудь третьесортной конторе, штампуя однотипные договоры и раздумывая, не выкинуться ли из окна, просто чтобы рассеять скуку. Но Гавриил, оказавшийся в магистратуре Королевского колледжа только потому, что вылетел из Кембриджа из-за конфликта с одним из профессоров (в чем была суть их разногласий, никто не знал, но поговаривали, что причина какая-то совершенно пустяковая, вроде взглядов на одежду), отчего-то обратил внимание на внимательного спокойного второкурсника, и спустя несколько лет, когда тот наконец получил диплом, тут же взял Азирафеля к себе. В целом они неплохо сработались: усидчивость одного и принципиальная прямота другого вполне друг друга дополняли, и спустя почти десять лет, к тому моменту, как Гавриилу предложили занять должность судьи магистрата (и забрать с собой помощника, разумеется), настоящее казалось вполне устоявшимся, а будущее определенным. И тут выяснилось, что ему не хватает равнодушия. А еще — что в британской судебной системе это скорее недостаток, чем плюс. Некоторое время Азирафель старательно убеждал себя, что он просто неполно видит общую картину, что одиночные решения, казавшиеся ему несправедливыми и не соответствующими духу закона, на самом деле способствуют общему благу, и иногда ему даже удавалось в это поверить. Но каждый следующий раз, когда рабочий, пострадавший на производстве, вместо вроде бы положенной по договору компенсации получал счет за юридические издержки его работодателя, или когда мошенник выкручивался только из-за того, что на украденные деньги нанимал хорошего адвоката, помощника судьи Фелла больно кололо где-то под кадыком, и казалось, что вся его работа абсолютно бессмысленна. Он не продержался и нескольких месяцев, почти сразу переведясь работать в архив и на некоторое время успокоившись. Здесь было пыльно, безлюдно и создавалось ощущение, что время не движется, зато не нужно было видеть потухшие глаза жертв насилия или растерянных детей, не понимающих, почему мама безуспешно пытается сдержать слезы. А через полгода Азирафель поймал себя на размышлениях, не права ли была его мать, искавшая справедливости в религии, раз уж в мире людей найти ее почти невозможно, и понял, что такими темпами сойдет с ума. Он привел в порядок несколько дел, которые были у него в работе, написал заявление об уходе и уже через две недели купил помещение для кафе в Сохо. Квартиру, разумеется, пришлось продать, но это почему-то даже радовало. Он забрал из нее книги, количество которых успело увеличиться за годы вдесятеро, и любимый диван, часто заменявший ему кровать в бессчетные ночи подготовки к семинарам, и уехал с чувством облегчения, будто наконец избавился от силой навязанного ему пути. И вот сейчас, спустя почти месяц после открытия кондитерской, Азирафель наконец-то ощущал себя счастливым. Пусть он не принимал глобальных решений и не спасал человеческие судьбы, но в его силах было сделать день каждого его посетителя лучше. Он просто очень хорошо делал свое дело, и этого в кои-то веки было совершенно достаточно. Когда ему улыбалась очередная невыспавшаяся студентка, получив в качестве комплимента к малиновому пирожному стаканчик кофе, или когда немолодой художник приводил своего сына, чтобы купить ему громадное, едва помещавшееся в двух детских ладошках, безе, и глаза ребенка загорались удивлением и восторгом, кондитер почти что мог назвать себя хорошим человеком. Оставался только один нюанс. — Прости, я знаю, что ты открываешься только через два часа, но я увидел свет и подумал, вдруг у тебя найдется пара минут. Кроули смерил незваного гостя нечитаемым за неизменными темными очками взглядом, отлепился от косяка и молча пропустил его в бар. Выглядел он… неважно. Вообще-то за истекший месяц Азирафель привык к тому, что его сосед зачастую похож на смутную тень человека, особенно по воскресеньям, после двух самых тяжелых ночей для владельцев баров по всей Британии. Временами ему казалось, что очки Кроули — это некий магический амулет, неведомым образом удерживающий его долговязое тело от того, чтобы оно не рассыпалось вовсе. Хотя если судить по походке, то даже магия была не всесильна. Сегодня же бармен был особенно бледен, а синяки под глазами достигли таких размеров, что стали видны даже под оправой. — Ты здоров? — осторожно спросил Азирафель, задвигая за собой тяжелую щеколду на входной двери. — Нет, я спятил примерно тогда, когда решил встрять в барный бизнес, — язвительно отозвался Кроули, опираясь о стойку. — Так что ты хотел? — У тебя какие-то проблемы? Я могу помочь? — кондитер решил, что его вопрос вполне может подождать. Бармен устало вздохнул и покачал головой. — Не бери в голову. У меня не случилось ничего сверхъестественного, всего лишь очередная отчетность для налоговой, — он скривился и передернул плечами так, словно проглотил что-то очень горькое. — И? — Азирафель непонимающе нахмурился. — И я терпеть не могу эти бумажки! — сердито выпалил Кроули. — Честное слово, мне иногда кажется, что в преисподней есть особый отдел, специализирующийся на придумывании этих бесконечных форм и деклараций. — То есть проблема только в том, чтобы правильно заполнить документы? — уточнил кондитер. И прежде, чем уже набравший в грудь воздуха Кроули успел разразиться очередной гневной тирадой, продолжил: — Если тебе нужна помощь, я мог бы… Знаешь, вообще я даже люблю этим заниматься. Бармен подавился, так и не начав говорить. — Ты — что?! Азирафель неловко пожал плечами. — Мне всегда нравилась методичная систематизирующая работа. Так что, покажешь мне, что у тебя не получается? Кроули некоторое время недоверчиво его разглядывал, а потом глубоко вдохнул, длинно выдохнул и слабо улыбнулся. — Такими темпами я начну верить в ангелов Господних. — Не стоит, — коротко ответил кондитер. — В самом деле, мне совсем не сложно. — Это ты просто пока не видел масштабов бедствия, — хмыкнул Кроули. И спохватился: — Ты ведь пришел не ради этого? — Конечно нет, откуда бы я мог знать, — улыбнулся Азирафель. — На самом деле я хотел спросить, не знаешь ли ты какого-нибудь приюта или ночлежки, или, может, столовой для бедных в этом районе. У меня довольно часто остается что-то из выпечки, и я подумал, было бы правильно не выбрасывать ее, а отдавать тем, кому она нужна. А поскольку я пока не слишком хорошо ориентируюсь в окрестностях… Что? По мере объяснений на лице бармена все шире и шире расплывалась усмешка, а теперь он поджал губы в притворном сочувствии. — Значит, не верить в ангелов? — невинно поинтересовался он. Азирафель смутился. — Перестань, я же не для того… Кроули фыркнул и хлопнул его по плечу. — Идем, отвезу тебя в ближайший благотворительный фонд, а они уже точно скажут, куда и что им можно отдавать. — Но твой бар… — Закрыт сегодня на переучет. К тому же, не думай, что я тебя там оставлю: привезу обратно, прикую за ногу к батарее и заставлю разбираться с налогами. Сам, между прочим, напросился! — Только цепь возьми подлиннее, — совершенно серьезно отозвался кондитер. — Сидя на полу у батареи, очень неудобно заполнять бумаги. — Любой каприз, — кивнул Кроули. — Кто я такой, чтобы не принимать маленькие человеческие слабости. Азирафель рассмеялся и первым пошел к выходу. Бармен запер за ними дверь, легко взбежал по ступенькам и махнул рукой вниз по улице. — Нам туда, буквально минуту. Кондитер ожидал увидеть одно из двух: либо потрепанный жизнью грузовой хэтчбек, в котором не только можно перевести половину содержимого бара, но и при необходимости некоторое время жить, либо спорткар в какой-нибудь зубодробительной расцветке — с языками пламени по борту или оскаленной волчьей мордой на капоте. Честно говоря, больше всего Азирафель опасался, что Кроули выудит откуда-нибудь мотоциклетный шлем, небрежно выдаст его своему спутнику и похлопает по сиденью мотоцикла — мол, забирайся. И оттого не сразу понял, почему он остановился и тем более зачем полез в чужую, даже с виду чудовищно дорогую машину. — Ты будешь стоять там или все же поедем? — бармен опустил стекло винтажной Бентли и высунулся наружу, чтобы призывно помахать своему остолбеневшему спутнику рукой. А потом потянулся через пассажирское сиденье и приглашающе открыл дверцу. Азирафель громадным усилием воли заставил себя отмереть, сделать несколько шагов и неловко залезть внутрь, немедленно ощутив себя одетым слишком просто, выглядящим слишком невзрачно и с наверняка донельзя нелепым выражением лица. — Ох ничего себе! Азирафель осторожно провел рукой по краешку кожаного сиденья, не решаясь устроиться на нем вольготнее. — Нравится? — Кроули ласково огладил руль, пощелкал кнопками и сжал пальцы на ручке переключения передач. Он-то явно не переживал, что смотрится здесь как-то не так, и был, надо сказать, совершенно прав: эта машина шла ему, как ни один байк. — Еще бы! Как такое вообще может не нравится? Бармен польщенно улыбнулся и вывернул с обочины, встраиваясь в неторопливый поток движения. Величавая Бентли смотрелась среди современных машин чуждой, словно в стайку безобидных городских птах вдруг вклинился считавшийся давно вымершим летающий ящер. Только птеродактили представлялись Азирафелю скорее пугающими, он бы при встрече предпочел держаться от них подальше, а эту черную, ровно урчащую мотором красавицу немедленно хотелось приручить. — Как тебе удается разбираться во всех этих рычажках? — он указал на приборную панель, выглядевшую необычно даже для того, кто не умеет водить. Кроули небрежно пожал плечами, резко вывернул руль и вдавил педаль газа, обгоняя по встречке размазавшуюся на полквартала пробку. Азирафель вжался в сидение, запоздало пытаясь нащупать ремень безопасности или хотя бы ручку над дверью, но пока он судорожно скреб пальцами по обшивке, Бентли уже свернула на более широкую улицу и полетела по правильной стороне, игнорируя мигающие желтым светофоры. — Я перебрал ее по винтику, — наконец ответил бармен, когда ему все же пришлось притормозить, уперевшись в затор без шансов как-либо его объехать. — Буквально сотворил заново из ничего, так что поверь мне, рычаги и кнопки — самое простое. — А ремни безопасности ты решил вовсе не собирать? — вот теперь Азирафель наконец растекся по сиденью, ощущая, как противно дрожат руки. — В этой модели в момент создания они еще не были предусмотрены, — невинно отозвался Кроули. — Но как тогда ее вообще поставили на учет? — Сказал, что это не средство передвижения, а реконструкция техники почти вековой давности, — хмыкнул бармен. — Предъявил кучу бумажек от любителей ретро-автомобилей, зафиксировал статус музейного предмета… — И что, сработало? — изумился Азирафель. Кроули невозмутимо кивнул, а потом вдруг фыркнул и неудержимо рассмеялся. — Да нет конечно, я же такой чуши тебе нагородил! Кто в здравом уме разрешит сейчас водить машину без ремней? Они просто закреплены иначе, дальше, вот ты и не смог сразу их найти. Никто не может с непривычки. Кондитер повернулся и в самом деле почти сразу обнаружил крепление ремня. Потянул было его на себя, но Кроули тронул его за плечо. — Расслабься, мы уже приехали, — и он лихо запарковался прямо под знаком «только для служебных автомобилей». — Нам же нельзя здесь стоять, — покачал головой Азирафель, начиная подозревать, что у бармена просто такое хобби — нарушать все возможные правила, когда он за рулем. — Как раз нам — можно, — совершенно серьезно отозвался тот. — Это площадка фонда, а мы же ровно сюда и ехали. Идем, ангел. Он вышел, обогнул Бентли и открыл пассажирскую дверь — взбудораженный поездкой кондитер не сразу вспомнил, что и двери в этом раритете открываются в другую, непривычную современному человеку сторону. А ведь он всегда считал себя консерватором и знатоком старины — что ж, видимо, далеко не во всех сферах. — Спасибо, — смущенно поблагодарил он, выбираясь из машины и щурясь на скромную табличку с названием на ближайшем здании. — Фонд Святой Марджери Кемп? Какой странный выбор покровительницы, — пробормотал он, поднимаясь вслед за Кроули по ступенькам крыльца. — Почему? — рассеянно поинтересовался тот, несколько раз с силой вжав кнопку дверного звонка. На третий или четвертый внутри раздалось приглушенное «боммм», и Кроули скрестил руки на груди в ожидании, пока кто-нибудь им откроет. — Ну… ты не знаешь, кто такая Марджери Кемп? Бармен вопросительно вскинул бровь, и Азирафель неловко кашлянул. — Она конечно святая, но довольно странная: приняла обет воздержания только после того, как родила четырнадцать детей, подкупила собственного мужа деньгами, чтобы он оставил ее в покое, много странствовала, а потом написала автобиографию о том, как была одержимой, но узрела Иисуса и исцелилась. Мне даже в детстве вся эта история казалась несколько… выморочной. Кроули равнодушно пожал плечами. — Не самый худший вариант. По мне так пусть будут хоть сатанистками, пока они спасают детей от улицы, мне совершенно все равно, в кого они верят и кого считают покровителем. Он повернулся к входу и на сей раз по-простому постучал кулаком. Это оказалось эффективнее звонка: не прошло и минуты, как щелкнул замок, и в приоткрывшейся узкой щели между дверью и косяком показались настороженные детские глаза. — Позови сестру Мэри, — попросил бармен незнакомым Азирафелю, очень ласковым тоном. — Скажи, пришел Энтони и привел друга. Дверь снова закрылась, оставив посетителей снаружи. — Тебя здесь так хорошо знают? — негромко спросил кондитер. Кроули крепче обхватил себя руками и нервно забарабанил пальцами. — Иногда я приезжаю… помочь, — Азирафелю показалось, что бармен хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал. — Но это неважно. Лучше приготовься, сейчас ты встретишься с руководительницей этого бедлама, и предупреждаю, она слегка болтлива. Так что если тебе дорого наше время и рассудок… — Мне стоит держаться подальше от торфяных болот? — фыркнул кондитер. — Что-то в этом роде, — Кроули улыбнулся и кивнул на дверь: из-за нее уже раздавался чей-то звонкий, не умолкающий ни на секунду голос.

***

— У меня до сих пор звенит в ушах, — пожаловался Азирафель, отчаянно борясь с желанием поковыряться в означенных частях тела чем-нибудь подлиннее, а потом потрясти головой, чтобы все те бесконечные слова, которые в них добрый час старательно заталкивала сестра Мэри, наконец выпали наружу. И желательно больше никогда, никогда не возвращались. — Привыкай, ангел, — хмыкнул Кроули. — Сегодня нам повезло, ее явно волновало что-то еще, и она была на удивление молчалива, даже давала сказать пару фраз, прежде чем перебить. — И это называется молчалива?! — застонал кондитер, съезжая ниже на сиденье и закрывая лицо руками. С силой его потер, а потом буркнул прямо сквозь не отнятые ладони: — И заканчивай называть меня ангелом, я себя чувствую персонажем то ли Диккенса, то ли второсортной любовной новеллы. — И к этому тоже придется привыкнуть, — невозмутимо ответил бармен. Покосился на совсем притихшего пассажира и покачал головой. — Кажется, тебе надо выпить. Между прочим, ты обещал еще помочь мне с налогами. Впрочем, ладно, если ты устал… — Налоги! — оживился Азирафель, мгновенно выпрямляясь и даже являя миру что-то вроде слабой улыбки. — Точно, хорошо что напомнил. Кроули только молча покачал головой, то ли изумляясь устройству головы собеседника, то ли боясь спугнуть свою хрупкую удачу. — Предлагаю совместить терапевтические методы, — проговорил он, паркуясь у бара. — Если конечно это не повлияет на твою способность орудовать всеми этими цифрами. — Нисколько, — Азирафель с улыбкой покачал головой. — Только что-нибудь не слишком крепкое. — Вино? — Красное, — твердо ответил кондитер. — И мы зайдем ко мне за оставшимися сырными круассанами. — Тогда сначала за ними. Круассанами, разумеется, дело не ограничилось: после беседы с сестрой Мэри Азирафель ощущал себя так, словно пробежал полумарафон, и откровенно нуждался в подзаправке, так что захватили и маффинов, и рулетов с ветчиной, и тех самых конфет, которые в первый день так поразили Кроули, а потом как-то незаметно стали его любимыми. Добравшись наконец до бара, вино тоже не смогли выбрать, и после минутного раздумья Кроули просто вытащил из холодильника три разные бутылки и кивнул на выход. — Вот теперь идем. — Куда? По правде говоря, Азирафель полагал, что заниматься отчетностью они будут прямо вздесь, максимум уйдут в задние комнаты, где, как он полагал, располагается жилая часть. Во всяком случае, пару раз он видел бармена выходящим оттуда, и то, что мелькало в приоткрывавшейся двери, не походило на кухню или склад. Кроули вскинул бровь. — Ко мне, разумеется. — А?.. — кондитер растерянно указал на ту самую дверь. Бармен фыркнул и совершенно по-детски задрал нос. — Не думаешь же ты, что я живу прямо здесь? — По правде говоря, именно так я и думал, — Азирафель развел руками с зажатыми в них пакетами с выпечкой. — Прости, если тебя это задело, но я никогда не видел, чтобы ты куда-то уезжал или уходил после закрытия. Кроули еще несколько секунд сохранял гордое молчание, пока оба поднимались по лестнице на улицу, а потом все-таки хмыкнул и сдался. — На самом деле ты в некотором смысле прав, я действительно жил там несколько лет, пока не было возможности обзавестись другим жильем. И сейчас иногда ночую, когда совсем нет сил никуда идти. — Да, тебе не помешало бы больше отдыхать. Бармен споткнулся, едва не уронив бутылки, и укоризненно уставился на собеседника. — Ты случаем не спутал меня с подопечными фонда? — Мне просто кажется, что ты слишком много работаешь, и… — Тебе кажется, — резко оборвал его Кроули. И пройдя всего несколько метров, ступил на другую лестницу, на сей раз ведущую вверх, на второй этаж того же самого здания. Азирафель догнал его на последней ступеньке, когда бармен замешкался, пытаясь поудобнее перехватить бутылки и достать из кармана ключи. — Извини, — негромко сказал он, касаясь его плеча. — Конечно, ты прав, и я не буду лезть в твою жизнь. Просто беспокоюсь. Кроули наконец справился с замком, на несколько секунд задержал дыхание, а потом шумно выдохнул. — Ладно, проехали, если пообещаешь больше не поднимать эту тему. Азирафель поспешно закивал, и бармен коротко улыбнулся, распахивая дверь. — Заходи. Свет хозяин дома включать не стал, и кондитер слегка приотстал от него, привыкая к полумраку. Длинный коридор упирался в распахнутую настежь дверь ванной, из комнаты рядом с ней лилось странное красноватое мерцание, словно там тайком жгли свечи в лампадах рубинового стекла. Заинтригованный Азирафель сделал пару шагов в его сторону, но тут же одернул сам себя и свернул за барменом в первый проем. За ним оказалась кухня-гостиная, сегодня явно исполнявшая функцию еще и кабинета: на низком столике неопределенно-бионической формы неряшливой кучей громоздились бумаги, на краешке притулились аж три кружки, а на диване валялся ноутбук, причем по его виду отчего-то становилось сразу ясно, что его туда не бережно уложили, а швырнули, и пусть скажет спасибо, что не на пол. Кроули уже успел достать бокалы и открывал бутылку, ощущая себя за этим занятием явно спокойнее, чем за заполнением документов. — У тебя тут очень красиво, — вежливо сказал Азирафель, сгружая еду рядом с бокалами. И в целом даже не соврал — квартира действительно была оформлена по всем канонам современного дизайна: бетон, стекло и темное дерево, четкие формы, строгий минимализм. Правда сам кондитер никогда не смог бы жить в такой серости и пустоте, но вкусы у всех разные — наверное, Кроули после бесконечных шумных гулянок в баре хотелось дома чего-то именно такого, однотонного и без мельтешащих деталей. Бармен равнодушно кивнул, протянул ему бокал и взял свой. — За хороших людей, — негромко сказал он. Азирафель вздрогнул и вгляделся в его лицо, но за темными очками было как обычно не разобрать выражения, и кондитер, сделав небольшой глоток, поинтересовался: — Откуда ты знаешь сестру Мэри? Кроули выудил из пакета рулетик с ветчиной, некоторое время задумчиво его жевал, а потом все же ответил. — Это долгая история. Если вкратце, однажды я нашел младенца и искал, кто бы мог о нем позаботиться. Она, в отличие от других, не стала мгновенно вызывать полицию и без всяких вопросов приняла ребенка к себе. — Как это «нашел»? — опешил Азирафель. Против его ожиданий, Кроули не рассердился на очередной вопрос, только устало усмехнулся и махнул рукой. — Говорю же, долгая история, точно не для сегодняшнего вечера. — А младенец, с ним все в порядке? — Да, ангел, — голос бармена снова смягчился, как тогда, когда он разговаривал с ребенком пару часов назад, — с ним все хорошо. Он попал в любящую приемную семью, и мы иногда общаемся. — Непостижимо, — пробормотал Азирафель, залпом допивая вино и протягивая бокал за новой порцией. — Беру свои слова обратно, это не Диккенс, а почти Монтгомери. — Кто? — Это тоже слишком длинная история, чтобы рассказывать ее прямо сейчас, — улыбнулся кондитер. — Давай лучше посмотрим наконец, что там с твоей отчетностью. Кроули мгновенно помрачнел, и Азирафель поспешно уточнил: — Думаю, что с основным объемом я справлюсь и сам, но кое-какие вводные тебе все же придется мне дать. — Конечно, — с тяжелым вздохом отозвался бармен. — Где тебе будет удобнее? — Не думаю, что есть смысл куда-то все это переносить. Кроули кивнул и отправился разгребать на столике место, чтобы поставить туда вино и тарелку с закусками, и спустя пару минут сел — почти рухнул, по правде говоря — на диван и приглашающе похлопал по соседней подушке. Потом спохватился, приподнялся и выудил из-за спины чудом не пострадавший ноутбук. Азирафель осторожно уселся рядом, опасаясь, что в недрах дивана могут таиться какие-нибудь более неожиданные предметы, вынул свои очки из футляра, надел их и покосился на хозяина дома. — А тебе не будет удобнее, если ты их снимешь? Здесь все же темновато. — Нет, — коротко отрубил Кроули. Потом резко поднялся, отошел к стене и щелкнул выключателем, заполняя комнату неярким теплым светом. — Спасибо, — мягко сказал Азирафель. — Так у меня гораздо больше шансов что-либо увидеть. Кроули еще несколько секунд буравил его нечитаемым взглядом из-за темных стекол, потом снова упал рядом и открыл ноутбук. — Короче, первый квартал я худо-бедно свел, но дальше все пошло по… кхм… в общем, дальше не сводится. — Если это то, что ты сделал по первому кварталу, то я вижу уже две ошибки. — Блядские бумажки! — Абсолютно с тобой согласен. А теперь давай разберемся, что в твоих вычислениях не так… Спустя четыре часа Азирафель сохранил документ, закрыл ноутбук и осторожно поставил его на стол рядом с аккуратной стопкой бумаг. Кроули спал, низко съехав по спинке дивана и запрокинув голову. Очки сползли на кончик носа, рыжие волосы растрепались причудливым асимметричным венцом, рот приоткрылся, и губы чуть вздрагивали, словно бармен и во сне изо всех сил защищал словами свою территорию. Кондитер обвел взглядом комнату, надеясь найти что-нибудь вроде пледа, но видимо дизайнерские помещения не предполагали, что в них можно жить, и пришлось оставить эту идею — не идти же за своим, рискуя разбудить Кроули своими блужданиями. Он допил остававшийся на дне бокала глоток вина, поднялся, потягиваясь и разминая уставшую спину, и не спеша, стараясь ступать бесшумно, вышел из дома. У него была еще пара часов, чтобы выспаться самому.