Победителей не судят

      Роды кардинально меняют весь устрой в жизни омег, сбивая циклы и по-новому разливаясь течкой; феромоны звучат сильнее и агрессивнее, показывая, что организм готов к зачатию. У крепких и здоровых особей прекрасного пола течка могла бы начаться чуть ли ни через пару недель, а вот Тэхен предвкушал ее месяцами, готовясь к той боли и ознобу в теле. Тот же запах не проявился в своем полном процветании, но вблизи все же стал едва ощущаться. Можно было назвать этот этап жизни, как путь к выздоровлению и познанию своего тела.        Долгожданный момент настал, но плохое самочувствие не нагрянуло следом; вместо него наблюдались задорность и полнота сил. По телу приятной теплотой разгонялась кровь, приливая к низу живота. Вожделения и в мыслях не было, Тэхен полюбил лишь себя вдвойне, будто выпуская наружу свою новую личность: игривую и по-настоящему омежью, а в глазах серая осень отражалась чем-то по-весеннему превосходным. В этом он позавидовал даже сам себе, зная, какие муки бывают в такой период. Возможно, был бы истинный аромат рядом — вел бы себя по-другому. Но задумываться об этом не хочется, да и некогда.        Омега, довольный собой, грациозно крутился перед зеркалом, оценивая свой внешний вид: ничего необычного и яркого, но приподнятое настроение играет здесь главную роль. Любовь к себе и искра во взгляде, забытые проблемы — проделки все той же нагрянувшей течки. Верхние пуговицы рубашки расстегиваются, оголяя ключицы, на которые тут же падает тонкая цепочка с кулоном: блистающий на свету маленький камушек — образ точно закончен.        Стук в дверь и разрешение войти.        — Куда ты собрался в таком виде, Тэхен? Куда ты вообще собрался идти во время течки? Ты выглядишь вульгарно, — с ходу предъявил мужчина, округлив глаза от злости. Он оценивающе смотрел на тело перед собой с ног до головы и явно предвидел что-то неладное.        — Она меня никогда не останавливала и сейчас тоже не остановит, — парень поправляет волосы, продолжая любоваться в зеркало, а после кинул томный взгляд на альфу через отражение.       — Ты, кажись, забыл разницу, как было раньше и как сейчас. Весь дом пахнет тобой — это первое. У нас будто весна, когда за окном осень! Второе — какой к черту приезд иностранного гостя?! Ты сам понимаешь, что там будет происходить?        — Это моя работа, и ничего больше я не собираюсь там делать. И откуда ты узнал, в честь чего сборище?       — Весенние пташки напели под окном по утру. Ты никуда не идешь, я на правах ответственного за твою жизнь не отпускаю тебя.        — Еще чего? У меня прекрасное настроение, я долго подбирал наряд. Ради того, чтобы ты мне запретил? Нет. Обещали заплатить немалую сумму, поэтому я не откажусь от такого.        — Слушай, маленькое очарование, ты никуда не идешь. Повторяю ещё раз, — Доминик выделяет каждое слово в речи, жестикулируя руками, а от скрытой злости на шее начинают надуваться вены.        — Сколько раз мы обсуждали, что ты мне не указ в этом? Я сам несу ответственность за свою жизнь. Ты стал слишком много на себя брать, будто без тебя я ничего не стою.        Тэхен по-деловому шагнул к выходу из комнаты, в последний раз убедившись в своем отражении, но оказался пойманным за руку. Злость начала припекать к щекам, рассеивая поднятое настроение; это было читаемо по глазам — взгляд вспыхнул, брови чуть приспустились. Усмирила накатывающую непристойную ругань звонкая пощечина.        Омега отшатывается потерянно, хватаясь за лицо, где горела кожа. Альфа будто читал мысли, где скопилась чуть ли не ненависть, и добавил к удару еще и толчок, кидая Кима на кровать.        — Ты никуда не идешь, — сквозь зубы рычит мужчина, выдернув из ручки двери ключик, которым запер комнату снаружи. — И кольцо советую надеть обратно!        Парень, оставшийся один, даже не слышал детского плача за стеной: в ушах гудело, а мир почернел. Слезы полились сами сплошными ручьями. Кажется, тело забыло все те пытки и сейчас восприняло их как что-то за гранью реального — мерзко и больно. Мерзко от самого себя снова и от безысходности, он не может распоряжаться своей жизнью, ему не дозволено, ведь даже сейчас нашелся тот, кто диктует свои правила. Сначала отец, потом монастырь, Чонгук, а теперь и Доминик. Тэхен понимает, что у него есть ребёнок, но ведь отныне все дневное время отдается ему; а по вечерам хочется заработать хоть какие-то гроши на «свою» жизнь.        Мысли доводят, роняя голову на колени, где плач разразился сильнее прежнего.        Дом, купленный не так давно, на окраине города в скором времени будет готов к заселению этой маленькой семьи. Тэхен смог накопить на небольшую развалюху, а Доминик помог с деньгами на восстановление постройки. Омега уже мечтает оказаться там со своим сыном и обрести покой и тишину, решая свои вопросы самостоятельно. 

***

      Детская комната, окна которой выходили прямо под солнечные лучи, что освещали и утепляли хоть чуточку, с самого утра пустовала; полочки и комоды с каждым днем пополняли свои коллекции игрушек, а на мягком ковру раскиданы были плюшевые зверюшки. Всякий поход на прогулку заканчивался покупкой очередной радости для ребенка — будь то карамельный леденец, то своеобразная фигурка, которая привлекла взгляд Жеана. Тэхен не отказывал ему и покупал все, что захочет сын, делая это от сердца. Что-то в груди тепло покалывало от восторженного детского смеха или сияющего взгляда.        Вот и сегодня рынок, приехавший на соборную площадь, с восхода привлек бодрячков. После случившегося инцидента Доминик ходил хвостом, зная, что природное влияние омеги ещё не окончилось. Тэхен не сопротивлялся, боясь болезненно получить по лицу снова.        Малыш на руках, укутанный в теплый плед, так и норовил вырваться из родительского плена; Тэхену тяжеловато держать такого буйного ребенка. А причиной возродившейся детской активности стал ларек с детскими игрушкам: большие, мягкие, маленькие, деревянные, красочные и вообще полное разнообразие, какое притянет внешним видом к себе любого заскучавшего. Яркие, специально, чтобы привлечь в особенности детские глаза.        — Что тебе тут так понравилось? — чуть смеясь бубнит Тэхен и подходит ближе к столу. Оловянная лошадь внушительных размеров темно-коричневого цвета стояла по центру, подняв переднее копыто, а на ней — рыцарь в доспехах. — Ты ведь такую даже не удержишь, — омега второй рукой взял предмет обожания, чтобы рассмотреть ближе. А у ребенка глаза загорелись пуще прежнего.        Пристрастие к копытным уже давно наблюдалось у Чона-младшего: все-таки какая и чья кровь течет в нем. Тэхен не противился этому, наоборот подумывал над дальнейшей судьбой юного скакуна, как воспитать и найти лучшего тренера во Франции. Но об этом рано глубоко задумываться, поэтому пока детскую комнату заполняют подобные игрушки разных видов.        — Сейчас дядя Доминик придет и возьмет эту лошадку, а то я вас вдвоем не унесу, — он ставит товар на прежнее место, дабы не уронить по случайности, и разглядывает что-то ещё, предлагая малышу.        — Папа! — Жеан не успокаивается, вертясь и чуть ли не подпрыгивая.        — Малыш, тебе такое тоже нельзя держать, она холодная для твоих ручек. Подожди немного, — Тэхен замечает на себе взгляд пожилой женщины — продавщицы — она улыбалась и пыталась предложить мальчику пока что-то другое. — Ой, ему уже ничего не нужно — только эта игрушка, ни на что другое ближайшие часы он внимания обращать не будет, — сам смеется и хлопает сына по спине.        — Папа! И-и! Там! — уже визжит, пытаясь показать родителю то, что видит сам.        — Там игрушка ещё больше?! — пугаясь, Тэхен оборачивается, но тут же выдыхает расслабленно, видя в нескольких метрах живую лошадь. Ее точно не придется покупать, альфа лишь любит их погладить по носу. — Да, большая черная лоша…       «Тяжелый», полный мышцами конь, больше похожий на особь, какую берут патрульные на вечерние обходы, никак не сравнится со скаковой, но на ней сидел настоящий всадник смерти.        Омега от испуга чуть вскрикивает и жмет сына к себе; глаза бегают то вверх, то вниз, всматриваясь и пытаясь разглядеть увиденное. Лишь бы показалось.        Не показалось. Лошадь начала приближаться по указке самого Чонгука, взгляд которого был, кажется, холоден к своей долгожданной цели; мышка почти поймана.        И Тэхен срывается с места как ужаленный: сердце стучит прям как тогда — на ипподроме, а в ушах гудит. Он полной грудью дышит прохладным воздухом, кашляет, но не останавливается. Узкие улочки Парижа стали хоть каким-то спасением, где верхом на коне пройти будет трудно. Каменные темные стены, деревянные ограждения, клумбы, столбы; омега то задевает плечами, то чуть ли не впечатывается лицом.       Маленький загнанный зверек, который пытается сбежать от хищника, спасая свое дитя. Скрывается в уголках города, но все равно слышит топот и голос коня, что не дают остановиться. Малыш в руках, чувствуя страх родителя, начинает истошно плакать, пока омега укрывал его пледом, чтобы чужие глаза не видели. На мгновенье мысли забрались в голову с вопросом: а зачем он бежит? Зачем сбегает? Боится? Он не готов к этой встрече, перепуган не за себя, а за сына — лишь бы не потерять его.       Преграды, тупики — голова идет кругом, думая сдаться, ведь вечно прятаться не получится. Ноги гудят, а горло сводит от холода. Он не отдаст сына никому и ни за что. Ведь только это нужно внезапно объявившемуся отцу.       Поворот за поворотом, но ноги резко тормозят, столкнувшись с самой настоящей опасностью — дуло револьвера, направленное в желаемую мишень.        — Уж не думал, что ты сам прибежишь ко мне, — ядовитый смех Джина разносится по пустой площади. — Не рад видеть родного брата? — он отпускает поводы коня и шагает вперед.       Тэхен делает в ответ мелкие шаги назад, чувствуя, что вот-вот сможет свалиться без сознания: сердце болит, мир чернеет, а голос — шум. Глаза выдают это, распахнувшись и хватаясь за любую деталь, какая может спасти жизнь, но зрачки как по приказу возвращаются на ствол оружия. Оно уж точно не спаситель ситуации.       Неужели это все подстроено? Эти двое прибыли напасть с обеих сторон и отомстить?       — Хотя я ждал тебя вчера. На балу. Но знаменитый пианист Парижа — Ким Тэхен — не удосужился придти, хотя обещал. Как же так? Некрасиво с твоей стороны, — его вид мрачнеет. — Зато сейчас я убедился во всем, увидев тебя с отродьем на руках, которому нет места в этом мире. Приказ отца: избавиться от наследника.        Нужно бежать, прятаться, спасти жизнь невинному созданию, но ноги не двигаются, окаменев. Тремор охватил все тело, позволив лишь повернуться боком, чтобы укрыть сына от ожидаемой пули. Слышится хруст оружия, готового выпустить снаряд; эти секунды ничем не помогут, молитвы тут также бессмысленны. Тэхен лишь думал, где ошибся, нагрешил, прокручивая всю жизнь с самого начала, раз ему предназначен такой конец. Где оступился его ребёнок в этом мире? Которого Жеан толком и не увидел даже.        — Я ненавижу тебя, ненавижу за то, что ты сделал со мной на скачках! Унизил и опозорил! Отец желает смерти всему роду Чона, а я — тебе. Ты даже ничего мне не скажешь? Не промолвишь и слова перед смертью? Какой жалкий.        Тэхен зажмурился. Первый выстрел пугает затаившихся ворон, сидевших по близости на голых ветках деревьев; второй — сопровождается визгом лошади, что встала на дыбы от резких звуков. Глаза распахиваются вновь, дыхание затаилось.        — Ещё раз направишь дуло на моего сына, я буду стрелять в твою голову! — разъяренный рык Чонгука слышится где-то со стороны, но омега туда не смотрит. В подсознании он мертв, даже детский плач не приводит в чувства. — Если хочешь стрелять, то стреляй сразу, а не жди пока кто-то сделает это за тебя.       Первая пуля прошлась по руке, а вторая — по бедру. Чонгук не целился на смерть, хотел предупредить и навредить; добивает он кулаками упавшего от боли на землю Джина. И в этом не церемонится, разрушая всю его красоту, какой «принц» так гордится: безжалостно, до боли в костяшках, бьет по лицу. Внутри Чона будто настоящий зверь проснулся, который всеми силами должен защитить свое потомство от нападков врагов. Он шипит и кричит что-то обездвиженному Сокджину, пули уже забрали его силы, а удары стали чем-то завершающим. Нет, его не убьют, но урок дадут хороший. И на всю жизнь.        Тэхен не хочет на это смотреть, но все же стоит с распахнутыми глазами, лицезрея чудовищную картину перед собой. Разнимать и мысли не было, ведь в руках тот, кто нуждается в защите больше всех. Дальше все снова как в тумане или под толщей воды: перед глазами появляется Чонгук, загораживая своей грудью разлитую кровь по дороге и лежащего брата посреди безлюдной площади. Безлюдной до этого момента — шум, крики и выстрелы собрали взгляды нерасторопных французов. Кто-то смотрел из окон своих квартир и комнат, кто-то пришел с других улиц, выглядывая из-за угла.       Тэхен, осевший на землю, прижимал колени к себе и мнимо пытался успокоить плач Чона-младшего, не поднимая головы вверх. Самого себя приводить в чувства — дело последнее. Истинный аромат приближался настойчивее, заполняя легкие: альфа в ярости — его запах усилился. Хорошо или плохо это для течного омеги? Ким не хочет думать об этом, он лишь смотрит в напуганные глаза ребенка и стирает с щек застывшие слезы.       Мужчина, опустившийся на колени перед омегой, хотел бы дотянуться руками до пледа, но, взглянув на свои руки, застопорился. Кисти были измазаны в крови, а костяшки разбиты: такими руками касаться ребенка нельзя, поэтому Чонгук наклонился головой ближе, заставив омегу сжаться внутри от нового страха.       — Тэхен, — корейская речь до боли родного голоса режет слух парня, чьи глаза медленно поднимаются, до последнего скрываясь за челкой. Этот зов был некой просьбой успокоиться и расположением к себе, но ребенка пока не удаётся увидеть, какой затих в родительских руках. — Значит, все то было правдой?       Кроткий кивок в знак согласия, а руки едва расслабились. Влияние запаха очень сильно сказалось на перепуганном омеге, который готов вестись до последнего, чувствуя перед собой ту самую защиту и опору своей жизни.       Взгляд чуть цепляется за черные тонкие детские волосы, а внутри уже взрыв от переполняющих эмоций, но внезапное удушье прервало это драматическую картину дешевого театра.       Доминик заметил погоню ещё на рынке, бросив сумки с продуктами прямо посреди площади. Сердце замерло, когда до ушей дошли хлопки. И сейчас, увидев рядом с Тэхеном незнакомца, который вот недавно только держал в руках оружие и посмел выстрелить в свете белого дня, инстинкты защиты взяли верх — сгибом локтя схватиться за чужую шею и отшвырнуть кряхтящего неожиданностью молодого человека.       Двое альф, в чьих глазах мешались полное непонимание и ярость, смотрели друг на друга молча, будто переговаривая мыслями, ведь на словах ничего не поймут. Чонгук взглядом доносил весь абсурд необоснованной агрессией к своей персоне, а Доминик — переживания через пламя злобы. Запах, который витал рядом, без нот цветущей сирени, за считанные секунды ударил по осознанию.       Взгляд потух, теряя свои оттенки, ведь все стало таким бессмысленным — в грудь француза будто бы вонзили тысячу ножей, разрезая сердце. Мурашки, прошедшие с пят до головы, вытолкнули из-под века еле заметную слезу.