Победителей не судят

      Семья — это взаимопомощь, уважение, любовь, быт и общий дом двух сердец. Это покой и уверенность в своем спутнике жизни, в себе и в своих желаниях. Воспитание детей и пример будущего для них; забота и оберег. Казалось бы — счастливый финал, имеющий определеную и непоколебимую цепь существования в дальнейшем со своими мимолетными и не такими уж страшными ржавчинами. Только вот есть одно «но»: этот сюжет никак не описывает жизнь самого Кима. А в последствии — Чонгука.        Эта зима была чем-то неизведанным и смутным. Альфа жил в Париже, ходил по пятам за омегой, который и слово боялся лишнее вставить. Найти общий язык после пройденного оказалось непростой задачей. Единственная связь между ними — Жеан, которого оберегали любящие родители. Чон-старший смотрел на своего ребенка с такой любовью, какой никогда прежде не испытывал; нянчился и никому не отдавал. Даже иногда у Тэхена отбирал, когда тот в свою очередь лишь с теплой улыбкой смотрел на такую прелестную картину без всяких слов.        Они жили в том самом домике за городом, налаживая общий быт и будто игнорируя все те прошедшие моменты жизни. Чонгук не поднимал этих тем, а Тэхен не хотел ворошить прошлое. Придет время, и они обсудят абсолютно все, что с ними связано, но не сейчас. Хоть и семья, со стороны примерная: гуляют вместе, трапезничают, но постель не разделяют. Такова прихоть омеги, в чьих глазах любовь всей жизни казалась какой-то чужой и недосягаемой. Чонгук не настаивал.        Работу пианиста никто не отменял, хоть альфа скептически относился к вечернему роду деятельности, но не препятствовал. Выход в город, в общество, для Кима было чем-то неземным; отвлечься от быта и глушащей тишины, от задумчивых взглядов Чонгука, который проживал эти месяцы как запертый в клетке. Он и не противился, отдавая всего себя сыну и не видя ничего вокруг.        Треском в этом толстом льду между двумя стал совместный вечер в театре. Тэхен не звал альфу с собой, но и не запирал в доме. Оставив сына с няней, пара уехала, перекинувшись парой слов. Чонгук бы и не поехал, но Ким так и не показал ему Париж, не провел никакой экскурсии, поэтому хоть так можно было бы глотнуть иностранного воздуха. Пантомима — без слов — все также любима Кимом, а Чон про себя радовался, что не нужно слушать два часа французский, который он и так не понял бы.        Первые ряды, почетные, заняли эти двое свои места после долгих диалогов в гардеробе. Кто знал Тэхена, с удивлением подходил и спрашивал о незнакомце рядом. Ответ один с улыбкой на лице — «отец ребенка». Не любовь, не муж. Именно отец Жеана. Чонгук в свою очередь с напряжением наблюдал за интересующимися альфами, которые таким ласковым тоном разговаривали с Тэхеном.        Начало представления, середина. Чонгук чувствует себя черствым, внимая всю суть того, что актеры хотят передать своей игрой; каждая роль отточена действиями, эмоциями, но за сердце не трогает. Чон бегает глазами то к одному, то к другому, пытаясь увидеть в этом что-то, что вызовет такие ахи-вздохи, какие окружают сейчас. Голова поворачивается в сторону омеги, который вжался в свои плечи настолько, что тяжело разглядеть лица. Рука ещё и закрывает, подпирая щеку. Альфа хмурится и наклоняется корпусом вперед, смотрит на парня, который уставился пустоту сияющими глазами; вот-вот и его разорвет изнутри на части.        Темные проходы, недовольные вздохи, коридоры: вот и уличный холод, где Ким вдыхает полной грудью и приводит свой разум в порядок. Зрачки катались между мокрыми ресницами, что стряхивали слезы. На морозе полегчало — Чонгук специально вывел, без верхней одежды, стоя и дожидаясь, пока дыхание омеги начнет дрожать от одного лишь ветра, а не истерики. Парень хватался за предплечье альфы, будто боясь чего-то, будто бы его похитят.        — Как будто сценарий срисовали с моей жизни, — почти шепотом скулит омега, утыкаясь в чужое плечо. Чон обнимал крепко и гладил по спине согревающе. — Спасибо, я бы не хотел видеть продолжения; ничего хорошего я не предчувствовал.        — Эта драма, не думаю, что рассчитана на хороший конец. Но это не о твоей жизни, — он мягко целует макушку и мнимо зовёт за собой, к гардеробу, чтобы забрать вещи, но Тэхен стоит на месте; и слышать огорченных зрителей не было желания.       — Я подожду здесь.        Пришлось обнимать себя, чтобы не терять тепло, прилипшее от Чона к рубашке, но зимний ветер быстро принялся исследовать ребра и позвоночник, оставляя за собой мурашки. 

***

      Совсем крохотный дом, который только-только набирал семейный уют, не был под стать известному пианисту по мнению местных жителей, соседей. Видя Тэхена за клавишами на очередном балу, сразу представляется особняк, напитанный творчеством и искусством, но на деле… самая обыкновенная, как принято называть  такое жилье, — избушка — иногда скрипящая от сильных порывов ветра. Внутри было не так устрашающе и облезло: Тэхен постарался над комфортом, приобретал мебель и декоративные вещички в одном стиле, без цветастых вызывающих элементов; небольшая гостиная и кухня — все, что вмещал в себя первый этаж, а соединяла эти комнаты громоздкая печь, очень хорошо справляющаяся со своими обязанностями в такую холодную зиму.       Одно из трепетных мест — веранда у второго выхода, куда омега любил выходить с сыном, показывая разнообразие собственно высаженных цветов ещё у Доминика. И провожал осень парень здесь же, наблюдая за тускневшими красками лепестков и желтыми листьями, опавшими на пол с деревьев поблизости. Сейчас же на эту веранду даже не выйти, сугробы лежали намертво по колено.        Молодая пара вернулась в дом раньше положенного, обрадовав няню, которая только на выходные покидала это место. Молодая девушка — омега, сама родившая чуть ли не одним днем с Тэхеном, поселилась в этот дом со своим ребенком. Нечто странное, но парень сочувствовал этой даме, чей муж считался заядлым пьяницей и вдоха не давал сделать в их квартирке. Взамен на такую доброту, кормящая на тот момент мать, делилась молоком и с Жеаном, ведь организм Кима не мог позволить такой роскоши, а малышу это жизненно необходимо.        Чонгука смущает, что рядом живет совершенно посторонний человек, занимает целую комнату на втором этаже. Даже раздражал этот детский сад по утрам. Оба альфы, характерные и любящие устраивать концерты из капризов. Дело могло дойти и до лежачих драк за какую-нибудь игрушку.        — Ты всегда был такой милосердный? — язвительно спрашивает Чон, выпроводив няню за дверь.        — Что на этот раз? — устало вздыхает омега, прикрыв взгляд. — Диана мне помогает, она готовит еду, следит за порядком и никак не мешает.        — Ты не думал, что она мешает нашей семейной жизни?       — Нашей? Семейной? — иронично себе под нос спрашивает и поднимается вверх по лестнице, чтобы проведать Жеана. — Когда сыну больше не понадобится молоко, то я задумаюсь, а сейчас эта тема закрыта, Господин Чон.        Малыш, успокоившись к вечеру и чуть ли не засыпающий в кроватке, лежал под тусклым светильником и дожидался, пока родители убаюкают окончательно. В его руках была плюшевая игрушка зайчика, растягиваясь в разные стороны; Жеан с серьезным, но сонным видом изучал вещицу, дергая за уши и лапы, исследовал этакий предмет на прочность. Одеяло спихнуто куда-то на бок, ведь рядом с печью и так тепло, но Тэхен не позволяет ребенку спать так, натягивая ткань на тело.        — Давай игрушку поставим сюда, — проговаривает на французском, осторожно вынимая из рук зайца. — Он будет сидеть здесь и охранять твой сон, — позади слышится уж очень наигранный вздох Чона, который в глубине души не одобрял второй язык.        Лампа гасится, покрывая темнотой детскую комнату. Мальчик не боится, наоборот засыпал так быстрее, а с утра не устраивал истерик от недосыпа. Шторы на окнах преграждают свет луны.        — Может, мы поговорим? Ещё раз.       — Как ты меня нашел? — он ставит чашку перед альфой и садится напротив — И зачем? — поднимая серьёзный взгляд.        — Хочу кое-кому напомнить: если бы не я, то в тебя полетела бы пуля. Поэтому не смотри на меня с таким презрением. И как-то раз я нашел крестик в карманах своих брюк, а на обороте было выцарапанное название собора, — он обходил все французские слова, не в силах выговорить их.        — Вот оно что, — воспоминания о потере крестика ударили в голову.        — Зачем ты это сделал? Зачем ты бежал от меня? Зачем ты сбежал в тот раз? — от напора мыслей корпус тела склоняется над столом.        — А что мне оставалось делать? Ты бы мне поверил? Принял бы в свой дом? Сомневаюсь.        — С чего такие выводы? Разве я плохо к тебе относился? И перестань отвечать вопросом на вопрос. Нам это все давно пора обсудить.        — И что будет дальше?        Тэхен игнорирует просьбу и специально продолжает сыпать вопросами, чтобы дать ясность будущего своей жизни. Потому что он сам ответов не знает, да и будто бы правильных нет.        — Любовь, семья, дети. Все, как положено, — такая непринужденность в интонации и словах сеют сомнения и страх. В последнее время омега считал себя свободным человеком, но сейчас, видимо, это хотят поставить под запрет.        Он усмехается, опуская ресницы.        — Я понимаю, что ты моя судьба. Головой понимаю, но не сердцем, Господин Чон. Наши мировоззрение и планы на будущее не стыкуются. Пока что.         — Но это нужно. У нас растет сын, Тэхен.        — Он рос и растет со мной.        — Так не было бы тех трудностей, которых ты сам себе настроил. И твой поступок на скачках не кажется тебе слишком безответственным? Ты мог навредить вашему здоровью!       — Безответственным?! Я спасал чью-то честь и достоинство! И вместо того, чтобы спокойно поговорить, ты начинаешь меня отчитывать. Либо ставить свои условия. И так постоянно. Видимо, мы никогда не поговорим нормально.        То альфу не устраивает французский, то няня, то Доминик, то работа. Везде, при любом разговоре был тонкий намек отказаться от этого всего. Омега не позволит решать за себя впредь. Теперь его ещё считают безответственным. Потрясающие отношения.       Тэхен встает из-за стола, так и не притронувшись к чаю, а о позднем ужине уже и речи не идет. Альфа будто приехал сюда строить свои правила и быт, тыкая носом в то, что ему неугодно. Одно желание: уйти в очередной раз в комнату к сыну и забыться во сне, не думать об этом разговоре.        Он хочет быть с Чонгуком, но с тем, каким видел его в те времена. Все ощущается не так, все не то; будто от этой встречи общение скатилось только в отрицательную сторону. Не такого себе представлял Ким когда-то год назад.        — Опять ты уходишь, — альфа недовольно вздыхает и впервые решается перехватить беглеца у порога лестницы, хватая за локоть.        — Я многое тут пережил не для того, ты отчитывал меня как ребенка! — срывает голос, выдергивая руку.        — Да если бы с тобой что-то случилось в тот день, мне не до своей чести было. А если бы тут?       — По твоим глазам не сказал бы. Ты смотрел на меня, как на самого злейшего врага своей жизни. А тут обо мне заботились и считали меня личностью. Отпусти, я пойду спать.        — Тэхен, — он хватается за парня обеими руками и притягивает к себе, — сейчас есть наша семья. Давай думать об этом.       — И ссоры. Франция на тебя плохо влияет.        — Не перебивай, — мягким тоном. — Ты ведь помнишь, что я говорил тебе перед забегом? Я хотел быть с тобой, даже думая, что у нас не получилось бы создать семью.        — Я и так твой, и был твоим, Чонгук, даже если ты раздражаешь меня тем, что держишь до сих пор и очень больно.        — Раз Франция на меня плохо влияет, тогда возвращаемся в Корею. Там твой дом. Дом Жеана.        — Но я так усердно работал на этот дом и…       — Я куплю хоть десять домов в Корее, — резко обнимает и утыкает лицо Тэхена в свое плечо, лишь бы не слышать отказов.

***

      За это время Доминик сократил встречи с омегой. И отчасти не по своему желанию: сам Тэхен избегал его, ведь рядом находился Чонгук, которого этот незнакомец доводил до белого каления. И это кольцо с пальца было чуть ли не оторванно вместе с фалангой. Эти полгода лечили душу изо всех сил, принимая и отпуская Кима; они изначально и не принадлежали друг другу. Француз уже и с доброй улыбкой встречал эту семейную пару на мероприятиях, интересуясь здоровьем Жеана и игнорируя хищно-злостные взгляды Чонгука.        — Надеюсь, вы ещё приедете в гости, — Доминик похлопывает Тэхена по плечу и присаживается на корточки перед самостоятельно стоящим на ногах ребенком. — А ты слушайся папу.        С весенним потеплением Чонгук все же уговорил на переезд в Корею.       — Приедем, конечно, — Тэхен крепко держал обеими руками детский комбинезон, помогая малышу с равновесием. — Боюсь за эту поездку, как Жеан ее перенесет, поэтому подожду, пока он подрастает, чтобы этот путь никак не навредил его здоровью. И как только, так сразу в Париж. Будешь скучать? — чуть грустная улыбка.        — Ой, не знаю, Тэхен-Тэхен, но я рад за тебя. Ты окончательно встанешь на ноги, ведь рядом с тобой твой человек, — взгляд бросается на альфу, что стоял чуть в стороне и рассматривал в руках документы и билеты.        Перрон лениво наполнялся пассажирами, а часы чёрными стрелками показали без пятнадцати одиннадцать утра. Легкий и приятный ветер покачивал ветки все еще голых деревьев. Омега вдыхал полной грудью, как в последний раз, чтоб наверняка запомнить запах этого города.       — Ключи я оставил у соседей, приглядывай за домом, если будет возможность и желание, пожалуйста.        — Не волнуйся за это.       Тяжело прощаться в очередной раз, опять будто что-то от сердца отрывают. Да и Тэхену казалось, что его жизнь — вечный путь то туда, то обратно. Душа вымотана от дороги, уже хотелось навек остаться в Корее и не видеть этих поездов.       Тяжелее расставаться с Домиником. Преследовала боязнь того, что это — их последняя встреча. Тэхен рассматривал лицо мужчины и вдыхал его аромат полные легкие в объятиях, пустив слезу.       Жеан на удивление был слишком спокоен: то спал, то с интересом смотрел за уезжающим пейзажем в окне. Укачивало и омегу, который головой падал на плечо Чона, крепко засыпая в его объятиях.        Корея все также прекрасна, зелена и ярка. Снова встречает потерявшего и измученного странника на родине, Ким смотрит на усадьбу, дом, участок, конюшню вдалеке. Все так же, как в тот день, только на руках теперь не потрепанный чемодан, а частичка души, любимый сын. Чонгук приобнимает за талию и подталкивает вперед, мнимо говоря: «Ну же, это теперь твой дом тоже, не стесняйся!»       Почему-то страшно. Глубокий вдох и выдох — пора вновь начинать новую жизнь.       Первые мелкие шаги Жеана за порог дома, неуверенные и такие же пугливые как и у папы. И первым, кто их встречает, пока альфа разбирался с вещами, был Чимин, ждавший этот момент полгода. Его широкая улыбка, прищуренный взгляд кажется чуть намок от слез долгожданной встречи. Первое знакомство, подъем на руки, и ребёнок приступил активно изучать лицо незнакомого паренька, сжимая то щеки, то нос.        — Он такой изумительный, — шепчет бета, поправляя потрепанные тонкие волосики. — С возвращением.