Победителей не судят

      Дождливым осенним вечером молодой человек, раскрыв над собой широкий черный зонт, медленно ступал по лужам в кожаных туфлях. Низкий каблук мужской обуви глухо цокал по каменной мокрой плитке. В голове парня не было конкретных мыслей: одна за другой кружились как эти гнилые листья на ветру, но одно он знал всегда — домой возвращаться не хотелось. Встречи, выступления затягивались до позднего вечера, что впредь радовало, а путь к дому был одним из самых длинных, шаги становились медленнее и ленивее. Загруженность с утра до вечера, бессонные ночи довольно заметно отражались под глазами тяжелыми темными синяками, которые уже не убирает ледяная вода.        Тэхен снимает запотевшие очки с переносицы и убирает в карман. Нет, зрение у него не ухудшилось — обыкновенные стекляшки, какие хоть как-то скрывали оттенки усталости на лице.        Вновь знакомый коридор, проход вдоль зала. Темно, потому что выставок сегодня нет и не будет, но Ким дойдет до лестницы с закрытыми глазами. Не хочет, но идет; нижняя губа подрагивает от безысходности и жалости к себе, а ресницы едва намокают. Он не хочет возвращаться домой, не хочет здесь находиться до ночных истерик.        — Ты сегодня позже обычного, — за спиной слышен тихий голос Доминика. И по-родительскому злой.        — Немного задержался, бывает, — безразлично отвечает, расправляя влажное черное пальто на вешалке.        — Когда прекратятся твои задержки? Возьми себя в руки уже, полгода прошло, а ты до сих пор шарахаешься от сына!       Тэхен слышит это каждый божий день, отвечает все такими же одинаковыми фразами из раза в раз, закатывая глаза.        Сняв верхнюю одежду, парень проходит по чуть освещенному коридору, спиной чувствуя, как за ним следует Доминик тихими шагами. В маленькую комнату, где горела одна небольшая свеча, дверь была приоткрыта: омега заглядывает туда с безразличием, боясь зайти.        Ближе к разогретой печи стояла мягкая кроватка с козырьком, а в ней, завернутый в плед, спал маленький мальчик, иногда причмокивая губами. Тэхен подходит лишь благодаря наставлениям Доминика, который толкал под лопатками. Больно смотреть в кроватку, больно принимать эту суровую реальность, что окатила омегу после родов: он не может принять этого ребенка, он не чувствует ничего, видя очертания самого Чонгука, чувствуя его запах. Парень хотел бы отвернуться и уйти в свою комнату.        — Побудь с ним, ты ведь нужен ему, — шепчет альфа и держит хрупкие плечи.        — Я не могу.        — Это твой ребёнок, которому нужна твоя любовь. А ты даже не хочешь его принять. Я знаю, что это временно, но ты этого не понимаешь. У Жеана течет и твоя кровь, он нуждается в тебе и в твоем внимании.        Все эти месяцы, эти полгода, Тэхену вспоминаются как ад, из которого нет выхода; весь мир вокруг потускнел, будто тучи только лишь над его головой летают и преследуют, сопровождая ледяным ливнем. Первые дни с появлением на свет малыша по истине казались раем, окутанным восхищением и любовью: хоть и сами роды были опасны для жизни обоих. Омега проводил каждую минуту рядом с сыном, общался с ним и приравнивал к небесному созданию.        «Чон Жеан?» — удивленный и настойчивый омерзением вопрос засел в памяти Кима, кажется, на всю жизнь.        — Это его сын и его гены преуспевают моим, — ворчал Тэхен, отмахиваясь рукой, не зная ещё, как пожалеет о своем восторге к этому маленькому альфе.        Неделей за неделей он становился все больше похож на отца, к которому Ким испытывал лишь смешанные чувства, похожие на тоску. Вскоре это начало перерастать в гнев и отторжение; запах усиливался, черты лица и поведение приближались к Чонгуку, не оставляя и намека на хоть какое-то местечко омежьей доли. Тэхен не мог находиться рядом, а ребенок рос неожиданно быстро, часто капризничая. Няни менялись одна за другой, не справляясь с громким плачем, пока омега отчаянно избегал этой рутины. Доминик пожимал плечами, успокаивая то малыша, то парня по вечерам, который мог захлебываться в истерике сам в соседней комнате, не справляясь со своей сломанной психикой вновь.        Просветом и наполненным счастьем днем был лишь момент переезда обратно в город, где можно скрыться от криков и плача в толпе и приятной музыке под говор слушателей.        Бледное лицо потеряло эмоции по осени, а тело выбрало работу вместо семейного очага.        Тэхен повзрослел не только внешне, когда тело стало крепче, а черты лица ужесточились, но и внутренне. Он не смотрел на людей живым взглядом и надеждой, не вел долгих бесед и не смеялся по пустякам; стал больше думать и анализировать каждого, кто подходил к нему с той или иной причиной. Омега научился давать отпор, кто злоупотреблял корыстью; кратко и без объяснений. Очень помогало незримой силой и кольцо на пальце, которое не снималось ни на минуту, блистая от света свечей и ламп во время очередного выступления.        — Завтра мне нужно уехать, няни не будет тоже. Посвяти день сыну, — строго произносит мужчина, подходя к кроватке.        Тэхен хотел бы уже возразить, но все его расписание и планы Доминик знал; знал каждый шаг и вздох, а выдумывать омега никогда не умел. Согласился обреченным кивком.        Ночь казалась долгой из-за бушующих мыслей в голове; не знает, как поступать и как вести себя рядом с малышом. Он кажется таким незнакомым, будто вручили чужого ребенка в руки и сказали «люби». Один лишь запах твердил о родстве и о чем-то таком близком. Поэтому этот восход солнца был непривычным, пустым и тихим: Тэхен словно оглох, а перед глазами расстелилась белоснежная пелена, когда он подошел к кроватке, в какой мирно посапывал Жеан. В доме никого: Доминик уехал в ночи, няня покинула это место ещё тем вечером.        Омега нежно проводит по пухлой мягкой щеке, пытаясь хотя бы показать любовь. Губы поджаты, а дыхание замерло: ребёнок ведет головой в сторону родительского тепла, начиная медленно просыпаться.       — Доброе утро, — Ким разговаривает наедине на корейском языке, чтобы сын с ранних лет привыкал и обучался. 

***

             — Господин Чон, к Вам гости, — дворецкий, который отчаянно пытался выпроводить незваного за врата, с видом виновника вошел в кабинет альфы.        — Кто? — он не поднимает глаза с дневника и записей, перевод которых затянулся на долгие месяцы.        — Мин Юнги.        Мужчина и сказать ничего не успевает, лишь поднять голову, как видит эту военную форму темно-синего цвета с белым прошивом у пуговиц; серьезный и горящий взгляд предстоящего разговора. Дворецкий по жесту руки покидает кабинет.        Молчание перед долгой дискуссией и даже повышенных тонов — Юнги знал, что так будет, набирался терпения и подбирал слова в голове, пока сидящий напротив лишь откинулся на спинку кресла, оставив в стороне множество словарей и бумаг.        — Ты так ворвался, будто собираешься меня арестовать, — Чон ещё раз проходит взглядом по форме.        — Не заметил тебя на прошедших скачках, решил заглянуть проверить, как поживаешь, — он упирается руками в стол. — А если серьезно: ты должен найти Тэхена, — глаза падают на множество иностранных слов. — Как-то ты затянул с этим.        — Зачем мне его искать?       — Пока его не нашел кто-то другой, — альфа без спроса вытягивает дневник из-под бумаг. — Я думаю, ты и тогда все понял. Понял, что натворил своими руками. И, если это действительно правда, ты должен спасти свой род, потому что отец так просто это не оставит!        — Погоди, я должен был поверить в тот бред? Его слова звучали так, будто Намджун просто хотел сбить меня с толку. Почему я должен ему верить и слушать тебя сейчас? — дневник как мягкая игрушка между двумя детьми — вырывается из рук гостя. — Ни единого имени тут не указано, ни единой записи я не нашел о его родителях, чтобы знать, как величать столь прекрасных персон.        — Ты свою язвительную улыбку убери с лица, потому что отец не желает смешивать свою кровь с твоей, а по тому, чем веяло от Тэхена за километр, даже догадываться не нужно. Отец сделает все, лишь бы этот род не продолжался, поэтому Джин сейчас собирается выдвигаться в Европу.        — Спрошу ещё раз: почему я должен тебе верить? Вот ты пришел ко мне без приглашения и разрешения и настаиваешь на том, чтобы я сейчас встал и уехал на другой конец Земли?        Юнги сжал губы от раздражения.        — Помнишь тот день, когда вы приехали в наш дом?       — Допустим.        — В тот момент перед моими глазами был не взрослый парень, а маленький мальчик, лет двенадцати. Тот самый мальчик, который с горькими и тихими слезами на щеках от тоски по матери и от боли сломанного плеча играл на пианино в свой день рождения, пока отца не было дома. Тот беззащитный и измученный омега, который даже не подозревал, что в следующий день покинет стены дома, казалось бы, навсегда.       Чонгук замолчал, задумался.       — Почему же ты пришел только сейчас, а не защищал своего брата тогда, когда ему нужна была помощь?       — Ты знаешь нашего отца и, думаю, предполагаешь, почему я отрекся от семьи. Сейчас это полностью твоя ответственность, потому что от этого зависит судьба твоей семьи. Я лишь хочу справедливости хоть где-то, сам же поехать не могу из-за службы. Поэтому я здесь, пришел к тебе. Иначе ты знаешь, что может случиться, если этот ребёнок все-таки появился на свет.        Мин обычно не многословен, на работе привык доказывать что-либо один словом или взглядом, а Чонгук непробиваемый, упертый. Альфа опускает брови от ударившего давления по голове и разворачивается к выходу.        Легкий сквозняк из-за открывающей двери прошелся от окна, поддувая под рубаху Чона и тревожа бумаги на столе, на которые упал взгляд мужчины. Задумчивый и одновременно потерянный. Он не хочет верить в это все до сих пор, отталкивает от себя мысли, которые Юнги решился озвучить. И все-таки дневник чуть ли не под каждодневным присмотром и изучением.        Никакие деньги и влияние не помогли добраться до истины за короткое время: ни Чимин, ни кто-либо другой не могли разобрать почерк и суть написанного, поэтому альфа принял решение взять это дело в свои руки, листая нескончаемые словари, собранные по всей стране.

***

      — Всего на месяц уезжала, а кажется — будто на год. Жеан так вырос, — Жюлиет, случайно заметившая парня в сквере на скамейке, с восторгом в глазах подошла ближе, присаживаясь рядом.        — Да, он быстро вырос, я сам удивлен, — говорит тихо и с улыбкой, поглядывая на уснувшего на руках ребенка. — Надеюсь, ему не жарко, а то я как-то не по погоде его закутал.        — Ничего страшно, он особенно спит; ему нужно быть в тепле. Справляешься?       — Бывает тяжело, но ничего.        Женщина не знает и не догадывается о настоящих отношениях родителя с сыном: ей незачем переживать лишний раз, относясь к малышу, как к родному внуку. Доминик также молчит о нескончаемой работе омеги, которому лишь бы избежать этой домашней рутины с истериками и слезами.        Ветрено, но тепло; Ким даже употелся в пальто, но снять не имеет возможности. Солнышко иногда выглядывает из-за облаков, ярко освещая прямо их скамью последним теплом. Рядом бегали детишки по траве, пиная опавшие листья и веселясь: «когда-то и Жеан будет с ними» — подумал омега и больно улыбнулся, чуть раскачиваясь в разные стороны.        — А почему Доминик не с тобой?       — Он с утра уехал по каким-то делам, вернется только к ночи. Повара к этому времени уйдут, нужно будет ему приготовить что-нибудь, явно голодный приедет.        Жюлиет задумчиво подняла уголки губ, засверкав взглядом, и отвернула голову в сторону, оставаясь незамеченной со своим выражением лица. Все же она до сих пор верит в то, о чем думала с самого начала. 

Три месяца ранее

      Птицы уже заиграли своей мелодией этого летнего утра, перепрыгивая с веток на ветки. Они бы разбудили всех спящих, но только вот альфа не спал, всю ночь просидел в детской и охранял сон младенца. Но ко всей усталости Доминик ждал Тэхена, который должен был вернуться ещё в полночь со своего концерта. Сердце переживает, а на поиски идти — тяжело с ребенком на руках.        Послышались шаги с первого этажа, шумные и запинающиеся, заставляя мужчину подскочить и раскрыть покрасневшие глаза.        — Где тебя носило? Во сколько ты должен был вернуться?! — он дергает запуганного криком парня за плечо, разворачиваясь к себе лицом. — Ты пил?…       Тэхен виновато опускает взгляд.        — Этого ты сам захотел? Или кольцо на пальце никого не остановило споить тебя? Может, я ещё чего-то не знаю?       — Это кольцо — украшение. Оно не в праве останавливать меня или кого-либо другого, — что-то внутри всполыхнуло маленькой спичкой. — Ты постоянно говоришь о кольце, будто ты так пометил, что я — твоя собственность!       — Во-первых, не кричи, а во-вторых — да, я буду говорить о кольце, потому что взял за тебя и за твоего ребенка ответственность. И если бы не твоя встреча с истинным, то это не было бы, как ты выразился, украшением.        — Что ты сказал? — Тэхен замер, пытаясь «собрать» лицо мужчины в своем уплывающем взгляде.        — Жюлиет давно хотела нас свести, даже я сам об этом думал, пока не узнал всю историю, — сонный разум и усталость дали о себе знать, вываливая из уст далекие мысли.         Это минутное молчание обоих напиталось напряжением и огорчением.       Густые брови Доминика спустились ниже вслед за закрывающимися ресницами; колючая щетина, едва виднеющаяся на челюсти и скулах, ощутила теплую мягкую ладонь. Это вынудило узреть перед собой щенячий пьяний взгляд карих глаз. Тэхен, чуть приблизившись к лицу, кратко провел большим пальцем по носогубной складке альфы, в чьем взгляде засверкали огни такого же пьяного градуса.        — Повтори.        Доминик, снесенный с толку из-за обжигающего дыхания, приоткрывает губы, чтобы сказать хоть что-то в свое оправдание, но не успевает. Тэхен перехватывает того за затылок и тянет на себя, мокро целуя и не позволяя отдалиться.        Высокая тумба, что предназначена лишь для светильника и являлась декором в этом интерьере, украшенная глиняными плотными закруглениями в золотом цвете, точь-в-точь уместила на себе омежье тело, усевшееся на раздвинутых бедрах. Доминик толкнул Кима к стене беспощадно и с напором, заставляя мебель пошатнуться и скинуть с себя потухший светильник. Разбросанные по полу осколки не смутили и не остановили этих двоих, чей поцелуй набирал свой жар; оба будто учились заново целоваться и упиваться партнером.        Пьяные обмякшие руки вжимают пальцы в оголенные плечи альфы, на которых были лишь тонкие лямки спальной майки; Тэхен оглаживает твердые мышцы рук и выпирающие кости ключиц, а носом чувствует этот нарастающий цитрусовый запах вокруг себя.        — Целуй меня, — омега шепчет в губы и за волосы тянет Доминика к своей шее, туда, где собственные феромоны заиграли по своим правилам. Утонченный аромат сирени вновь стал пробиваться через кожу и впитываться в чужие губы. Сдержанный стон вырвался с губ, когда тяжелые ладони сильнее обхватили талию и прижали к телу.        Пуговицы на шелковой рубашке, заправленной в брюки, расстегиваются с верха, продолжая дорожку из поцелуев по горячей коже, вынуждая скулить по нарастающей: звоночек для альфы, который ещё в первую секунду отбросил здравый смысл подальше и разбил его вместе со светильником. Сейчас перед ним было лишь стонущее желание, царапавшее спину.        — Тэхен, — альфа останавливается на второй пуговице, но держится за нее. — Я отойду лишь при одном твоем отказе, — а омега молчит, смотря замыленным взглядом. Возбужденным. В его голове с ночи ликует градус красного вина; тело, не знающее алкоголя в жизни, мякнет и льнет к теплу и ласкам, утяжеляя веки.       Он снова целует увлажненные губы, не давая ответа, а ноги, стянутые брюками, раздвигаются за пределы тумбы, чтобы стать ближе к альфе, руки которого в страсти расстегивают рубашку дальше. Открытое подтянутое тело не потеряло своих форм после беременности, оставив на коже только полосы зажитого прошлого, но и они никак не смущали альфу, знающего историю каждого шрама. Он ласкает раны губами, спускаясь ниже.        Живот, покрытый мурашками, дрожит и втягивается от любого мокрого прикосновения; эти ощущения бьют по голове приятной невесомостью, провоцируя новую стадию возбуждения, которое влажностью липла к ткани штанов. Тэхен позабыл обо всем, слыша только дыхание Доминика и свои стоны.        Утонченная кисть невзначай проводит по бедру альфы и пальцами игриво задевает напряженный похотью пах. Ким с хитро натянутой улыбкой следит за реакцией и дожидается ее: пленяющий и горящий взгляд смотрит сверху вниз, ноздри увеличиваются от дыхания, какое Доминик очень пытается сдержать.        Не жалея, омега оказывается подброшенным в воздухе и усаженным на ладонях, уносящих его в спальню.       С раскалывающейся головой и похмельем Тэхен просыпается после обеда на одинокой просторной кровати. Запах алкоголя вперемешку с цитрусовым ухудшил состояние, вызывая рвотные позывы, но парень сдержался, чтобы понять: почему он здесь. И от кожи веет альфой.        Сердце бьется бешено, приливая к ушам кровь: осознание проделанной ошибки ударяет ниже пояса, закутывая в панику. В памяти всплывают переплетенные пальцы рук и то давление груди над спиной, поцелуи и выкрики.        Губы трясутся вместе с намокающими ресницами. Он сам позволил этому произойти.