Победителей не судят

      Снег и морозы одни днем накрыли Париж, расстелив по дорогам тонкую и такую незаметную своей опасностью наледь; без нужды из дома мало кто выходил, пытаясь прогреть жилье. На улицах заметить можно было только нищих жителей, что наживают свой хлеб работой или воровством. Никто не оставляет комнаты, квартиры, дома без присмотра, ведь хитрые и голодные скитальцы по миру только и ждут этого, чтобы вломиться и украсть все чужое.        Собор, блестящий от лучей солнца, пустовал: Тэхен доходил до него только в выходные, ведь в другие дни ему выход из дома был под запретом. Доминик, взявший на себя роль чуть ли не старшего брата, наказывал и грозил пальцем. На улице опасно не только из-за морозов, но и из-за разбойничества.        Омега долго обижался и протестовал всем словам, сказанным поперек его желаний, пока сам не попал в поле зрения заинтересованных цыган, которые сторожили у соборной площади, желая украсть парня со столь необычной внешностью. В тот момент Ким взволновался за ребенка, которого из виду нельзя будет выпускать ни на секунду.  Молодой, ровесник Тэхена, альфа с темноватым оттенком кожи и яркими голубыми глазами чуть ли не молил у входа Нотрдам на коленях о внимании, одаривая добром, комплиментами, восхищением и своей харизмой; пытался удерживать за руки, надевая на тонкие пальцы свои золотые кольца и перстни под предлогом подарка.        — О Святая Дева, прошу! Оставьте меня в покое! — он снимал ворованные украшения с себя и выкидывал, чтобы отдалить этого настырного парня, которому золото дороже совести.        Бессовестный парнишка пал на колени, собирая ценности и разрывая дальше до этого ободранные штаны на коленях. В тот день омега окончательно понял все переживания Доминика, обещая самому себе прислушиваться.       Эхо пробежало по просторному залу. Дверь с хлопком закрылась прям перед носом цыгана, какому вход запрещен в божеское место. Священник, поправляющий свечи, чуть дернулся от испуга, поворачивая голову в сторону гостя. Безмолвное приветствие, но никто чужой покой не нарушать не желал.        — Твой живот уже очень заметен, ты ведь не сможешь сидеть до родов в комнате? А в свете у людей могут возникнуть вопросы, потому что ты из высшего общества с недавних пор.        — Мнение людей меня не сильно пугает, — он на показ отвернул сморщенный нос.        — Я не хочу, чтобы на тебя и твоего ребенка упала печать позора и осуждения, ведь могут посчитать, что ты нагулял. Единственное — его запах благороден в раскрывающихся нотах, что подтверждает истинность вашего союза и сильный род за плечами. Что за безбожие? Очень интересно посмотреть на этого папашу, что так легко отпустил свою судьбу.        — Ты чувствуешь мой запах? Чувствовал, когда встретил меня впервые? Аромат, исходящий от меня, это исключительно собственность малыша. А теперь задай свой вопрос ещё раз и пойми, почему меня считали обыкновенным бетой и так поступили со мной? Отец этого ребенка даже не догадывается обо всем этом! Возможно. Но сейчас это уже не важно, ведь меня бы и тогда не приняли, что говорить о нынешнем времени?       — Сталкивался я с таким в жизни. Многие говорят, что запах проявится после рождения.       — Мой запах это уже последнее, что меня волнует. Пусть уж все остается на своих местах.        — К чему я начал этот разговор вообще? Я хотел предложить тебе свою помощь. Нас часто видят вместе, и уже ходят слухи. Тебе явно не нужны будут усмешки за спиной о твоей ветреном поведении и о нагуле ребенка где-то в подворотне. На людях мы можем играть пару, раскрыть им все карты о том, что повенчались без какого-либо празднования. У ребенка должен быть отец хотя бы на словах, раз ты не собираешься возвращаться к своему суженному, а я и так беру за тебя чуть ли не полную ответственность…       — Зачем? — перебивает уже с грубым тоном, в котором корал рык злости. — Это не твой ребёнок даже на словах, ни в каком виде не присваивай его себе.        — Я не собирался, Тэхен, я хочу лишь обезопасить тебя и твое спокойствие. Ты не должен скрывать свою красоту, ты должен выходить на улицу и дышать свежим воздухом. Беременная омега это поистине прекрасно, не нужно прятать живот под плотным кафтаном.        — Зачем?       — Тэхен. Какой альфа в здравом уме оставит омегу на произвол судьбы?       — Я и без тебя справлялся, без твоей работы, без твоей комнаты, без твоей помощи. Я благодарен тебе, но не нужно упоминать это впредь. Я не та слабая и никчемная омега, которая может существовать только под крылом альфы. Какой произвол судьбы? Я работал и работаю все также. Меня преследуют сомнения, что ты ждешь от меня чего-то большего.        — Сплюнь! Тэхен, ты мне в сыновья можешь годиться, если бы я в тринадцать лет не казенные клумбы обворовывал, а за омегами бегал! Так, суть я тебе всю сказал, теперь у тебя начинают действовать гормоны и это влияет на твое состояние. Не смею больше тревожить тебя. Подумай о моих словах позже.       Омега даже думать не собирался, о чем толковал этот мужчина и для каких целей. Слезы, как только нога альфы переступила порог, а дверь закрылась, полились водопадом: его настроение слишком резкостью переменчиво. Парень сидел на скрипучем жестком стуле, желая подобрать под себя ноги, чтобы обнять колени, но живот не позволяет больше такого сделать. Его глаза налились красным оттенком за секунды, а в голове осталась безысходность, которую он всячески отгонял от себя все эти месяцы, но от правды не убежать. Он — брошенная омега, без семьи, жилья и какой-то опоры. Только работа и Доминик, но и этому всему свою жизнь он не доверит, понимая, что судьбу должен строить сам, без Чонгука, который предначертан ему Богом.        — Сегодня вечером пейзажная выставка, — бесцеремонно открывает дверь в комнату вновь, но не заглядывает. — Подготовься, — альфа знал, что омега не в лучшем расположении духа, но обязанности работы остаются неприкосновенными эмоциями. Ким не поворачивает голову в сторону голоса, лишь тихо соглашается, вытирая слезы рукавом.        На аукцион прибыло не малое количество желающих украсить свое жилье великолепными картинами и проникнуться атмосферой искусства, несмотря на непогоду за окнами — многие добирались из других городов через сугробы и ледяные дороги.        Доминик всегда платит сразу же по окончанию всего мероприятия деньгами с проданных картин и никогда не жалеет, добавляя: «на будущее гнездышко». Он понимает, что Тэхен не будет жить под боком вечно, а названный альфа-любовник не объявляется и явно не намерен этого делать в будущем.        Расцветающая весна запустила вдоль дорожек бегущие ручейки, а спящие цветы и листки начали раскрываться из своих бутонов, притягиваясь к солнцу. Все вокруг только набирает краски, темные тучи не накрывают небо; потеплело слишком быстро, оживляя город. Музыка, танцы, громкие разговоры и смех детей: все можно было наблюдать на улицах целыми днями. Тэхен радовался теплу вместе со всеми, на его лице также расцветала улыбка и глаза сияли уже не от слез, а от воодушевления. Он мог с утра до вечера проводить время то на веранде, то в сквере неподалёку от дома. Хоть и изо дня в день передвигаться ему было все сложнее, но будто каждое утро силы с новым напором проходили по его мышцам, вынуждая полюбить жизнь. Что казалось невозможным.        По вечерам, когда солнце спускалось за горизонт, он взял в привычку посещать уже как гость выставки и театры — пантомима — засела прямо в сердце. Представление без слов, только жесты и эмоции, в точности передающие состояние героев спектакля. Тэхен по началу с детским восторгом внимал сюжеты, выбирая только первые ряды, чтобы видеть в точности каждый взгляд, каждую морщину и вздох. Но со временем самые драматические сценки не трогали за душу, а только наталкивали на долгую дискуссию за чашкой чая с Домиником.        Их разговоры основывались исключительно на приглушенных тонах, без бурных эмоций и выплесков. Они не нарушали покой и тишину вечернего города, ведь самые приятные изложения мыслей, насыщенные внутренним теплом и расслабленностью, были только под закатом солнца и легким ветром.        — Лошади… — Тэхен вздыхает обреченно и напуганно каждый раз, когда видит проходящих мимо окон патрульных коней. Только они, одетые в массивные поводы, почему-то заставляли вздрогнуть внутренне, а мурашкам пройти по позвоночнику. Взгляд их отличался от каких-либо других копытных собратьев. Хмурый и серьезный что ли.        — Пора бы привыкнуть к ним, — альфа провожает взглядом цокающие по каменной плите копыта и снова смотрит на застывшего омегу, выдыхая с улыбкой. — Также пора допивать чай и идти по спальням. Становится прохладно, и плед тебя не спасет.        — Я ещё посижу. Только к вечеру воздух кажется чище и свежее. Эта дневная пыль меня выматывает.        Доминик кивает понимающе и мнимо прощается, вставая со своего места.        — Помнишь наш разговор? — Тэхен не смотрит в его сторону. Взгляд устремлен куда-то вдаль.       — О чем ты?       — Я много думал об этом и принял решение. Ты прав, как и в основной части всех ситуаций.       — Я все еще не понимаю, о чем речь?       — О лживых кольцах. Я согласен.       Альфа не смел больше слов сказать, замерев от шока, а Ким так и не повернул голову.       Босыми ногами по прогретому полу Тэхен с самого утра как в бреду шел к кухне, где ещё не успели повара приступить к работе — вечером намечается светский ужин. Последние дни парень не может спать не только из-за боли в костях и мышцах, но и от дурных мыслей в голове. Будто сам Бог мнимо ругает его за каждый проделанный шаг в этой жизни, за каждое достижение, какого омега не достоин.        Отвлечь себя и пробудить мозг, как кажется, поможет только готовка, а тянуло именно на выпечку, рецепты которой Ким помнит со времен жизни в монастыре.        Жаркая печь убаюкивала в прохладное утро за окном, где город ещё не проснулся, а запах свежих булочек — заставил улыбнуться. На доносящийся до второго этажа аромат Доминик открывает глаза, подмечая, что был совсем голоден к вечеру, забыв перекусить, теперь-то желудок чуть ли не воет от нарастающего аппетита.        — Еще солнце не встало, а у тебя вовсю работа кипит, — потирая глаза, альфа проходит на кухню.        Тэхен сидел у подоконника и лишь безжизненно смотрел на горящую лампаду перед собой, кажется, позабыв о выпечке, которую вот-вот нужно доставать из раскаленных углей.        — Тэхен, не знал, что ты такой молчаливый. Что тебя тревожит? — в ответ молчание такое же, и ни одна ресница не дрогнула.        А парень и не слышит, либо не хочет слышать, пребывая будто в воде; где-то на глубине, а в грудь давит тяжелый булыжник не позволяя выбраться и удержать остатки воздуха в легких. Страх, сомнения и переживания о будущем не давали покоя всю ночь, да и последние дни были ужасны: представления, кровавые картины, крики, скорость, Чонгук. Это все заполонило голову, прокручивая жизнь с самого начала и украшая самые плохие воспоминания детства. А вдруг у ребенка будет такая же судьба? Вдруг омега не справится? Тэхен не хочет своей же участи новорожденному, но кто в его «крови» счастлив?       — Ребенка Бог дает, — тихо заикаясь от слез, но взгляд серьезен, произносит омега, — за любовь. Я не достоин, — его накатило за считанные секунды, когда все эмоции и мысли чуть замедлили свой кружащий танец.        — Ты ведь любишь, этого достаточно. Ты нигде не нагрешил, а ребенок — твой дар, потому что ты достоин.        — А что такое любовь? Как я могу любить человека, который относился ко мне как к вещи? Как я могу любить ребенка от него же? Это отвратительно, это проклятье со мной с самого рождения. Я не вижу счастья в будущем, — вытирая глаза и похлопывая себя по разгоряченным щекам, подходит к печи, успевая достать приготовленную выпечку, которая будто только отбила весь аппетит.        Противень небрежно бросается стол, а сам парень мигом покидает кухню, желая побыть наедине со своими мыслями. Доминик не спешит к омеге, опуская усталый взгляд в пол. С переменчивым настроением беременных нежных созданий бывает трудно.        Отведать старания Тэхена и похвалить альфа точно не забудет, да и поднять настроение мелким подарком и сменой обстановки тоже. Хоть омега предпочитает проводить вечера в творчестве и искусстве, но свежий воздух ему необходим.        Домик за городом, вдали от грязи, сырости и пыли изначально (с момента раскрытия более тесного общения) подготавливался для появления на свет малыша, чтобы уберечь его здоровье, но сам Ким отворачивался от такого предложения, боясь остаться на пару с одиночеством в этом доме.        Все же сейчас мужчина будет настойчивее, ведь времени остается не так много. Дом покойного дяди, в который альфа приезжает лишь в поисках вдохновения или на отдых от всего городского шума, был достаточно далек от города; потребовалось больше двух часов не самой лучшей дороги, и вот — на вид уютное двухэтажное здание из темного дерева.       — Я буду рядом, — почти шепотом произносит Доминик, когда каретка заезжает на территорию дома, такую заросшую и нетронутую многие годы.        Расцветающие деревья, множество сухих высоких травинок, упавшие из-за тяжелый зимних сугробов, что начали таять не так давно — в этой местности холоднее, поэтому где-то в тени, куда не попадал солнечный свет, лежали совсем крохотные бугорки, испуская из себя изредка тонкий ручей.        Ветхий забор, ограждающий территорию, можно было бы сломать одним пальцем, но Доминик не переживал за сохранность жилища. Все окна целы, а дверь под хорошим замком; да и никому тут не придет в голову пробраться в чужой дом, который со стороны выглядит заброшенным и бедным. Соседи, на крайний случай, услышат или увидят, если на территории старых знакомых произойдет что-то неладное.        Карета останавливается не у крыльца, а у тонкой песочной дорожки, которая больше напоминала грязевую. Поскользнуться не составит труда, поэтому омега крепко держится за мужское плечо.        Тэхен вроде и рад, все же переживания душат, а вся эта природа только и напоминала о поместье Чон: воздух не такой, но чем-то похож; расслабляющий ветер щекотал спину под рубахой.        — То есть ты готов так легко уехать из Парижа и оставить свои картины? — парень, смотря на пламя к камине, заваривал чай. Дом уже прогрелся, но омега одной рукой придерживал шерстяной плед, волнуясь о здоровье.        — Мы ведь тут не навсегда. С малышом проще в городе, когда он подрастет, но пока ему нужен воздух и тишина. Также скоро приедет лекарь, который будет за тобой наблюдать и помогать тебе, если я уеду на какое-то время.        Тэхен благодарен альфе за все старания и заботу, что слезы на глазах наворачиваются. Стыдно от своего резкого поведения временами, за свои слова грубые и интонацию, которых мужчина не заслуживает. Ким протирает глаза и подносит чашку чая к Доминику, сам же садится рядом.        — Главное, чтобы не случилось ничего кошмарного.        — Ты справишься, Тэхен, ты сильный.        Здесь и правда спокойнее, не считая того, что омега все чаще стал вспоминать образ Чона, его голос, глаза и видение мира. Пение птиц, шелест листьев и стрекочущие букашки в траве были будто сигналом для погружения в тот момент жизни — солнечный и свежий; слезы на глазах скапливались под ресницами, ведь запах, окутавший омегу, был приближен к Чонгуку — жженый дуб. Лишь легкий аромат весеннего цветения сирени принадлежал Тэхену и пошел по наследству тонкой нитью.        Все правильно: сын-альфа возьмет все от отца. Этого Ким и боится. Он боится увидеть полную копию Чонгука, которая всю жизнь будет рядом и напоминать о ранах.        У Тэхена опускаются руки, ощущение затухания в сердце; безразличие. Он не хочет вспоминать прошлое, забыть бы его раз и навсегда. Хотя сам понимает, что это невозможно отныне. Дни за городом были одинаковы и однотипны, лишь небольшая библиотека с пылью на полках и в страницах раскрашивала эту грусть; подтянуть французский чтением тоже неплохая идея. Все же Тэхен в речи может запнуться до сих пор или вовсе не знать значений старинных слов.        Ночью спать хоть и легче, дышится свободнее, но внезапные истерики накрывают изредка глаза и виски давлением.        — Я боюсь не полюбить его. Возненавидеть. Увидеть в нем Чонгука, отчего не смогу быть рядом, мучаясь с каждым годом только сильнее, — омега обессилено гладит живот.        — С каждым днем ты волнуешься больше и это — нормально. Всегда тревожно перед каким-либо событием, особенно если оно будет происходить впервые. А теперь нужно ложиться спать, — гасит оставшуюся одну свечу и уходит из комнаты, какая предназначена уже сонному на кровати Киму.        Поздним вечером, когда очередной спокойный и умиротворенней день спустил солнце далеко за горизонт, мужчина, окутавший себя приливом вдохновения посреди ночи, сидел рисовал портрет неизвестного ему человека из снов под яркий свет громадной свечи. Портрет из фантазий напоминал ему отца с суровым взглядом, но в то же время с еле заметным блеском тепла к своей семье; это сияние видели только дети и жена. Доминик помнит все ещё эту улыбку тонких сухих губ и по три мелкие морщинки под глазами. Третья чашка чая, почти допитая, расположилась на соседнем столике, дабы не капнуть в нее краской; а фрукты начали заветриваться из-за приоткрытой форточки над всем процессом создания искусства.        Все-таки альфа не творил картину своего предка, лишь одолжил у него малую часть эмоций, чтобы оживить взгляд.        Медленный топот по второму этажу эхом прогулялся тихо, нарушая покой старых деревянных дощечек. Брови мужчины свелись к переносице, ведь в доме давным-давно спят, но все же мозг никак не реагирует на посторонний звук, устремив глаза лишь на холст.        — Доминик, — слезный напуганный шепот в приеме дверей. Омега заикался, пристально смотря в спину художника и надеясь быть услышанным. Услышал, загадочно медленно поворачивая корпус тела, пытался за секунды проанализировать, что произошло в голове этого паренька на этот раз.        Кровавые полосы на белых спальных штанах наливались густотой и пачкали пол вязкими каплями. Тэхен стоял, оперевшись на дверной косяк и охватив его обеими бледными, будто мертвыми, руками.       Кисти, наполненные красками летят и падают на пол, задевая будущий шедевр; альфа вскакивает с места как в бреду, ловля омежье тело, что стремилось свалиться от потери сознания.        Цветастая вода в тусклых оттенках разными каплями текла по портеру и впитывалась в бумагу, а перевернутые палитры размазывали собственный рисунок на полу, пока сам исполнитель в тряске бегом нес на руках обмякшее тело Кима, назначенный срок которого должен быть только через полтора месяца. С осознанием временным рамок и сопоставлением их альфа начинает метаться с одного места на другое, крича и ища лекаря. Одновременно пытался привести в чувство самого Тэхен, но тот никак не реагировал.