Победителей не судят

      Благодаря лишь Жюлиет, омега смог подрабатывать талантом на мелких празднованиях, чтобы в будущем обеспечить жизнь свою и ребенка; переехать в свое жилье, чтобы не доставлять хлопот хозяйке квартиры своим присутствием. В одну ночь Тэхена пригласили на пару часов, чтобы он игрой на пианино порадовал гостей только открывшегося кабака. Чаще всего его не покидало неприятное ощущение: зовут не ради музыки, а поглазеть на необычную внешность. Прям как на выездном цирке, посмеяться, покривляться и пустить нелепые догадки о чужой жизни. Имя Тэхена было у всех на слуху, как и его внешность хорошим отпечатком запоминалась особенно у одиноких альф. Парень на это давно обратил внимание: всем всегда интересно что-то новое и необычное, расхваливая и одаривая подарками по окончанию этакого концерта, лишь бы забрать гостя издалека к себе. Цветы, сладости, письма — ничего не цепляло и даже не пугало. Ким не имел понятия того, как реагировать на такое; он с непониманием читал красивые текста на бумажках и оставлял цветы у дома. От сладкого тошнило только больше обычного.       Слишком молод, глуп и юн, не в попытках отказать и дать отпор или сказать «нет». Он просто молчит и также безмолвно уходит, пытаясь приглушить в себе это мерзкое чувство. Рассказывать кому-либо — бессмыслица, а тревожить Жюлиет такими пустяками — эгоизм. Успокоением всегда был и остается родной Нортдам.       Понимая, какие люди будут в кабаке, парень не горел желанием там находиться, но и не имел выбора — обещали хорошую оплату. Темное подвальное помещение с крохотными форточками на ровне с дорогой со стороны улицы: выглядело довольно дешево и будто бы для обычных работяг, которые приходят сюда после тяжелого дня. Но, обойдя взглядом небольшие столики и барные стойки, Тэхен удивился количеству на вид опрятных и деловых альф, некоторые из них были со своими омегами, веселясь и громко хохоча под воздействиями спиртных напитков.       Мелодия, по запросу, звучала исключительно на позитивных мотивах, заставляя плясать и кружиться всех тех, кто давным-давно потерял свой разум в бокалах. Кто-то все-таки, видно, воздерживается, придя лишь из уважения в это место. Самому Тэхену неоднократно приносили бокалы и, ставя на пианино, настойчиво предлагали выпить. С улыбкой отказывал, продолжая свою работу.       Пара часов, с небольшими перерывами, и звездный час омеги-музыканта закончился, погружая кабак в такую мягкую тишину, где изредка звенели бокалы, ударяющиеся друг об друга, и разговоры. Прощальные аплодисменты и благодарности Ким принял с улыбкой, кротко поклонившись слушателям, и постарался скорее отстраниться от всех глаз: его ждала оплата, ради которой он здесь.       На выходе, что даже было ожидаемо, к нему подошел один незнакомый мужчина, на вид старше на десяток лет. Тэхен оглядел его: островатые черты лица, тонкий длинный нос, грубоватая и тяжелая челюсть; густые блондинистые волосы и огромные голубые глаза, которые сверкали от выпитого алкоголя. Желание сбежать увеличилось, потому что альфа вовсе не просто так преграждал путь, мелко улыбаясь. А страх возрастал, когда глаза опускались и оценивали телосложение, как какую-то опасность: высокий рост, широкие плечи. Все подстать самому расхваленному альфе, что выпячивает свою грудь вперед, показывая величие и силу.       — Могу ли я узнать имя такого прекрасного создания перед собой? — он склонился, чтобы быть своей головой на уровне чужой. Но на свой вопрос получил отмашку и недовольное качание головой. Цитрусовый природный запах резал нюх, морща нос омеги. — Мне очень понравилась Ваша игра, я бы хотел предложить Вам кое-что, — он не замечает заинтересованного взгляда и продолжает: — в моем доме очень часто проходят творческие вечера, я долго думал, чего не хватает в зале. Сейчас я понял: не хватало лишь Ваших ловких пальцев, которые создают настоящее искусство. Вы ведь автор этих мелодий?       — Да, — кратко отвечает парень, прикрыв глаза от усталости.       — Мы сможем завтра встретиться в обед? В выставочном зале напротив кукольного театра? И какое все-таки Ваше имя?       — Тэхен, — как согласие на предложение прошептывает и наконец покидает это место, выходя на ночную улицу, где все также шел проливной дождь, вынуждая раскрыть зонт и закутаться лицом в шарф.       Тэхен долго думал, нужно ли ему это? Определенно нужно. Ведь совсем скоро, когда живот будет виден даже под самыми свободными рубашками, он не сможет физически вертеться от одного бала к другому. Денег, что он скопил на данный момент, хватит лишь на год аренды маленькой комнаты, не более. С каждым днем ему становится тяжелее держать ровную спину за пианино и терпеть ночные выступление, которые шли друг за другом. Омега за короткий срок стал довольно востребован в центре Парижа, его приглашали, как в эту ночь: подходили и говорили адрес и время, но именно этот мужчина казался совсем не с деловым настроем. К этому всему бывало, что тянуло низ живота, заставляя насторожиться и обеспокоиться о своем здоровье и о здоровье ребенка, который уже пережил достаточно за эти месяцы.       Духота и удивленные взгляды европейцев вытесняли Тэхена из всего этого светского общества. Многие знали, что он — омега, но не понимали, почему совсем не ощущают даже тонких нот естественного аромата. О беременности никто не догадывался тем более. Это пугало бы больше, осуждение и обсуждения. Где же отец ребенка? Кто он? Тэхен предвкушает эти вопросы и каждый раз обреченно опускает голову, не зная, как давать отпор на такое давление.       Каждое утро он старался доходить до собора, чтобы помолиться о благополучии своего ребенка, ведь это единственное, что мог делать в тех реалиях. Выходил на улицу со слезами, чувствуя, что что-то идет все равно не так, будто ждёт что-то страшное. «Бог услышал меня? Или я недостоин быть услышанным?» — эти вопросы проносились изо дня в день, пока парень за поздним завтраком наблюдал за кипящей жизнью города через окно, влюбленными парами и смеющимися детишками.       Вид из его комнаты открывался поистине прекрасный, возвышаясь над большинством домов и выходя почти что полностью на соборную площадь, которая являлась центром всех событий как города, так и обычных людей: кто-то помолвился, кто-то признался в любви, кого-то похоронили и так далее по списку всех знаменательных дней. Ким чувствовал себя чужим, не подходящим под стандарты жителей во всех планах. Только некоторые восхищались его азиатской внешностью и усыпали удивленными взглядами вместе с комплиментами. Такая «популярность» его давила. Особенно озлобленные омеги, оставшихся в тени, если рядом проходит Тэхен. Он не такой как все, его дом в другом месте, но душа все же принадлежит этому городу. Ей так спокойнее.       По назначенному времени и месту Тэхен подошел, оглядев двор: бесшумный, спящий и едва затемненный. Клумбы уличные и оконные, цветущие летом всякими разными цветами, посерели; дряхлые и сухие веточки свисали к земле и осыпались.       — Тэхен! Я и не думал, что Вы все-таки придете! — тот самый мужчина подошел со спины; парню показалось, что тот следовал за ним весь путь. — Пройдемте, не пугайтесь меня, — он открывает тяжелую дверь перед омегой и пропускает того внутрь, где после темного невзрачного коридора была вовсе не простенькая комнатка, а огромный зал с парой столиков и предполагаемой сценой с белоснежным роялем. Огромные хрустальные люстры шли в шахматном порядке по потолку, заостряясь к низу. Омега крутится вокруг себя, осматривая эти светлые стены, украшенные картинами и золотыми завитками. Вдоль стен стояли мольберты, накрытые темно-бордовыми шелковыми тканями, не бросаясь в глаза. В таких местах он ещё не выступал. — Я подумал, что мы сразу перейдем к делу.       — Мне кажется, я не достоин играть в таком месте.       — О нет! Вы плохо о себе думаете. У Вас талант, и он должен быть оценен по достоинству, — нарушая все личное пространство гостя, альфа хватается за прохладные руки омеги и оставляет на них коротких поцелуй. — Мое имя Доминик, будем знакомы. Вчера я был совсем не в хорошем виде, наверняка, напугал Вас, но не подумайте обо мне плохо. Я лишь хочу слышать в своем доме самое настоящее искусство.       — Где же Ваша кровать, раз Вы называете это своим домом, Доминик? — омега усмехается и снова оглядывает пространство, по которому гуляло эхо. Невзначай он убирает руки за спину, не позволяя более касаться их.       — Мои комнаты над этим залом. Я бы провел экскурсию, но это уже не рабочий вопрос.       — Хорошо, Вы могли не отвечать на этот вопрос. Здесь, по моему мнению, собирается много людей. Сколько вы мне заплатите?       — Не переживайте, Тэхен, оплата Вас удовлетворит полностью.       Парень с неуверенностью и недоверием снова осматривает альфу и соглашается, проходя к инструменту.       Тонкие пальцы ведут по клавишам, оценивая, насколько замечательно настроен этот рояль, и рассматривая его поближе: утонченные и округленные углы, позолоченные вставки на бортиках и крышке. С разрешения он сел на бархатный такой же белый пуф и опробовал пройтись по нотам из головы, получая неописуемое удовольствие от чистого звучания. Доминик стоял рядом и завороженно наблюдал за Тэхеном, отчего улыбка пухлых губ рисовалась на лице.       — Я не хочу Вас подводить, честно, но через месяц-два-три я не смогу сидеть целыми ночами и играть, — Тэхен опускает руки на колени, поднимая голову в сторону хозяина дома.       — У Вас проблемы?       Тэхен обреченно провел рукой по животу так, что ткань рубашки натянулась и облепила очертания едва выпяченного живота. Жестом показывая всю причину этого разговора. Ему не хотелось раскрываться и затягивать этого человека в свои проблемы, но сейчас от него явно начнут требовать постоянного появления в этом месте.       — Ох, чудное создание, не забивайте голову. Думаю, мы сможем решить этот вопрос. Если не секрет, где же отец? Почему Вы вынуждены работать?       Ким промолчал и повернулся обратно к роялю, не желая продолжать диалог на «раскрепощенную» тему. Он старался не думать о Чонгуке лишний раз, потому что эти мысли будто убивали изнутри. Эта история закончена, оставив непоправимый и памятный след на следующем этапе жизни, с которым Тэхен очень старается справляться в одиночку.       — Я понял. Могу ли я Вас накормить? Все же было приглашение на обед. Не переживайте, готовят мои повара, я лично отвечаю за качество блюд! Мне будет очень приятно, если Вы пообедаете со мной.       — Хорошо, — кивает. Хоть и напрягали эти чрезмерные разговоры и предложения, врываясь в личное пространство любителя тишины и покоя. Отказываться было бы плохим тоном.       В отдельном помещении, в соседней двери, расположились округленные столики в ряд, укрытые золотистой скатертью, а на предполагаемом уже месте трапезы стояла открытая бутылка вина и два бокала. Омегу это застопорило в проходе, но все же он обреченно сел за свое место. Доминик, как истинный интеллигент, выученный манерам, подвинул стул для нежной и стеснительной омеги, а только потом сел сам.       — Я не пью, — наотрез и как-то грубо произносит парень, когда горлышко тянется к бокалу с его стороны.       — Почему же? Красное вино даже полезно в небольших количествах. За качество я также отвечаю перед Вами лично.       — Не верю в полезность таких напитков, это мой принцип. Считаю это отравой и не более.       — Тогда почему Ваши выступления основаны только в местах со спиртными напитками, — он прислоняет бокал к губам и делает мелкий глоток. — Например, вчерашний.       — Куда приглашают — туда и иду. Логика вполне ясна. Средства на обеспечение жизни с неба не упадут.       — Сильная и независимая омега? — с усмешкой.       — Если Вам, Доминик, так понятнее, то: да.

***

      Сильные морозы охватили Корею, но сердце альфы было суровее и холоднее, желающего покоя и пополнения в семье. Девушка, с которой Чонгук даже не заключил брак, никак не может порадовать наследником, уходя в печаль с мыслями, что ее тело проклято. А про истинность давно все забыли, смирившись с судьбой, которая повела род по наклонной.        Ровная вычищенная от снега тропинка вела продрогшего Чона к конюшне; кони, оставшиеся в очередной раз с одним альфой, смиренно ждали выгула, чтобы взбодриться морозным воздухом. Никакого помощника так и не нашел. Не искал, переживая вновь за свою безопасность: кого на этот раз ему подсунут? Зимой работы мало — на ипподром выезжать невозможно из-за сугробов, лежащих огромными белоснежными подушками, что даже в город не выехать на карете. В такой заперти остается только коротать время на своем участке или за беседой с дамой, которую, кстати, мужчина уже слушать не может. И видеть тоже.        Ночь накрывает небо рано, зажигая в домах свечи и светильники; камины, расположенные в каждой основной комнате, греют стены круглосуточно и пытаются растопить альфу, какой сидит вечерами в полном одиночестве и тишине, складывая все мысли по полочкам в своей голове. Из нее не выходил один единственный человек, мешая всем думам: Тэхен, посланник из Франции. Тот, кого нужно ненавидеть, но эта ненависть навязчива и выдумана, убеждая всех окружающих в такой лживой правде. А в глубине души тоска и желание. Желание увидеть и знать истину тех деяний; желание опровержения слов Намджуна, ведь на самом деле поверил ему, но все еще мечется в собственных догадках.       Чимин, измученный месяцами своей совестью и преданностью к господину, всячески избегал раскрытых разговоров и прищуренных взглядов. Он сидел на своей кровати, зарывая пальцы в корнях волос, и смотрел на одну оставшуюся вещь Тэхена: по конечному приказу все было выкинуто и ссажено месяцем ранее. Тусклый свет свечи, стоящей на тумбе, всей своей энергией и яркостью падал на ту самую правду и истину всего кошмара в поместье.        Перо пламени в камине содрогается больше обычного, а по забитой кубками комнате эхом разносится шлепок.        Тяжелое, что-то на подобии книги, рухнуло на стол, а рядом, в тени, стоял Пак и дожидался, пока на него поднимут взгляд. Он выглядел будто смерть, пришедшей этой ночью, не нарушая спокойствие дома, и смотрел пристально сверху-вниз на разбитого альфу. Глаза, какие дождались желаемого, томно прикрываются ресницами; а сам бета также молча выходит из комнаты, оставляя Чонгука с таким же непередаваемым выражением лица.        Дневник, который найден в том самом чемодане, был спрятан у Пака в комнате под матрасом, оберегая от чужих глаз. Сегодняшний вечер — звездный час. Был бы; Чонгук не поймёт ни слова, описанного на этих страничках.        Корявый почерк, явно созданный трясущейся рукой, на французском — у альфы разболелась голова, пока он пытался хоть где-то найти корейские буквы. Помятые, пересохшие страницы все-таки бережно сменяли друг друга, ведь одно неловкое движение — эта «книга» рассыпется на крупицы. Перечеркнутые строки, размазанные чернила, высохшие капли воды и крови: не зная сути и смысла, весь кошмар содержания передавался и так, раскрывая глаза альфы только шире.        Он будто понимал все мысли и чувства, которыми пропитаны страницы, и не верил своим глазам: избитая жизнью книжонка, олицетворяющая душу своего хозяина. Понимать бы ее полностью, от корки до корки, но для этого годами нужно изучать паршивый для души язык.        — Отыщи мне того, кто переведёт эти каракули, — «доброе утро» прозвучало в адрес Пака на следующий день, после бессонной ночи, преследующей кошмарами и голосами из темноты.        — Но… Как я это сделаю? Самый обыкновенный повар, живущий этим поместьем. Откуда я достану человека, знающего этот язык? — бета ошарашенными глазами бегает по господину, желая увидеть «помилование».        — Считай это за приказ, как хочешь, но я жду перевод этого дневника от первой до последней буквы.        Чонгук нахмуренно покидает кухню.       Крест, что был найдет последним днем на ипподроме, зажимается в кулаке и всегда носится в кармашке с собой куда-либо; альфа делает это неосознанно. Нащупывает и достает, разглядывая по-новому постоянно, и рисуя образ Тэхена в голове, с таким ужасающим взглядом, который блестел от накатывающих слез.       — Он не увидит, — шепчет сам себе и пускает смешок, отводя взгляд на ночь в окне.       Бессонные ночи дают о себе знать, пугая присутствием «беты» в комнате, где-то рядом с его неизведанным и неуловимым запахом. Чонгук постоянно оборачивается, прислушиваясь: будто голоса не за дверью, а здесь, — один и неповторимый.

***

      Выставки картинные, слава Всевышнему, проходили исключительно в дневное время и чаще всего в спокойной атмосфере, без пьяных криков и говора. Ничего более от Тэхена никогда не требовалось, только игра и хорошее настроение, которое передавалось через его мелодии. Доминик подбадривал и благодарил, был единственным, с кем омега переговаривал: никто больше не смел подходить, интересуясь исключительно искусством, которое выставлял сам альфа напоказ и проводя аукционы.       Тэхен подметил, что этот мужчина довольно востребован с своей деятельности художника. Пару раз слышал о командировках в другие страны, дабы перенести на холст чью-то семью, портрет или природу.       — Я был одержим кистями ещё с детства, — снова начинает свою историю уже раз десятый, будто Тэхен не слышал это неделю назад. — Сначала рисовал свою семью, за бесплатно. Потом перешел на улицу, хоть за маленькую монетку предлагал людям изобразить их.       — Потом Вас попросили приехать к одному генералу, потому что он увидел такой талант на улице, — продолжает с теплой улыбкой, облокотившись на крышку рояля. Выступление, как и выставка, окончен, а в зале остались только двое, наслаждаясь покоем и тишиной.       — Так давно было, конечно. Тот, кто добивается, всегда добьется. Кстати, насколько я помню, ты до сих пор живешь у Жюлиет?       — Откуда Вы знаете эту прекрасную женщину? — Тэхен настороженно свел брови и бросил сосредоточенный взгляд на лицо над собой.       — Это моя сестра, двоюродная, но сестра, — так непринужденно говорит об этом, хотя такое для Кима должно быть оговорено с самого начала сотрудничества. Теперь ему точно ясно, почему он здесь. И именно он.       — Вы совсем не похожи.       — Мои предки — итальянцы, а у нее в крови Франция лидирует. Так вот, что я хотел тебе предложить: поселиться здесь, в моей свободной комнате, потому что помню, какой путь для тебя довольно долгий, а скоро ходить будет проблематично. Тем более по наледям на дорогах, а морозы скоро настигнут большие.       Тэхен чуть отвернулся от мужчины и опустил взгляд, слыша в его словах только истину; задумался, ведь уже в такую погоду у него нет никакого желания выходить на улицу. А горячий чай с сушенными травами, по возвращению домой, скоро перестанет спасать от болезней. Парень незаметно кладет руку себе на живот, надеясь на «помощь» перед таким предложением.       Омега доверяет все же людям, доверяет Доминику, не видя в его глазах корысти и чего-то темного; а голос и слова подтверждают это, звуча довольно убедительно и надежно.       — А итальянский Вы знаете?       — Я родом оттуда, мой родной язык!       И жизнь стала проще, перевезя все остатки вещей в новое жилье, чему Доминик был безудержно рад, продолжая платить также, и ни капли не брать за аренду комнаты. Жюлиет не была против, а только поддержала это решение: беременным омегам важна защита альфы и его присутствие рядом. Даже не в романтическом плане.       Комната была больше, просторнее и чище — подготовлена к новому гостю. Новая мебель, а также неожиданным подарком в углу, у окна, стояла детская кроватка, будто бы ребёнок появится на свет уже завтра. Но Доминик любит делать все заранее и отказывается от каких-либо денег, ссылаясь на: «Прими это как должное после столько пережитого, за все терзания и мольбы. Мы не чужие люди».       Альфу вдохновляли эта внутренняя сила и пережитый опыт, носящий под сердцем дитя. Этот порыв восхищения кистями рисовал портрет Тэхена поздним вечером, в точности повторяя каждый изгиб и остроту. А глаза даже с бумаги передавали все зачатки мудрости и серьезности, мелко блестя ребячеством и верой.