Цветение

Да, настроение и впрямь было отличное. И только подойдя к своей спальне и увидев вынюхивающего дверь Хенрика, Карл вспомнил наконец о своем старом знакомом. Пригладив еще влажные волосы рукой, он стиснул айнсу шею, направляя в другой конец коридора, и открыл дверь. Наверное, стоило поздороваться? – Привет, Итан? – начал он. Но Уинтерс не откликнулся. Даже не дёрнулся. Только открыл глаза и посмотрел на него из-подлобья совершенно больным взглядом. — Весь день так просидел? — Хайзенберг покидал вещи и подошел ближе. Уинтерс не шарахнулся, лишь следил воспалеными глазами — ему точно было нехорошо. Лорд разглядывал гостя, припоминая: в первые сутки после воскрешения Карл действительно чувствовал себя неважно, но для Уинтерса это время миновало, а всё в нём по-прежнему выдавало сильнейшую слабость. Итан был бледен, ещё и молчалив. Карл решился. Он присел — Итан дёрнулся, но так и продолжил утопать в кресле: ноги расползлись, руки безвольно лежали на подлокотниках, плед валялся на полу, укрывая лишь ступни. Казалось, еще немного, и его гость потеряет сознание, завалится набок. Карл положил пальцы под ворот толстовки на шею, почувствовал сердцебиение — слабое, под прохладной влажной кожей. Уинтерс словно был и не на том, и не на этом свете, однако едва приоткрытые глаза его все еще отслеживали движения Хайзенберга, и тот сказал успокаивающе, как говорил с прочими своими зверушками: — Не беспокойся, не укушу. Я только возьму пробу. С этими словами он склонился, обнажая крепкое запястье, втянул запах кожи — теплой человеческой кожи, скользнул губами к пульсирующей венке и наконец накрыл ее своим ртом. Язык прошелся по ней, и Карл мучительно застонал, прикрыв глаза. Оторвав голову, он вновь удивленно воззрился на своего гостя снизу вверх. — Из меня хреновый дегустатор, Итан. Но если бы я не знал — точно не знал, что ты стопроцентная ходячая плесень, я бы подумал, что ты человек — и ничего более. Человек со стальными шарами и дохрена удачливый ублюдок, но и только. Хайзенберг встал, подошел к камину, разжег огонь, посидел, добавляя полешек и глядя на весело стрекочущее пламя. Ему надо было подумать. Ветер завыл в дымоходе, а Карл облизнул губы — вкус Уинтерса никак не переходил в воспоминания. Кстати, об ужине... Карл поморщился, дотронулся до своей груди — горячий. Каду черезчур исправно отбивал ритм сердцебиения, накачивая организм кровью. Затем лорд подошел к Итану сзади, расстегнул толстовку и коснулся его груди: медленное, вялое сердцебиение. Уинтерс едва ощутимо вздрогнул. — Интересно. Итан явно осознавал всё. Понимал. Просто сил не было, так получается? Карл вернулся в поле зрения своего гостя, сел на стул, призвал портсигар. Надо было занять чем-то рот. И тишину. Неважно, насколько хорошо Уинтерс его сейчас понимал, говорить с ним... это было чем-то совершенно иным, не правда ли? Отличным от привычных монологов Карла — с самим собой, по своей сути. Хайзенберг сразу перешел к главному: – Так, Уинтерс, вот теперь, давай, выдвину предположение. У тебя нет каду. И тебе хреново именно поэтому. Серьезно подозреваю, что ты — недоношенный. Он сам ухмыльнулся своим словам и пояснил: – Мегамицелий был серьезно поврежден. И думать не надейся, что уничтожен. Но, будем считать, сейчас он ранен. Предположу, что за меня он взялся несколько раньше момента, когда был подвергнут оскоплению. Либо мне просто повезло с тем, что каду помог мне с выздоровлением — это живучая тварь, ты даже не представляешь, насколько. У тебя же такого преимущества не будет. Не потому, что ты можешь не захотеть пересадку — возражать-то ты сейчас не в состоянии: просто ты довольно специфический объект. Не отрицаю возможности, что ты отрастишь себе удаленные органы и отторгнешь малыша, а ведь каду у меня осталось не так уж и много. Я их использовал, а не растил на продажу, так что... В общем, сейчас мне нужно подстраховаться, и я не потрачу на тебя ни единого. «Отдам предпочтение восстановлению популяции, как только представится такая возможность», – подумал он, вставая, и заметил, что Уинтерс даже не смог поднять свою голову, чтобы продолжать глядеть в его глаза. Недовольно скривился. – Предположим... Только предположим, Уинтерс, что мне за каким-то чертом захотелось не дать тебе загнуться. Что мне с тобой делать? Он задумался, обернулся к окну. За тем вновь воцарялся сумрак, нетревожимый даже светом далеких звезд. До лета было ещё очень далеко. — Каду любят алкоголь. Каду любят мясо, сырым. Плесень любит. Это нихера не диетическое питание. А у тебя нет каду. И ты все еще кажешься мне дохрена человеком, чёрт знает почему. Он вновь обернулся, чтобы убедиться — Уинтерс не двинулся ни на дюйм. — Давай исходить из этой теории. Так что едят больные люди? Пьют бульоны... и горячий чай?... Сюда, дамы! — позвал он, и две обезображенных головы возникли в проеме двери, таращась на него в немом вопросе, — Не уверен, помните ли вы, как такое готовить, но попробуем. Горячий чай и мясной бульон, — потребовал он. Чай они действительно приготовили. Принесли душистый кипяток. Карл повёл носом — возможно, и чая-то у них не было, одни травы. Он глотнул: не горчило. Вкусно? Добавил лежащий на подносе кусковой сахар. Посмотрел на Уинтерса. Подумал. Добавил много сахара. Размешал. Всунул в руки гостю чашку. Те не дрожали. — Пей, — приказал, не зная, подчиниться ли. Тот подчинился. Но пил изматывающе долго. Хайзенбергу надоело наблюдать. Мороайки принесли мутный бульон с крупными кусками полусырого мяса. Карл сожрал тот, что побольше, и повесил котелочек доходить над огнем камина рядом с чайничком. Для этого пришлось вогнать камину в пасть хорошую металлическую дуру, чтобы держала. Карл задумался. Насколько Уинтерс ближе к человеку? По мнению каду Хайзенберга — неотличим. Стоит ли довериться его чутью? Размышляя, лорд вспоминал: слуги Димитреску вроде бы нормально питались при своей жизни. Может быть, какая-то крупа в замке ещё оставалась. Карл решил не забивать себе сегодня зря голову и сел за стол поработать. Итан почти не шевелился, но поначалу всё же здорово отвлекал. И не только его одного: в коридоре возник один из волколаков — тот, что научился открывать двери и не разносил при этом всё кругом от излишка игривости. Он пытался поддеть дверь кончиками когтей, тихо сопя и стараясь не шуметь. Эту же дверь молча подпирал Хенрик, и сдаваться не собирался. Хайзенберг раздражённо впился пальцами в переносицу. — Кажется, я запрещал тебе подходить к замку! Псина засопела активней и принялась вынюхивать щель под дверью. Рядом к двери припала ухом мороайка. Это было уже слишком, и Карл ударил по ним приказом каду. Раздался скулеж — сразу от волколака и айнса, и все тут же бросились врассыпную. К дверям в итоге, покружив, вернулся лишь Хенрик. Хайзенберг пометил еще одну из подвальных стен как подлежащую к сносу и представил, что в кресле за его спиной сидит один из его громил. Это помогло ему слегка расслабиться, и лорд, наконец, занялся работой. Спустя полчаса об упавший плед мягко стукнула выпавшая из пальцев Уинтерса чашка, и стало совсем хорошо. По-видимому, они задремали оба — Итан в кресле, Хайзенберг на стуле. Прозевавшись и растерев лицо, Карл сходил отпил почти что кипятку из весящего над камином чайника. Проверил бульон, тот остывал над прогоревшими под ним дровами. Ткнул пальцем мясо: оно было мягким. Найти ложку оказалось тем еще приключением. Оказывается, она была на подносе, поднос — на столе под чертежами. Карл присел, заглядывая снизу в лицо спящего. Удивительно, каким мирным выглядел этот поганец сейчас. Злиться не выходило. Не в такой ситуации. Он толкнул лежащую на подлокотнике руку. — Очнись, Уинтерс. Доктор прописал тебе лекарство! — добился осмысленного взгляда, сунул в руку гостя ложку, поставил на чужие колени котелок. — Жри, и спим дальше. Уинтерс ел еще медленней, чем пил, и, естественно, порцию свою не осилил. Карл забрал бульон, выгреб остатки мяса (свой ужин от мороайек он так и не дождался — видимо, те посчитали бульон личным капризом лорда), хлебнул ещё мясного навару, разделся, забрался на постель. Ложка звонко ударилась, выпав из руки Итана. Тот вновь ушел в сон, и Карл воодушевленно последовал его примеру. Утром мороайка принесла воды для умывания и, косясь на Уинтерса, оставила ее на маленьком столике у двери. Карл умылся, обтер лицо Уинтерса. Тот вздрогнул, просыпаясь. Пальцы сжались на запястье Хайзенберга, и лорд недовольно нахмурился: — Я плох в роли няньки, Итан. Что, чувствуешь себя бодрее? Значит, придется озаботится твоим меню. Пальцы Уинтерса медленно разжались, и Карл раздраженно прибрался, убирая с пола вещи и накрывая ноги Уинтерса пледом. Снова. Впускать сюда кого-то из слуг он посчитал не лучшей идеей: слишком уж Уинтерс был похож на вскрытую коробку шоколадных конфет, а мороайки — на маленьких непослушных девочек. Карл вслух рассмеялся этому сравнению. Когда-то в деревне действительно были дети. Потом они выросли, и всех девчонок отобрала себе Альсина. Сначала им было семнадцать, двадцать лет, затем средний возраст подкатил к двадцати пяти, а потом этих молодых кобылок разом пустили на фарш для ритуала матери Миранды. Карл посерьезнел. Он действительно не мог быть привязан к Уинтерсу в качестве сиделки. Его ждала работа. Для начала придется найти крестьянку, которая умерла совсем недавно и еще может вспомнить, как сготовить человеческие харчи. В замке оставались какие-то продукты для слуг, Уинтерсу должно было сгодится. Фрукты вот почти все сгнили, но яблоки — Хайзенберг помнил — те были в избытке. Подобные мелочи здорово отвлекали: ему нужно было вернуться в пещеры. Больше не обращая внимания на Уинтерса, Карл прихватил свои плащ и шляпу и вышел. Хенрик было дёрнулся за ним, чтобы проводить по коридору, но Карл мягко остановил доходягу. Дотянулся до его каду, легко приглушая его агрессию: Хенрик всё еще был слишком слаб, сыт и нацелен на задачу, чтобы кем-то интересоваться, но лучше перебдеть. — Еще раз: у меня гость. Гость, который живет в замке и пахнет человеком. Не трогай его, Хенрик... Постарайся просто не попадаться никому на глаза. Спустившись в холл, он повторил мороайкам этот же приказ. — Человек, сукины вы дети, что живет в моей комнате: не трогайте его, и я не трону вас! Задумавшись, он прокричал снова: — Те, кто умеет готовить вашу крестьянскую еду — каши, суп, чтобы ждали меня сейчас рядом со входом. Снаружи было ветрено. Карл натянул перчатки, проверяя сбрую Греты. Та попробовала пожевать лацкан его плаща и была пронзена предупреждающим взглядом, после чего неохотно заинтересовалась землей под своими копытами. Три тени скользнули к нему, бесшумно застыли рядом. Карл хватал каждую служанку за подбородок, вертел, проверяя возраст. Та, что показалась ему постарше, получила наказ: — Готовь еду, которую едят люди. Мясо — только полностью сваренное. Завтрак, обед, ужин. В 5 часов накрывай чай, или как там зовут ту дрянь, что вы заварили нашему гостю. Поняла? Мороайка кивнула. Она казалась гораздо спокойней прочих своих подружек. Отсылая двух других назад в те дыры, из которых они повыползали, Карл широко улыбнулся, обнажая зубы. Наклонился, шепча испуганно замершей мороайке прямо в ухо: — Я знаю, что вы, девоньки, любите полакомиться требухой. Готовь хорошо, и все самые лакомые кусочки ты будешь оставлять только себе. Та возбужденно задергалась, попыталась сделать реверанс, а Карл лихо вскочил на коня — удобно, когда есть молот — и направил Грету прочь от замка.