Цветение

Запах весны. Почти неуловимый на фоне нисходящих с гор потоков холодного ветра. Впрочем, привычная местная травка всё одно скоро упрямо зазеленеет то тут, то там на открытых солнцу местах. Но, очевидно, не здесь. Карл спешился, присел, макнул пальцы в окружавшую его пыль, растёр и медленно поднял к глазам, потом к носу. Пахло солью. На вкус – та же смертная плоть бога, отравившая здесь всё кругом. В этом месте трава вряд ли сможет проклюнуться. Затем он вновь вскочил на Илону, дёрнул поводья, и она двинулась, увлекая за собой свою новую подружку всё дальше и дальше, прочь от места проведения ритуала. Надо сказать, Карл терпеть не мог откладывать что-либо в долгий ящик. Ради высоких целей ему, конечно, приходилось порой наступать на горло собственной песне, но помимо того он предпочитал сразу же браться за дело и доводить его до конца, не особо размусоливая в процессе. Однако именно сегодня Карл отправился выполнять одну из обязательного списка задачу, которую выполнять ему совершенно не хотелось. Теперь, имея вторую лошадку под рукой, Карл уже не боялся, что доведет Илону своими запросами до истощения. Возможно, именно поэтому раньше он бы не сунулся сюда... Хорошо, возможно, ещё и потому, что это будет больно. По-настоящему больно. Смотреть на пепелище, оставшееся от труда многих десятилетий его жизни. Но вот, спешившись и неторопливо поглаживая с любопытством оглядывающуюся вороную помощницу, он был почти готов. Почти способен приступить к разбору братской могилы своих солдат. Безымянная лошадка топталась тут же, шумно фыркая и часто переступая ногами. Наверняка эта нетерпеливая особа потеряла своего ездока исключительно по вине собственного взбалмошного характера. В отличие от опасливой Иоланы, бойкая беглянка быстро смекнула, что ликаны у её нового хозяина заместо псов, и отныне совершено их не опасалась. Карл спустился на землю, оглядел останки разом взлетевшего на воздух и рухнувшего вниз строения. Лёгким движением стряхнул ржавые листы крыши, упавшие сверху. Поднял разномастную металлическую мелочь, расчищая следующий слой. И замер. Под ним был штурм. Мёртвый, угольно-чёрный, наполовину высунувшийся из разрушенной шахты лифта, он лежал, навсегда запечатлённый в своей безнадёжной попытке спастись из прорвавшегося изнутри фабрики огненного ада. А рядом — второй обгоревший солдат, айнс, лежал придавленный куском металла, бывшим когда-то частью внутреннего ограждения. Извлечённый металл шрапнелью полетел далеко в сторону. Карл присел и уже было собрался выкинуть эти тела вслед за прочим металлическим хламом, когда каду вдруг двинулся в его груди, будто несогласный с его действиями. И точно: Карл вдруг ощутил, как там, глубоко внутри, едва откликается каду его айнса. Едва живой... – Живой!!! — вскричал Карл радостно, и лошади дружно заржали, испуганно откликаясь его восторгу. Лорд встал на колени, склонился, стянул одну из перчаток, дотрагиваясь до холодных кожных покровов своего творения. Итак, ручки-ножки были целы. Да, местами мышцы были сожжены до обугливания, но гниения не наблюдалось, и если каду жив, это было поправимо. Но это вот что? Карл с неудовольствием оглядывал личинок, копошащихся на правой половине лица его солдата. – И хуево ж ты выглядишь, дружочек! — Карл поднялся. Он подозревал, что не найдёт ничего хорошего на той части тела его юнита, что всё это время соприкасалась с поверхностью. И словно расслышав наконец его голос — а голос своего шефа узнавали все его мальчики — солдат заскрёб обломанными ногтями землю в безуспешной попытке ползти навстречу. Карл отшвырнул последнюю мешающую рухлядь в сторону от лежащего тела и наклонился, поднимая несколько крупных досок, лежащих под ней. Потянул своего малыша из земной утробы за вживлённый вкруг каду металл, встал, разворачивая айнса к себе лицом. Перекособоченный, тот с третьей попытки всё же оперся на свои двои и задергался, хрипло дыша. Одно лёгкое у него было пробито какой-то металлической дрянью, что отлетела в самозарождающуюся мусорную кучу, и из открывшейся раны по измазанному грязью телу неспешно побежала густая и тёмная кровь. Карл поджал губы, критически осматривая своё новое приобретение. И в прежние времена он не списал бы этого мальчика в утиль, но сегодня выбирать и вовсе не приходилось — не в одного же раскапывать эти руины? – Давай, давай, — одобряюще махнул он солдату рукой, и тот сделал неловкий шажок ближе, по-прежнему в крепких объятиях силы своего лорда. Хайзенберг со вздохом перекинул руку найденыша себе через плечо, обхватил его с левого бока и повёл до седельной сумки. Солдатик послушно открыл рот, когда Карл влил в него алкоголь, постоял, опираясь спиной об испуганно замершую вороную, пока Карл закуривал, размышляя. Стоило вернуть его нежданную находку в строй как можно быстрей. Если эти двое поднялись из глубин, где-то там ещё могли остаться и солдатики покрепче, которым повезло оказаться запертыми в катакомбах, не задетых взрывами. И как он раньше об этом не подумал? Возможно, стоило отдать им приказ через каду? Хайзенберг не был уверен, что смог бы дотянуться даже до глубины -1 этажа. Он вовремя остановился: если он позовёт свои оставшиеся в живых творения сейчас, а они пойдут к нему напролом, то вполне вероятно сгинут многие из них. Безопасней было бы разобрать вход на фабрику и заново собрать работающий лифт. И затем, спускаясь так глубоко, как получится, откопать всех носителей каду, что ещё были живы. Откормить их. Возродить свою драгоценную армию. Лошади наотрез отказывались иметь дело с айнсом, а тот — сидеть ровно. Карл сцепил пальцы в замок, выгнулся, разминая позвоночник, и призвал обратно один из наиболее цельных листов, оставшихся от крыши. — Залезай, – недовольно кинул он солдату. Тот лёг, свернувшись, шумно дыша и заслоняя буром едва светящееся отверстие в своей груди. — Не ной, – буркнул Хайзенберг, соображая цепи, — волоком потащу. Угрозу свою он исполнил: соорудил волокуши. — Илона, умница, —похлопал ту по боку. И взял под уздцы: — Вези! И вороная послушно тронулась знакомой дорогой — по пути домой. Пахло сваркой, запёкшейся кровью и жжёным металлом. Обычные трупы воняют мертвечиной. Но не металлическая армия лорда Хайзенберга. Карл привык работать с телами не первой свежести, но если каду приживался, то всегда запускал обратные процессы: ткани срастались, может быть, не так эстетично, как того хотелось бы иному наблюдателю, но функционально, глаза вновь омывались жидкостью, а во рту появлялась слюна. Солдаты Хайзенберга переставали быть мёртвыми телами и становились оболочкой для своих каду, которую те приводили — пусть и в такую — норму. И именно потому солдаты Карла никогда не пахли падалью. Они резко пахли железом, пылью и едва уловимо — человеческим потом. Но этот, конкретно этот, — ещё и псиной. И тому была своя причина: он стал ликаном раньше, чем Хайзенберг его усовершенствовал. Его сознание — сознание ликана, полуживотного: когда Карл колдовал над ним, тот водил носом, принюхиваясь к знакомым рукам, и приходилось лупить его по лицу, чтобы не мешал. Закусив губу, Карл наклонился, утирая предплечьем пот. Очки он левитировал рядом, сейчас они мешали: глазам было нужно больше света, линзы можно было легко испачкать. Айнс иногда взбрыкивал от боли, но сила хозяина надёжно фиксировала его, и тогда солдат совсем по-ликановски поскуливал, заставляя Карла смеяться. — Не бойся, мальчик, не бойся, — скалился он, отфыркиваясь от попадавшей в рот тёмной крови, — Осталось совсем чуть-чуть. Это пойдёт тебе на пользу. Вряд ли айнс боялся: его инстинкты обязывали его защищать каду, противоречиво указывающего подчиняться создателю. В конце концов Карл посадил солдата на на скорую руку сооружённый секционный стол и хорошенько вымыл. Стоящая рядом мороайка оперативно подавала воду и полотенца - белые и пушистые, на них отлично отпечатывалась счищаемая им кровь и грязь. Лицо Карл отчистил особенно тщательно. Омыл и провалы, оставшиеся вместо глаз, вернул туда металлическую пластину и, наконец, приложил свою ладонь поверх пока ещё сбоящего реактора. Истощённый каду его первенца чувствовал себя теперь гораздо лучше. До полного восстановления этого солдата было ещё очень и очень далеко, однако начало было положено. Карл замер, не торопясь убирать руку. Он чувствовал тепло. Он чувствовал жизнь. Резко отвернувшись, он ухватил висящее на плече ассистирующей мороайки полотенце, которое немногим ранее туда сам и повесил, и начал вытирать пальцы. Завтра определённо нужно будет вернуться и начать своё схождение — в свой личный ад, он был уверен. А пока ему хотелось — он не вполне понимал, чего именно, — отпраздновать? Повернувшись и откинув со лба влажные от пота волосы, он обратился не к мутировавшей нематоде, взывавшей к нему из чужой груди, — к тому безмозглому трупу, которому он во второй раз подарил жизнь. — Хенрик, — назвал Карл, — Ты будешь охранять мою спальню. Когда поправишься, разумеется. А пока его покалеченное создание с трудом спустилось на едва держащие его ноги и, насилу просунувшись мимо замершей вампирши, шатаясь, захромало в коридор.