Цветение

Переоценка своих сил до добра не доводит. Стоило предположить, что дальше будет лишь хуже. Всё, что находилось между домом родным и злоебучим деревенским курятником, превратилось в одну сплошную кашу. Пока еще подмерзшую, но от того было не легче — дорога казалась бесконечной. Первым делом пришлось раздобыть под посох хорошую палку — никакого сравнения с молотом, конечно, но удержать тот в руках Карл сейчас не смог бы при всем желании. Ватные ноги едва передвигались, и временами он спотыкался об очередной земляной пласт, словно выдранный из горной породы с корнями.  Хайзенберг осторожничал и остановился всего однажды. Очень занимательное дело: место, облюбованное Мирандой для ритуала, попросту отсутствовало. Тут вообще ничего не было в радиусе 300 метров так точно. Земля здесь просела, словно схлопнулись находящиеся внизу пустоты. Крошево, оставшееся там, где прежде царила монументальная композиция, украшенная в том числе и гербом Хайзенбергов, ничуть о ней не напоминало. Мелкие комья земли пересекали замерзшие ручейки, устремлявшиеся в пыльную подушку расположенного ровно посередине кратера. Карл задумчиво поскреб щетину и осторожно обошел воронку по казавшемуся весьма ненадежным краю. Восток понемногу светлел в привычную серость, и этого скудного света оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть: местный ландшафт словно сгладила гигантская рука демиурга. Пидоры, взорвавшие фабрику, — по ходу, именно эти пришлые уроды, — били целенаправленно по месту ритуала. По мегамицелию. Карл глубоко втянул носом воздух, в котором еще стоял ни с чем не сравнимый аромат — черная плоть бога поднялась здесь высоко в воздух и всё еще не до конца осела. Карл повертел головой, прикидывая масштабы удара. Должно быть, это было впечатляющее зрелище. Однако ж больше остановок им не предполагалось.  Дальнейшая дорога до деревни показалась ему недолгой. И её явно не хватило, чтобы обмозговать произошедшее. Определенно, он чувствовал теплящуюся в округе жизнь. Однако безумная сучара точно была мертва, как и все остальные его сиблинги-уроды, кроме почему-то именно Карла. Как... Как это произошло? Голова начала раскалываться, а мышцы во всем теле неожиданно разболелись. Какого хуя, он же только что очнулся? Он что, был болен? Обо всём об этом стоило бы поразмышлять в более безопасном месте: под какой-никакой мало-мальской защитой крыши и стен, уж точно не на открытом воздухе. Деревня явно не была целью взрыва, впрочем, она и раньше выглядела не лучше, так что многое не поменялось — существенно подсократилось лишь количество покосившихся домов, вот и весь ущерб. Карл тяжело оперся на первую же попавшуюся нехлипкую на вид изгородь и постарался перевести дух. В груди конвульсивно билось тело каду, лоб потихоньку покрывался горячей испариной. Хайзенберг судорожно пытался вспомнить, когда ему было столь же херово, но память не откликалась, и он оцепенело моргал, пытаясь вернуть себе контроль за внезапно отказывающим организмом. Чувствуя с каждым шагом поступающую слабость, лорд ткнулся в одни ворота, затем в другие. Наконец впереди замаячил очередной сарай, а рядом — о чудо! — зияющий чернотой дверной проем очередной дряхлой хибары. Осталось перед отключкой успеть донести до него ноги. Гигантская черная тень внезапно шарахнулась от него под соседним с домом навесом и глухо ударилась, испуганно врезавшись в ограждение. — Да ёб твою мать... девочка, спокойно!!! — рявкнул лорд, тяжело наваливаясь на импровизированный посох. Вонь навоза и конского пота несвоевременно ударила в ноздри. Вороная кляча в ужасе уставилась на него из-под хлипкой крыши своего стойла. Карл мгновенно расслабился. Страх животного моментально напомнил ему о том, кто он такой — чертов лорд этого проклятого места. Тот, кого здесь по праву всегда боялись. Он прищурился, изучая свою находку. Сложно было понять возраст этой доходяги, но по испуганным глазам на серой от грязи морде и остро торчащему крупу можно было предположить, что хозяин лошади издох довольно-таки давно. В углу стойла стояла бочка, зловонно попахивающая водой, да пустое корыто рядом с дверцей, которую — Карл попробовал — выломать было сложно. — Извини, девочка, — наконец изрек он, — но тебе придется мальца подождать. Я сейчас несколько не в форме. Еще ненадолго задержавшись, чтобы полюбоваться на первое живое существо, встреченное им в этой долине смертной тени, Карл развернулся и, шатаясь, вошел в дом. Покосившаяся дверь с трудом закрылась. Прежде имевшийся на ней засов сейчас валялся у него прямо под ногами. Хайзенберг кинул посох, снял очки и двинулся вглубь дома, минуя первую комнату, в темноту, в которой он внезапно отыскал узкую и хлипкую кровать, покрытую каким-то пыльным покрывалом. По правде сказать, он даже не успел этому обрадоваться. И, видимо, не вполне успел вовремя выставить руки, потому что соприкосновение постели с собственной осунувшейся мордой оказалось довольно-таки аварийным. Но глаза уже закрывались, и те немногие мысли, что еще оставались в сознании лорда Хайзенберга, тут же его покинули. Глаза открылись сами собой и оторопело уставились в сложенный из древних досок потолок. Вспомнилось сразу и скопом всё: собственное воскрешение, когда-то обещанное «детям» сукой Мирандой; взорванная, чадящая фабрика, до краёв переполненная воем его погибающих солдат; Итан Уинтерс... Рука в перчатке плавно прошлась от солнечного сплетения чуть выше и крепко сграбастала тёплый металл. Пальцы знакомо запутались в цепочках, дышать стало легче. Затем Карл поднял вторую руку, осторожно дотрагиваясь ладонью до своего лица — снова человечного, цельного, живого. Он моргнул, стряхивая сонное оцепенение. Жив... Жив! Неужели Миранда была права и воскресила его? Нет, только не она: фабрика не была местом, которое она выбрала бы для ритуала. Любым из «её мест». Хайзенберг медленно выдохнул. Так это Уинтерс убил эту суку? Или тот большой взрыв, что разнёс полокруги? Он сел, помотал головой. Спустил ноги на пол. Попытался призвать опору, и металл кругом едва задрожал, вновь отказываясь подниматься в воздух. Пришлось намотать сопли на кулак и вспомнить, каково это — быть обычным человеком. Перешнуровать покрепче ботинки да выйти во двор. Судя по раннему утру и своим собственным ощущениям, в местной хибаре он провалялся не менее суток. Справа донеслись едва слышно знакомые звуки дыхания и переступающих шагов непарнокопытного. Карл заглянул под навес. Удивительно, как смогла эта полудохлая скотина схорониться здесь в такие времена. Карл стянул одну из перчаток и протянул голую ладонь в сторону лошадиной морды. Та не отпрянула, но продолжила коситься испуганными глазами куда-то в сторону. И чуткие уши её смотрели туда же. И Карл обернулся. Он встретил ликана, как был — голой рукой, схватив за горло и погасив чудовищную силу удара, с которым должен был рухнуть на землю и оказаться погребенным под нападавшим. Тот не растерялся и полоснул его когтями по лицу — Карл отдернул голову, затем — по шее, Карл перехватил удар, и тогда ликан с удовольствием впился когтями второй руки в его бицепс. Хайзенберг низко зарычал, пережимая ублюдку горло. Испуганный всхрап худой клячи указал ему новую цель. Грузная фигура стремительно слетела с крыши стоящего рядом строения точно ему за спину, и вот тут Хайзенберг враз вспотел, словно чертова свинья на вертеле. Вторую руку он протянул в сторону дома, рыча не хуже извивающейся в его хватке псины — первый ликан вовсю вознамерился раскроить ему перед смертью трахею. И металл отозвался. Небольшая пластина вылетела откуда-то из тьмы и пробила второму нападавшему клиновидную кость, после чего послушно взболтала содержимое его черепной коробки. По инерции тело второго ликана сделало еще один неловкий шаг в сторону лорда и рухнуло оземь, прижавшись волосатой щекой к по-прежнему мерзлой землице. Карл притянул металл в дрожащие от усталости пальцы. Тот ликан, которого он держал за горло, слабо дёрнулся и жалобно заскулил. Карл подумал, насколько ещё хватит его сил, и стоит ли тратить их сейчас на эту тварюгу. – Я тут лорд, собака! - прошипел он, заглядывая в глаза ликана, белок которых давно и прочно скрыла радужка. Тот ожидаемо подванивал сразу и псиной, и человеческим телом — грязным и словно отродясь немытым. Резко отшвырнув чужое создание, Карл продемонстрировал тому деформированный и влажный обрезок металла. — Передай своим, чтобы не лезли. Скрючившееся ещё в полёте тело мигом распрямилось, псина вскочила на все четыре конечности и, не задерживаясь больше ни секунды, рванула от него назад и в сторону. В высокий сухостой, откуда она пришла, и где таких ублюдков могло скрываться ещё хер знает сколько. Утерев расплесканную в ярости слюну, Хайзенберг наконец перевёл взгляд на то, что он сжимал в своей изгвазданной ладони. Ебучую дверную петлю. Рассмеявшись, он закинул её в карман и вновь обернулся к своей лошадке, уже гораздо более довольный окружающим и своей судьбой. — А ты умница, девочка, — ласково сказал он, протягивая чистую ладонь, и лошадка ещё разок испуганно прянула ушами, прежде чем сделать осторожный шажок в его сторону. — Помогла. Договорились, есть тебя не буду. Да и другим не дам. Он немного повозился с запором и нашёл висевшую рядом уздечку. Всё ещё дрожащая всем телом, лошадь вышла за ним из стойла, медленно, будто не веря в свои силы. Седлать её стало бы форменным скотством. Однако нужно было отправляться дальше. Разжиться продовольствием. Словно разбойник, он рыскал в домах вокруг в поисках остатков прежней сытной деревенской жизни — консервов по большей части. Рыча, впился в найденную краюху зачерствевшего хлеба, раздражённо попытался размочить её в миске с водой и, отказавшись от этой затеи, бросил как есть. Отыскал в погребе другого дома и вскрыл стеклянную полулитровую банку с тушёнкой. Запихал её в себя всю — найденными тут же ножом, ложкой и пальцами. Чёртов каду наконец заткнулся, желудок тоже. Сил прибавилось, но вместе с ними и лени что–либо дальше делать. Он ещё немного пошарил по шкафам, опрокидывая жестянки со специями, и наконец догадался наклониться и порыться в углу. Итак, главное достижение этого дня: найдено крепкое бухло, да ещё и литр! Хайзенберг запрокинул бутылку и основательно к ней присосался. Это топливо тоже пошло куда надо: «сердце» бодро застучало, желанное тепло покатилось по организму широкой волной, обещая, что силы впредь столь же быстро не кончатся. Законопатив стеклянное отверстие, Карл вернулся в соседний дом, отыскал седельную сумку и заполнил её всеми своими находками: ещё парой банок тушёнки, целительным самогоном и какими-то соленьями — непритязательная каша не тянула даже на закуску, но выбирать не приходилось. — Пойдём, красотка, – по-доброму похлопав клячу по крупу, позвал он, потянул за поводья, и та охотно поплелась за ним к воротам, ведущим в возвышающийся над проклятой долиной замок.