Цветение

Перед замком Карл остановился. Коняшка ему досталась разом тихая, покладистая и неглупая: она явно ощущала исходящую от каменных стен угрозу, но поводьев не рвала и даже не всфыркивала. За такое послушание Карл нежно потрепал ее по холке и заметил: — Не боись, девочка, сейчас всё гладенько пойдет. Пошло действительно гладенько. Крылатые слуги дома Димитреску, надо отдать им должное, скромно наблюдали за ним с приличиствующего расстояния крыш и на рожон не лезли. Эти твари пусть и херово видели, но чувствовали его, как и он их, отлично. Из-за своего кровожадного чревоугодия гедонистическая сука наплодила несметное количество нечести, однако, видимо, не желая портить себе эстетические виды, разогнала её от себя по всем углам, и Карла коробило от мыслей о плотном соседстве с этим её наследием. Он подозревал, высосанных Димитреску девиц придется выкуривать из замка целую вечность. Пришлось повозиться, обходя тот в поисках навеса, под которым можно было приютить животинку. Будь развеселые племяшки Хайзенберга живы, от лошади наутро мало б что осталось, но стараниями одного везучего урода кровавые наркоманки счастливо покоились в кристаллической пыли, а значит, авторитета местного лорда для защиты его доходяги здесь теперь хватало. Спустя время Хайзенберг отыскал новую цель и поманил пальцем притаившуюся в тени вампиршу. Та забавно огляделась, прежде чем сделать маленький шажок вперёд — и тут же замереть в неловкой позе, наклонясь вбок и потирая одной грязной рукой другую. — Детка, — проникновенно начал Хайзенберг, надеясь донести до нее свою мысль максимально быстро и предельно ясно. — Эта лошадь — не еда. Не твоя еда. Не моя еда. И не еда для любых из твоих... сестричек. Приведи ее к воде, приведи ее к сену, а потом привяжи где-нибудь тут, — он сделал круговой жест пальцами, который служанка, конечно же, не оценила, — и проследи, чтобы она была жива и здорова, поняла? Мороайка резко кивнула, чуть наклонив уродливую голову вбок — очень условное изображение реверанса. Карл остановился, размышляя. Все же в этих созданиях был свой резон. Следствие узкой специализации: ликаны стали отличными загонщиками людей для Миранды, а мороайки — замечательно вышколенными слугами для Альсины. Молчаливые тени, не чета его армии — что ж, определённо, для подобных дел эти девочки годятся. Он не мог представить за схожей миссией ни одного из своих солдат: они не жрали бы лошадей, если бы Карл хорошенько над этим поработал, но ухаживать за скотиной... Хайзенберг отпустил поводья, служанка подхватила их, а лошадь испуганно вытаращила глаза на них обоих. — Не бойся, kleine, не бойся, — погладил лорд четвероногое создание по изгвазданной морде. Большие ноздри лошади возбужденно трепетали: мороайка наверняка сильно её пугала. Но кобылка подчинилась, когда та потянула её за собой, уводя далеко вперед, а Хайзенберг развернулся, направляясь в родовое гнездо Димитреску, в котором — и уже это одно само по себе являлось той еще страшной местью — он собирался навести свои порядки. Тяжёлая каменная махина под низко нависающим серым небом, казалось, аж поприветствовать его присела, или рассмотреть, словно любопытную букашку, — тут уж по желанию. Карл задрал голову, не в состоянии решить с ходу, какой видок ему не нравится больше: тот, что предстал его глазам снаружи, или тот, что ожидаемо откроется, стоит оказаться за высокой дверью, надежными стенами и в блевотном «великолепии» разложившегося барокко. Замок встретил его привычной чистотой и треском горящих свечей. Карл снял шляпу и отвесил окружившему его помпезному интерьеру преувеличенно вежливый поклон, а затем проорал в гулкую пустоту: — Вот она, неизбежная судьба аристократии! — поднял кверху руки, словно находясь на цирковом представлении, зная, как вслушиваются в его слова притаившиеся по углам ополоумевшие слуги Альсины. — Пресыщенность, вырождение и, как закономерный результат, — смерть, моя дорогая! Затем он вернул шляпу на её законное место и развернулся, не понимая, что именно его беспокоит. Ах да, прежде здесь никогда не стоял такой блядский холод. Он с грустью вспомнил фабрику: там было тепло, а местами, как он любил, — особенно ярко и жарко. Настоящая жизнь была именно там — кипуче-деятельная, обжигающе-согревающая и совершенно точно не сочетающаяся с купанием в крови невинных девственниц и тому аналогичной бредятиной, выдуманной от скуки местной семейкой вырожденцев. Кстати, о невинных девах. Карл терпеть не мог, когда его не понимали с первого раза. — Твари! — проорал он, распахивая дверь на кухню. — Это ваш новый хозяин! Чужие создания подчинялись неохотно. Но они подчинялись — по-другому не бывает. В едва освещенном светом угасающего камина помещении он таки нашел испуганную прислугу — по металлическому серпу, радостно поблескивающему ему навстречу из сгустившейся меж разбитых окон тьмы. — Ты, дрянь, — указал он на разбитое окно, в которое с гор затекал сучий леденящий холод. — Бери других девочек и бегом забивать все щели этого склепа, пока я не превратил его в ваш личный крематорий! Мориайка молча метнулась от него дальше по кухне, спиной отыскала закрытую дверь, толкнула её и тут же исчезла. Карл понадеялся, что она поняла его сообщение с первого раза. Ему вовсе не хотелось выполнять свое обещание — наблюдалась явная нехватка рабочих рук — но слово свое он держать умел, и в назидание прочим костер в холле обязательно бы устроил. Он коротко оглядел кухонную утварь и провиант. В отличие от гигантской суки, Хайзенберг человеческой кровью не питался. Человеческим мясом, как прочие владельцы каду, тоже. Хотя мог бы. Иногда голод накатывал, но до поры до времени Карл с ним справлялся: жрать людей было не в его гастрономических привычках, но жрать он любил. К сожалению, на кухне подванивало только человечиной. Он сглотнул, облизнул губы и вышел, покрепче притворив за собой ведущую туда дверь. Затем он забрался на самую вершину каменной громадины замка и вышел на растерзание всем бушующим там ветрам. Шляпу тут же рвануло с головы, но вшитая в нее полоска метала мигом вернула беглянку на место. Карл подошел к парапету и взглянул вниз. Горная долина была как на ладони. Жестокая судьба: его фабрику сравняли с землей, но домик куколки по-прежнему стоял невредимым. Карл ненавидел это место. Вот куда он точно не сунется и даже не станет проверять, способен ли взаимодействовать со странными цветочками Беневьенто. Теперь он обежал взглядом все свои новые владения и крепко задумался. Как ни крути, замок был лучшей позицией из всех, с которых он мог начать. Мысль о том, чтобы сбежать из долины, он отбросил как наиболее нежизнеспособную: пока он прозябал в этом плену, мир за пределами горных стен много раз кардинально менялся. В новом человеческом обществе он будет сродни новорожденному младенцу. Чрезвычайно опасному младенцу, и даже если его не раскроют сразу, чтобы обезопасить свою шкуру, ему всё одно придется засесть в подобной же богом забытой дыре. Так начать все с нуля там или продолжить здесь? Он задумался о B.S.A.A., с которыми его прежде связывали взаимные интересы. Да, определенно, в будущем они могли бы приоткрыть Хайзенбергу окошко в новый чудный мир или даже превратить это окно в полноценную дверь. Естественно, если лорд будет им полезен. Но и ему стоило бы начать переговоры с позиции силы. А значит, сначала он должен восстановить хотя бы часть той мощи, которую планировал повернуть против Миранды. Вернувшись внутрь и добравшись до замечательного диванчика, который он сразу же приметил, Хайзенберг с удовольствием закинул на стоящий рядом низенький лакированный столик свои ноги и откинулся назад, с облегчением выдыхая. Итак, папочка в доме, а значит, скоро здесь тоже появятся рабочие дисциплина и порядок. Дверь тихонько приоткрылась, и к нему бочком приблизилась служанка — уже третья из увиденных. В руках она держала вазу с фруктами. Карл бросил на подношение взгляд и вскипел. — Какого хера?! — вскричал он, выходя из себя и снимая ноги с облюбованного местечка. — Я не жру эту дрянь! Никаких чертовых сырых внутренних органов, никакой человечины! И кровь — это абсолютно не мой любимый вид соуса, ist alles klar?!! Мориайка кинулась от него к дверям и застыла, вслед ей полетела металлическая фруктовница и, врезавшись в стену рядом, щедро размазала свое содержимое по богато украшенной золотом лепнине. Ручейки виноградного сока, смешанного с кровью, шустро потекли к образовавшейся на полу малоаппетитной композиции. — Да приберись ты для начала! — огрызнулся Хайзенберг уже гораздо спокойнее и окончательно поднялся: искать свою вороную клячу — и гребанную седельную сумку заодно.