Lost in time

Данила чувствует, как медленно разлагаются его барабанные перепонки. От соседнего кресла несет чистым этиловым спиртом, а он, делая вид, что ничего не чувствует, продолжает допрашивать девушку. — Нам не о чем с тобой разговаривать. Даша отвернулась с явным пренебрежением. Для нее, кажется, образ Данилы тоже казался испорченным, гнилым и мерзким. Данила — это налет на зубах, утро понедельника или же самая обычная черная полоса в жизни. — Я сам желанием не горю. Мне просто надо уточнить, — слова заскрипели. — Всё в порядке? Данилу самого чуть не перекрутило от этого вопроса. В последнее время он всё больше начал путаться в собственных воспоминаниях, пропуская какие-то важные детали. Он смотрел сквозь пальцы, даже не осознавая свою жизнь до трагедии. А жизнь у него была яркой. Даше насолить он точно успел. Для Данилы она стала всего лишь темой для обсуждения, мелочью, поводом для насмешек. От неё началась цепная реакция, которая продлилась, казалось бы, всего неделю, а уже так сильно разбила её жизнь на спокойное до и горькое после. — Это ты меня спрашиваешь? — девушка, кажется, боролась с желанием разбить бокал и острым осколком распороть Даниле грудь. — Да. Данила находит в себе странным тот факт, что задумался так серьезно о Даше только после её самоубийства. Каждый раз, когда Кашин закрывал глаза, он видел её пустые глаза, полуоткрытые губы и лицо полное спокойствия и меланхолии перед самым медленным погружением вниз. Для Данилы это только подытожило теорию собственной нежности и страха, он бы так не смог. Даша была сильнее. Это был сильный поступок слабого человека. А ещё эта история всё-таки доказала ему, что он эмпатичен. Нет, наверное, всё-таки не настолько, насколько была такой Маша. Он был... восприимчив к чужим чувствам. Их история не так рознилась, а потому Данила начал чувствовать небольшой контакт, какое-то непрямое соприкосновение с Дашей. Это было странно. Новое самоощущение скатилось по телу с неприятным волнением. Он не должен терять форму, не должен терять стойкости и холода. Если Данила не начнет мыслить трезво, то все растает прямо у него в руках. — Не трогай меня, Кашин. Не знаю, что ты задумал, но мне с тобой даже в одном помещении находиться противно. Данила слишком надеялся на то, что все пройдет до необыкновенного гладко. Со временем он забыл, что окружающие не знают о его дилемме и не ощущают её ровно так же, как ощущает её сам Данила. Никто не хотел делать ему одолжения и уступки. Это было оправданно. Данила уже сам не понимал, где поддерживает свои действия, а где считает их слишком импульсивными. Даже задумываться о таком для него, наверное, было странно. Хотя нет, странным являлось бы его желание топтаться на одном месте. Данила уселся напротив неё. — Давай проясним ситуацию. Те фотографии распространял не я, — начал Данила, но его перебили. — Мне всё равно. Я тебя не слушаю. — А ещё, кстати, я пытаюсь тебе помочь. — Да? Спасибо, что соизволил спохватиться, — девушка сильнее нахмурилась. — Ты виноват во всём, что произошло. Хватит отмазываться от своих действий. Хочешь, чтобы я тебя простила? Хочешь снять с себя вину? Данила умолк. Он как-то неуверенно огляделся, сам не осознавая того, насколько, кажется, прямо Даша попала в цель. — Нет. — Вот и всё, — девушка снова занялась бокалом. Кто бы мог подумать, что всё время Даша справляла одиночество и боль именно здесь. Место не плохое, но специфичное. Здесь Данила не знал никого, зато его, кажется, распознали сразу. Однако всем было плевать на то, кто он такой и чем живёт. Здесь царило странное умиротворение, будто бы Кашин вошёл в какую-то противоположную себе вселенную. — Ты на дне бокала решения проблемы не найдешь. — Что ты вообще можешь знать о моих проблемах? Данила, хватит лезть в мою жизнь. Ты и так уже сделал достаточно. — Я просто предлагаю помощь. — Я просто её отклоняю. Данила цокнул языком. Как же иногда тяжело находить общий язык с людьми, которых абсолютно не знаешь. Единственное, что понимал Данила — это то, что у них с Дашей должна быть какая-то общая точка соприкосновения. Если он сможет на неё надавить, то, скорее всего, девушка расколется. Это аксиома. — А теперь слушай внимательно: самоубийство — это не выход. Это тебе не шутка, не лазейка какая-то. Это абсолютно серьёзно. Ты прекрасно понимаешь, что ты красивая и умная девчонка, которая по-любому выкарабкается из этого дерьма. Просто дерзай. — Куда? Что ты предлагаешь мне делать? — Перестань копаться в себе и вести себя так, как это делает жертва. — Вести себя, как жертва? Ты и твоя компания заставили меня такой быть. Я не могу так, Данила. Мне тяжело смотреть людям в глаза. Я просто хочу, чтобы весь этот кошмар закончился. — Он закончится. Просто надо что-то делать, а не думать о том, как хорошо будет плавать в море с рыбками. Данилу будто перемкнуло. Он видел это... нет, он даже помнит. Кажется что-то похожее уже случалось с ним однажды, но он не послушал. Он не умеет слушать, не умеет понимать или выбираться на поверхность. Даниле хорошо находиться на дне. С рыбками или без — не имеет значения. — Все вещи забываются. Надо просто перестать вести себя так, словно тебя заводят все эти подколы и унижения. Соберись, Даша. — Тебе легко говорить. С тобой такого не было. Данила пытается вспомнить. С ним правда никогда такого не было? И вот ему снова пятнадцать. Когда Данила съеживается на холодной керамической плитке, он понимает, насколько ему тяжело и одновременно хорошо. У него присутствует четкое разделение между тем, что он действительно заслужил и тем, что досталось ему от тяжёлой жизни. Кашин тихо шипит и стонет, роняя слезы на пол. Когда его рука дрожит под острым натеском лезвия, Данила чувствует, что его действия становятся машинальными. Он умоляет себя продолжить, старается не думать, чтобы спасти свой мозг от осознания неисправности. Данила видит, как его кровь окутывает всю руку. Острая, резкая боль распространяется на места растянутых порезов. Ему кажется, что пальцы застыли от холода и испуга, страха и отчаяния, которое он испытывает раз за разом. И Даниле это казалось правильным. Он считал это своим секретом и свойственным наказанием. Если его ругал отец — это заслуженно. Если он сам себя наказывал — это ещё более заслуженно. Данила не знал, от чего он плачет: может, он всё-таки понимал, что это неправильно. А может, это — лучший подарок на его день рождения. Дверь резко распахнулась. Испуг — первое, что испытала тогда Лера. А теперь Данила снова смотрит на Дашу. — Нет, не было. — Вот именно, Данила. Не было. Девушка полностью осушила стакан, в котором, как понял Данила по запаху, находился джин со спрайтом. Кубики льда на дне со звоном бились о стеклянную поверхность. Когда девушка встала и, не сказав ни слова, ушла, то Данила был даже рад этому. Ему просто нужно собраться с мыслями, перестать думать о прошлом и освежить голову. Надо вернуться к этому разговору позже, когда он сможет отвлечься. Отвлечься. Данила просит налить что-нибудь покрепче. Ему сложно поверить, что он снова начинает оттуда, откуда, казалось бы, начинать не стоит. Он помнит ту ночь на вечеринке, помнит, как повздорил с какими-то ребятами, а потом толкнул Руслана навстречу грузовику. Воспоминания отрезвляют. Перед глазами проносится вспышка. Данила ставит стакан на стол. Когда он выходит на танцпол, то понимает, что избавиться от воспоминаний уже точно не получится. Танцующие рядом девушки поглядывают на Данилу с азартом и трепетом. Им не нравится то, как ровно и сухо стоит Кашин, а потому они пытаются помочь ему раскрепоститься. Только их попытка оказания помощи не проходит удачно, потому что после малейшего касания Данила дёргается, отступает назад и вовсе исчезает с их поля зрения. Даниле кажется, что иногда он уделяет слишком много значения своим воспоминаниям. После временной петли не получается жить так, как он пытался жить раньше. Он помнит всё, помнит всех. Воспоминания ярко играют в голове, пытаясь напомнить ему о всём, что он сделал неправильно. Вся его жизнь — это одно сплошное "неправильно". Он так облажался. Он никого не смог спасти. Даже сейчас, когда он пытается сделать лучше... что-то снова и снова заставляет его отступать назад. Что-то не позволяет ему быть честным, искренним с теми, кто ему по-настоящему дорог. Данила чувствует, как что-то медленно поглощает его мозг. Его кидает из одного воспоминания в другое. Он видит себя маленьким, видит себя взрослым, видит себя подростком. Он видит абсолютно другого себя, который смотрит на него с надменностью, с отвращением. И ему начинает казаться, что главный враг его жизни — это он сам. Это Данила Кашин. Ни Маша, ни Илья, ни Руслан, ни задиры из академии. Это он сам. Данила присаживается на пол, закрывает уши, чтобы они не взорвались от громких рёвов музыки. Кашин чувствует, что его страх перемешался с тревожностью, превратившись в самый крепкий коктейль. Его глаза болезненно мечутся по углам клуба, пытаясь найти что-либо похожее на выход. Данила чувствует, как что-то сползает с его губы на подбородок, а потом — на пол. Это кровь. Снова. Он судорожно прислонил холодное запястье к желобку, пытаясь убедиться в том, что сейчас разум его не обманывает. Он быстро смазал алую жидкость неровным движением. Данила попытался успокоиться, сровнять дыхание. Ему казалось, что он постепенно покидает тело, выходит в неорганизованный поток мыслей, который продолжает душить его своей настойчивостью. Данила крепко сжал ладони между собой в своеобразной молитве. В дрожащем хаосе он медленно распознал себя: человека, который мечтает о том, чтобы всё это прекратилось. Чувствуя под ногами твердую опору, он попробовал встать. Он приложил все усилия, чтобы выровняться, распрямиться и снова прилипнуть к стенке. Словно панический страх, твердящий, что вся эта петля — его медленное разложение в единицах времени, схватил Кашина за горло. Что, если этот кошмар длиною в его жизнь? Данила понял, что всё, к чему он прикасается, медленно погибает от интоксикации. Он не может послужить людям лекарством, он может послужить им быстрой инъекцией к разложению. Только не к процветанию. И всё-таки ему нужно что-то делать. Время идёт. Каждый круг может стать для него последним. Что будет, если однажды он не проснется в собственной постели? Что будет, если галлюцинации станут всё глубже пробираться в его черепную коробку? Он даже не уверен, что с ним действительно был Руслан. Может, это всего лишь сон? И тут Данилу быстро выбивают из ритма, врезаются в него так, что он беспомощно падает на пол. Боль сразу отдает в плечо, на которое он приземлился. Ладонями он шарит по полу, пытаясь найти в себе силы приподняться на всё ещё подрагивающих руках, но что-то его останавливает. Он слегка приподнимает голову, чтобы понять, где он вообще оказался. Чуть поодаль танцпола находилась небольшая комната с большим диваном, тумбочкой и цветастыми постерами на стенах. Её площадь была совсем не большой, так что возникал аналогичный вопрос: для чего вообще нужна была эта комната? А вот теперь Данила начинал понимать. На тумбочке стоял полупустой бокал, а на диване лежала спящая девушка. Когда Данила увидел перед ней возвышающуюся крупную фигуру, его сразило неприятным послевкусием. Почему-то теперь он находил это непотребство отвратительным, мерзким, гнусным. Если прежнему Даниле Кашину было бы всё равно, что происходит за стенами танцпола, то сейчас он чувствовал себя соучастником за своё бездействие. Он напал сзади, повалил незнакомца вместе с собой и воспрянул сверху. Драться Данила дрался, но здесь нужно было отточить навык до идеала, а не лезть с дряблыми кулаками на рожон. Если ему нужно было прибегнуть к достижению своей цели, то он пользовался смекалкой и искал любые лазейки. Он вытащил из кармана джинсов перочинный ножик, поднес к чужой глотке, поводил остриём прямо возле кожи. — Это моя девушка. Ещё раз, гнида, я тебя рядом с ней увижу, — Данила пытался максимально правдоподобно играть свою роль, — я тебе этим ножом эпитафию на лбу вырезать буду. Парень отмахнулся. Желание воспользоваться моментом быстро вылетело у него из головы. — Я её не трогал! Сдалась она мне, — он завертелся под лезвием, рвался от него как от огня. И вот если бы Даниле не посчастливилось, чтобы ему попался трус, так ещё и один — его бы, наверное, разделали собственным ножиком. В итоге парня ещё устрашил сам вид Данилы: смазанная кровь под носом и хмурый, серьёзный взгляд делали из него настоящего криминального авторитета. Данила вышел победителем. Кашин отпустил парня целым (он по-другому не мог) и подошёл к девушке. Когда он разглядел в ней Дашу, ему показалось, что со спины на него напали миллиарды мурашек. Тонкая нить снова переплела их, сдавила им горло и сцепила вместе. Данила попытался несколько раз растрясти её за плечо, но ничего не вышло. Девушка, казалось, даже не замечала его. Данила понял, что ему нужно было следить за её бокалом, в котором сейчас плавал... кетамин? Кетамин вперемешку со слабым снотворным? Данила не был уверен в первом, но точно был уверен во втором. Обычно выбирают только их этих двух зол, а всё остальное — уже извращение даже для таких людей. Данила вспомнил воронов. Он не уверен, что всё это не было лишь его дурным сном, но они с Русланом добились подсказок. Они вместе пришли к непонятной картине, которая, кажется, прояснялась всё яснее и яснее. Данила достал фотоаппарат и навёл его на девушку. Несколько секунд сомневался, а потом всё-таки щёлкнул её. Сон, кажется, как рукой сняло. Она медленно открыла глаза, прокашлялась, но встать так и не смогла. – Может тебя ещё поцеловать, чтобы вставалось быстрее? Девушка улыбнулась и несколько раз пальцем уткнулась Даниле в щеку, будто играла с пластилином. — Ага, я понял. Тогда он самостоятельно попробовал поднять её, и, на удивление, у него получилось. Он обвел её руку вокруг собственной шеи, прижимал её за талию к боку, чтобы девушка бессознательно не упала на холодный пол. Так они вышли из клуба, пробираясь сквозь арку людей, которые специально расчистили им дорогу. На улице Даниле стало спокойно. В этом подвальчике ему было тесно и некомфортно, будто кто-то насильно запихнул его в клетку. Там всё странное, смазанное, жуткое. Если бы он не выпытывал информацию о нахождении Даши, то, наверное, никогда бы её не нашел. Он в этом городе с пелёнок, а об этом клубе не слышал ни разу. — Ты... спасибо, — протянула девушка. — Потом поблагодаришь. Мне ещё твоих разговоров не хватало. Они шли тяжело, с паузами и постоянными передышками. Иногда Данила брал её на руки, проходил несколько метров, а потом снова шел в обнимку. Таким образом, ковылять до общежития им было долго, но никакого другого пути ночью они уже не искали. За это время Данила задумался о том, насколько сумбурной и глупой кажется ему эта петля. Она заставляет его сначала смотреть на смерти и страдания людей, а потом делает из него рыцаря на белом коне, который спасает людей от своей же кары. Даниле кажется, что он бессознательно мечется, даже не зная, куда ему пойти и что делать. Он верит в то, что всему этому есть конец. Его конец пришел именно тогда, когда он рассказал Руслану о всем, что его глодало. Но правда ли это был конец? Данила затащил девушку в свою комнату. Пробираться в женский корпус — это последнее, чем ему хотелось бы сейчас заниматься, а потому он пришел к самой доступной идее: оставить её у себя. Кашин положил её на свою кровать, а сам уселся рядом, на полу. Он слегка изогнулся, принял устойчивую позу и, наконец, заснул. Даниле снился сон, в котором он шёл против метели, покрывающей его с ног до головы. Холод заморозил ему уши, нос и конечности. Когда Данила касался своего лица, ему казалось, словно он вовсе его не имеет. Чем дальше Данила разгребал дебри воспоминаний, тем быстрее он подбирался к участку, абсолютно расчищенному от снега. Когда он подошёл к источающему энергию черному силуэту, на его голову села ворона. Она заговорила с ним внятным голосом: «Толкай». Когда он слегка толкнул фигуру, то из непонятного пятна она стала похожей на Руслана. Руслан посмотрел на Данилу честными и добрыми глазами, доверчивыми и тёплыми. А затем все повторилось. Гудок. Слепота. Чужие крики. Кровь. Но Данила не проснулся сразу. Когда он открыл глаза, то увидел, как ворона копошится в его внутренностях, а затем достает оттуда подарок — ключ. Она кинула его Даниле прямо в ноги. «Ты слеп. Ты не видишь того, что тебя окружает», — ворона взлетела, а потом и вовсе пропала из виду. Зато перед Данилой появилась дверь, замок которой он смог отпереть ключом. Впереди была темнота, а позади — уже ничего. Данила пошел наперекор страху, потому что пути отступления у него не осталось. А потом, кажется, кто-то попробовал его убить. — Что ты со мной сделал? Даша окуталась в чужое одеяло, переползла на край кровати и дикими глазами смотрела на Данилу. Данила даже с места не сдвинулся. — Доброе утро. — Что ты сделал? Кашин вытер глаза, зевнул разок, а потом понял, как же странно на него косится девушка. Неужели придется выдавать всю историю с потрохами? — Ты мерзкий, отвратительный, — она прикрыла рот рукой. — Боже. — Так и помогай людям, — кратко отозвался Данила. — Какого хрена? Я тебя вчера на себе всю ночь таскал. — Это ты меня напоил. — Я? Мне кажется, ты что-то путаешь. Задумайся, Даша, покопайся на задворках памяти. Данила еле успел уклониться от летящей в него пепельницы. По ходу Дашу очень утомили и не убедили его рассказы. — Эй! Может, ты не будешь кидаться в меня моими вещами в моей же комнате? — Я знаю, что ты сделал. Данила, мне так тошно. — Я правильно понимаю, что ты обвиняешь во всём меня? — Какая интуиция. Когда девушка рванула с кровати к двери, то Даниле даже стало легче. Так от неё будет гораздо легче избавиться, чем пытаться прояснить сложившуюся ситуацию. — Ни спасибо, ни пожалуйста, — начал жаловаться ей вслед Данила. — В следующий раз даже не подумываю вытаскивать тебя из этого сраного клуба. Девушка исчезла за дверьми, а затем так же быстро оттуда выглянула. — Ты мне не врёшь? — Естественно! Даша, блять, меня не интересует секс. Особенно с тобой. Добренко, кажется, наконец-то была готова ему поверить. Она изменилась в позе, с её лица пропали эмоции гнева и раздражения, она наконец-то показалась Даниле в полный рост. Девушка неудобно пошерудила ногой. — Я ничего не помню. — Я всё разрулил, ладно? Просто иди и успокойся. Девушка выслушала его, а потом слегка помедлила. — Спасибо. Данила с показательным недовольством закатил глаза, но извинениям всё-таки был рад. Только вот радость быстро была смыта смущением: девушка в знак благодарности поцеловала его в щёку. Они мялись. Оба. И сцены более неловкой Данила сейчас и не вспомнит — Напиши мне, если надо будет переговорить, — как-то неудобно попытался сменить тему Данила. — Хорошо, — она слегка улыбнулась в ответ. В этот момент Данила выдохнул. Впервые, кажется, он не облажался. Чуть позднее он обнаружил, что весь день провёл за этими глупыми погонями. Вся его жизнь строилась на сплошных подсказках: Кашин находил одну, а от неё следовал к другой. Эта рутина никак не прекращалась. Его снова кинули в воду, сказали, что он может выбирать всё, что хочет. Но Данила не знает, чего он хочет. Он не знает, что ему делать дальше. Он снова болезненно бьётся о скалы, пытаясь понять свое предназначение. Сможет ли Данила начать жизнь сначала? Сможет ли Данила перестать скучать? Сейчас он понимает, насколько ему больно и одиноко. Его преследует странное чувство стыда за то, что он до мозга костей скучает по другому Руслану. Теперь их прошлые встречи чувствовались... иначе. Данила уверен, что возненавидит себя за такую привязанность, но по-другому он просто не может. Он скучает по Руслану, которого следовало бы называть своим Русланом. У них была очень резкая, но красивая история. Данила чувствует, как с мыслью о том, что это никогда не повторится, его сердце разрывается. Оно болит от того, что он потерял человека, который теперь жил у него в мозгу и питался его отчаянием. Тот Руслан стал похожим на паразита, который поселился внутри Данилы. И ему до ужаса не хватало его здесь и сейчас. Данила просто знал, что начинать это снова не стоит. Как бы ему не было плохо, он может поступить с этим Тушенцовым также. Кашину больно от той мысли, что они просто не созданы друг для друга. Они разные. Они две кометы в одном космосе, которые находятся поодаль друг от друга. Если они сцепятся вместе — что-то обязательно разрушится. Это привязанность? Настолько сильная привязанность? Данила чувствует, что эта мысль скоро его сломает. Он просто спрячет это так далеко, насколько может. Он способен бороться со своими чувствами, топтать их и издеваться над ними. Данила знает, что так будет лучше для них двоих. Им нельзя быть вместе. И Данила понимает, что ему нужно принять необходимые меры. По дороге в академию его перехватывает Лера. Девушка не может понять, когда её Данила так потускнел, стал более мрачным и незаметным. — Где тебя вчера носило? — Какая разница? — сразу огрызнулся Данила. Лера не может понять, что успело произойти за один чертов день; а день был далеко не один. Это был семнадцатый день, когда он продолжает проходить через одно и то же. Он устал от событий, похожих на один огромный кошмар. — Я слышала, что ты вчера весь день таскался с какими-то фриками. Зачем тебе вообще понадобилась Даша? — Закрой рот, — Данила сам не понял, как у него могло вырваться что-то такое. — Знаешь что? Ты не лучше. Лучше я буду возиться с "фриками", чем с регулярной лгуньей и лицемеркой. Данила понял, что взъелся на Леру. Ненависть разом налетела на неё за то, что она сделала тогда. За то, что она могла сговориться с Машей. — Перестань лезть в мою жизнь. Думаешь, если ты нравишься моему папаше, то теперь имеешь полное право решать, что для меня лучше? Мы расстались, Лера, потому что я не люблю, когда мной пытаются командовать. — И не только поэтому, — неуверенно добавила Лера. — Да, и не только поэтому. Они смотрели друг на друга долго, казалось, уже даже больше, чем целую вечность. Лера не могла понять, почему ее комментарий вызывал такую негативную реакцию у Данилы. Они знакомы со старшей школы, постоянно были настроены против всего мира, а сейчас — друг против друга. И Лера не смогла остановить Данилу, когда тот просто исчез. Она чувствовала, что ему стоит дать время, только если это время не сделает ему хуже. Когда она в прошлый раз отпустила его в вольное плавание, Данила оказался в больнице. Жизнь будто над ним издевалась, в последний момент заставляя его инстинкты самосохранения жать на тормоз. Только так, кажется, он всё ещё оставался живым. Не исключено, что это просто желание над ним посмеяться. Данила почувствовал, что теперь на нём лежит ещё одно неоконченное дело. Ему надо было окончательно порвать с Русланом, порвать с любыми возможными встречами и разговорами. Данила понял, что это единственное, что может их спасти. Когда Кашин сможет отречься от того, что заставляет его из раза в раз страдать, он сможет почувствовать свободу. Он не хочет зависеть от кого-либо, не хочет зависеть от Руслана и давать ему повод для того, чтобы передумать. Эти желания близости никогда не осчастливят ни его, ни Тушенцова. Это их общая ошибка, которую способен исправить только Данила. Кашин знает, что судьба даст им ещё один раз, но точно не здесь. Данила чувствует, что творческая специальность его изматывает. Все его фотографии похожи на какой-то пазл, в котором не хватает потерявшихся кусков. Все его записи в тетради напоминали параноидальные каракули, в которых вырисовывались чьи-то лица. Данила бросил психотерапевта: он должен был положиться сам на себя. Ему казалось, что всё это время в его голове играла навязчивая музыка. Когда он заканчивал что-то писать, то нажимал на ручку так сильно, что при следующем движении рвался листок. Данила вышел из кабинета последним, но вышел таким, каким давно себя не помнил. Впервые он был настолько уверен в том, что доведёт дело до конца. Им с Русланом нужна была точка невозврата, которая стояла бы в конце их небольшой истории. Тушенцов ожидал его в пустом кабинете химии, который при удачных случаях он использовал в своих целей. Здесь пропахло химикатами, запахом гари и чем-то ещё, что Данила определить не смог. Руслан неотрывно выводил на доске какие-то символы, цифры и буквы, линии и зигзаги. — Я всё вьюсь около разгадки, но никак не могу к ней прийти. — Потому что её нет. Данила рукавом прошёлся по темной матовой эмали, превращая половину уравнений в неразборчивое белое пятно, напоминающее пятно от взрыва. — Руслан, тебе надо кое-что уяснить, — Данила знал, что должен выразиться четко и ясно. — На этот раз всё будет кончено. Я хочу, чтобы после того, как всё это закончится, мы больше никогда не встречались. Руслан знал, что в этом замешано что-то неладное. Ему не нравилась эта интонация, не нравилось, как холодно Данила отрекался от всех своих слов и обещаний. — Почему? — Потому что я хочу забыть это, как страшный сон, — Данила выпрямился. — Тебя тоже. Руслан глазами спрашивал у Данилы, уверен ли он в своём решении, на что тот беспрекословно давал ответ. Тушенцов не пытался сражаться. Он знал, что Кашин тоже хочет спокойную жизнь, а он — это живое воплощение его кошмара. — Я понимаю. — Береги себя. Пожалуйста, Руслан, береги себя. И Данила развернулся. Он почувствовал, как сломался какой-то важный кусочек в его организме. Что-то теплое и живое медленно в нём завяло, умерло, превратилось в гнилой плод. Кашин поднял голову, взглянул на горящую лампочку, а потом, не сказав больше ни слова, ушел. В последние дни Данила эмоционально растоптал себя настолько, что перестал чувствовать боль. Прощание с Русланом дало ему мнимое чувство свободы. Кашин надеялся, что со временем ему полегчает. Если он каждый раз будет так сильно зацикливаться на Руслане, то в конце концов тот утащит его вместе с собой в могилу. И всё-таки что-то было. Данила знал, что разорвал себя на мелкие куски и всё это выкинул. Он предал себя и предал свои чувства. Ему казалось, что так он избавит себя от лишних страданий, а теперь есть ощущение, что он прибавил новых. Это позиция жертвы; желание сделать себе хуже, навредить, покалечить себя. Данила знает, что это его страсть. Это всё, что передаётся ему из года в год. Данила заходит в одну из кабинок, запирается на замок и скатывается по стене. Нет слёз. Нет драмы. Нет горьких переживаний. Нет ничего. Вспыхивает огонёк. Поджигается табак. Фильтр обхватывается губами. Данила заполняет лёгкие горечью и сожалением, а потом всё это выпускает. Он достаёт из папки фотографии Руслана, которые сделал и распечатал ещё вчера. Данила смотрит ему в глаза и понимает, что когда-то эти глаза скажут ему "спасибо". Фотография тлеет у Кашина в руках. Он сжигает одну за другой и кидает их в мусорку. Он избавляется от всего, что могло бы вызывать у него угрызение совести. Руслан остаётся пережитком прошлого. В воспоминаниях он тоже постепенно сгорает, превращаясь в забытый пепел.