Lost in time

Данила привык оберегать самого себя путем отрицания правды. Заставил себя верить в то, что вся его жизнь потихоньку налаживается, а сам он наконец-то уловил суть и значение времени. За эти три дня он успел сделать столько, на сколько ему не хватило бы всей своей жизни. Теперь он начал чувствовать что-то более весомое, более ощутимое, чем чёрную бездну бесконечных сомнений. Жизнь была и, кажется, только начиналась. Если бы Данила мог избежать собственной глупости, ему не о чем было бы жалеть. Только вот, когда ты идёшь с маской победителя, совсем скоро начинаешь понимать, насколько эта маска велика. Данила устал от того, кем он является. Речь шла даже не о семье, не о каких-то там обязанностях, а именно о нём самом. Он устаёт от притворства, которое уже зачастую смешивается с жизнью. Ему не хочется отвечать за всё, что он делал и будет делать, но он знает, что совершал это намеренно. Жить так — это выбирать между собой и другими, и Данила понимает, что не обладает эмпатией. Кашину всегда сложно осознавать, что именно для него значит это лечение. Отец настаивает, чтобы он прекращал посещать психотерапевта, и Данила уверен, что он прав. Он уважает его мнение и всегда будет бороться за его одобрение. Это похоже на врождённый рефлекс, на навязчивую мысль, которую ему вбили в голову. И Данила так не хочет его разочаровывать, даже если уже наделал кучу ошибок. Он сам не понимает, когда это произошло. Знает только то, что это было. И то, что сподвигло его это сделать — его самые большие убеждения. Иногда Данила осознает, сколько именно и кому он постоянно врёт. Когда он вспоминает все масштабы своего вранья, то осознаёт, что жить так гораздо легче. Хотя, если быть честным, ложь — единственное, что может заставлять его жить. Это как неизвестный стимул, который ему каждый раз приходится придумывать. У Данилы есть четкое ощущение обострения собственного состояния. Что-то тяжёлое разрушает ему брюшную полость, а потом медленно поднимается по глотке. Если бы Данила мог это незаметно прижать, то он бы не стал медлить. Иногда ему хочется это сделать. Это называется потребностью и медленным разложением разума. Гиппократ говорил, что ничего не происходит без причины. Это правда. Просто Данила не знает свою причину. Все вещи без его разрешения просто происходят, просто существуют и продолжают существовать. Аристотель говорил, что жизнь неизбежна. Аристотель, очевидно, прав. Эта цитата у Данилы, пожалуй, самая любимая. У Кашина завтрак. Сегодня у него прямо-таки шведский стол: Рисперидон, Флуоксетин и Сероквель. Вообще, есть только иллюзия выбора: на самом деле он знает, что без остановки будет принимать всё. Данила скучает по Сертралину. Ему кажется, что он уже давно устроил в комнате медицинскую лавку, и даже без нужного образования фармацевта мог бы вступить на эту должность. Данила зажимает зубами круглую двояковыпуклую таблетку с крестообразной риской, рукой пытаясь отыскать стакан воды. Пальцы переминаются по тумбочке, скидывают лежащие учебники и ещё всякую дрянь. Когда дверь в комнату без стука открывается, Данила машинально выплёвывает таблетку, подбегает ближе и с быстрым хлопком двери прижимает Руслана к стене. Руки быстро проходят вдоль его спины, а голова падает на плечо, пытаясь предотвратить любые попытки Тушенцова подглянуть. — Ты же знаешь, что я всё видел. Зачем? — А для чего ещё люди это делают? Включай, блять, мозг. И когда Данила понимает, что деваться ему уже некуда, он просто отступает назад. Данилу Кашина везде преследует смерть, а иногда он сам её преследует и пожинает плоды собственных трудов. Когда Руслан сидит так рядом, Данила чувствует себя дискомфортно. Он ощущает его взгляд, ощущает вкус его презрения и ощущает тяжесть шрамов. — Я просто не могу понять, — пальцы Руслана беспорядочно стучали по коленке. — Ещё вчера всё было хорошо, а сегодня я узнаю, что... — Узнаешь что? Нихера у нас не было хорошо. — Так почему? — Потому что это не первая моя попытка. Данила сказал это настолько хладнокровно, настолько безэмоционально, что Руслан хотел возмутиться. — Для чего? Данила, так дела не делаются. Надо пытаться искать другое решение. — А то что? Скажешь, что это слабость? Отчитаешь меня? — Нет. Это просто бесполезно. — Руслан, с такой хуйнёй просто невозможно жить, ясно? Ты нихера не знаешь. Ты не имеешь права меня осуждать. — Я просто не думал, что ты будешь заниматься...этим. — Слушай сюда, — Данила схватил Руслана за ворот кофты и притянул к себе. — Я просил тебя сюда приходить? Я просил тебя оказывать мне "помощь"? Если мы сосались вчера, то это не значит, что ты теперь можешь спокойно около меня ошиваться и уж тем более обвинять меня в чем-то. — Потому что это нельзя так оставлять! Ты больной или что? — Больной ли я? Да, блять, я больной. У меня шизоаффективное расстройство, ёбанный ты мудак. — Чего? — Уходи. Видеть тебя не хочу. — Почему ты не говорил? — А что такое? Теперь твоё отношение окончательно поменялось? — Нет. — Не пизди. Я всё знаю. Лера также говорила, но теперь смотрит на меня, как на ебанутого. Все решили, что во всём виновата болезнь. Нет, просто я сам себя таким сделал, — Данила попытался перевести дух. — Пошёл нахер отсюда. Руслан буквально вырывался из ловушки Данилы, испытывая столько омерзения, сколько, как ему кажется, он не испытывал ни разу в жизни. Это было разочарование. Очередное разочарование в его жизни. — Ты правда ебанутый, Данила. И дело вовсе не в болезни. И дверь закрылась. Тогда Кашин понял, что чувствует спокойствие. Он больше не боится оторвать связи с Русланом, потому что сделал это сейчас. Больше никакой привязанности. Никакой влюблённости. Никогда. Он выше чувств и выше страха смерти. — Даня, — Лера виснет на Кашине, складывая руки на его шеи, — как ты? — Нормально. — Честно? — Ещё как. Лера слегка целует его в щёку, а Данила крепче её обнимает. Тогда Кашин чувствует, что что-то растекается по венам, а потом резко останавливается. Он идёт по коридору, встречая на пути Машу и Илью. Он пробирается сквозь них, чувствуя на себе оценивающий и пристальный взгляд. Он слышит звон, который с каждом разом всё нарастает и нарастает. «Всё в порядке. Всё в порядке. Всё в порядке», — судорожно проговаривал про себя Данила. Треск, похожий на треск резко сломленного грифеля, тут же раздался в ушах Данилы. Он понял, что столкнулся с Русланом. Данила побежал дальше. Ему казалось, что реальность всё больше над ним издевается, начинает быть похожей на плохой сон и один кошмар. Имеет ли смысл петля во времени? Имело ли это всё хоть какой-то смысл? Данила Кашин несколько раз пытался умереть. Все эти попытки были тщетными. Он скучает по тому времени, когда всё было хорошо. Данила забегает в общежитие. Он не может слушать и слышать людей, потому что их голоса внедряются в голову: они постоянно шумят. Вечно что-то обсуждают и никак не могут умолкнуть. Данила возвращается к истокам. На тумбочке он фасует по дорожкам кокаин кредиткой, а потом снова окутывается в небытие. О чём думают люди, когда их ловят на ошибке? Они сожалеют. И вот, маленький Данила стоит на детской площадке. Со лба у него капает кровь, а он туманно продолжает идти вперёд, надеясь, что его крики хоть кто-то услышит. — Папа! Но он не слышит. Он игнорирует и идёт дальше, не обращая на него внимания. Голос Данилы подкашивается, срывается на хрип, потому что мороз обжигает горло. У него есть рот, но он не может кричать. Данила каждый раз крутит это воспоминание в голове, когда оказывается в беспомощном состоянии. Насколько бы он ни ненавидел это воспоминание, оно всё равно каждый раз ему доказывает, что по-настоящему он всегда был одинок и всегда будет. Данила чувствует, как разрывается собственная голова. Он прикрывает уши, но это не спасает его от пронзительного писка. Он сломлен, растоптан и никому не нужен. Он грязь, появляющаяся из раза в раз в чьих-то воспоминаниях. Данила снова понимает, что наломал много дров. Он сделал только хуже, пытаясь помочь. Его помощь — бомба замедленного действия, которая однажды своим взрывом испортит всё. Отец был абсолютно прав, когда говорил, что Данила ни на что не годен. Он чувствует себя приятно в своих мыслях, потому что может себя оскорблять и унижать без особых на то причин. Данила живёт этой ненавистью к себе и ко всем окружающим. Эта ненависть не останавливает его от всей эмпатии, на которую способно его сердце. Он ненавидит отца, но всегда будет прислушиваться к его мнению. Он ненавидит Леру, хотя всегда будет ценить одно её присутствие. Он ненавидит Илью, хотя знает, что он вовсе не виноват. Он ненавидит Руслана, хотя всё ещё хочет его визита. Данила ненавидит искать оправдания. Мысленно он хочет быть в таких ситуациях, он хочет быть один и только. Данила запутался, но выходить из этого состояния ему не хочется. Он знает только один выход, который постоянно закрывается прямо перед его носом. Если бы не временная петля, то Данила просто дал бы этому случиться. Данила не помнит, как оказался на улице. Воздух обжигает ему лёгкие, как бы намекая на то, что Кашин всё ещё живой. Он чувствует, как медленно сознание уходит на задний план, чувствует, как распадаются все его принципы. Когда он ощущает пальцы на своих плечах, то просто не может сдержаться перед ещё одним всплеском эмоций. Он прижимает её к стене, проводит пальцами по шее, пока второй рукой удерживает за талию. Данила целует довольную Машу, но целует её не из-за резко возникшего интереса, а из-за расплывшегося силуэта. Ему не хватает этого от других людей, поэтому он забирает это у Маши. Ему нравится таким образом мстить или себе, или другим людям. Данила видит, что ведёт её по коридору общежития, пока чуть ли не падает, но Маша силой приклеивает его к стене, почти сбивая доску объявлений. Он чувствует безнаказанность, которая ему нравится. Данила прикладывает много усилий, чтобы попасть внутрь своей комнаты. Рука как бы попадает мимо ручки; глаза не могут точно сфокусироваться. Кашин проводит её внутрь, помогает ей расположить руки на своих плечах и медленно, с наибольшим эгоцентризмом, позволяет ей наслаждаться единственным моментом. Когда Маша безотрывно начинает смотреть в одну и ту же точку, Данила сам мысленно начинает чувствовать присутствие Руслана. Таким Тушенцова, он, наверное, ещё никогда не видел. Он смотрел с разочарованием, не зная, на кого из этих двоих возлагал большие надежды. На лице Руслана не было места сомнению. — Мне кажется, что... Руслан сразу же перебил оправдания Данилы: — Нет. Тебе как раз не кажется. Тушенцов мгновенно приподнялся с кровати и прошёл между ними, разбивая их по две стороны комнаты. Маша, пытающаяся отыскать в Даниле поддержку, быстро оплошала. Когда её рука потянулась к щеке, Кашин мгновенно её оборвал. Он как бы избежал прикосновения, мысленно дал ей понять, насколько она на самом деле ему безразлична. Данила выглянул из комнаты, пытаясь сосредоточиться на двери Руслана. Пальцы коснулись холодного массива древесины. Кашин прислонился лбом к древесной обивке; ногтем прошёлся по гладкой поверхности. — Ты сам во всём виноват. Вы все постоянно заставляете меня быть лучше, возлагаете на меня надежды, потому что я вам нужен идеальным. Знаешь, что? Сука, отвали от меня, — Данила с силой бьёт ногой по двери. — Хочешь найти себе что-нибудь получше? Найди себе нормальную тёлку и трахай её до конца своей жизни, если тебе это важнее. Просто, блять, не приближайся ко мне. В ответ ничего не последовало. Тогда Данила понял, насколько всем всё-таки плевать на него. Он мгновенно постучался в комнату Леры. Та распахнула дверь с явным удивлением, с замешательством при виде Данилы. — Ключи, — кратко отозвался Кашин. — Какие ключи? Дань, ты в порядке? — Ключи от машины. Сейчас. — Тебе нельзя за руль, — тише проговорила Лера. — Что случилось? Поговори со мной, пожалуйста. — Дай мне ключи от машины или я взломаю чужую. — Данила, я не могу. Я ведь тебе обещала. — Ключи. Сейчас, — по взгляду Данилы было видно, что отступать он не собирался. Если Лера видела Данилу таким, то всё было очень плохо. Можно сказать, что он всё дальше зарыл свою человеческую сущность, а перед ней оставалась лишь оболочка чего-то живого. — Пожалуйста, будь аккуратнее. В его руки упали ключи от машины Леры. Данила ощутил новый прилив сил. Он выжал педаль тормоза, вставил ключ в замок зажигания и провернул до привычного щелчка. Нужно было время дать мотору прогреться. Кашин ощутил волну воспоминаний, которая заставила его улыбнуться. Спустя год после автокатастрофы он снова за рулём. Надо будет отметить. Данила включает первое, что попадется ему из предложенной музыки. Bodysnatchers — Radiohead. Под звуки раскалённый музыки он поднимает голову вверх, несколько раз глазами цепляется за изгибы машины, а потом резко вырывается на дорогу. Данила не чувствует страха. Наркотики приглушают все его основные чувства, а потому он просто едет, пытаясь преодолеть колкие воспоминания. Глаза сбиваются о знакомые места, и ему приходится постоянно жмуриться. Данила чувствует воздушность, чувствует странное ощущение в голове, похожее на сбивание давления. Кашин видит знакомый город. Для него мысленно свет меркнет, и он снова находится на том самом дне, когда был ближе всего к смерти. Он видит постоянно мелькающий фонарь, который с каждым разом всё больше и больше расплывается перед глазами. Данила улыбается. Палец на руле отбивает такт музыки. Он чувствует, что его движения полностью идентичны с ней, повторяют все её особенности и повадки. Данила снова видит лица всех своих знакомых. Он прокручивает их раз за разом, потому что они заставляют его чувствовать себя не просто объектом, а многогранным человеком. В Даниле бушует эгоцентризм. Он уверен, что все ему врут, потому что он отчётливо слышит в их голосах ложь. Даже сейчас он может её чувствовать. Рано или поздно все бы от него отвернулись. И эта стерва Маша, и её дружок Руслан, и Лера, в конце концов, тоже. Данила знает, что их всех держит какая-то привязанность. Будь бы всё проще, они бы давно отпустили его в свободное плавание. Данила проезжает старый автосервис и гараж, принадлежащий покойному отцу Руслана. Он вдавливает педаль глаза сильнее, пытаясь скрыться из места гораздо раньше, чем в очередной раз увидит размытое воспоминание. Неужели всё было известно изначально? Данила сворачивает к огромной горе. Там он впервые чуть ли не осуществил начатое, а потому это место для него символично. Там его впервые остановил от смерти человек, который был для него крайне важен. Если бы не эта важность, то он бы упал в объятия морю. Илья. Данила снова жмурится, пытаясь бороться с перепадами давления. Он чувствует, как тяжело дышит и втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Данила едет дальше. Город сменяется лесом. Данила чувствует, как медленно растворяется в кабине машины. Его барабанные перепонки готовы взорваться в любую секунду. Он снова слышит гудок, рёв мотора, чувствует на глазах яркий свет, но это вовсе не воспоминание с Русланом. Это то, что происходило с ним. Это именно его воспоминание. Данила резко останавливается. Он выходит из машины, чувствуя хвойный запах, исходящий из глубины леса. Данила идёт по давно расчищенной тропинке, поднимаясь всё выше и выше, пока не оказывается у расчищенного обрыва. Он устраивается на единственную скамейку, опуская голову вниз. Раньше ему не было страшно, когда он думал о смерти. Сейчас же он боится, что петля не позволит ему даже спокойно распрощаться со всем. Данила ненавидит себя за эту слабость и тягу всячески показать, насколько сильно он нуждается в ласке и помощи. Ему кажется, что самоубийство докажет ему то, что по-настоящему он слабак и трус. Это сделает из него ничтожество, сотрёт в пыль, и ему придётся стыдиться даже после того, когда его не будет. — Тоже знаешь это место? Данила подпрыгнул от неожиданности. Он поднял голову и судорожно подметил силуэт девушки. — Я рада, что мы встретились именно сейчас. Даша подсела ближе, а Кашин лишь постарался улизнуть. — Отстань. Я не хочу общаться, а тем более с тобой. — Я тебя раньше ненавидела. Ну, знаешь, за всё, что ты сделал. Мне было очень больно, — Даша повернула голову в его сторону. — Я знаю, что ты не сожалел. Ты пытаешься вырыть себе местечко в обществе, потому что знаешь, что никогда не сможешь стать "своим". — Прекрати устраивать сеанс дешёвой психологии. Не нуждаюсь я в твоём анализе и своеобразном "прощении", ясно? Мне это не нужно. — И зря. Я знаю, что с этим трудно жить. — Переживу. Даша коснулась его руки, задирая рукав кофты. Данила резко отпрянул, пытаясь скрыть доказательства своей слабости. — Я знаю, что ты этим занимаешься. Это, пожалуй, единственное, что у тебя получается лучше всего. Ты, Даня, очень боишься ответственности. — Отвали. — А ещё ты не прав: я никогда не смогу тебя простить. Даша резко вспорхнула. Она закружилась перед обрывом, пытаясь идти наперекор ветру. — Ты часто себя в чем-нибудь винишь? — Не твоё, блять, дело. Я серьёзно. Не собираюсь я с тобой лясы точить, ладно? — А тебе бы стоило, Данила. Даже если это твой способ "защиты". Ты не представляешь, что мне приходилось терпеть каждый день. — И не хочу представлять. — Это на твоей совести. Данила лишь фыркнул. Он опустил голову вниз, тяжело вздыхая. Его раздражало, что даже в попытке уединиться кто-то постоянно встаёт у него на пути. Все будто играют с ним в догонялки, но его постоянно находят. Тем временем наступал вечер. Солнце медленно опускалось за горизонт, и весь лес, весь коротенький обрыв залил жёлто-оранжевый цвет. Он заполнял картину, приносил какое-то спокойствие. Это было лишь затишье перед бурей. Белое платье Даши медленно развивалось под порывом ветра. Данила почувствовал спокойствие, почувствовал биение сердце и своё дыхание. Злость на мгновение прекратилась и отпустила его. — Знаешь, что? — Да что опять?! — прикинул Данила, не в силах справляться с собственными эмоциями. — Это тоже будет на твоей совести. Даша повернулась лицом к обрыву, а потом медленно уплыла в бездну. Данилу мгновенно перекрутило. Он почувствовал, как останавливается сердце и сводит все мышцы. Внутри заболело: сердце мгновенно заныло о прощении. Кашин подбежал к концу обрыва, судорожно пробежался взглядом по скалам, а потом наткнулся на пенящуюся воду. Данила упал назад, схватился за кофту, а потом судорожно потрогал лицо. Может это психоз? Может это очередные галлюцинации. Нет. Данила рванул обратно, чувствуя, как уши взрываются от малейшего шороха. Писк пришел на замену треску. Перед глазами мелькало лицо Даши: спокойное, безмятежное, сдержанное. Будто бы пару секунд назад она не нырнула в воду. Данила знал, что события повторяются. Даша всегда была уязвима перед смертью. Если у Данилы это был осознанный выбор, то она — жертва обстоятельств. У неё не было другого хода. Это был шах и мат. Данила завёл машину. Пальцы судорожно шастали по рулю. Кашин смотрел на себя через зеркало заднего вида. Он проверял, точно ли не сошёл с ума окончательно, проверял ширину зрачков и теорию о наркотическом бреде. Данила помчался обратно. Он чувствовал, что его сейчас вырвет. Всё собралось в одну кучу и было готово выйти из него с потрохами. Деревья проносились перед глазами, а Данила просто не мог понять, почему всё произошло именно так. Он навредил всем. Испортил всё даже там, где никто не мог испортить. Данила мысленно прекрасно всё понимает, прекрасно осознает свою вину, детально её ощущает. За что? Просто за что? Данила судорожно улыбнулся. Он сильнее сжал руль. Один неудачный рывок — он труп. Кашин услышал своё дыхание, услышал биение сердца и знакомый голос. Он не может. Не может сделать это сейчас. Данила не смог припарковать машину: он был так напуган, что точно бы разбил вдребезги что и машину Леры, что и соседние. Кашин с трудом выбрался из салона, несколько раз попытался перевести дыхание, но выходил плохо. Он не знал, что думать и что говорить. Оставить в себе? Дотерпеть до завтрашнего дня? Он сам не помнит, как оказался перед дверью. Данила судорожно начал постукивать по глухому дереву. Руслан в ответ промолчал. — Если ты будешь нести какую-то хуйню, то я сразу закрою дверь. Я занят, — Тушенцов крестом сложил руки на груди. — Она умерла, — Данила крепко сжал плечи Руслана. — Пожалуйста. Всё очень плохо. Это пиздец как плохо. — О чём ты? Слушай, не смешно. Я серьёзно. — Она спрыгнула. Я виноват. Руслан, я её убил. — Кого? О чём вообще речь? Скажи нормально. — Даша. Я убил Дашу. Руслан как-то удивлённо посмотрел на Данилу. Он дотронулся до плеча, заставил Кашина обратить на себя внимание и внятно толковать. — Что случилось? Говори чётко. — Даша спрыгнула. Она умерла. — Ты уверен? Это мог быть приступ. — Серьёзно? Какой нахуй приступ?! Я видел, Руслан! Я видел! Тушенцов наконец-то сломался. Он попытался сгладить углы, но выходило плохо. Когда он попробовал обнять Данилу, то тот резко вылетел из попытки объятий. — Я позвоню в полицию. — Нет... — Что значит нет? Данила, с этим не шутят. Если ты серьёзно, то нам надо. — Что они сделают? Достанут её из блядской воды? Нихуя они не сделают. — Ты уверен, что она умерла? Она могла выплыть. Есть вероятность, что она жива. — Я не думаю. Там высоко было. Мне кажется, что она разбилась. — А ты что там делал? — Неважно. Руслан отвёл взгляд в сторону. Он хотел заставить себя промолчать, но знал, что не сможет. — Следом хотел уйти? Данила нахмурился. Он не смог отрицать, потому что это была правда. — Прости, — Руслан снова отвёл взгляд. Тушенцов ушёл вглубь комнаты, пытаясь набрать нужный номер. Данила слышал голоса на фоне, слышал, как Руслан объясняет что-то офицеру. Потом он помнит, как снова оказался на виду у всех. У полицейской машины столпилось множество лиц. Кашин чувствовал, как четверо человек смотрят на него с большим удивлением, чем остальные. Илья успокаивал Машу, пока та плакала навзрыд, а Лера судорожно винила себя за то, что позволила подобному произойти. Данила чувствовал на себе очень мутный и непонятный взгляд Руслана. Это была то ли обида, то ли жалость. Совсем скоро обнаружили, что Даши в комнате действительно не оказалось, а на полу лежала небольшая записка, в которой она обращалась к родным и друзьям. Данилу опросили прямо в полицейской машине. Совсем скоро его попросили показать место, где предположительно могла быть Даша. Совсем скоро на поиск Даши выйдут добровольцы, если окажется, что та всё-таки могла выжить. Данила знал, что вероятность мала. Скорее всего, она ушла. Он оказался на кровати уже в самую ночь. Данила вытер глаза и закрыл лицо руками. Каждая попытка будет обращена в пепел. Такова его участь. Кашин попытался заснуть, но попытки были тщетны. Завтра его ждёт конец. Всё то, чего он достиг, медленно растворилось в его желчи. Он наломал дров. Сильно наломал дров. Данила не знает, сможет ли всё это исправить за один день, когда времени остаётся меньше и меньше. Хотя, сейчас он понимает, что судьба неизбежна. Ему придется принять смерть Руслана, потому что обратного пути уже нет. Данила напрочь забыл о существовании сна. Он чувствовал усталость с явным безразличием ко всему окружающему миру. Внешние и внутренние раздражители постепенно утихли, ушли в небытие. Он понимал, что больше не может думать ни о чем другом. Мысленно он сам летел в пропасть за Дашей, пытаясь схватить её за руку, которая постоянно выскальзывала из холодной хватки. Данила знал, что его ждет страшный суд. Жизнь не ощущалась прежней. Данила чувствовал конец, чувствовал завершение и некое расслабление от того, что до конца его разделяло лишь пару часов. Данила Кашин часто является эпицентром происходящего, хотя раньше не задумывался об этом так серьезно. Временная петля заставила его переосмыслить очень многие вещи, а уж тем более значение смерти в его жизни. Он виноват, а ошибкам нет оправдания. Данила Кашин по уши купается в крови. В академии он игнорирует все знакомые лица, игнорирует все расспросы и осуждающие взгляды. Несколько раз он ловит Дашу взглядом в толпе, а потом быстро осознает, что это галлюцинации. Он правда больной, правда странный и ненормальный. Данила знает, что в привычном понимании всегда останется таким, а потому изменить это — то же, что и пойти против природы. Данилу Кашина вызывают в кабинет ректора. Он в свою очередь дожидается того момента, когда тот вымолвит хоть слово. Они смотрят друг на друга долго, с явным презрением и личной предвзятостью. Ректор пытается смягчить углы, потому что главная его цель — это сотрудничество. — Твой отец скоро будет здесь. Он немного задерживается. — Что? Данила приподнимается со стула, но быстро усаживается обратно, когда видит огромную фигуру. Кашин сглатывает и опускает голову. Пальцы судорожно начинают ковырять кожицу вокруг ногтей, обдирать некоторые участки до покраснений. — Нам надо уладить ситуацию с ученицей, смерть которой застал Данила. Нет, не думайте, что я его обвиняю. Известно, что девочка подвергалась издевательствам со стороны сверстников. Наша проблема, что мы вовремя не уделили этому должное внимание. — Что он снова наделал? — Данила почувствовал, что голос отца обратился в его сторону. Кашин понял, что сейчас не может поднять голову. У него мгновенно сбивается дыхание, сбиваются мысли, сбивается базовое умение изъясняться. Даниле так стыдно, так неловко и так страшно одновременно, что больше он не может спокойно здесь находиться. Ему нужны лекарства. — Он оказался рядом с Дарьей в момент, когда та спрыгнула с обрыва. Сейчас ведутся работы и девушку пытаются найти. Неизвестный ученик вызывал полицию и объявил о случившемся. — Мы можем загладить ситуацию? — Что именно вы хотите сделать? — ректор расправил плечи. — Я финансово помогу в регулировании этой проблемы, но мне не надо, чтобы имя моего сына светилось в информационных источниках. Мне нужна анонимность. — Хорошо. Это вполне в наших силах. Данила прикрыл лицо руками. Он почувствовал на себе полный недовольства взгляд и понял ее причину. Отец вышел из кабинета, даже не дав Даниле шанса оправдываться. Кашин мгновенно выбежал следом, пытаясь удержать отца на месте хоть на секунду. — Прости, мне очень жаль. Я облажался, — Данила прикусил губу. — Ты всегда это делаешь. — Я не хотел. Мы просто оказались рядом и... — Почему ты не остался в общежитии? Для чего тебе дана комната? — Я не хотел. — Я говорил, что тебе нельзя лезть в перепалки. Я попрошу проследить, чтобы ты весь день провел в своей комнате. — Серьёзно? Почему? — Не перебивай меня. Ты знаешь правила. Кашин опустил голову. — Я устал постоянно скрывать все твои косяки. Почему ты не можешь быть хорошим сыном? Почему ты не можешь хоть раз не лезть на рожон? — Послушай меня, я тебя прошу. — Ты ничего не сделал для того, чтобы я тратил свое время на очередные оправдания. Хватит пользоваться мной и семейными привилегиями. — Я не пользуюсь. Я просто хочу, чтобы мы хоть раз обсудили что-то спокойно. — Довольно. — Я хочу, чтобы все было хорошо. — Ты ничего для этого не делаешь. Ты постоянно рассчитываешь на меня, рассчитываешь на то, что я каждый раз вытащу тебя из любой грязи, в которой ты погрязнешь. Ты трус, неответственный и избалованный мальчишка, который только пользуется благами. Мне стыдно осознавать, что мой сын действительно может быть таким. — Прости. — Твои постоянные извинения потеряли вес. — Я не... — Разговор окончен. Данила протянул руку вслед уходящему отцу. Воспоминания заставили его окунуться в холодную пору, почувствовать хлопья снега на лице, смотреть вдаль его не меняющемуся огромному силуэту. — Папа? — Не называй меня так. Я знаю, что твоя мать мне изменяла. Твоя мать была шлюхой. Ты болен, а у меня не могло быть больного ребенка. Ты болен всеми этими несуществующими болезнями, болен своей любовью к парням. Думаешь, я не знаю? Думаешь, ты всех обманул? Обвел, мать его, вокруг пальца. — Это бред. Я серьезно. Это слухи. Слухи часто разлетаются, когда... — Я видел это своими глазами. Я очень разочарован, Данила. Очень. Я выбью из тебя эту дурь, когда у меня появится свободное время. Тебе это навязали. Тебе навязали все эти мерзкие болезни. — Это враньё. Честно. Я здоров. Все будет в порядке. — Не будет. С этого дня я попрошу, чтобы с тебя глаз не сводили. Раз Лера не справляется со своими обязанностями, то я сделаю все сам. Пока ты такой, ты мне не сын. Данила почувствовал, как коридор медленно начинает плыть перед глазами. — Я не могу быть чужим ребенком. — Откуда ты знаешь, что творила твоя мать? Ты, Данила, не суйся туда, куда тебя не просят. Я давно это знаю. Хотел воспитать из тебя мужчину, но вышло то, чего хотела она. Вышел ты: мерзкий и трусливый мальчонка, который вьется у всех под ногами. Я был готов принять тебя, но ты мне этого не позволил. И он уходил все дальше и дальше. Данила схватил себя за запястье. Сколько раз он пытался добиться внимания? Много. Наверное, больше, чем может себе представить. Могут ли порезы и попытки самоубийства служить знаком внимания и просьбой? Конечно могут. Данила знает, что никогда не сможет стать тем, кем должен. Он действительно пятно, грязь, слякоть. Он заслуживает смерти. Данила вышел позже отца, пытаясь разложить все происходящее по своим местам, составить точный пазл, полную картину. Данила злился. О, ещё как злился. Он слышал нарастающий медленный крик, чувствовал дрожь в ногах, чувствовал, как медленно отходят волосы с мясом. Что-то скользнуло по губе, упало на пол. Кашин понял, что это была слюна. Наверное, если бы не её внезапное появление, то он даже и не смог бы заподозрить наличие у себя явного психоза. Шаг за шагом. Данила распахивает двери, пытаясь выбраться из воображаемого тупика. Его лёгкие с трудом распознают воздух, потому что совсем недавно он был больше похож на раскалённый метал, обжигающий ноздри. Данила судорожно поправляет волосы назад, в надежде на то, что не испортил укладку. Это, кстати, меньшее из того, о чем ему следовало волноваться. — О-о-о, — послышалось откуда-то издалека. — Ну как ты, чепушила? Как спится? Данила обернулся, но резко понял, что лучше бы этого не делал. Перед ним стояло человек четверо из футбольной команды. Это всё можно было понять по их крепкому, а скорее, как выразился бы сам Данила, атлетическому телосложению. А вообще он просто не мог их не знать, потому что в какой-то момент пытался пробиться к ним, но не сложилось. Не сложилось. — Отвали, — Данила не смог выдавить из себя что-то стоящее. Весь его разум будто заклинило. Когда самый широкоплечий парень из всех попытался поднять руку, то послышалось писклявое: «Не трогай его, он же фрик!» — но он не послушал. Рука вмазала Даниле прямо по скуле. — Это твоя вина, что Даша мертва. Ты, блять, это сделал, да?! Да ты всегда у нас в эпицентре, кусок, блять, говна. — Он схватил Данилу за воротник и настойчиво притянул к себе. — Говори, сука! — Я ничего не делал! — Пиздеж! — крикнул кто-то из его шестерок. — Бей сильнее! На этот раз удар пронёсся по животу. Данила упал на спину, впечатываясь в песок. Он захотел встать, но его ботинком прижали обратно. Он чувствовал, как об него вытирают ноги, сдавливают грудь. — Мне насрать, кто твой отец. Даша для меня была всем. — Это из-за тебя всё, — прохрипел Данила. — Если бы не ты на вечеринке, то ничего бы не было. — Мне было ужасно стыдно. Я не хотел этого. Она очень мне нравилась, мудак, — и прозвучало это действительно очень горько, с большим сожалением и скорбью. — Если бы не ты и твоя поганая шайка, то все было бы по-другому. Это ты заставил её чувствовать себя такой. Сдохни, блять, с этим чувством. Потом Данила сжался. Он инстинктивно перебрался в позу эмбриона, закрыв голову руками. Нет, он никогда не даст сдачу. Кашин чувствовал удары, чувствовал боль, но эта боль не сравнилась бы с тем, что было сейчас в нем. Он чувствует себя разбитым, неправильным. Даже ненависть... Её нет. Всё медленно заканчивалось. В один момент, когда Данила уже потерял счёт времени, он резко заметил, как прекратились удары. Он аккуратно взглянул, замечая знакомые силуэты. Денис и Коля, которых он неоднократно видел ранее, наконец вступились за него. Они были хорошим товарищами, но Данила бы даже не подумал, что когда-то это отзовётся ему именно так. Кашин понял этот знак быстро и четко. Он схватил вещи и быстро забежал за угол, пытаясь пережить недавнее нападение. Он наконец почувствовал, как болью отзывается всё тело, но не хотел распробовать это чувство сильнее. Ему срочно надо было обратно. Ему нужно было поговорить, пока он ещё мог. Данила, весь в следах от драки, попытался сделать ещё пару шагов, но даже не осознал, насколько все плохо. Он понимал, что ему нужно незаметно пробраться в Академию и найти Руслана. Просто объясниться перед тем, как... всё кончится. Это последний день и его последние часы, а потому Данила просто не может сделать иначе. Он делает шаг, а затем ещё. Ему нужно добраться до комнаты, чего бы ему это не стоило. Данила с болью преодолевает некое расстояние до общежития. Он пытается проскочить мимо всех, чтобы ни у кого не возникло логичных вопросов. Нет, многие, наверное, ликуют от счастья, что Кашину досталось по заслугам, но Данила даже думать об этом не хочет. Он устал винить себя, винить окружающих, винить весь мир за то, что с ним так обходятся, а он так — с другими. Данила стучится в дверь. Руслан сначала открывает неохотно, а потом, завидев Кашина в новом одеянии, просто не может сдержать шока. — Что с тобой? — Не видно? Ещё тупее вопроса задать не смог? Тушенцов лишь раздражённо фыркает. Как же ему не нравилась эта манера общения. — Так впустишь меня? Руслан не мог сопротивляться. Он повел Данилу за собой, усаживая на краю кровати, а сам уселся на корточки. Его рука бережно прошлась по штанине, пытаясь смазать след от ботинок. — Я знаю, за что тебя так. — Я тоже, — Данила продолжал собираться с мыслями. Он и забыл, насколько тяжело что-то обсуждать. Он с Русланом был откровенен только один раз, и то это было очень давно. Ему захотелось снова поговорить о всём, что сейчас происходит. Ну или рассказать маленькую часть до того, как тот умрет. — Я бы хотел поговорить с тобой, ну, знаешь, — Данила замялся, — на прощание. — На прощание? Собрался вслед за Дашей? — Очень остроумно. — Это не только шутка. Данила, я серьёзно. Прекращай эту хуйню. Я понимаю, что нам нужно время. Кто знает, может, мы вообще больше никогда не пересечёмся. Я просто хочу быть уверен, что ты не пойдешь из-за этого плавать к рыбам на глубину ста блядских метров. — Тогда тебя это волновать не должно. — Должно. Я хочу помочь. — А я не хочу чувствовать себя в ежовых руковицах. Понимаешь, насколько всё сложно? — Заткнись. Я серьёзно. Данила тяжело вздохнул. Он не знал, как правильно натолкнуть Тушенцова на нужную мысль. — Я бы мог тебя простить, но ты постоянно мне врёшь, постоянно таишь какие-то секреты. Я устал, Дань. Я даже не уверен, что ты не делал всё это в шутку, чтобы потом заставить меня смотреть на то, как ты сосёшься с девушкой, которая мне нравилась. Кстати ещё вот что: какого, блять, хуя это тогда было? — Да не нравится она мне. Я просто был в говно. — Ага. — Между нами ничего не было. — Продолжай. Руслан будто бы насмехался над ним, хотя было предельно ясно, что ему было не до смеха. Данилу в какой-то момент настолько распёрло, что он просто не смог сдержаться: — Да не нравятся мне девушки! Я пидор. Я всегда был им. Знаешь что? Это не хобби. Это нихуя не весело. Ты даже не представляешь, чего мне просто стоило... — Стоило что? — Руслан посмотрел на него строже. — Признаться! — Да ты прямо удивил. — Ты это сейчас серьёзно? — Я догадывался, — Руслан не особо воодушевленно пожал плечами. — Мне никогда не нравились девушки, меня никогда не тянуло к ним, я никогда не мог испытывать что-то к ним. Ты, блять, знаешь, что это за чувство? Мне надо быть подобающим членом общества, а я просто не могу! Это против моей природы. А ещё знаешь что? Я сосаться хоть с собакой могу, но это же не значит, что у меня встанет. — Это ужасный пример. — Я знаю. — Ты идиот, — Руслан пытался затаить улыбку. — Да, это я тоже не первый раз слышу. Наконец воцарилась пауза. Данила чувствовал себя мерзко, будто бы обнажал перед кем-то что-то до ужаса личное. — У меня была неудачная попытка. Это было достаточно громкое дело. Я просто не хочу, чтобы это всплывало. Я не хочу чувствовать вину просто за то, что я такой. Но меня обязывают! Я должен. — Вовсе нет. — Вовсе да, Руслан. Ты очень много обо мне не знаешь. — Потому что ты не говоришь. — Потому что я не хочу, чтобы ты во мне разочаровывался. Это происходит постоянно! Сначала Данила Кашин гомик, потом он шизик, потом он недо-суицидник, а потом что? А потом он остаётся один, потому что никому такого добра, блять, не надо. Все хотят спокойствия, а я не могу быть таким. Я просто не могу, насколько бы я не старался. — Мне жаль. — А мне нет. Данила аккуратно положил руку на щеку Руслана. Палец скованно проехался по коже, пытаясь смазать всю обиду. Тушенцов не спешил отдаляться. Он позволил себе отдаться этому прикосновению. — Я просто хотел попрощаться. — Я понимаю. Они застыли. Данила надеялся, что сможет выдавить из себя слова с извинениями, но так и не смог. Он просто не смог ещё раз стать честным, позволить себе быть искренним и слабым. — Но это было... интересно. Я думаю, что буду скучать. Данила наконец встал с кровати, и, направившись в сторону выхода, не смог просто не осознать, насколько лживы слова Руслана: — Нет, не будешь. Данила ушел. Ему следовало все хорошо обдумать. Обдумать, насколько он снова прав и не прав в своих действиях. Сколько у него ещё времени? Пару часов? Приблизительно столько. Совсем скоро вечеринка, а это значит, что всю его крохотную жизнь размотает по асфальту. Данила спрятался в собственных ладонях. Ему не хотелось казаться настолько открытым этому миру, показывать себя со всех сторон и заставлять гордиться собой. Он так устал снова и снова совершать ошибки, которые так и норовят показаться глазу. Он не хочет думать о том, сколько раз был не прав. Данила вспомнил первую ночь, когда только познакомился с Русланом. Ему нравилось это голубое сияние, похожее на космос. Они вдвоем будто бы были частью огромной вселенной, которую никогда не заметят даже через самый лучший телескоп. Это было чувство спокойствия, тихой симпатии и мысленной тактильности. Кашин хочет вернуться обратно, хочет все изменить и закончить эту адскую неделю. Он не мог осознать, что было так много секретов, которые от него таили месяцами и годами. А что, если главная причина временной петли — это сама уродливость Данилы? Если он сам по себе изъян, растворяющий пространство? Если от него таким способом хотят избавиться? Данила услышал чириканье птиц. Он наконец высунулся из воображаемого домика, чтобы взглянуть на розовый закат. Да, именно такой он видел неделю назад и ещё неделю назад, и ещё, черт возьми, неделю назад. Все лишь естественный круговорот событий, который медленно ступает за ним. На ступеньки к нему подсела Маша. Данила сдержался, чтобы не накричать на неё в ту же секунду. — Извини. Мне очень жаль, что все так получилось. — Нихера тебе не жаль. Для чего всё это? — Иногда мне кажется, что меня даже не пытаются понять. Все только ищут повод, чтобы обвинить меня в чем-то. Знаешь это чувство? — Какая вообще разница? — После смерти Даши ничего не будет прежде. Это моя вина. — Твоя вина? В чем? Просто, блять, скажи, что опять не так. — Я делаю недостаточно. Даже если я пытаюсь уберечь людей, то ничего не получается. Это всё... бесполезно, — Маша крутила в пальцах маленький цветочек. — Потому что не надо строить из себя героя. Серьёзно, кто тебя просил? Она посмотрела на Данилу с долей разочарования. Наверное, только сейчас она действительно была готова признаться во всём, что когда-либо могло упасть на её плечи. — Меня об этом всём... попросили. Ну, ты понимаешь.. — Нет, не понимаю. Объясняй нормально. — Она попросила как-то вмешаться, чтобы отделить вас друг от друга. И я её прекрасно понимаю. Я тоже считаю, что... — Кто? — Данила задал единственный вопрос. — Лера. Кашин вскочил со ступеней. — Какая? — А ты будто не знаешь. Данила схватил Машу за плечи, пытаясь добиться четкого ответа. Всё не могло быть так. Она врёт. Врёт, потому что может и потому что хочет. — Она сказала, что дело будет для общего блага. Я поняла, что Руслану не нужны такие друзья. Без обид. Я пыталась сделать как лучше. — Ты что, блять, пыталась сделать?! — Прости. Так будет лучше. — Лучше для кого? Для тебя? — Данила сдержался, чтобы не ударить её. — Ты, сука, не смей никогда и ничего решать за других людей. Ты вообще знаешь, что ты нахуй натворила?! — Спокойнее. Я же не обвиняю тебя во всём том, что ты сделал. — Потому что ты не имеешь права. — Ты тоже. Данила наконец отпустил девушку, потому что понял, насколько в безвыходной ситуации оказался. Все это огромная цепочка, которая начинается с Леры. И если во всём действительно виновата она, то Данила должен её отыскать. Кашин сразу ринулся на вечеринку. Единственное место, в котором могла сейчас укрыться Лера, это однозначно оно. Отыскать её не трудно, потому что Данила знаком с ней со средней школы, знает её чуть ли не как свои пять пальцев. Учитывая, что она будет застигнута врасплох, всё идёт только на руку. Данила протискивается между дверьми, пытаясь обнаружить Леру раньше, чем та обнаружит его. В помещении почти пусто: все ещё идёт подготовка. Ну, можно сказать, что готовятся последние штрихи. И когда он замечает Леру, которая стоит с планшетом для бумаг, то не может сдержать эмоций. — Даня, — улыбается она ему. Данила даже не знает, как правильно на всё это реагировать. — Мы всё делаем правильно? Оставить эту вывеску тут или передвинуть чуть правее? Парень, стоявший на стремянке, неловко развёл руками. Он снова попытался сложить вывеску, но чуть не повалился вместе с ней на пол. Лера лишь обвела шею Данилы руками, не обращая на это внимания. — Как ты? Что-то случилось? — Лера в открытую ему улыбалась. — Какого хера? — Что? Всё прямо настолько плохо? — Какого хера ты пиздела с этой дурой? — Ты о чём? — Лера попыталась сделать вид, что абсолютно не понимает, что происходит. — Это был твой план? Серьёзно? Почему? Лера, блять, почему? — Извини. Я не могла тебе сказать, — она слегка замялась. — Я знала, как ты отреагируешь! Я боялась за тебя, Даня. Я помню, что произошло в прошлый раз, когда ты был с Ильёй. Я просто не хочу, чтобы это всё повторилось с тобой. Опять. — Опять?! Какого хуя ты решила, что можешь теперь решать что-то за меня?! Нет, Лера, ничего у нас, блять, не выйдет. Хватит строить постоянные догадки. — Ты неправильно меня понял. — Я всё прекрасно понял. Вот почему ты тогда меня спрашивала о нём, да? Боялась за меня, да?! Не нужна мне такая, блять, забота. Я не маленький ребёнок. — Я не хочу, чтобы всё повторилось! Я не хочу, чтобы ты снова... ты знаешь, о чём я говорю. — Нет, не знаю. — Я не хочу, чтобы ты снова вредил себе. Ты ранишь и меня тоже, — она затихла. — Ты для меня всё. — Отпусти меня. Лера, пора бы уже. — Прости. Данила схватил со стола первую попавшуюся бутылку. Он глухо направился к выходу, пытаясь игнорировать все возникающие препятствия, а уж тем более чужие голоса. Он зашёл чуть дальше, чем обычно. На этот раз Данила прислонился к дереву, уселся на траву и прикрыл глаза. Он устал. Устал от того, что постоянно происходит. Жизнь просто не может оставить его в покое, а всё продолжает и продолжает. Крышка быстро слетела с бутылки. Данила запивал всё алкоголем, запивал каждое своё чувство и каждую свою живую клетку. Время растворилось. Данила понял, насколько ему было тяжело, когда осознал, что идёт уже не первый и не второй час вечеринки. Он давно начал слышать гул музыки, давно почувствовал на себе отражение мерцающего света. Кашин понял, что если решит подняться, то, наверное, не сможет простоять больше трёх секунд. Он ощущал настолько сильное головокружение, что начинало казаться, что это мир вместе с ним слегка наклонился вправо. На самом деле это было даже приятно. Данила обхватил дерево. Он медленно начал пробираться выше, крепко обнимая своего помощника. Данила ощутил, как медленно начинает приходить в себя. Бутылка валялась в кустах уже давно ненужной хозяину, брошенной, пустой. Кашин начинал понимать, что совсем скоро всё пойдет обратно. Он чувствовал это мерзкое ощущение переполненности, горького спирта и подбирающейся к основанию тошноты. Опять. Даниле поплохело рядом с деревом. Как хорошо, что совсем скоро это закончится, и никакого следа от его плохой попойки не останется. Данила прижался головой к дереву, пытаясь спокойно осмотреть небо, спрятанное за листвой. Ему хотелось быть уверенным, что сейчас всё гораздо лучше, чем было раньше. Сейчас ему просто сложно внятно толковать себе собственные мысли, а потому он облегчает своё бремя в несколько раз. Это было приятно. Когда Данила замечает ещё один силуэт рядом с собой, то понимает, что больше не может сдерживаться. Он бросается на парня, садится верхом и начинает попытку избиения. Данила бьёт размашисто. Скорее всего, если бы не плачевное состояние бедолаги, то он как следует разрешил бы ситуацию. Данила бьёт с горечью, с грустью, с попыткой обвинить и испачкаться в грязи, в крови, в ругани. Он бьёт Илью, потому что хочет. Потому что считает его неотъемлемой частью того, чего он стал. Коряков пытается перевернуть Данилу, но сейчас ему ещё хуже, чем его нападавшему, а потому проигрывает бой. Кашин тоже больше не может этого терпеть, а потому совсем скоро уходит, не забывая поцеловать свою неудачу в лоб. Он проходит сквозь толпу, понимая, что или находится в своих воспоминаниях, или всё действительно остаётся точно таким, каким он это запомнил. Всё на своих местах. Вечеринка не прекратится, даже если должен быть объявлен траур. Они веселятся, потому что весь смысл их жизни — это веселье. У Данилы тоже. Он идёт по тротуару, медленно шелестя ногами. Данила наконец ощущает это. Он ощущает конец, ощущает это логическое завершение, эту пустоту, которая приходит за ним. Он больше никогда сюда не вернётся, никогда не совершит подобных ошибок, а ещё никогда не увидит всё то, на что ему пришлось смотреть здесь. Он никогда не увидит того же Руслана, ту же Леру и Машу. Всё будет другим. Данила видит Тушенцова прямо перед дорогой. Он подходит ближе, чтобы в последний раз посмотреть ему в глаза. — Я... Я бы хотел, сказать, что, — Данила не успевает договорить. — Не надо. Я знаю. Он хочет удержать Руслана. Он хочет удержать его с собой и не дать этому произойти, но не может. Он не может больше оставаться здесь. — Мне... жаль. Руслан смотрит на него с облегчением, смотрит с оставшейся надеждой. Даниле это было нужно. Даниле был нужен Руслан. Он касается его пальцев, Тушенцов сразу переводит на него вопросительный взгляд. Кашин хочет быть рядом, хочет, чтобы в какой-то момент всё было хорошо. У них всё было хорошо. Он понимает, что по щекам идут слезы, но Данила не может с этим ничего сделать. Он может лишь отпустить Руслана. И Тушенцов улыбается, будто уже давно всё знает. Разносится гул, но Данила не может на это смотреть. Он просто не хочет снова видеть, как Руслана разносит на части. — Данила? Он слышит это лишь эхом и не уверен, что это действительно говорит Руслан. Только открыв глаза, он точно понимает, что всё закончилось. Кровь впиталась в ладони. Данила понял, к чему было то видение, но уже было слишком поздно. Данила неохотно открывает глаза. Он чувствует себя куском мяса, чувствует себя вовсе несуществующим куском плоти. Всё закончилось. Этого "всего" больше нету. Он снова один, снова зарыт в свои сожаления, но у него больше ничего нету. Он всё потерял. Потерял Руслана, потерял воспоминания, потерял хоть какую-то значимость этих воспоминаний. Он пустой. Данила смотрит на ладони, пытаясь убедиться, что всё это взаправду. И это действительно так. Он все ещё в своей кровати, сегодня понедельник, сегодня все ещё не существует всех прошлых недель. Он слышит голос Руслана, хотя уверен, что его нету нигде поблизости. Данила прикрывает уши, но он продолжает нечётко что-то лепетать. Да не может он так! Данила срывается с места и бежит к чужой двери. Он резко, отрывисто и громко барабанит по деревянному покрою. Он чуть ли не выносит эту дверь с петель. — Ты больной? — Руслан открывает дверь неохотно, все ещё потирая глаза. — В комнату. Быстро. Иначе я тебя пристрелю нахуй. — Что случилось? Данила сам толкает Тушенцова вглубь, зная, что у него нету столько времени, чтобы выжидать подходящий момент самому. — А теперь слушай меня внимательно. Сейчас я постараюсь тебе кое-что объяснить, а твоя задача заключается лишь в том, чтобы мне поверить. Достаточно ясно? Руслан смотрит на него с подозрением, но всё же кивает. Данила понимает, что на этот раз ему надо всё рассказать. Больше никаких тайн и никаких секретов. У него нет такой возможности, чтобы снова оплошать. На этот раз он будет действовать по-другому, потому что у них всё ещё есть шанс на спасение. Только вот Тушенцов, выслушивая весь этот мозговой штурм, может выдать только одно: — Временная петля? Ты вообще ебанулся?