Зависимые

Декабрь, 1992 год.

Время, казалось, двигалось с неумолимой скоростью. Вроде бы ещё совсем недавно Ира была маленькой девчонкой, любившей украшать ёлку перед новогодними праздниками — в их доме это было чуть ли не самое главное событие года. Ещё когда мама была жива, они вместе с ней разбирали большую коробку с ёлочными игрушками, которые отец каждый год доставал из антресоли — начисто протирали каждую мокрой тряпкой, а затем развешивали на высокую зелёную красотку, купленную на рынке! Наверное, именно поэтому Ира так любила этот праздник, даже больше, чем день рождения: за семейную атмосферу и тепло, которое царило в каждом уголке их дома, но в эти дни особенно чувствовалось. Новый год всегда ассоциировался у неё с запахом настоящей ёлки, мандаринов, и вкусом шампанского, которое они когда-то с Космосом незаметно «позаимствовали» у отца — дело было ещё в далёком восемьдесят седьмом — именно тогда Ира впервые попробовала алкоголь. Она до сих пор помнит, как потом им с братом перепало от Холмогорова-старшего, стоило Надьке учуять пропажу и закатить скандал. Сейчас же, вспоминая о том случае, Ира от души смеялась вместе с отцом, который тоже не забыл, сколько ему пришлось повозиться с собственными детьми. — Знаешь, сейчас я понимаю, что за половину наших выкрутасов, нас с Космосом можно было смело не только сладкого решать, но и в принципе — изолировать от общества. — Да ну, прям уж таки… — Юрий Ростиславович, глядя на дочь, улыбнулся, качая головой. — Вы были вполне хорошими детьми, всегда хулиганили в меру. — И никогда друг друга не закладывали, — добавила Ира, встречая кивок отца. — Зато дружны между собой, а это дорогого стоит, — Холмогоров-старший, оглядываясь на события прошлого с высоты прожитых лет, мог со спокойной душой признать, что сплочённость Иры и Космоса в некоторых событиях ему была по душе. Ведь, даже несмотря на то, что его дети, бывало, ссорились между собой, они никогда не впутывали его в это, не заставляли выбирать чью-то сторону, а если уж кто-то (чаще всего, Космос), как говорится, пускался «во все тяжкие» и ломал дрова, то другой неизменно приходил на помощь. — Эй, дружная сестрица, ты не хочешь помочь мне? — Кос корячился с ёлкой, затаскивая её внутрь квартиры и бросая взгляд на Иру, сидевшую за столом с отцом. — Я, так-то, мужик сильный, но в рабство не продавался… — Что, братец, тяжела ноша? Ты же у нас главный Дед Мороз, ходят слухи, что даже костюм имеется, — подколола его Ира. — Осталось отрастить бороду, чтобы детишки точно не сомневались в подлинности, — Юрий Ростиславович, поднявшись из-за стола, направился к выходу из кухни, совмещённой с гостиной, бросив напоследок: — Пойду на внучку полюбуюсь, а вы тут не подеритесь, дети мои. Даша, на тебя надеюсь. — Невестка, услышав слова свёкра, только усмехнулась, кивая, хотя знала, как и сам академик, что никакой дракой тут даже не пахнет. А костюм, действительно, был: несколько дней назад, он пришёл по адресу Холмогоровых, причём, что весьма странно — неизвестно, откуда. Курьер, доставивший сей наряд, пожелал испариться, поскольку товар не подлежал возврату, а Космос Юрьевич остался с коробкой и загадкой для самого умного сына академика, ответ на которую удалось получить лишь при созвоне с тестем из Киева. Сергей Владимирович решил сделать зятю такой оригинальный подарок, поскольку узнал от дочери, что та уговорила Космоса выступить на Новогоднем утреннике. В их детском саду была напряжёнка с мужскими кадрами, а все отцы, как назло, не проявили должного желания помочь детям. Зато вся группа ахнула, когда воспитательница привела за руку своего двухметрового Деда Мороза. — Жена моя, а кто мне клялся, что инфа будет сугубо конфиденциальной? — Извини, астронавт, Ира сама увидела снимки! — Чистая правда: заявившись в гости к брату и невестке сегодняшним утром, Ира увидела шикарные фото, на которых без труда можно было узнать её родного брата, запечатлённого среди толпы малышни. — Не серчай на Дашку, Кос, ты в этом костюме — великолепен! — Подлиза, — наконец, установив высоченную ёлку в положенном месте, Космос Юрьевич пришёл в ужас от того, что отдых ему только снится: они эту двухметровую красотку будут наряжать до самого боя курантов, и обязательно какая-то живая душа, припёршись на Профсоюзную, решит, что надо переставить яркую деталь праздничного настроения, — нет, мне всё-таки интересно, а где наш летающий опылитель возится? Муж твой, по совместительству… Он, как, помочь не горит желанием? — А то Космос бы зажёг в Вите это желание, прописав пинок под зад. Почему он один должен тут корячиться? — Витя у своих сейчас, провожает их, — Пчёлкин твёрдо решил подарить родителям на Новый год путёвку в оздоровительный санаторий, и воплотил эту задумку в жизнь. Виктория Родионовна и Павел Викторович должны были уезжать уже сегодня, тридцатого декабря, а вернуться — через неделю, шестого января. Поэтому, отправив Иру с дочкой в квартиру к её отцу, готовиться к предстоящему празднику, Витя отправился на вокзал, провожать Пчёлкиных-старших. Юля сладко спала в бывшей комнате Иры, а она коротала время за оживлённой беседой с отцом, нарезая овощи на оливье. Даша крутилась поблизости, занимаясь приготовлением шубы. — Вот хитрый же, деятель… А напомни мне, чья была идея с ёлкой в этом году? — Совместная! — Живо отрапортовала Пчёлкина, и Космос усмехнулся, пересёкшись с сестрой взглядом. Он, конечно же, знал, что именно сестра захотела лицезреть эту ёлку у них на празднике, а отказать ей он не мог. Тем более, что остальные поддержали эту инициативу, которая теперь наглым образом, кхм… «задевала» не инициатора, а старшего брата. — Ну-ну… — Кос, не ну-нукай, а займись делом, — нет, она ещё и указания раздаёт, охуеть! Дожил ты, Космос Юрьевич, тобой командует мелкая сестрица… — Ирка, я щас с тобой местами махнусь и буду сидеть на попе ровно, наблюдая, тогда поймёшь, каково это, — пригрозил Кос, навевая вместо устрашения порцию тихого смеха. — Не угрожай мне, я — твоя сестра, уже с рожденья пуганая тобой, чудище космическое… — Святая правда. У Иры иммунитет к Косовым угрозам и подколкам. У них это взаимно, несмотря на возмущение старшего брата, которое было весьма наигранным! — Всем привет! — С прихожей донёсся голос Вити, и Ира только сейчас сообразила, что дверь в квартиру у них, в общем-то, всё это время была открыта. Вопрос на засыпку: кто такой взрослый и занятой, занося ёлку, не повернул в замке ключ? — Наконец-то, — Кос от души порадовался, слыша приближение товарища. Сейчас он у него попляшет! — Пчёла, дуй сюда, а то я один корячусь, как дебил… — Полегче с выражениями, у тебя племянница спит в соседней комнате, между прочим. И децибелы поубавь, — напоминает Ира, заставляя его вздохнуть. — Ваша дочка ещё не то наслушается по жизни, верь своему брату… — А с таким дядей, боюсь, все эти знания раньше умения говорить перекочуют… — Если однажды, наслушавшись выражений Космоса, Юля скажет неприличное слово, старший брат будет битым. Даже Витя, находясь поблизости с дочкой, уже научился себя сдерживать. — О, ёлка — супер. Только её бы переставить куда-то в сторону, а то чё она тут, окно всё загораживает, — Пчёла высказал всеобщую идею, которую до него уже успела высказать собственная жена, а Даша тактично умолчала, оценивая старания супруга. Космос покосился на него с таким видом, словно эти слова были самыми лишними в его жизни. — Пчёл, ты тоже припёрся указаниями сыпать? Щас сам её двигать будешь, командир, блин! — Не обращай внимания, Вить, просто наш космонавт утомился быть Дедом Морозом. — Ещё один убийственно-шутливый взгляд достался Ире, но она лишь подмигнула старшему брату. Пчёлкин непонимающе покосился на жену, будучи не в курсе, о чём она говорит. — Ты не знал? Наш Космос стал звездой детского утренника! — Хватит вам, ребята, препираться, — Юрий Ростиславович, ещё несколько минут назад скрывшийся за дверью комнаты, в которой спала его внучка, вновь появился в окружении готовящихся к празднику детей. — Здравствуй, Вить, — академик обменялся с Пчёлкиным рукопожатием и кивнул на Иру: — хорошо, что ты приехал, а то моя дочка уже все уши мне прожужжала о том, как она по тебе соскучилась… — Компрометируешь ты меня, папа, — шутливо возмутилась Ира, хотя в словах Холмогорова-старшего была доля правды: она действительно соскучилась по мужу. И сегодняшний вечер они должны провести вдвоём, впервые за последний месяц. С каждым днём дела «бригады» поднимались всё выше — по доходившим до Иры слухам и обрывкам разговоров, которые вёл Витя в её присутствии, становилось понятно, что планка в их интересах возросла ещё больше, в связи с чем, соответственно, прибавилось немало работы. Однако, Пчёла обещал ей, что это всё — вопрос времени, и в скором будущем у них всё точно наладится. Ира верила ему, оставаясь в квартире с дочкой, всё ещё стараясь не терять терпения из-за его внезапных отлучек. — Ничего, я с этим решу вопрос, профессорша, — Витя, оказавшись подле неё, провёл рукой по лопаткам, оставляя лёгкое щекочущее ощущение. — Э, сладкая парочка, я вам не мешаю? — Космос, вопреки всему, нарушил хрупкий момент их гляделок слишком быстро. — Успокойся, астронавт, и оставь в покое ёлку, — Даша, оказавшись подле мужа, потянула его за руку в направлении их квартиры. — Пойдём, поможешь мне достать с антресоли ящик с новогодними игрушками… Юрий Ростиславович вышел на балкон, чтобы перекурить, и Ира, оставшись с Витей наедине, не упустила возможности поинтересоваться: — Как провёл родителей? — Замечательно, — Витя предпочёл не рассказывать всех подробностей, включающих в себя слёзы на перроне, которые внезапно пошли у матери, когда она попыталась спросить у сына, в какую копеечку ему обошёлся этот подарок. — Тебе, кстати, пламенный привет привёз, и приглашение в гости по возвращению. — Тогда через неделю обязательно им воспользуемся, — Ира, нарезав последнюю порцию варёного картофеля, поднялась с табуретки, чтобы сполоснуть руки в раковине. Включив тёплую воду, она принялась оттирать пальцы от частиц овоща. — Вкуснятина, — голос сзади заставил обернуться и уличить мужа в наглом поедании её практически готового салата, который оставалось заправить майонезом. Собственно, сама заправка была запланирована только на завтра, а пока стоило бы убрать нарезанные овощи в холодильник. — Витя! — Что? — Кыш! — Дотянувшись до полотенца, Ира выключила воду и замахнулась им, попав по чужим длинным рукам. — Да ладно тебе, я же чуть-чуть попробовал. — Ты сейчас у меня сам тут сядешь овощи заново нарезать, жук… — Ой-ой, напугала, — он подмигнул, ухватив в руках противоположный край полотенца и потянув на себя. — Я бы на твоём месте занял меня другим занятием, чтобы отвлечь от своей еды. — Сейчас Космос вернётся, будете вместе ёлку украшать… — Брови Пчёлы приподнялись вверх, а на губах возникла знакомая лукавая ухмылка. В голубых глазах заплясали чертята — когда Витя смотрел на неё с сочетанием такого выражения на лице, пульс неизменно учащался. — А может, я лучше тебе помогу? — Он подошёл ближе, Ира сделала шаг назад и почувствовала, как упёрлась поясницей в столешницу позади себя. Витя сделал ещё шаг, упёршись запястьями по обе стороны от неё. — Ты решил поучаствовать в шоу «Моя любимая кухарка»? — Ира боялась даже представить себе, каким получится новогодний стол, если за меню возьмётся маэстро, стоящий перед ней. Коньяк и закуска в пару бутербродов с икрой — сугубо холостяцкое меню, на большее Вити не хватит! Готовка — это совершенно не его профиль. — Сомневаешься в моих способностях? — Все твои способности мне очень хорошо известны, — тем не менее, Ира расплылась в улыбке, почувствовав, как Витя уткнулся носом ей в висок, вдыхая запах волос. — Я уже говорил тебе, что ты охуенно пахнешь? — Пчёле казалось, что это какая-то мистика: её запах будоражил кровь, заставляя его сходить с ума. Доза. Доза, которой ему мало. Если б мог — прижал бы её к себе в объятьях и стоял бы вот так, до бесконечности, вдыхая этот запах и всматриваясь в карие глаза, в которых, без сомнения, мог найти теплоту и безграничную любовь по отношению к себе. Искры всё ещё летали между ними, несмотря на то, что их отношения длились не первый год, и, вспыхивающие время от времени, страсти вносили необходимую им обоим разрядку. — Ты, я так понимаю, тоже для себя одеколона не жалел, — его запах действовал на Иру точно так же. Она на мгновение прикрыла глаза, прижавшись щекой к мужскому плечу, пока не почувствовала пальцы, приподнявшие её за подбородок. Его губы накрыли её, сминая в нежном поцелуе. Витина рука, которую он положил ей на затылок, отдавала холодом после пребывания на улице, вызывая скоп мурашек, разбегающихся ниже по шее. Запах недавно выкуренной сигареты сочетался с его одеколоном, а вкус табака на губах, вопреки всему, вместо горечи отдавал сладостью. Ира углубила поцелуй, отдавшись полностью этим ощущениям, и чувствуя, как его рука скользнула по её талии, обвивая её и притягивая ближе к себе. Её собственные руки, давно разместившиеся на его плечах, теперь зарылись пальчиками в пшеничные волосы, не спеша их окончательно взъерошивать, чтобы не испортить причёску. Сердце, переполняемое нежностью, подпрыгивало в груди, заставляя колени подгибаться от лёгкой дрожи, прошедшейся волной по всему телу. Время замедлилось, перестало существовать — Ира не слышала ничего, кроме собственного пульса, бившего в ушах; все ощущения сосредоточились на его губах и руках, воплотившими в себе здесь и сейчас весь её мир. Мир, в котором была возможность спрятаться от всех невзгод, забыть обо всех прежних неполадках и просто верить, без страха и опасения, в лучшее завтра. Пчёла же, целуя её в этот момент, ловил себя на мысли, будто пьёт сладкий мёд — его вкус отпечатывался на её губах, заставляя его хотеть большего. Порой, в такие моменты, Вите становилось не по себе: когда-то, словно в другой жизни, а на самом деле — летом восемьдесят девятого года, двадцатилетний парень в голубой майке и кепке убеждал одного из своих товарищей, что «западло страдать из-за бабы». А по итогу, сам попался на эту удочку — уже тогда Ира завладела его сердцем, заставила прочувствовать те струны души, о которых Пчёлкин и не подозревал, и с того самого дня она стала для него той, которая могла вызвать в нём любые эмоции. Но самой сильной, несмотря ни на что, среди них была любовь. Иногда, размышляя о своих чувствах, Витя думал, что зависит от неё. Зависит от того, что она находится рядом; зависит от её взглядов, от слов — ему хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы Ира оставалась с ним, несмотря ни на что — потому что если в один день она решит уйти, стереть его из своей жизни, оставив в прошлом, Пчёла не сможет её отпустить. Их слишком многое связывает друг с другом, и Витя не представляет себе жизни без кареглазой профессорской дочки, которая своим упрямым характером иногда заставляла его хвататься за голову. Это было странно — раньше Пчёлкин считал, что зависимым можно быть только от алкоголя или наркоты, но его зависимость носила её имя. Ему было мало всего — мало поцелуев, мало объятий, мало их ночей, которые они проводили без сна, мало, мало, мало. Хотелось ещё, хотелось насытиться ею сполна, вдохнуть полной грудью, пропитавшись изнутри, а всё никак не получалось. Всё время не хватало какой-то доли, небольшой частицы, и Витя пробовал снова, и снова, раскрывая для себя новые грани в ней. Ему казалось, что он знает её всю, как облупленную, и, в то же время, что у неё есть какой-то секрет, который он никак не может разгадать. Какая-то чертовщина, в хорошем смысле этого слова, которая привязывала его к ней, бросая вызов. «Сможешь ли ты разгадать меня, Пчёлкин?» И он разгадывал, находя ответ, а потом каждый раз оказывалось, что это не то. Загадка была в чём-то другом. Ни одна из девушек — а их у Вити по молодости было немерено, — не заставляла его чувствовать то, что вызывала в нём она. Профессорская дочка. Сестра лучшего друга и космического чудища. Ира Пчёлкина. Его, почти уже год, как, жена. А ведь было время, когда он, смеясь, говорил, что не собирается женится. В другой жизни. Жалел ли сейчас Витя Пчёлкин? Разве можно жалеть? У него есть жена, которая его любит и которую любит он; есть дочь, в которой Витя видит своё отражение и которую боготворит с первой минуты её рождения. Две его принцессы, ради которых он готов свернуть горы, готов будет и убить, если кто-то посмеет причинить им боль или подвергнуть их опасности. Он никому не позволит разрушить их счастье, никого не подпустит к Ире и Юле. Они — его семья. И Пчёла в лепёшку расшибётся, но сделает всё, чтобы никогда их не потерять. Впрочем, чтобы он ни сделал — он их никогда и не потеряет, потому что не отпустит. Не допустит, чтобы кто-то обрубил связывающие их узлы. Это зависимость. Это любовь. Резкий скрип балконной двери и лёгкое покашливание заставило их оторваться друг от друга — Юрий Ростиславович почувствовал себя третьим лишним, невовремя вернувшимся в комнату с балкона и заставшим собственную дочь и зятя в такой уединённый момент. Ира, несмотря на то, что уже давно была взрослой и замужней женщиной, почувствовала, как щёки залил румянец — уткнувшись Вите в плечо, она прятала глаза, словно стыдливая школьница, восстанавливая сбившееся дыхание. Сам Пчёла не ощущал той неловкости, пронзившей его жену, и весьма легко улыбнулся, пересекаясь взглядом с тестем. Академик Холмогоров без слов удалился, решив не смущать разговором ещё больше и, стоило им вновь остаться вдвоём, Витя спросил: — Ты чё так напряглась-то? — Неловко получилось… — А как по мне, то всё было ещё в пределах приличия, — за эти слова Пчёлкину незамедлительно достался лёгкий тычок в плечо. — Думаю, твой папа понимает, что мы и не такое вытворяли, раз у нас Юлька появилась. — Язык у тебя, Вить, длинный. — Это всё, что ты о нём можешь сказать, после того, что между нами было? Даже как-то обидно. — Он театрально вздохнул. Снова тычок. — Хватит меня смущать… — А может, мне нравится, когда ты смущаешься, — даже не может, а нравится. — Что ты сделаешь? — Испорчу тебе остаток жизни, проведя её вместе с тобой. — Напугала ежа голым задом… Кстати, если остаток жизни будет без одежды — это меня более, чем устроит. — Тычок. — Я посмотрю на твоё поведение. — Долго просто смотреть ты точно не продержишься, придётся принимать участие и сходить с ума вместе, — он обнял её, прижав к себе и не предпринимая больше никаких попыток получить что-то большее. Ира обняла его в ответ, и в этот момент дверь квартиры открылась, внося голоса Даши и Космоса, вернувшихся с коробкой ёлочных игрушек. — Э, я не понял, а вы тут чё, как статуи? Давайте, шуршим в подготовке! — Кос, ты — мастер ломать чужие моменты, — призналась Ира, и Витя с ней в этом был согласен. — Не, мне это нравится, я ещё и крайний… Пчёл, я ёлку принёс? Принёс. На, украшай, — передав коробку, Холмогоров направился на балкон, чтобы, как и отец несколько минут назад, выделить себе немножко времени на законный перекур. Между прочим, только второй за сегодняшний длинный день! Витя, вздохнув, бросил на Иру ещё один взгляд и раскрыл коробку, оценивая перечень игрушек, хранившихся внутри.

***

К вечеру тридцать первого декабря в квартире академика Юрия Ростиславовича Холмогорова собралось сразу три поколения. Четырёхмесячную Юлю сегодня уложили спать пораньше, а все остальные взрослые занимались последними приготовлениями к главному празднику года. Ира думала позвать ещё и Филатовых, но Тома сообщила, что их в полном составе пригласил к себе в Одессу Пашка. Беловы, которые держались за пределами её постоянного круга общения, встречали праздник в кругу бабушки Ольги и матери Саши, надеясь, что те найдут, наконец, общий язык — потому что за последние полтора года, с момента их свадьбы, этого не случилось. Переговорив с Филатовой на телефонных проводах и обменявшись поздравлениями между двумя компаниями, Ира принялась вместе с Дашей накрывать на стол. Витя с Космосом, разложив его по центру гостиной, застлали белоснежной скатертью и уже успели втихаря вдарить по несколько стопок горячительной водки, пока их дамы суетились на кухне, накладывая в посуду блюда из новогоднего меню. — Мальчики, не увлекайтесь, — Даша, войдя в комнату, поставила в центр глубокую миску с картофельным пюре. — Юрий Ростиславович ещё не вернулся? — Как видишь, — Космос, держа в руках пульт, щёлкал каналы телевизора, пытаясь найти что-то более подходящее под их атмосферу праздника, при этом убавив звук почти до минимума, чтобы не разбудить племянницу, — с нашими соседями, эти поздравления затянутся надолго. — В одном доме ж все живут, — удивился Витя. — А тут, Пчёл, дело не в этом, а в том, что пра-а-а-здник, — многозначительно протянул Космос, вызвав усмешку у жены. — Вот именно, Кос, что праздник только начинается, а вы уже завелись. — Пользуемся возможностью, пока Ирки нет, а то с ней сегодня только трезвенников жаловать… — Кому там меня не хватало? — Пчёлкина, расслышав голос брата, поспешила напомнить о себе, тоже входя с огромной салатницей. Карий взгляд без особого труда выловил две стопки, на стенках которых виднелся мокрый след после водки. — Так, закончили упражнение, господа. Двенадцати ещё нет, а вы уже готовы наклюкаться… — Скажи честно, что тебе просто завидно. — Не выдумывай, братец, я просто хочу, чтобы вы помнили бой курантов, а не все эти фразы «ну, давай ещё по одной», — спародировала их женщина, откинув назад волнистые тёмные волосы, струящиеся по плечам. Взгляд Вити упал на её тёмно-синее платье с блёстками, в котором она сегодня была. Ткань плотно очертила соблазнительные изгибы талии и бёдер, едва доходя до колен, а на стройных ногах были капроновые колготы. Вдобавок ко всему, Ира надела на уши любимые серьги, доставшиеся ей когда-то от покойной Евгении, и кулон, входивший в один комплект с этими серьгами — небольшой камушек на цепочке с музыкальной нотой тоже блестел в свете лампы, заставляя невольно любоваться. Евгения любила музыку, и старое пианино, стоявшее в гостиной академика Холмогорова, был напоминанием о ней. Сколько раз мачеха Иры и Космоса в своё время хотела избавиться от ненавистного инструмента? И, благо, её старания не были одобрены главой семейства — Юрию Ростиславовичу инструмент был так же дорог. Ира, никогда не имевшая музыкального образования, владела слабыми навыками игры, но не могла припомнить, когда в последний раз позволяла себе забыться, нажимая на чёрно-белые клавиши. Сейчас, наверное, был не самый подходящий для этого момент — задержав свой взгляд на чёрной крышке, на которую падала тень бликов ёлочной гирлянды, она вынырнула из размышлений лишь после хлопка входной двери. — Ну что, молодёжь, будем праздновать? — Юрий Ростиславович, возвратившись от соседей после череды долгих поздравлений, был готов уделить время своим детям. Новый год — праздник семейный, и встречать его положено в кругу лишь самых близких. — А который час? — Даша бросила взгляд на настенные часы, которые Космос завесил гирляндой. Разглядеть точное время было проблематично. — Без десяти, — Ира забрала у старшего брата пульт, переключая на программу с новогодним поздравлением. — Давайте, садимся… Борис Ельцин, нынешний президент, долго говорил о том, как стойко они преодолевали трудности в уходящем году; раздавал обещания и пытался внушить стойкую уверенность в том, что грядущий, тысяча девятьсот девяносто третий, год станет успешным для страны и для народа. Витя с Космосом откровенно посмеивались с этих формулировок, да и сама Ира не особо верила. Поздравления по телевизору носили чисто традиционный характер — ты, вроде как, понимаешь, что тебе, взрослому человеку, рассказывают сказку, но обойтись без этой сказки никак нельзя, потому что она — часть той атмосферы, которая повторяется из года в год. Новый год — это, в целом, одна пора сказок и веры в чудо. Когда, наконец, длительная речь подошла к концу, стал отбиваться ритм курантов — последние секунды уходящего года. Один, второй, третий… И сейчас, сидя за одним столом, в кругу семьи, Ира ловила себя на мысли, что ей очень нужно это чудо, которое даже в самые трудные моменты поможет выстоять, выдержать, оставшись на плаву. Чтобы сказка, в которой она живёт здесь и сейчас, не разрушилась с наступлением новых календарных чисел после полуночи. Временная петля сжималась, переполняя её изнутри ощущением счастья. Четвёртый, пятый, шестой… Даша, сидя за столом напротив неё, прижималась щекой к плечу Космоса и тоже думала о чуде, которое ей хотелось ощутить — чуде рождения собственного ребёнка. Врач, у которого она обследовалась, заверил, что с её здоровьем всё в полном порядке и, при регулярной половой жизни, она имеет все шансы забеременеть. Холмогорова, представляя себе в будущем их общего с Космосом малыша, хотела, чтобы её собственная сказка воплотилась в жизнь как можно скорее. Седьмой, восьмой… Витя думал о своих планах, которые были связаны с работой. В новом году Пчёла уже набросал себе немалый фронт действий, и начинать нужно было с первых чисел января. Он был уверен, что в дальнейшем всё это принесёт немалую прибыль и окупится в тройном размере. Девятый… Космос никогда не загадывал свою судьбу наперёд, но знал наверняка одно: рядом с ним — любимая женщина, братья, и дело, которое набирает обороты. Жизнь с привкусом опасности не претила ему, но в его главной вселенной был штиль, который, как полагал Холмогоров, ничто не способно разрушить. Ведь он сам повелитель своей судьбы, никто не смеет диктовать ему правил. Десятый… Юрий Ростиславович, являвшийся самым старшим и мудрым из всех собравшихся за столом, смотрел на лица своих детей и вторых половинок, которые, как ему казалось, были наполнены счастьем, и оттого сам чувствовал себя счастливым. Академик Холмогоров загадал лишь, чтобы в дальнейшем они точно так же собирались все вместе, — в такие моменты он не чувствовал себя одиноким среди пустой большой квартиры, в которой жил в одиночку последние два года. Его дети стали взрослыми, покинув отчий дом, словно те птенчики, что выпорхнули из гнезда, строя свою жизнь, но для него они навсегда останутся его маленькими детьми, за которых будет болеть отцовское сердце. Одиннадцатый… С двенадцатым ударом курантов, временная петля разжалась, и за окном прогремели салюты — первые вестники наступившего тысяча девятьсот девяносто третьего года, который на данный момент казался сущей неизвестностью. Вот только пугающей ли? — Что ты загадала? — Витя, склонившись к уху Иры, прошептал этот вопрос, вырывая её из кокона взаимных, не таких громких, как обычно, поздравлений. И жена, глядя на него глазами, что блестели ярче звёзд, растянула губы в милой улыбке, ответив: — Ты разве не знаешь, что нельзя говорить, иначе не сбудется? Плохая примета, — она попыталась увильнуть, но Витя взял её за руку, чуть сжав её пальцы в своей ладони. В его взгляде она без слов прочитала: «Я любую примету переломаю» — и, не выдержав, всё же добавила: — Я загадала, чтобы мы держались все вместе и были счастливы. — Так и будет, — пообещал Пчёла, приблизившись к ней ещё ближе. Горячее дыхание обдало её верхнюю губу, когда мужчина на мгновение поднял взгляд, чтобы спросить, глядя прямо на неё: — ты же мне веришь? Я клянусь тебе, что ты будешь самой счастливой. Ира, не отводя взгляда, сказала то, что вертелось у неё на языке: — Я уже самая счастливая. — И в следующий момент коснулась губами его губ, всего лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы закрепить данные слова. — И я всегда тебе буду верить. Если любишь кого-то, ему нельзя не верить. Не бывает крепких отношений без веры — как правило, такие союзы обречены. Но Ира, глядя на Витю, полагала, что в их отношениях есть место для этой веры; есть место для терпения в непростые моменты; и есть место для светлого будущего, которое ей так ярко описывал муж. Конечно же, она верила ему, позабыв обо всех плохих приметах. А где-то наверху в этот момент, невидимый старик наблюдал за ними, упиваясь моментом их наивности. Рассказывать загаданные желания — однозначно, плохая примета, и им ещё предстоит в этом убедиться… Но сейчас они не думали об этом — в воздухе витал аромат мандаринов, алкоголь и сок разливался по бокалам, а за окном пушистыми хлопьями с неба сыпался мягкий, белый снег, укутывая своим покрывалом весь город. И они, действительно, были счастливы, веря в своё светлое будущее.