my anxiety is a perpetual motion machine

***

Громкий, шаткий выдох срывается с его губ. Словно последний вздох утопающего, растекаясь по комнате. — Вот так, да… Ещё! — звучит голос, как поломанная запись: раздражающе монотонно, с надрывом. Слова обрываются на полуслове, утопленные в низком, вибрирующем гуле. Свет мерцает, словно пытаясь прорваться сквозь воздух, окрашивая стены оранжево-красными вспышками. Джерард машинально облизывает пересохшие губы, взгляд прикован к мелькающим бликам. — Ты этого хочешь? — голос звучит приглушённо, с лёгкой хрипотцой. — Тогда не тормози. Глухие стоны, рваный ритм, случайные фразы, которые звучат так, будто кто-то забыл их отрепетировать. Они навязчиво проникают в уши, но не вызывают ничего, кроме раздражения. Джерард прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, но внутри разливается пустота. Это всё не то: слишком громко, слишком искусственно. Рука тянется к ноутбуку, кнопка паузы ломает звук. Экран замирает: идеально загорелое тело, волосы уложены так безупречно, что кажутся нарисованными. В глазах — пустота, ни тени настоящего. Всё неправильно. Всё раздражает. «Что со мной не так?» — мысль всплывает сама собой, как эхо в пустой комнате. Он опирается на столешницу, уставившись в чёрный экран. Но в голове звучит чужой, настойчивый голос: «Ты этого хочешь?». И Джерард не знает, как ответить. Стыдливым, резким движением он подымается с кресла, руки нервно сжимают и разжимают ткань футболки. Одеяло с кровати встречает его, как спасительная тишина. Он заворачивается в него так плотно, словно это может укрыть от липкого, прохладного чувства смущения перед самим же собой. Почему его трясёт? Почему внутри всё так зудит и скребётся? Может, во всём виновато его баловство с веществами? Он всё ещё немного пьян. Ну правда, это ведь легко объяснить, да? Амфетамин вызывает выброс адреналина и норадреналина, сужает кровеносные сосуды, уменьшает кровоток… Да, точно так. Это просто химия. И потом, у него никогда не получалось достичь оргазма под веществами, что бы он ни делал. Перевозбуждение, повышенное напряжение мышц — всё логично. Всё объяснимо. Вот только... Почему тогда эта мысль звучит так фальшиво? Почему каждый аргумент кажется натянутым, словно он пытается убедить не себя, а кого-то другого? Джерард переворачивается на спину, раскинувшись крестом на матрасе. Его взгляд гипнотизирует потолок, словно тот может дать ответы на все его вопросы. Руки машинально поднимаются к лицу, открытые ладони скользят снизу вверх, замирая у глазных впадин. Пальцы зарываются в волосы, сжимая их у корней, будто хотят выдавить напряжение. Но оно не уходит, только растекается по телу липким, тошнотворным теплом. А тело предательски напоминает о себе — он всё ещё слегка возбужден. И это возбуждение только усиливает тревожные мысли, как будто его разум нарочно подбрасывает новые поводы для самобичевания. Всё кажется неправильным: ощущение, звуки, даже собственная реакция. Чем больше он думает, тем сильнее это раздражение впивается в него своими бугристыми когтями, заставляя сомневаться, не утрачивает ли он контроль над собой. Это всё лишь углубляет его ощущение собственной неполноценности, которое тяжело оседает где-то в груди, не позволяя ему расслабиться. — Блять... Да к чёрту! — нервно бросает Джи. Он перекатывается на другую сторону кровати и шарит рукой в тумбе стоящей у изголовья, он достаёт своё маленькое спасение. Эй, ну а что? Он подросток, к которому его родителям вовсе нет дела, вы не забыли? Помимо воли к паху, от ощущения предвкушения Джерард начинает испытывать приятную тяжесть, разливающуюся теплом по мышцам его хрупкого тела. Его бёдра покрываются мурашками, когда он полу-садится на кровати, опираясь спиной о гору подушек, набросанных у изголовья, и чуть разводит ноги, согнув их в коленях. Свободная ладонь начинает своё маленькое путешествие острыми коротенькими ноготками от его правого плеча до соска. Прикусив нижнюю губу, он направляет вибратор в левой руке прямиком вниз. Он включает слабую вибрацию, играя со своим телом, водя предметом по своему впалому животу. Будто мучая самого себя, дразня, он устремляет вибрацию всё ниже, ниже и ниже... Пока не доходит прямиком до основания члена, от чего орган отзывается и дёргается чуть вверх. — Блять, — еле слышно выдыхает он, смыкая веки. Свободной рукой он подпирает свой подбородок, положив большой палец на свои губы. Он будто наблюдает со стороны за этим процессом. Он плавными, неспешными движениями водит вибратором по члену, совсем коротко задерживаясь на головке. С губ срывается горячий выдох. Он ведёт игрушку ниже к яичкам, и голова непроизвольно откидывается назад, оголяя каждый мускул на его тонкой шее. — Хах-х... Да... — сквозь зубы произносит Джерард. Силикон вновь кружит по его влажной головке, создавая между этим приятным трением слабый, едва слышимый гул. Тело движется в собственном ритме, заставляя мышцы на бёдрах напрячься. Низ сводит приятной истомой, а таз слегка поддаётся вперёд-назад в раскачивающихся движениях. Он чувствует, как узел внизу живота начинает завязываться всё прочнее и прочнее. Переведя игрушку в максимальный режим, он кружит её, задевая уздечку члена. — Ах, Ф...Фак... — шипит он, сбивая дыхание. Глаза безумно бегают по комнате, вечно закатываясь назад. Всё становится таким нечётким, размытым и таким острым, напряжённым. Он мычит, пытаясь сдерживать звуки и почти задыхается в своих глухих стонах. Воздуха совсем не хватает, а тело покрыло испариной. И... он не может. Он чувствует себя за секунду до пика, но не может. Узел внизу живота уже связан прочнее некуда, но его не настигает оргазм. Он хнычет, не прекращая мучать себя вибрацией, и на секунду прикрывает глаза ладонью. Взгляд мечется со стороны в сторону, пока он не поворачивает голову влево. Рисунки. Эти глаза, будто влекущие в бездну, и губы, которые таят в себе что-то запретное, магнетическое. Джерард словно приковывается взглядом, цепляется за знакомые черты, и его дыхание сбивается. Он бредит этими огромными выразительными глазами под тонкими бровями. Мечтает зарыться рукой в копну тёмных и наверняка мягких волос. Хочет узнать, насколько мягкими могут быть чужие губы и ощущается ли холод от пирсинга во время поцелуя. Он так отчаянно хотел бы, чтобы его острый, жадный язык оставлял горячие следы на его чувствительных сосках. Чтобы тёплые, уверенные руки блуждали по бледным, слегка пухловатым округлым бёдрам, вызывая дрожь с каждым прикосновением. Джерард мечтал о том, как сильные пальцы будут осторожно растягивать его, пока он, раскинувшись на постели, полностью не растворится в этом, погружённый в обжигающее, всепоглощающее удовольствие. Всё, как в героиновом сне, где реальность смешивается с безудержным экстазом. — О-ах, боже... Твою мать... — простонал он, голос дрожал, будто натянутая струна, а пальцы вцепились в мягкое, ворсистое одеяло, словно это могло его спасти. Эта мысль. Этот образ. Этот портрет, яркий и живой, врезались в сознание, ломая последние преграды. Он больше не мог сопротивляться. Джерард осознавал, что сдался — без остатка, без сожаления. Каждый нерв его тела, каждая клеточка пульсировали единственной мыслью: он хочет его. "Если хочешь, чтобы я стал твоим папочкой, придётся немного постараться..." — горячий, низкий голос раздавался в его голове, заставляя сердце колотиться быстрее. "Мне нравятся плохие мальчики," — эхо этих слов обжигало, как ледяной огонь. — Господи... — выдохнул Джи, а его тело отозвалось дрожью, переходящей в мелкую россыпь мурашек по груди. "Расскажи мне, какой ты хороший мальчик, пока я смотрю, как ты таешь подо мной," — фантазии не утихали, они разгорались всё ярче, обволакивая его, как удушающий жар. Его бёдра дрожали, глаза были крепко сжаты, а из горла вырывались тихие, неконтролируемые стоны. Эти звуки переходили в приглушённое мычание — слабую попытку заглушить желание, которое невозможно было сдержать. "Я бы заставил тебя умолять, чтобы я продолжил. И знаешь что? Я всё равно остановлюсь," — обжигающий воображаемый шёпот, едва ощутимый, как горячее дыхание на его ушной раковине, казалось, проникает прямо под кожу. Белёсые капли горячо обожгли его живот, оставляя за собой покалывающее, обострённое ощущение, словно всё его тело горело и трепетало от одного только воспоминания. Это чёртов ночной кошмар. Худшее, во что он мог втянуть себя, сменив очередную школу. Щёки пылают, будто их окропили кипятком, кровь гулко стучит в ушах. Джерард хватается за лицо, пальцы судорожно вцепляются в кожу, как будто это могло стереть всё, что только что произошло. Горячий, сбивчивый выдох срывается с его губ, а в глазах предательски тепло щиплет. Он сдавленно хнычет, сжимаясь в себя, словно пытаясь спрятаться. Тело ещё трепещет под обострёнными ощущениями, но это только усиливает чувство стыда. Он чувствует себя словно в ловушке, зажатым между необъяснимым желанием и ненавистью к себе за то, что не смог его подавить.