my anxiety is a perpetual motion machine

***

В это утро Джерард был готов не просто сдаться. Он был готов вывесить флаг капитуляции над дверью в свою комнату. Большую часть ночи он провёл, приводя комнату в порядок. После сотни тяжёлых вздохов и пары болезненных ударов по щекам он всё-таки решился повесить пару своих рисунков на стену слева. Ну а что? Давайте без осуждения: они действительно получились красивыми и хорошо вписались в обстановку комнаты. Мелкие зарисовки и портреты... Ему, похоже, чертовски шло висеть среди плакатов любимых групп Джи. Да и чёрт с ним. Кому вообще помогало игнорирование проблемы? Он решил идти в наступление. Чем раньше смирится, тем быстрее перегорит и забудет всё это как страшный сон. Ближе к семи утра голова начала гудеть. Джи чувствовал жар в области лица от переутомления. Усталость, впрочем, он почти не ощущал — всё было скорее похоже на бредовый сон, в котором он двигался безвольно, не сопротивляясь и не возражая. Он даже застал родителей. Сколько времени они, блять, не пересекались? Месяцы? Годы? Казалось, прошла вечность. Но это ничего особо не меняло, кроме пары дежурных фраз вроде: «Доброе утро» или «Как твои дела?», добавленных в услышанное за сегодня. С Майки они по-прежнему не обсуждали случившееся той ночью. И, честно говоря, сейчас Джи было на это плевать. Ему просто хотелось избавиться от назойливого, разъедающего чувства тревоги. Сорвать грязный пластырь, от которого кожа вокруг раны уже покрылась липким слоем пыли, клея и отмерших клеток. Но Джерарду было не до этого. Честно. Мысли о том, как важно прийти в школу, хотя бы просто посидеть на занятиях, испарялись. Он чувствовал себя кошмарно и, вероятно, выглядел не лучше. Если раньше он с трудом улавливал суть происходящего на уроках, то теперь ему казалось, что одно только его присутствие способно запустить цепную реакцию регрессии. Его состояние всосёт всё, что будут говорить преподаватели, заглушит звуковые волны, и в этот день точно никто и ничего не поймёт. И всё же он решил идти. Шаткими, но покорными шагами он двигался в это унылое место с неуместно позитивным школьным туалетом с жёлтыми секциями. Те стали для него чем-то вроде процедурного кабинета — неприятного, но неизбежного. Едва подойдя к воротам школы, Джи услышал громкий гудок машины позади себя. Он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Лицо преобразил шок. Джо сидел, высунув одну руку из открытого окна своей сияющей «гордости». Машина выглядела так, будто парень потратил всю ночь натирая каждый миллиметр ебучим маслом. И Джо, похоже, был чертовски довольный собой. «Ну вот же он, блять. Прямо-таки античная статуя непоколебимой воли», — ухмыльнулся про себя Джерард, не пытаясь скрыть озорство в глазах. — Доброе утро, Джо. Не забудь позвонить в музей — вдруг они захотят арендовать твоё чудо, — бросил он на ходу, тут же оборачиваясь, чтобы наконец-то начать этот безумный день. — Вот так и начинается утро в этой чёртовой школе, — пробормотал он себе под нос.

***

Игнорировать. Не замечать. Делать вид, что не понимаешь. Такова была сегодняшняя стратегия Джерарда в общении с Фрэнком. Но когда парень всё же соизволил прийти ко второму уроку, всё, что заметил Джи, — это быстрая, ослепительная улыбка. Она появилась на лице Айеро, как вспышка молнии, и тут же погасла, стоило ему пробежаться взглядом по лицу Джерарда. Джи почувствовал себя расплющенным чертовой машиной для укладки асфальта. Он прямо как грёбаный кот Том, которого снова переехал Джерри. Теперь казалось, будто слова, что крутились в его голове с самого утра, как чертова мантра, были планами Айеро на сегодня. И с каких пор, чёрт возьми, Джи стал ёбаным медиумом? Подросток неловко поёжился. Да уж, опять он накрутил себя. Кто вообще сказал, что Фрэнк жаждет общения с ним? Он снова повёлся на пару милых слов, словно щенок, виляющий хвостом после небрежного "хороший мальчик". Пару уроков Джи провёл в глубоком смущении и липком дискомфорте. Он ощущал себя, будто его тело залили самозастывающим раствором — каждое движение давалось с трудом, и это чувство вызывало щемящее, жгучее раздражение. Ему казалось, будто он весь покрыт чем-то вязким и неприятным, что могло испачкать окружающее его пространство. Поэтому он старался сидеть неподвижно, чтобы минимизировать этот "ущерб". К четвёртому уроку это ощущение сменилось банальной тоской. Ну серьёзно, это было грустно. Неужели он не может хоть кому-то понравиться? Пусть даже не для великой дружбы. Они бы не отправляли друг другу Рождественские открытки каждый год и не собирались на барбекю всей семьёй, но чёрт, могли бы хотя бы перекинуться парой слов в школе. Просто завести знакомство, обсудить мерзкое поведение преподавателя или сходить на ланч вместе? Хотя бы это. Эти мысли полностью поглотили его. Джи сидел разложившись на парте, опустив подбородок на скрещённые руки, словно пытался спрятаться от всего мира. Половины его лица не было видно, а глаза выражали смесь стыда, тоски и слабой, почти незаметной обиды. Нет, конечно же, не на Фрэнка. На самого себя. За то, что позволял какому-то мальчишке заставлять себя чувствовать именно так. Да что там, Фрэнк даже ничего особенного не сделал! Просто вёл себя как человек. Но этого хватило, чтобы Джи провёл ёбаную ночь, рисуя этого ублюдка. Хватило, чтобы теперь испытывать это щемящее в груди разочарование. — Ты, блять, выглядишь чертовски нездорово. Джи вздрогнул, будто его ударило током. По телу пробежал табун мурашек, оставляя прохладный след на коже. Он поднял взгляд — полный тоски и растерянности. Фрэнк сидел впереди него, полуобернувшись за своей партой. Обычно эту парту занимала вечно улыбающаяся брюнетка, чье хитрое игривое выражение лица иногда даже раздражало, но сейчас Джерарду всё же немного её не хватало. Зато сегодня перед ним был другой взгляд — тяжёлый, серьёзный, цвета лесной чащи после дождя. — Спасибо, — выдавил Джи, чувствуя, как внутри всё замирает. — Я не старался. Фрэнк прищурился, не отрывая взгляда от Джерарда. Его голос звучал резче, чем он, возможно, планировал: — Ты вообще в зеркало сегодня смотрел? Выглядишь, блять, так, будто в тебя стреляли. Джерард закатил глаза, пытаясь изобразить равнодушие, но Фрэнк уже заметил, как тот нервно дёрнул плечом. — Спасибо за комплимент, Айеро. Ты всегда такой утончённый, или для меня стараешься? Фрэнк не улыбнулся. Его взгляд остался таким же давящим, почти обвиняющим. Он развернулся всем корпусом, склонившись ближе, так, чтобы никто вокруг не мог их подслушать, будто он собирался посвятить ему целую, что ни на есть, тайну. — Это из-за... — Он осёкся, бросив короткий взгляд на руки Джерарда, сцепленные в замке. — Ты понимаешь, о чём я. — устремил он взгляд в испуганные глаза подростка. Джерард замер. Его лицо застыло, словно кто-то внезапно выключил свет. — Это... Это не твоё дело. — Его голос прозвучал тихо, но в нём чувствовалась угроза. — Ты совсем бредишь? Откуда ты вообще взял эту чушь? — Серьёзно? — Фрэнк резко хмыкнул, но в его голосе не было веселья. — Джи, ты ходишь как зомби. Если это не очевидно для других, то для меня уж точно. Джерард резко выпрямился, как будто собирался что-то сказать, но передумал. Ему казалось, что грудь сдавило. Нутро сгорало от обжигающей лавы стыда внутри. — Послушай, — начал Фрэнк, немного смягчив тон. — Я не пытаюсь тебя обвинять. Просто ты должен понимать... — Ты о чём? — перебил его Джерард, прищурившись. — Хочешь сыграть мамочку? Фрэнк сжал кулаки, и на мгновение Джи показалось, что он сейчас сорвётся. — Ты можешь перестать, блять, дерзить? В такой то ситуации! Я просто... — Он вздохнул, опустив взгляд. — Просто не хочу... Я просто знаю, чем это заканчивается. Это прозвучало тихо, почти неразборчиво, но Джерард всё понял. Его сердце застучало быстрее, и где-то внутри зажглась тёплая, почти болезненная искра. Кто-то переживал за него. Кто-то заметил. — Это мило, Айеро. Но если пиздецки сильно хочешь стать моей нянькой — встань в очередь. Фрэнк выпрямился, его лицо на мгновение стало безразличным. — О, да? Ну хорошо. Тогда сделай одолжение, просто не сдохни у меня на глазах, ага? Он развернулся обратно к своей парте, оставив Джерарда сидеть с этим странным чувством. Внутри всё трепетало — от злости, от стыда, но больше всего от какого-то глупого, неуместного тепла.