Последний лепесток

Сколько Пэнси Паркинсон себя помнила, ей всегда приходилось добиваться любви. Она никогда не была первым вариантом. Ни первой красавицей Слизерина, ни лучшим другом, ни чьей-то первой влюбленностью. И сколько она себя помнила — ее это не устраивало. Она знала сотни гламурных чар, все возможные и невозможные способы ухода за кожей. Лучшие бутики, последние модели платьев, только вернувшиеся с подиумов, — все было в ее распоряжение. Она всегда была хорошим другом. Все ее близкие знали: на Пэнси можно положиться. Да, она осудит. Да, она не будет сдерживать своего непрошенного мнения. Но она будет рядом, если вы попросите. Она пожертвует собой, как полоумная гриффиндорка, если на кону будут жизни ее друзей. Большинство парней хотели ее — старания не были напрасны. Она знала, что была красива. Она знала, что была сексуальна. Только этого никогда не было достаточно. Быть лучшей. Улыбаться. Соответствовать. Девиз, который был вырезан под коркой головного мозга. С самого детства вбиваемый любящими родителями. Пэнси, не стоило так налегать на рождественский ужин. Пэнси, леди должна быть не только красива, но и умна. Твоя успеваемость нас разочаровывает. Пэнси, эта помада больше подошла бы женщине легкого поведения из Лютного переулка. Пэнси, Пэнси, Пэнси… С одной задачей у нее так и не получилось справиться — оправдать ожидания родителей. И если мать так и продолжала выносить ей мозг, то ни одного разочарованного взгляда от отца она больше не получит. Когда закончилась война, она испытала облегчение. Когда ее отца поцеловал дементор — сожаление. Ведь ее не было среди зрителей. Она не могла встретить его презрительного взгляда за секунду до казни. Увидеть осознание в его глазах — дочь не станет носить траур. На ней никогда не было розовых очков. Пэнси прекрасно понимала, что в любой чистокровной семье главной драгоценностью был наследник. Ее роль — быть породистой кобылкой, которую можно продать подороже. Любовь — роскошь, доступная не всем. — Он из хорошего рода, Пэнси. Это честь. — Ему тридцать пять, — ответила она, с ледяным спокойствием. — И что с того? Он обеспечит тебе будущее. Будущее. С Пожирателем. Убийцей. — У него под мантией спрятана Метка, — проговорила она, не меняя тона. — А у тебя под платьем спрятаны перспективы, — усмехнулся отец. Пэнси не дрогнула. Она не кричала. Это было бесполезно. Она посмотрела ему в глаза и поняла, что проиграла. Война закончилась раньше, чем он успел заключить сделку. Ее не продали убийце. Она осталась сама по себе. Ей дали шанс. И она поклялась, что воспользуется им. Что будет искать. В темных коридорах. В чужих руках. В утренних отблесках помады на мужских рубашках. Хотя бы что-то. Хотя бы кого-то, кто сделает ее первой. И она думала, что нашла. Блейз. Лучший друг. Хранитель секретов. Тот, кто вытирал ее слезы. Улыбался, подбадривал. Был рядом. Их отношения никогда не были простыми. Но она дала им еще один шанс. Позволила себе поверить. Почувствовать. Привязаться. Не сразу. Ни после первого поцелуя, ни после третьего секса. Со временем. Пока его ладонь оставалась в ее руках. Пэнси ухмыльнулась, поправляя смазавшуюся бордовую помаду. В его руках она чувствовала себя единственной. Желанной. Готовой отдаваться без остатка. — Идиотка, — тихо прошипела она своему отражению, палочкой убирая растекшуюся тушь. — И на что ты надеялась? Она чувствовала чужие духи на его рубашке прошлым вечером. Виноватый взгляд не укрылся от ее глаз. Она сжала руки на белом фарфоре, смотря в темные глаза. Сузившиеся в едком прищуре. Глупая, глупая Пэнси. Неужели она думала, что Блейз Забини забудет о других женщинах ради нее? Ему даже не нужно было ничего говорить. Она ожидала. Она знала. Ей не найти того, что она искала. Не стать единственной. Улыбка растянулась на пухлых бордовых губах, когда дверь ванной оказалась за ее спиной. Да, некоторым правилам она следовала. Слизеринская гостиная была непривычно пуста. Солнце клонилось к горизонту, цокот шпилек сопровождал ее к заветному тайнику, скрытому за одним из каменных блоков. Его тайнику. Пэнси фыркнула, извлекая бутылку огневиски. Она выпьет все до последней капли. Если же что останется — обольет шкаф, хранивший коллекцию шелковых рубашек и подожжет. Непременно наблюдая за пламенем. Пока последний лоскуток не развеется прахом по ветру. Пока чертовы виноватые глаза не сгорят вместе с содержимым. Зубами вытащив пробку, она отбросила ее в неизвестном направлении. Боком расположилась в зеленом кресле, подпирая каблуками спинку соседнего. Глоток. Янтарная жидкость приятно скользила по горлу, оставляя горечь на языке. Ей нельзя было думать. О смуглом лице. О чужих губах. О, том, как он смотрел на нее, когда пытался соврать, будто ничего не было. Нельзя. Иначе стихийная магия сметет к чертям весь Хогвартс. Каменная стена отъехала, впуская в комнату платиновую голову. Пэнси сделала очередной глоток. Малфой. Пропадал всю ночь, Салазар пойми его, где, вернулся со своим привычным невозмутимым лицом, молча занимая диван напротив. Где тебя носило, Драко? Мог бы предупредить, Драко. Мы уже сдали тебя Слагхорну и за тобой едут авроры, дорогой Драко. Она не станет донимать его вопросами. Он не ответит. Да и Пэнси в этот раз занималась собственным самобичеванием. Она смотрела в темный янтарь огневиски, что плавился в бутылке. Словно в нем заключались все решения ее проблем. В ее единственное утешение на этот вечер… Или нет. Она лениво потянулась к палочке. Трансфигурировала сносного вида бокал из книги, что покоилась на журнальном столике. Наполнила его до краев темным янтарем. Малфой был тихим. Курил. Провожал взглядом назойливых сирен за окном. Как всегда, упивался собственным разрушением. Он молча принял ее бокал и откинулся на спинку дивана, сделав глоток. — И где благодарность? — она слегка скривила губы, убирая палочку. — За взлом тайника Забини? — он приподнял бровь, переводя на нее взгляд. Пэнси сжала зубы, черными ногтями цепляясь за горлышко бутылки. — Не произноси имя этого мудака при мне, — она шипела, смотря на горящие над потолком свечи, — еще лет десять. Драко был идеальным собутыльником. Он не задавал вопросов, не предлагал утешения, не смотрел на нее с жалостью. Они просто сидели в тишине. Поглощая огненный напиток, в надежде, что он поглотит их мысли. — Мы думали записываться к тебе на визит в Азкабан, — протянула она, когда кипящая кровь начала требовать действий. — Заходите на следующих выходных. Он усмехнулся. Почти беззвучно. Не используя ни один лишний мускул на своем лице. — То, что Уизлетта носилась по замку как угорелая никак не связано с твоим отсутствием? Пэнси не хотела лезть с расспросами, но алкоголь делал ее излишне болтливой. Драко не вздрогнул. Не повел плечом. Ни одна мышца не дрогнула. Любой бы решил, что сказанные слова никак его не касаются. — С чего бы? — он медленно выпустил клубы дыма из легких, глядя ей в глаза. Пэнси знала его слишком хорошо. Его показной контроль был лучшим ответом. — Грейнджер не появлялась в замке с прошлой ночи, — она безразлично пожала плечами, делая очередной глоток. — Интересное совпадение. — Меня не касаются дела заучки, — он закатил глаза, делая затяг. Самонадеянный мальчишка. Пэнси была уверена — что-то скрывалось между холодными вибрациями его голоса. Она не собиралась в этом разбираться. Не сегодня. Поставив бутылку на столик рядом с креслом, она медленно встала, облокотившись ладонями на подлокотник. Скользнула пальцами по его руке, изящно выхватывая сигарету. — Знаешь, Драко, мы уже ставили на причины твоей скоропостижной гибели, — она сделала небольшую затяжку, привыкая к ощущению дыма в легких. — Я держала пари, что тебя отравила какая-нибудь девица. Нотт был уверен, что ты захлебнулся в собственном эго. Она улыбнулась, растягивая бордовые губы. След от помады обрамил фильтр. — Кто выиграл? — его голос был ровным. Безразличным. — О, ты вроде жив, так что ставки пока не сыграли. Она протянула руку и кончиком черного ногтя провела по его скуле. — Но скажи мне, Драко, где же тебя носило? Он перехватил ее запястье, останавливая движение. Резко. Не больно. — Отцепись, Паркинсон. Она чуть склонила голову, хищно приподнимая уголок губ. — Прости, совсем забыла, что ты любишь исчезать не попрощавшись. Малфой закатил глаза, отпуская ее руку. Дым сошел с ее губ, растаял в платиновых волосах. — Не начинай. — Почему бы и нет? — она прищурилась. Поддалась вперед, опираясь на спинку дивана. — Потому что я не в настроении для твоих игр. — Какая жалость. Ее пальцы вновь скользнули по его лицу. Черный ноготь очертил резкую линию челюсти, остановился на остром подбородке, приподнимая его. — Тогда, может, займемся чем-то более полезным? — Мы уже это проходили, Пэнси. Она усмехнулась. Провела языком по верхней губе. — Значит легче будет повторить, — она забрала стакан огневиски у него из рук, сделав глоток, поставила на ближайшую плоскую поверхность. — Не будь занудой, Драко. Нам обоим нужно развеяться. — Ты же больше не спишь с теми, кто пропадает среди ночи. Она легко пожала плечами. Посмотрела на него невинным взглядом, обрамленным черной тушью. — А ты больше не спишь с девушками своих друзей. — Она придвинулась ближе, нависая над его непроницаемым лицом. — Сегодня мы оба нарушим свои принципы. Она опустилась на его колени. Провела ладонью по напряженным мышцам. Умело расстегивала пуговицы на черной рубашке. Драко смотрел на нее. В серых глазах смешалась злость, сомнение и желание. Отличный коктейль. — Это плохая идея, — хрипло выдохнул он, когда ее пальцы дошли до ремня его брюк. — Я знаю. Пэнси накрыла губы Драко своими, когда его руки сомкнулись на ткани ее юбки. Это было знакомо. Это было неправильно. Это было то, что ей нужно. Почувствовать, хотя бы на час, что она была для кого-то единственной.

***

Ночи тянулись мучительно долго. Утро, сопровождаемое лучами света, только ослепляло раздраженные глаза. Беспокойный сон вошел в жизнь Гермионы достаточно просто, став ее спутником с начала холодных лесных ночей. Но к его отсутствию было привыкнуть сложнее. Прошла неделя с ее неудавшегося побега. С ее нового образа существования. Она избегала друзей. С Гарри было проще — в его глазах еще проглядывалась обида. Он был обеспокоен, но не давил. Его взгляды провожали ее в людных коридорах. Приоткрытый рот в немом вопросе не достигал ее слуха. Она всегда оказывалась быстрее. Джинни была более сложной задачей. Она наседала, словно фурия. Не сдавалась. Своим огнем старалась поджечь ее промокший фитиль. Достучаться. Поговорить. Но у Гермионы не было для нее ответов. Она вставала. Она посещала занятия. Периодически ела. Иногда удавалось поспать. Это единственное, на что она была способна найти силы. Она ругала себя за то, что все задачи старостата легли на плечи Энтони. Она думала сдать свой значок, оставить тщетные попытки справиться с чем-то более сложным, чем чистка зубов. Она игнорировала встречи с Малфоем. От одного его имени тяжесть сковывала тело. Да, она боялась заглянуть в серые глаза. Увидеть тот же лед, что разорвал остатки сердца, пока его спина удалялась за дверь. Он оставил ее одну. В разорванной блузке. Осыпанной пеплом ее сгоревшей надежды на прежнюю жизнь. Наверное, она могла только благодарить Малфоя за свойственную ему холодность. Жестокость. Потому что, если бы он остался… Мерлин, пути назад бы не было. Она сгорела бы в его твердой хватке. И он с удовольствием станцевал бы на ее прахе. Он был прав, она была жалкой. Очень жалкой, глупой девочкой. Потому что даже теперь, даже спустя неделю, клеточки ее кожи помнили. Помнили тепло его тела. Помнили, как пальцы сжимали ее бедра. Помнили, как колючие выдохи жгли шею. И отчаянно, до боли жаждали вернуть это ощущение. Гермиона сидела у окна, ноги были подогнуты к груди. Пустая ванная, поглощенная в тьму ночи. Она больше не пугала. — Мам, пожалуйста, останься со мной! — Истеричный детский голос оглушал пространство, прерываемый громкими всхлипами. — Мне страшно! Молодая женщина, лет тридцати, с высоко собранными каштановыми волосами склонилась к небольшой кроватке. Она нежно провела ладонью по раскрасневшимся пухлым щекам, собирая каждую слезинку. Оставила легкий поцелуй на такой же шоколадной макушке. Они сидели в полумраке. Теплое свечение люстры из коридора обрамляло их лица, находя свою дорогу из приоткрытой двери — Не плачь, моя дорогая, — женщина взяла маленькую ладошку в свои руки и слегка сжала. — Ты уже большая девочка. Большие девочки спят одни. — Тогда я хочу быть маленькой! — она надула свои губки, вырывая руку из материнской хватки. — Хорошо, — женщина улыбнулась, убирая непослушную прядь с ее лица. — Но у меня есть подарок для больших девочек. Как думаешь, что теперь с ним делать? — Я… — маленькая Гермиона задумчиво отвела взгляд. — Наверное, я могу ей побыть. Недолго! Ее мама благосклонно кивнула, соглашаясь с таким осознанным решением и достала из-за спины причудливого вида игрушечного зверька. — Он будет с тобой всю ночь. Верный защитник, что справится с любым монстром, — серьезным голосом проговорила женщина. — И развеет тьму. Комната залилась серебряным сиянием. Гермиона восхищенно ахнула, завороженно наблюдая за светильником. — Ты самая храбрая большая девочка, которую я знаю, — мать оставила еще один поцелуй на ее макушке, поднимаясь на ноги. — Ничего не бойся. Гермиона не могла вспомнить, что за зверек освещал ее детскую комнату. Ей казалось, это было важно. Но образы в голове мутнели и путались, только она старалась сконцентрировать на этом свое внимание. Усмешка, лишенная радости, оскалила губы. Ей больше не требовался ночник, который охранял ее покой. Монстры под кроватью казались ей более живыми существами, чем отражение в зеркале. Гладкая поверхность стекла была ледяной, капли дождя дрожали, сползая вниз. Она не чувствовала этого холода. Ее пронизывал другой. Похожий. Пугающий. С каждым днем, с каждым часом забираясь все глубже. Она чувствовала ее. Скользкое прикосновение темной магии, оставляющее след на ее душе. Это была не пустота. Нет. Это было хуже. Это была злокачественная опухоль, разрастающаяся, утягивающая ее в черную дыру. Грязью обволакивающая душу. Пронизывающая тьмой мысли. Она все чаще задавалось вопросом: все ли, кто касался темной магии, чувствовали это? Было ли это побочным эффектом? Наказанием? Сопровождало ли это чувство всех людей, кто посягнул на чужие жизни? Гермиона не знала. Она была не в силах терпеть это тянущее чувство. Не оставляющее места даже слезам. Заглушить. Почувствовать. Что-то, кроме холода. Она медленно водила кончиком палочки по запястью. Она обещала себе больше этого не делать. Но белый шрам манил воспоминаниями. Она прикрыла глаза. Почти беззвучно выдохнула заклинание. Боль. Легкий порез. Теплые капельки стекали по подоконнику. Реальность, чувства, эмоции. Возвращались с медленно вытекающей красной жидкостью. Холод. Она вновь шептала. Кожа стягивалась, оставляя еле видимую белую полоску. Боль. Еще немного. Насладиться ощущением. Холод. Ничего не бойся. Боль. Манящее чувство освобождение. Холод. Просто еще раз. Боль. Ты самая храбрая большая девочка. Холод. Палочка выпала из ослабевших пальцев. С каждым разом она делала это все дольше. Это пугало. Стоило ли уделить этому запись в дневнике наблюдений? Она поспешно вернулась в спальню. Убегая. Она не посмеет сделать этого вне стен ванны. Взгляд задержался на рабочем столе. Письмо в черном конверте, оставшееся без ответа. Коробка, содержимое которой должно было продлить ее срок. Гермиона застыла. Протянула руку — и тут же отдернула. Она примет его. Завтра. Еще один день — и она примет. Но не сейчас. Она отвела взгляд, скрываясь за красным балдахином. Попробовать уснуть. Встать. Пойти на уроки. Поесть. Еще один день.

***

Запах вареного корня мандрагоры пропитал класс, смешиваясь с кислотой поджелудочного сока грифона. Котлы кипели, пар поднимался к потолку, оседая липкостью на коже. Драко лениво водил пером по исписанному пергаменту, смотря вдаль класса. Она сидела через три ряда. Он не хотел ее видеть. Он не хотел думать о ней. Он не хотел представлять каштановые кудри, когда иссиня-черные волосы скользили по его шее. Одна мысль о ебаных заплаканных карих глазах на его постели выводила из себя. Одно слово. Одно чертово слово. Заставляло пальцы сжаться на хрупком стержне, оставляя черные кляксы на конспекте. Прости. Прости. Прости. Прости. Он, блядь, посетит курсы магловских тату-мастеров, чтобы выбить ей это на лбу. Салазар, он мечтал больше никогда ее не увидеть. Но чертово каштановое сумасшествие, закрепленное на макушке, было блядским маяком. Если стояла задача выделиться в толпе: самым действенным способом было выпить оборотное зелье и превратиться в Гермиону, мать ее, Грейнджер. Она не приходила на их встречи. Он, как чертов Пуффендуец, ждал ее в библиотеке больше часа. Однако гриффиндорская принцесса не почтила его визитом. Это бесило. Раздражало. Выводило из себя. И не потому, что в тот вечер Драко просидел на ужине от его начала и до конца. Сидел за слизеринским столом, выслушивая какие-то бредни Нотта про лучшее удобрение для зубастой герани. Планировал вечернюю прогулку вдоль озера. Сходил, блядь, с ума, пока не заметил каштановые кудри в дверном проеме. И не потому, что, чисто случайно, каждый раз оказывался около библиотеки в назначенное время, выкуривая по несколько сигарет подряд. Нет. Потому что она не имела права не являться на собственноручно назначенные встречи. Потому что она, дракл бы ее побрал, обещала помочь. Нарциссе. Грейнджер сидела, сгорбившись над своим котлом, невидящим взглядом провожая струйки пара. Тонкими, слишком тонкими, пальцами вертя в руках палочку. Он скрипел зубами. Ебаный. Блядь. Призрак. — Малфой, ты вообще слушаешь? — Блейз скосил на него недовольный взгляд, мешая зелье по часовой стрелке. Драко моргает. Он смотрел. Слишком долго. — Что? — Я говорю, хватит перо надрачивать. Слагхорн неправильно поймет твои намеки, — мулат прыснул, пододвигая к нему листья крапивы. — Забини, не питай ложных надежд на мой счет, — Драко закатил глаза, приступая к нарезке. — Иначе я наложу охранные чары на свой зад. Друг лишь хмыкнул, сверяясь с рецептом. — Вообще я говорил о Пэнси. Драко не меняет выражение лица, но пальцы, державшие нож, непроизвольно напряглись. Если бы Блейз узнал, вряд ли бы он сидел так спокойно. Либо Драко придется готовить безоар к каждому приему пищи. — А что с ней? — равнодушно бросил он. — Она до сих пор злится, — Забини безвольно разводит руками, чуть ли не ударяя половником по голове друга. — Я уже не знаю, что делать. — Можешь попробовать ей не изменять, — Драко слегка приподнимает бровь. — О, это не вариант, bello mio, — он качает головой и продолжает помешивать темно-зеленую жидкость. — Конечно, я херовый парень. Но ты бы видел, как она на меня смотрела! Словно я насрал в ее туфли последней коллекции! Драко сдерживает ухмылку, продолжая слушать Блейза. — Это еще ладно, ненависть не плохое чувство. Оно ведет к самому охуенному сексу, — поучительным тоном проговорил мулат. — Но теперь она меня просто игнорирует. Специально делает вид, что я ее больше не волную. — Забини, я сразу сказал, что не буду лезть в ваши отношения, — Драко вырвал половник из рук Блейза, что в конец загубил их зелье. — Поной на плече у Нотта. Замечательная мысль, Драко. Не лезть. — Как думаешь, она уже мстила? — Забини задумчиво откидывается на спинку стула, полностью доверив окончание процесса другу. — Выбрала кого-нибудь, чтобы доказать мне, что может? Драко на секунду задержал дыхание. «Это плохая идея» — собственный голос звучит в голове. В следующую — усмехается. Блейз беззаботно продолжает, разглядывая свои ногти: — Ну и пусть. Если она уже отыгралась, можно попробовать вернуть ее обратно. Драко медленно моргает. Блейз серьезно это говорит. Он хочет ее вернуть. Как будто она не трахалась с его лучшим другом. Как будто он не был в ней, пока она выгибалась под ним. Как будто он не слышал, как она стонала его имя. Как будто она не извивалась, кончая на его члене. Пиздец. Драко склоняет голову ниже, вглядываясь в зелье. Друг проходит по нему внимательным взглядом. — Ты какой-то… хреновый сегодня. Даже для тебя. Он фыркает, захлопывая учебник. — Забини, если ты не заткнешься, я утоплю тебя в этом блядском вареве. Блейз лишь усмехается. А Драко думает: ему необходимо выкурить две пачки сигарет, нажраться до беспамятства и смыть с себя это дерьмо. На следующий день Грейнджер не оказалось за завтраком. Это было прекрасно. Воронье гнездо не раздражало его глаз. Ее не было на ЗОТИ. Ее бледное лицо не портило его аппетит за обедом. Она не почтила своим присутствием зелья. На ужине был Поттер. Была Уизлетта. Даже долбанный Лонгботтом. Ее не было. Конечно, Драко не вел график ее приемов пищи. Заняться ему больше нечем? Но на протяжении недели она присутствовала хотя бы на одном из трех. Отбиваясь от надоедливых расспросов Нотта, Драко поднялся из-за стола. Ноги сами вели его в одном направлении. Подняться по лестнице, свернуть налево. Пройти между бесконечных стеллажей. Никого. Укромный уголок у окна пустовал. Блядство. Не его гребаное дело. Зубы скрипели, пока он смотрел на два пустующих стула. На стол, что не ломился от толстых фолиантов. На отсутствие чертова пера, искусанного ее зубами. Она ведь снова проигнорировала их встречу. Сука. Может она восприняла сказанные им слова буквально? Уже топится в темных водах или натягивает на себя петлю? Это не должно его волновать. Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась, под недовольное шипение мадам Пинс. Он злился. Как же эта идиотка его бесила. Он преодолевал пролет за пролетом. Забегал на уезжающую лестницу. Ему надо было знать. Пятый этаж. Шестой. Седьмой. — Пароль? — Полная Дама недоверчиво окинула его взглядом, смотря в бешеные серые глаза. — Иди нахер. Он настойчиво стучал. Уже в сотый раз, под разгневанные восклики портрета. В сто первый. В сто второй. И наконец стена отъехала, представляя его взору удивленное лицо рыжеволосый ведьмы. — Малфой? Ты совсем рехнулся? — младшая Уизлетта скрестила руки на груди, оценивающе глядя ему в глаза. — Позови Грейнджер, — бросил он. Холодно. Сквозь зубы. — И не подумаю, — она фыркнула, явно собираясь закончить разговор. Но что-то промелькнуло в ее взгляде, заставив передумать. — Она не хочет никого видеть. — Уизли, это не просьба. Зови. — Нет. — Тогда я постучу громче. Она сощурила голубые глаза. — Если ты ее обидишь — я тебя кастрирую. — Ты не первая, кто угрожает мне этим, но, увы, пока безрезультатно. Уизлетта закатила глаза, закрывая перед ним дверь. Последнее, что донеслось до его слуха: «Гермиона, твой псих хочет тебя видеть». Мило. Тишина. Оглушающая. Заставляющая злость в венах кипеть сильнее. Минута. Две. Шаги, раздающиеся из-за стены. Портрет уходит в стену и… вот она. Грейнджер. Жива. Волосы спутаны, рукава красного свитера натянуты почти до самых пальцев, темные круги под глазами выделялись на лишенном краски лице. Она даже не смотрела на него. Облокотилась о стену, будто не замечая. Будто это он играл роль сраного приведения. — Чего тебе? — послышался тихий голос. — Ты игнорируешь встречи, Грейнджер, — он сдерживался, чтобы не начать орать на нее. — Я не долбанный пуффендуец, на которого можно скинуть работу над эссе. Она усмехнулась. Слабо. Не поднимая взгляда. Посмотри, блядь. — Пришлю его совой. Это все, что ты хотел? — Нет. Слова застряли в горле. Как этой ведьме удавалось выводить его? — Ну и что тебе нужно, Малфой? — Казалось в ее голосе прозвучало раздражение. Прогресс. — Уходи, — ее взгляд на секунду поднялся. Он был уверен, в нем была мольба. Но карие глаза опустились прежде, чем он успел убедиться. — Ты это умеешь. Он сжал зубы. Она, блядь, смела еще намекать на что-то. — А ты умеешь извиняться, Грейнджер. Хочешь обсудить очевидное? — Он делает шаг вперед. Она не смотрит. — Думаю, что нет, — он приподнимает бровь, приближаясь на еще один шаг. — У нас есть незаконченное дело, принцесса. Тайна, требующая разгадки. Или ты уже решила, что тебе все равно? Она медленно поднимает взгляд. В нем нет злости. Нет презрения. Только янтарное море усталости. — Мы же не обсуждаем очевидное. Он стиснул зубы сильнее. Это был не гриффиндорский ответ. Равнодушие всегда было его фишкой. — Давай проясним некоторые детали: мне все равно, если ты сдохнешь, — Драко нависал над ней. Лед бился о янтарную стену. — Но ты не посмеешь утянуть на дно мою мать. Она несколько секунд смотрела на него. Изучающе. Потом ее губы скривились в мрачной ухмылке. — А ты не думал, что если жертвы не станет — проклятие потеряет силу? — Крупицы насмешки отразились в шоколадных крошках, когда в его глазах пробежало понимание. — Только моя смерть отделяет тебя от счастья. Готов подержать петлю? Он не сразу понял, что конкретно звоном отразилось в ушах. То ли блеклая улыбка на ее губах. То ли хладнокровие, с которым она говорила о собственной смерти. То ли то, как легко она предлагала ему стать своим палачом. Но в следующий момент ее запястья уже оказались прижаты к стене. Слишком резко. Слишком сильно. Она вздрогнула. — Что ты, блядь, сказала?! Она не отвела взгляд. Слегка склонила голову. В ее глазах была она. Он прекрасно это понимал. Он с этим сталкивался. Видел собственными глазами. В карих радужках плескалась темная магия. И она перестала ей сопротивляться. — Ты все прекрасно слышал, Малфой. Выбор за тобой. — Грейнджер, ты… — он сильнее сжал ее запястья, ткань растянутого свитера безвольно опустилась на локоть. Он застыл. Медленно сделал шаг назад, отпуская ее руки. Он был шокирован. Несколько белых полосок, что очерчивали вену на руке. Это не могло быть правдой. Просто, блядь, ебаный цирк. Но он знал. Слишком хорошо знал, что это означало. — Ты. Блядь. Окончательно. Ебнулась?! В его голосе застыла ярость. Она заполнила все пространство. Отразилась от каменных стен. Врезалась в карие глаза. Безумие, что внезапно вспыхнуло в ее взгляде, также быстро пропало. Оставив все пространство всепоглощающей пустоте. — Это не твое дело, — она тихо шептала, пряча оголенные запястья в длинных рукавах. — Просто уйди. И он хотел. Правда хотел уйти. Оставить кого-то другого разгребать это ебаное дерьмо. Потому что он, блядь, не ожидал, что вся его злость растворится в бессилии. Потому что он не хотел осознавать, что Гермиона, мать ее, Грейнджер когда-либо попросит убить ее. Потому что он не хотел верить, что это не был чертов магловский спектакль. Что зал не начнет аплодировать и актеры не выбегут на сцену, подарить им свой прощальный поклон. Что это была, блядь, реальность. Он хотел уйти, пока не увидел, как ее руки безвольно опустились. Как ноги начали дрожать. Как веки прикрылись, не выдержав собственного веса. И он снова оказался слабым. В ту же секунду подхватил потерявшее силы тело. Это заставило справиться с шоком. Это заставило привычную эмоцию вернуться. Он ведь даже не помнил, когда злость и раздражение покидали его душу в последний раз. — Грейнджер, блядь, — он слегка тряхнул ее, но она уже теряла сознание. — Если ты сдохнешь, я воскрешу тебя и убью собственными руками. Прямо как ты и хотела. Черт. Черт. Черт. Проклятая ведьма. Он подхватил ее на руки, прижимая к себе. Яблочный аромат путал мысли. Только не это. Где-то за стеной раздались шаги. Точно. Гриффиндорская гостиная. Сейчас он затрясет этого полудохлого призрака, выбьет дверь Бомбардой и переложит эту кудрявую проблему на чужие плечи. Он уже перевыполнил свой план хороших дел на год вперед. Пора завязывать. Только он двинулся в сторону портрета, тонкие пальцы оттянули пуговицы его рубашки. Он опустил взгляд на маленькую голову, что повисла на его плече. Ее губы едва приоткрылись, веки оставались сомкнуты. — Не туда… пожалуйста, — еле слышный, слабый шепот. Он застыл, держа легкое тело в своих руках. Не понимал, как можно быть такой идиоткой. Даже теряя сознания, она больше всего боялась показать свою слабость. Почему она перестала бояться этого с ним? Драко уже открыл рот, чтобы осыпать ее проклятиями, но ее рука безвольно соскользнула с его рубашки. Она не услышит. Он глубоко вздохнул. Стиснул зубы. Почему судьба такая сука? Неужели его грехи так велики? Он удобнее перехватил ее в своих руках, в последний раз окинул взглядом стену, за которой расположилась гостиная Гриффиндора и развернулся. Никаких добрых дел еще десять лет. Просто замечательно. Тихий звук шагов смешался с тяжелым дыханием, что щекотали шею. Легкое потрескивание огня, исходившее от факелов, ударяло в голову. Страх. Бессилие. Усталость. Она высосала из него все последние эмоции. Чертов ходячий труп. Вампир. Драко открыл дверь первого попавшегося кабинета и опустил ее тело на пол. И… просто сел рядом. Он не знал, что ему делать. Только слушал ее дыхание, которое постепенно становилось равномерным. Тридцать вдохов за минуту. Двадцать пять. Двадцать три. Двадцать. Девятнадцать. Девятнадцать. Девятнадцать. Он не знал, как ей помочь. И нужна ли ей была помощь. Конечно, блядь, нужна. Но от него ли? Первым признаком возвращения сознания стало легкое подрагивание ресниц. Потом ее ладонь напряглась. Он и не заметил, что все это время сжимал ее руку. Грейнджер поморщилась, словно от головной боли, и медленно открыла глаза. Несколько секунд она смотрела в потолок, будто пытаясь понять, где находится. Потом повернула голову и встретилась взглядом с серыми глазами, вновь ставшими непроницаемыми. — Малфой? — ее голос все еще был слабым. Словно каждый звук забирал у нее остатки сил. — Ждала кого-то другого? — его тон был язвительным. По крайней мере, он на это надеялся. Ее взгляд задержался на его руке, что сжимала ее ладонь. Пальцы дрогнули. Словно она собиралась ее вырвать. Отпустить. Отстраниться. Уже в следующее мгновение ее ладонь расслабилась в его хватке. Большой палец медленно проскользил по его костяшкам. На секунду задерживаясь на каждом пальце. Шумный выдох застыл в легких. — Где мы? — Грейнджер медленно подняла взгляд, оглядываясь по сторонам. — Там, где твои преданные дружки не найдут твой бездыханный труп, — в его голосе прозвучала знакомая, родная ленивость. Один из лучших способов показать отстраненность. Она кивнула. Не отвечала едкостью. Лишь слабо склонила голову. Благодарно? — Прости за… — она замолчала на полуслове, подбирая слова. — За то, что заставила играть роль личного колдомедика? — он фыркнул, не дав ей закончить мысль до конца. — Или за то, что предложила стать твоим палачом? Грейнджер вздрогнула. В карих глазах промелькнуло удивление, будто бы она не помнила своих слов. Оно сменилось на что-то похожее на стыд. — За все, — ее голос прозвучал в подогнутые колени, на которых разместилась кудрявая голова. Драко сжал челюсти. Этот разговор не должен был состояться. Он был слишком тихим, лишенным громких слов и эмоций. Почти интимным. Целовать пухлые губы, держать упругую грудь, кусать нежную шею — было намного безопаснее, чем сжимать хрупкую ладонь в пустом кабинете. Он сглотнул. Холод чужой кожи вдруг показался почти болезненным. — Я уже говорил это, Грейнджер, — он лениво тянул слова, избегая ее взгляда. — Меня бесконечно раздражают твои извинения. Она поняла, что он имел в виду. Ладонь в его руке слегка напряглась. Все-таки мозг зазнайки не окончательно превратился в мочу дементора. — Тебе нужно в Больничное крыло. — Нет. — Это не обсуждается, Грейнджер. — Я в порядке. — В порядке? — он резко повернулся к ней. — Ты называешь это «в порядке»? Она упрямо поджала губы. Так, словно не была несколько минут без сознания. Так, словно он не доставал ее за шиворот из темных вод озера. Так, словно она не искала смерти. Так, словно она была собой. Бесячей маленькой зубрилкой, что неустанно поучала и выводила всех из себя. — Я справлюсь сама, — ее голос был тихим, но твердым. Будто бы она правда продолжала в это верить. — Как и с этим? — на тонких губах отразилась ухмылка. Холодная. Без капли насмешки. Он кивнул в сторону ее запястья, избегая прямого взгляда. Словно, если он вновь увидит белый рубец, все станет слишком реальным. Она дернулась, как от пощечины. Спиной сильнее вжимаясь в каменную стену. Будто бы пытаясь слиться с ней. Сделать так, чтобы ее не заметили. — Это было… временное помутнение. — Конечно, — он фыркнул, пока знакомое раздражение вновь разлилось в крови. — И оно никак не связано с тем, что темная магия медленно сводит тебя с ума? Она молчала. Конечно, ей нечего было возразить. Ведь он, как всегда, прав. Просто ее идиотский затуманенный взгляд отказывался разглядеть очевидное. Тишина накрыла кабинет. Тупой стук часов в углу больно бил по нервам. Он неосознанно снова начал считать ее вдохи. Словно ему нужно подтверждение, что она все еще получает достаточное количество кислорода. Самое время сваливать. Уйти. Выкурить разом пачку сигарет и забыть об этом разговоре, наполненном тихим отчаянием. Но почему он продолжал держать ее за руку? — Мне не нужна твоя жалость, Малфой, — слова прозвучали гораздо громче, чем в прошлый раз. Вытягивая его из собственных раздумий. — Кажется, ты меня с кем-то спутала, принцесса, — он негромко хмыкнул, проведя рукой по платиновым волосам. — Это по твоей части: жалеть убогих. Слабая улыбка тронула ее губы. Драко успел разглядеть осторожно поднятые уголки губ, прежде чем они вновь опустились. Ему хотелось запомнить их такими. — Тогда ты можешь идти, — ее голос снова опустился на тон ниже. Карие глаза скользили по потолку, из приоткрытых губ словно слышалось: «Пожалуйста». — Можешь уже освободить свою совесть, я не собираюсь измазывать кровью пол этого кабинета. Она избегала его взгляда, карие глаза с особым интересом изучали каменную кладку. Грейнджер сдвинула свою ладонь назад, собираясь вырваться из его хватки. Он инстинктивно сжал ее сильнее. Резко. Не рассчитывая силу. Потянул ее на себя, заставляя придвинуться ближе. Заглянуть в серые глаза. — Оставь меня, — ее губы дрожали, когда слова почти беззвучно слетали с языка. — Пожалуйста. Ее лицо было так близко, что он мог разглядеть каждую янтарную каплю в карим море. Что чувствовал ее пульс под своей ладонью. Что смог найти маленькую, еле заметную родинку у ее виска, которую раньше не замечал. Что мог понять, что не хочет ее отпускать. — Кажется, твоя компания тоже на меня плохо влияет, — он шептал, дыханием касаясь ее кожи. Не сводя взгляда с блестевших шоколадных крошек. — У меня освободилось окно… для жалости убогих. И когда ее глаза заполнили слезы; когда ее голова опустилась на его грудь, оставляя мокрые пятна на черной ткани; когда ее руки вцепились в его плечи; когда грудь затряслась от безудержных всхлипов, он понимал. Слишком хорошо понимал, почему она хочет, чтобы он ушел. Потому, что не хочет быть слабой. Потому, что не хочет чувствовать жалость. Потому, что у нее не было сил уйти самой. Потому, что если он не уйдет — она не сможет сдержаться. Он понимал, ведь сам всегда так поступал. Глупый, глупый львенок. Он не велся на собственные уловки. Драко прикрыл глаза, чувствуя холод ее рук на своей спине. Медленно проводил по спутанным кудрям, заводя выбившиеся пряди за ухо. Скользил пальцами по ее щекам, вытирая слезы с белых щек. Когда он, поддавшись порыву, провел губами по ее макушке, Грейнджер слегка отстранилась, заглядывая в его глаза. Словно хотела что-то понять. Разглядеть эмоцию, затаившуюся под серым льдом. — Ты хочешь умереть? Вопрос, казалось бы такой очевидный вопрос, слетел с его губ, прежде чем он успел его остановить. Он внимательно изучал потемневшие карие радужки, в которых отразилось одной ей ведомая эмоция. — Нет, — еле слышно, на выдохе. Заставляя его сердце предательски сжаться и притянуть глупого львенка ближе. Положить свою голову на ее макушку и аккуратно провести пальцами вдоль напряженной спины. — Прими чертовы зелья, Грейнджер. Она на секунду застыла в его объятиях. Словно мысленно сражаясь с одним из своих главных страхов. И, наконец, сказала: — Я приму их, — сквозь всхлип, выдавила она. Ее тон казался серьезным. — Сегодня. Он шумно выдохнул, заставив пару трепетно заправленных локонов, вылететь из-за уха. Она давала обещание. Не ему — себе. «Я попробую бороться» — звучало между ее всхлипов. «Я не позволю тебе бороться одной» — чувствовалось в его аккуратных прикосновениях.