Поломанные люди

      — Какая же невероятная хуйня.       Кайла практически отшвырнула телефон, и прокатившись по гладкой поверхности столика, он одной половиной завис на краю. Она отвела взгляд от мобильника и уставилась на суетливый проспект. Внутри, будто заведённая бензопила, по-прежнему свербело раздражение.       Набирая Тома, Кайла ожидала негодования, возмущения, заявления, что всё враньё и давай подадим на них в суд, у меня куча доказательств своей невиновности, а по итогу услышала лишь страх и вину. И едва сдержалась, чтобы и правда не запустить чем-нибудь в стену.       — У вас всё в порядке?       На веранде с встревоженным видом топтался официант. Видимо, в какой-то момент она слишком громко говорила. А может, орала. Кайла не помнила.       — Да, — отозвалась она, забирая телефон. — Принесите счёт, пожалуйста.       Кайла рассчиталась за завтрак, оставив щедрые чаевые (уж больно испуганными глазами смотрел официант), и отправилась в отель. Всю обратную дорогу она дымила, как паровоз, выдавливая из себя лишние эмоции. Мысли о разводе тоже отошли на задний план. Да и Лиам перестал названивать ещё со вчерашнего вечера. Кайла доподлинно знала причину, но тоже не стала забивать голову. Пока.        Поднявшись к себе, она включила ноутбук и уже с трезвым рассудком снова погрузилась в статью.       Автор, некий Марк Саммерс, разухабисто и с видимым наслаждением отрывался на всю вонючку, смакуя подробности по сути жуткой истории семьи Паттерсонов.       Том особо не распинался по поводу прошлого (теперь становилось ясным почему), но Кайла знала, что до приезда в Дувер он жил в Левоне — небольшом городке на краю жопы их страны. Ей доводилось бывать в подобных местах по работе (таланты выстреливают повсюду) и, как правило, это были практически герметичные пространства, где все знают друг друга чуть ли не поимённо и работают на пару-тройку местных воротил. Как и живут по своим, местным правилам и законам.       Возможно, поэтому отец Тома и уходил от ответственности так долго — федеральные власти редко обращают внимание на подобные городишки, а в Левоне сам Томас Паттерсон был законом. Удалось его взять благодаря кому-то из близкого окружения. Имя человека не раскрывалось — он пошёл на сделку и попал под программу защиты свидетелей.       Федералы взялись за расследование аккуратно и тихо. Два года они распутывали клубок махинаций, а потом начался процесс. Заседание сделали закрытым, журналисты в зал суда не допускались, а вся печатаемая информация, похоже, тщательно проверялась. Догадаться откуда растут ноги у осторожности силовиков не требовало большого ума: придать широкой огласке это дело, значит признать, что долгие годы под твоим носом творилась невероятная хуйня. А для тех, кто уже тогда строил свои предвыборные компании на лозунгах защиты, справедливости и равноправия, это очень-очень стыдно.       Производство и сбыт нелегальной спиртной продукции, подставные компании, коррупция в чиновничьих верхах, злоупотребление служебными полномочиями. Доказательная база не разглашалась, но Томаса Паттерсона признали виновным по всем пунктам обвинения и приговорили к пожизненному заключению.       К статье Саммерса прилагалось несколько фотографий — старые, зернистые, явно скрины с бумажных газет. Почти все сделаны около зала суда, на одной был показан дом Паттерсонов — большой вычурный особняк, явно не по карману среднему классу. Но Кайлу привлёк другой снимок — из семейного альбома. Плотный осанистый мужчина в строгом костюме, рядом с ним худая, затянутая в тёмное закрытое платье женщина и тощий мальчишка лет десяти посередине — Том. Он был очень милый в этих штанах с подтяжками, клетчатой рубашке и тщательно причёсанный, но совсем не улыбался. Впрочем, как и его родители — ни единой эмоции, застывшие, безжизненные лица. Глянешь на них и сразу поймёшь, что счастья в этой семье нет.       Подробностей жизни самих родителей имелось немного. Оба — уроженцы Левона, поженились, когда Мэри исполнилось восемнадцать. Она едва окончила школу, была дочкой священника той церкви, что как раз и построил Томас Паттерсон. Ему самому на тот момент исполнилось тридцать. Кайла немножечко охуела, но, с другой стороны, чего ждать от общества того времени, да ещё и в столь маленьком городе? Она бы не удивилась, скажи ей, что Мэри никто и не спрашивал, выдавая её замуж.       О Томе упоминалось вскользь. Он родился спустя два года после свадьбы. Ходил в местную школу, окончил там же колледж, а потом уехал и никто в Левоне о нём больше не слышал. Мэри умерла через год после его отъезда — покопавшись в сети, Кайла нашла отсканированный с местной газеты маленький некролог. Сам Томас Паттерсон долгое время занимал должность председателя городского совета, а последние несколько лет до ареста — мэра. Глубоко верующий, строивший церкви и приходские школы, радеющий за традиционный институт семьи и брака. Оставалось надеяться, что у юного Тома хватило ума не «выйти из шкафа» вплоть до своего отъезда из Левона.       «Со слова одного из жителей Левона (имя мы вынуждены скрыть по этическим соображениям…       Кайла чуть не прыснула. Ага, кто бы говорил об этике, мистер Саммерс.       …можем лишь сказать, что он сейчас проживает в Дувере) мистер Браун и его мать, Мэри Паттерсон, систематически подвергались физическому и психологическому насилию со стороны Томаса Паттерсона».       К анонимным свидетелям и источникам Кайла относилась скептически, но тут легко поверила в правдивость слов. Крайние консервативные установки нередко идут рука об руку с насилием, в том числе и домашним. А безнаказанность, коей обладал старший Паттерсон, со временем лишь разжигает аппетит.       Эту часть статьи Саммерс заканчивал сообщением, что Томас-старший скончался в федеральной тюрьме шесть лет назад от остановки сердца. «Туда ему и дорога», — подумала Кайла и, пыхнув электронкой, перешла ко второй и не менее гадкой половине — обвинения в адрес Тома.       К тексту прилагалась ещё одна фотография. Уже цифровая, но тоже давнишняя: аудитория и находящийся в ней Том в компании студента. Что студент, сомнений не оставляло — форма Дуверского легко опознавалась, всё-таки один из лучших университетов страны. Его лица не было видно, он будто нарочно отвернулся от камеры, но Том стоял вполоборота и невозможно было не узнать его профиль, эту вечно растрёпанную причёску. Как и не заметить его ладонь, лежащую почти на пояснице парня. Жест и без того сомнительный, а при открытой гомосексуальности Тома выглядящий, мягко говоря, неприличным.       Здесь Саммерс заметно сбавлял тон, подчёркивая, что озвучивает лишь слухи. Ни имён свидетелей и жертв домогательств, ни обращений за комментариями к самому университету. А фотография, снова нажал он, не является свидетельством возможного преступления.       «Насколько достоверны связанные с мистером Брауном слухи, неизвестно, но исследования показывают, что многие преступления, совершающиеся на сексуальной — и не только — почве, берут своё начало в детстве преступника и связаны с пережитыми в нём серьёзными эмоциональными потрясениями. Если таковые имели место, то они объясняют не только алкоголизм мистера Брауна, но и его возможное неэтичное поведение по отношению к студентам».       Мистер Саммерс не поленился даже ссылки на исследования приложить, причём научные. Тем самым этот сукин сын обесценивал факты, убивал зародившееся сочувствие к маленькому Тому и выставлял взрослого маньяком, не умеющим держать в узде свои руки.       Опус вышел отвратительный, вызывающий желание хорошенько врезать его автору, но в то же время — бесценным даром для гомофобов и поборников морали. Не останется в стороне и часть общества, помешанная на, так называемой, новой этике. Кто-то из них попытается копнуть глубже, но в целом отменять его дружно бросятся и те, и другие.       — Невероятная хуйня, — повторила Кайла, откидываясь на спинку кресла.       У неё возникло множество вопросов к этой статье. А точнее, к её сырости и откровенно плохой проработке. Несмотря на весь задор, Марк Саммерс откровенно поскрёб по верхам, собрав в кучу известные (кроме причин ухода Тома из университета) и лежащие в открытом доступе факты, и склепал из этого свой «шедевр». Любой уважающий себя журналист, да даже «желтушник», рванул бы в Левон и попытался разговорить местных. Уж спустя пятнадцать лет кто-нибудь, да добавил бы подробностей, и Кайла очень удивится, если в ближайшие пару дней газетчики не заполонят родной город Тома и не побегут в архив откапывать прессу того времени.       И наконец, если ты делаешь главную ставку на «травму» Тома, почему не обратиться за комментариями к уважаемому эксперту? Ссылки на настоящие исследования — это хорошо, но мнение врача, разжевывающего непонятный для многих медицинский язык, звучали бы убедительнее.       Не оставалось сомнений, что писалось это дерьмо в спешке, лишь бы побыстрее выпустить. С другой стороны, со своей задачей оно справилось — вываляло Тома в грязи. Но ради чего? Сенсации? Сомнительно. До этого Тома обсуждали лишь критики, да немногочисленные читатели в своих маленьких бложиках, а ажиотаж вокруг «Выживших» просто расширил лужицу, в которой варился Том, до размеров болотца. Иногда мелькал в светских хрониках, как вторая половинка Дэна. Попытка добраться до самого Душки? И тут в молоко — Саммерс в статье ни словом не обмолвился о нём. И неужели думает, что он поверит в эту чушь и не вступится за супруга?       Кайла вновь взглянула на фото. Поверила бы она, если бы не знала Тома лично? Этой ладони с чуть растопыренными пальцами, лежавшей на сжавшейся спине. Выражению лица Тома — серьёзному, с чуть нахмуренными бровями. Словно он и правда собирается сделать что-то, чего парень боится.       Закрыв статью, она заказала себе обед в номер, быстро поела и, прихватив чашку с чаем и электронку, вышла на балкон. Помедлив, набрала Дэвида.       — Что там твои бюрократы?       — Думают.       — Мм, экспертная бригада всё ещё выбирает между складом уценённых товаров и утилем?       — Совсем не смешно, но, если тебе приспичило отточить остроумие, валяй. День дурацких шуток открыт с утра.       Он ворчал, но уже без утренней злости, и Кайла сбавила тон. В конце концов, вся эта несусветная хрень невыгода обеим сторонам. Том не был суперзвездой «ТаймРида», не выигрывал премий и не возглавлял списки бестселлеров, но и не плёлся в задних рядах наравне с откровенными бездарностями. Разумеется, большая литература и ласка уважаемых критиков манили не только писателей, но и издателей, желающих заполучить именитых авторов. Однако именно беллетристика оставалась тем, что было понятно и доступно любому читающему человеку. Как и тем, что всегда продаётся. А Том писал именно её и, пусть в местном болоте, но его читали. И Дэвид знал об этом.       — Я, как ты говоришь, адекватно оценила риски, — проговорила она. — Но Тома вам в любом случае придётся выслушать.       Дэвид помолчал.       — Кайла, ты же понимаешь, что неважно во что верю я или юристы? Нам с утра приходят сообщения. А от них нужно отбиваться фактами. У него есть факты? Если нет, я бы на твоём месте не стал его обнадёживать.       Что ж, глупо рассчитывать, что хорошее отношение Дэвида перевесит те самые риски. Это она уже давно работала на Тома по дружбе и вере — почти бесплатно.       — Спасибо, Дэвид, но я сама решу, что и как мне говорить своему клиенту.       — Как знаешь, — он помолчал пару секунд. — Жду вас завтра в одиннадцать в редакции.       — Договорились.       Она отключила связь и посмотрела на экран. Рабочий мессенджер был завален сообщениями по работе. Лиам по-прежнему молчал. Кайла поёжилась, подумав о предстоящем ужине. Вот цирк-то будет, и не только с конями. Пантомимы и фокусы явно внесены в программу её устроительницей и главной звездой представления. Клоунессой, чёрт бы её побрал…       Позвонить Тому? Нет. У него там Бенни. И Дэн, который наверняка уже всех собак спустил.       Во всей это срани со статьёй Кайлу поразило не столько его прошлое, сколько нынешние отношения с Дэниэлом Бауманом. Решение пустить в свою жизнь токсичного мудака с замашками деспота изначально попахивало героизмом на грани кретинизма, а с таким багажом прошлого и вовсе чем-то нездоровым.       Она сама охренела, когда узнала о них. Тогда ей на глаза попалась речь Роуз, благословляющей своего босса на новые отношения, и Кайла поначалу не придала этому значения — срать, с кем там Дэн спит, — но, увидев ниже его совместную фотку с Томом, чуть не подавилась блинчиками. Какое-то время она тупо пялилась на снимок, а потом бросилась звонить:       — Том, ты правда трахаешься с Душкой Дэном?       Он замялся, а потом выдал:       — Слушай, это просто секс, ничего серьёзного.       — И оно того стоит?       — Это охеренно, — на этот раз в голосе звучала широченная улыбка.       — Без подробностей, звезда моя, — предупредила она и, помедлив, добавила: — Он лоббирует против ограничительных мер и открывает магазины в жилых комплексах. Ты ведь в курсе, да?       Он тогда помолчал и тихо ответил:       — По крайней мере, он торгует ею легально.       И в этом, мать его, был весь Том — стремящийся видеть только хорошее. Эта доверчивость, порой наивность, и играла с ним жестокие шутки.       Через пару месяцев после того разговора она застукала Лиама с девицей в его галерее, а затем рыдала у Тома на плече. А когда, успокоившись, заикнулась о Дэне, увидела в глазах друга первую искорку обожания. И снова оторопела.       — Ебать, Том, ты что, влюбился?       — Я не знаю, — помедлив, ответил растерянно уже он, и Кайла поняла, что попала в яблочко. Тогда она ничуть не вдохновилась, наоборот, ужаснулась, что мудакам достаётся всё самое лучшее.       А может, наоборот, сработало то, о чём писал Саммерс, но в обратную сторону? Окружающие ребёнка взрослые, пусть и не самые хорошие, обладают авторитетом. Дети привыкают и доверяют им. Может, Том и потянулся к Дэниэлу Бауману, увидев нечто пусть и плохое, но знакомое? Эдакая неосознанная проекция или как там это психологи называют. Не зря же бытует мнение, что люди выбирают супругов, похожих на своих отцов.       — Тогда и твои трое должны были стать идеальными, — обратилась к себе Кайла со смешком.       Поразмыслив, она отправила Тому сообщение, где говорила, что будет ждать его завтра в девять утра в пекарне напротив редакции. Как юрист, она понимала, что двух часов на подготовку такого разговора мало, но совесть не позволила дёргать его прямо сейчас.       Ответ пришёл через полчаса, когда Кайла уже вернулась в номер и снова села за ноутбук, открыв почту и мессенджеры. Всё равно заняться пока нечем, так что можно ответить на сообщения и просмотреть парочку договоров.       «Прости, я уснул. Буду. Спасибо тебе ещё раз».       И три смайлика сердечка.       — Уснул он, — проворчала Кайла и затянулась любимым вкусом.       Абсолютно ебанутый день, а ведь прошла только первая его половина, впереди ждала поездка к родителям. Словно читая её мысли, телефон вздрогнул, возвещая о новом смс — папа как раз напоминал о предстоящем ужине.       Кайла взглянула на часы и вернулась к работе. До циркового представления оставалось меньше четырёх часов.              Собираясь к родителям, Кайла порадовалась, что у неё с собой не так много одежды — обошлось без привычных мук выбора, что надеть для ужина в отчем доме. Подумав, она осталась в штанах и майке, лишь сверху накинула жакет, чтобы прикрыть «рукав».       Своего Фуцанлуна она набила год назад. Дракон оплетал её руку от запястья до ключицы, переливаясь многочисленными оттенками красного, оранжевого и жёлтого, грозно оскаливая на плече свою пасть. Работа заняла почти полгода, мастер трудился в несколько заходов, отшлифовывая каждую деталь — от острющих клыков до сверкающей чешуи. На одну только зажатую в лапе жемчужину ушла уйма времени, но Кайла осталась ужасно довольной результатом.       Она давно хотела тату, но решилась лишь после того, как её поддержал Лиам. Он восхитился вначале задумкой, а затем, как художник, похвалил и мастерство исполнителя. Но от родителей Кайла всячески скрывала процесс, при этом жутко злясь на саму себя, и показала уже завершённую работу. Папа снисходительно крякнул, а вот Шерли побагровела от негодования и высказалась хоть и культурно, но весьма нелестно. На выручку снова пришёл Лиам, сказав, что это круто и модно, ему очень нравится, и Шерли, помявшись, вроде бы успокоилась.       Опаздывать к ужину считалось в семействе Дженкинс проступком, сравнимым с одним из смертных грехов, а потому уже без двадцати семь Кайла заворачивала машину на подъездную дорожку родительского дома. Припарковавшись, посидела несколько минут, глядя перед собой и пыхтя электронкой, затем убрала её в сумку и решительно толкнула дверцу. Под ногами привычно захрустел гравий, но сейчас его звуки казались громкими, почти оглушительными, как грохот бултыхавшегося под подбородком сердца. Она вновь напомнила себе, что идёт на встречу с матерью, а не в логово Фуцанлуна, но уже это, пусть и мимолётное, сравнение вызвало нервный смешок. Глубоко вздохнув и вытерев о штаны влажные ладони, Кайла нажала на кнопку звонка.       Ей открыла Полина — последние двадцать лет неизменная помощница Шерли по хозяйству. Этот дом не всегда был у них, Кайла помнила и предыдущий, намного меньше, но папе удалось сделать карьеру, о которой сотни тысяч людей могли лишь мечтать. Она всегда гордилась своим отцом, но не могла не признать, что за всей этой роскошью стоят и труды Шерли. Пока отец вкалывал на трудовом фронте, она прикрывала домашние тылы. Тогда ещё не было ни Полины, ни армии слуг, и ей приходилось самой менять подгузники, греть бутылочки со смесью, не спать ночами, когда у Кайлы резались зубы, а потом почти на два месяца сбился режим сна. Она ездила с ней по врачам, параллельно убирала, готовила, стирала, следила за счетами и, наверное, пыталась не сойти от всего этого с ума. И она бы могла стать самой лучшей мамой на свете, если бы не одно жирное «но».       Шерли, приветливо улыбаясь, поднялась ей навстречу из кресла в гостиной. Её взгляд будто отсканировал Кайлу с головы до ног, на мгновение задержавшись на мятых штанах. На её собственном узком чёрном платье не щетинилось ни единой складочки.       — Здравствуй, Кайла. Давненько ты не заезжала.       Она клюнула мать в щёку.       — Прости, очень много работы.       Шерли кивнула, подождала, когда Кайла усядется в кресло, и вновь опустилась в своё. Изящно и с достоинством. Настоящая леди. Та самая, которой Кайла так и не стала.       Она даже внешне пошла не в мать, не переняв ни её красоты, ни воздушности. Широкая кость, крупное телосложение, предрасположенность к лишнему весу — явное наследство папы. К двадцати годам избыточную полноту Кайла переросла, но и до сих пор, с силовыми нагрузками в зале, так и не смогла натянуть на себя размер меньше «М».       Единственное, что досталось ей от матери, зелёные глаза и огненно-рыжие волосы. Но если Шерли природа пощадила с веснушками, сведя их количество до ничтожного, то на лице и шее Кайлы они красовались густой россыпью, а в некоторых местах и вовсе лежали пятнами, отчего порой казалось, что она перепачкана краской. В юности мать постоянно таскала её по косметологам, надеясь если не вывести, то хотя бы сделать не столь броскими, но победу вновь одержала природа.       Стараниями заботливой Полины в гостиной был накрыт чай на три персоны. Идеальная сервировка и ни единого кусочка шоколадки или печенья. Кайла наблюдала как мать разливает чай, сцепив пальцы. Желание присосаться к электронке становилось почти непереносимым.       — Мне звонил Лиам, — начала Шерли, подавая ей чашку.       Кайла удержалась от невесёлой улыбки. У Лиама с матерью давно сложился некий угол сговорившихся. Он едва замаячил на горизонте с перспективой на долгосрочные отношения, а она уже вцепилась в него, будто сама собралась замуж. А Лиам, смекнув, что заручился поддержкой мощного союзника, вцепился в будущую тёщу.       Так что ничего удивительного, что Лиам вновь воспользовался нужными связями. «Ах, Шерли, это недоразумение! Вы же знаете, как я люблю нашу малышку! Пусть она не совершает глупостей!». Сопровождая надрывными интонациями и слезами. Кайла не считала плачущих мужиков тряпками, но у Лиама это всегда выглядело фальшиво и отвратительно.       — Снова жаловался?       Шерли выдержала паузу, делая маленький глоток.       — Знаешь, Кайла, это неприятно — узнавать о разводе дочери от её мужа. А потом я звоню отцу, а он говорит, что в курсе, и мы всё обсудим за ужином.       Кайла уставилась на тонкую чашку в бело-голубых тонах. Из их с Лиама подарка на сороковую годовщину свадьбы родителей. Фарфор, пятьдесят четыре предмета. Всякие там чашки, блюдца, молочники, соусники, креманки и прочая мелочёвка, рассчитанная на двенадцать персон. Лиам, явно надеясь задобрить отца после своей первой измены, предлагал Сислея, но Кайла выбрала посуду. Потому что знала, как Шерли любит подобные штучки. Сервиз обошёлся немногим дешевле картины.       — Я сказала папе, потому что мне понадобился адвокат, — сказала Кайла, поднося чашку к губам.       Фарфор, хрусталь и фаянс ручной работы, до блеска начищенное столовое серебро и сделанная на заказ мебель. В каждом уголке этого дома, будто в музее, нашли приют добытые на аукционах бесценные предметы искусства — от работ Моне в папином кабинете до старинных китайских ваз, украшавших холл и гостиную. И живущие в нём, в любви и согласии, идеальная леди со своим безупречным супругом.       Сорок лет. В этом году будет сорок три. В такие моменты она немножко завидовала родителям. Как они это делают? Может, ей всё же прислушаться к матери и попробовать для начала стать хотя бы нормальной? Никогда не поздно начинать.       — Значит, ты уже всё решила.       Но не с Лиамом, нет. Он на роль безупречного супруга точно не годится.       — Мама, я застала его в нашей кровати с другой женщиной, — воззвала к её разуму Кайла. — И поверь, они не книжку читали. Так что да, я решила.       — Кайла, я могу понять, что ты чувствуешь…       — Неужели? — в голосе невольно проскользнула ирония.       Шерли ответила лёгким укоризненным взглядом, и Кайла подавила желание скукожиться до булавочных размеров. Она совсем забыла, что леди не перебивают.       — Согласна, он перегнул палку, ему не стоило приводить ту… девушку домой, — проговорила она медленно, будто тщательно подбирала слова. — Но он действительно раскаивается. Почему бы для начала вам не поговорить?       Кайла смотрела на неё во все глаза.       — Мам, ты правда считаешь, что проблема только в том, что он притащил её домой?        Шерли на секунду замерла, а затем поёрзала на сиденье. Уже как-то совсем не изящно.       — Послушай, прояви хоть раз в жизни толику старания. Не руби с плеча, как обычно.       — И что же мне сделать? Помолодеть на двадцать лет и вставить грудь?       — Для начала научиться следить за собой, — она снова обвела её взглядом и нахмурилась: — Когда в последний раз ты была в зале? Ты снова поправилась, причём прилично.       Это была кульминация представления. Всё свелось к предсказуемому финалу. Злость дала пинка порыву смирения, оттеснив его на задний план, и Кайла стиснула зубы.       — То есть, опять я виновата, да? Плохая Кайла поранила своим жиром хрупкую психику, и он побежал за терапией к малолетке. Так получается?       — Он же мужчина…       — И что?       — А то, что мужчинам иногда необходимо спускать пар, как ты не понимаешь!       — Что ж тогда папа не бегает по бабам?       Шерли открыла рот, будто собиралась ответить, но тут же его закрыла и как-то лихорадочно, дрожащими пальцами, поднесла чашку к губам. Не донеся до рта свою, Кайла потрясённо застыла.       — Ты врёшь, — выдавила она, наконец.       Шерли не ответила, но это молчание прозвучало громче любых слов.       — Какой ёбаный пиздец.       — Не смей материться в моём доме, — вспыхнула мать, с сердитым стуком опуская чашку на стол.       На безумно долгие мгновения в гостиной наступила тишина, они просто пялились друг на друга, а затем Кайла краем уха услышала, как хлопнула входная дверь, и отец прокричал бодрое «Я дома». Он тоже знал, что Шерли ненавидит опоздания. Тем более к ужину — этому священному ритуалу, на котором обсуждаются важные семейные дела. Вся жизнь в этом доме состояла из множества ритуалов, разной степени значимости, и долгие годы они оставались неизменными. Как и вера Кайлы в бесконечное счастье своих родителей на протяжении сорока трёх лет семейной жизни.       — О чём судачат мои девчонки? — появившись в гостиной, весело проговорил Роджер.       Кайла отмерла, перевела на него взгляд. Видимо, в нём отражались завладевшие ею смятение и шок, потому что отец озадаченно нахмурился и посмотрел на застывшую, будто соляной столп, супругу.       — Кажется, разговор у вас не особо весёлый.       Кайла осторожно поставила чашку с блюдцем на стол. Поднялась на деревянных ногах.       — Она сказала, что ты изменяешь ей, — собственный голос показался ей бесцветным. — Это правда?       На его лице появилось удивление, вселившее в Кайлу надежду, но тут же сменилось болезненной и виноватой гримасой.       — Изменял. Раньше.       Он сказал это неохотно, опустив глаза. Кайла вдруг ощутила тошноту.       — Она поэтому из тебя верёвки вьёт? До сих пор за грехи расплачиваешься? Или у вас была договорённость какая-то? — Отец по-прежнему молчал. Мать сидела с бесстрастным выражением лица, глядя перед собой, и лишь красные пятна на щеках выдавали её истинные эмоции. — Теперь я поняла, чего ты добиваешься. Но я не стану такой, как ты. Мне не нужен мужик, чтобы чувствовать себя полноценной.       — Кайли, зачем ты так.       В голосе отца слышался укор, а щёки Шерли окрасились ярче. Её сцепленные ладони лежали на обтянутых платьем коленях, и Кайла видела побелевшие костяшки пальцев, но уже плевать. Плевать на них обоих.       — Спасибо за приглашение, но я не останусь на ужин.       Она подхватила сумку и решительно направилась к выходу из чёртового идеального дома, где всё, оказывается, не так уж и идеально.       — Кайли, не пори горячку, — бросился за ней отец. — Давай всё обсудим.       — Обсудить, как ты шлялся по блядям, а она тебе в этом потакала? Нет, спасибо, — выпалила она на ходу. — Варитесь сами в этом дерьме, а меня увольте.       — Кайли…       Она остановилась у самой двери.       — Как ты мог?       Голос невольно дрогнул. Роджер растерянно замолчал. В его глазах светилась мольба, но Кайла мотнула головой и потянула на себя тяжёлую дверь.       На этот раз отец не пошёл за ней.              Захлопнув дверь номера, Кайла забралась в бар и налила себе большой стакан колы. Безумно хотелось добавить щедрую порцию виски или водки, но она сдержала порыв, помня о завтрашней встрече с юристами из «ТаймРид». Кайла сделала несколько больших и жадных глотков. Холодная и сладкая, просто заебись. Вытерев ладонью рот, тяжело опустилась в кресло и уставилась в окно.       Там стало темно, гром утробно рычал, предупреждая о близкой грозе. Неподвижный воздух сделался тяжёлым и влажным, прямо как её глаза, и Кайла, оставив стакан, прижала к ним дрожащие ладони.       Мать твою, что ж за день-то такой ебанутый?       Перед глазами проносилось прошлое. Словно старые фотографии из семейной хроники, что она видела сегодня в статье, только качеством чуть лучше.       Средняя школа. Кайла выбила зуб однокласснику за то, что тот полез ей под юбку. Она сидит на диване в той самой гостиной, и Шерли читает ей очередную нотацию, что женщина должна уметь постоять за себя без помощи кулаков. Что раз он полез к ней, значит сама спровоцировала. Надо вести себя скромно, достойно и носить юбку длиннее. И отец, показывающий ей большой палец за спиной матери. Кайла давит улыбку, усилием воли сохраняя виноватый вид.       Старшая школа. Мать двигает к ней тарелку с овощами и куриной грудкой. Кайлу почти тошнит, она вяло ковыряет вилкой стручковую фасоль, запихивает в себя, сколько может, делает пару глотков воды без газа и идёт к себе. А позже, когда она собирается спать, вдруг приходит папа с тарелкой, на которой лежит большой кусок пиццы. В его другой руке ледяная банка колы. Кайла ест, хихикает над его рассказом об очередном неудачливом конкуренте, а пицца невероятная вкусная, ещё тёплая, на тонком тесте с хрустящей корочкой, всё, как она любит.       Выпускной бал. Мать наряжает её во что-то приторно-розовое, воздушное, парикмахерша почти час колдует над волосами. Родители провожают до машины, Кайла забирается внутрь и находит купленное ею, но не выдержавшее критики матери, платье. Она переодевается прямо в салоне под удивлённо-весёлым взглядом водителя, шпильки вываливаются из волос, причёска разваливается. Возвращаясь домой, снова надевает платье от Шерли, но волосы давно распущены.       Везде, на всех миниатюрах папа. Подыгрывающий из тени, устраивающий маленькие приятные заговоры и сюрпризы.       Шерли там тоже есть, но поучающая и унылая. Крутящаяся в вихре забот о дочери и муже, хранящая дом без единой пылинки и устраивающая роскошные званые ужины. Три раза в неделю потеющая в зале, вечно сидящая на ПП, чтобы отцу не было стыдно появиться с ней в обществе таких же удачливых дельцов, как и он сам. И Кайла её за это немножечко… презирает?       Когда Кайла решила остаться с Лиамом, она почему-то спросила у отца изменяла ли ему мама. Он удивился и ответил, что нет, конечно. И со смешком добавил, что у неё и времени на это нет. Но про себя промолчал, а Кайла не стала спрашивать. Ей это и в голову не пришло, потому что это — её папа. Самый лучший человек на свете, он просто не способен на такое. Потому что уверена, папе всё равно, как выглядит его жена, он любит её саму, а не фигуру, причёску и макияж.       Кайле девятнадцать. В стране бушует та жуткая эпидемия. Она заболела так сильно, что её пришлось госпитализировать. Первые три дня держался жуткий жар, её знобило, тело ломало, будто из него пытались достать мышцы и кости. Мать приезжала каждый день, расчёсывала волосы, помогала переодеваться и просто сидела рядом. Потом приносила книги, журналы и вкусности. За две недели, проведённые в больнице, отец навестил её всего два раза.       — Ты должна понимать, как для него важна работа. Как и для всех нас.       Кайла понимала. Папочка старается для них, папа крутой и классный, папа самый лучший.       А папа, оказывается, просто кувыркался в постели со шлюхами. Все эти чёртовы годы…       Она вспомнила свои сегодняшние мысли о похожести мужей и отцов, дурацкую фразу об идеальности своего и прыснула, но тут же подавилась рыданием.       Ты слишком шумная и несдержанная, ты не умеешь готовить, ты материшься, ты толстая, ты давишь и наседаешь, тебе твои клиенты дороже, чем мы. Она выслушивала множество претензий от Аарона и Генри, но у обоих хватило честности уйти, не доводя дело до измен. А вот Лиама, похоже, она срисовала с отца под копирку.       Безупречность Роджера Дженкинса разваливалось, будто обветшалое, проеденное временем здание. С жутким грохотом ломался бетон, обваливались перекрытия, со скрежетом гнулось железо. И вся гора этих обломков лавиной обрушилась на неё, раздавила и размазала.       Булькнул телефон. Вытерев мокрые щёки и сделав глоток колы, Кайла посмотрела на экран.       «Ава утром тебе позвонит. Она его размажет. Люблю тебя, мой пирожок».       Кайла моргнула сырыми глазами. Перечитала сообщение. И с яростным воплем швырнула в стену стакан.