Rock—Paper—Fuck, I Might Be Gay

Первой эмоцией, которую испытал Кацуки, выйдя из душа, было замешательство. Второй было предательство. Третьей – гнев. Четвертой… Осознание было ли эмоцией? Он сидел на краю кровати, уставившись на смятые простыни и обугленную спинку кровати. Отпечаток ладони на ней был единственным доказательством реальности, что всё это не плод его недосыпания. Ну, это и следы, покрывавшие его тело. Ему потребовалось много времени, чтобы заснуть, учитывая события предыдущих дней. В какой-то момент он отключился, так как следующее, что он помнил, это как какой-то мудак разбудил его, постучав в дверь. Кацуки застонал и протопал к двери. Открыв её, ему сразу же захотелось закрыть. — Каччан! Я так рад, что ты вернулся! — Деку просунул ногу в дверь и протиснулся внутрь, широко улыбаясь. — Ты, прочь. Я пытаюсь хоть немного поспать, чёрт тебя возьми. — Не надо так! Я приглашаю тебя на обед! Деку похлопал его по плечу и, не обращая внимания на протесты, прошествовал на кухню и принялся расхаживать по ней с большим знанием дела, чем у Кацуки. — Ты пьешь кофе? Я запасся им на всякий случай. — Не дожидаясь ответа, он усадил Кацуки на один из барных стульев и налил в кофейник воды. Кацуки был готов сорваться с места и выброситься из ближайшего окна, но насыщенный аромат свежемолотой арабики удержал его на месте. — Не могу поверить, что мы оба герои номер один! Я в Японии, а ты в Америке, — улыбнулся Деку, стоя у кухонного островка, Кацуки нахмурился ещё больше. — Разве это не удивительно, Каччан? Как ты думаешь, твой рейтинг переведут… — Мы можем, блядь, не трепаться об этом, пока я не выпью хренов кофе? Деку хмыкнул и постучал себя по подбородку. — Ладно, поговорим о другом. Кацуки открыл было рот, чтобы спросить "Например, о чём?", но, видимо, в этом не было необходимости, потому что Деку продолжил: — Например, почему ты решил, что было бы хорошей идеей снова заняться сексом с Шото. В течение секунды всё, что мог делать Кацуки, – тупо моргать и пытаться переварить сказанное; после чего он некоторое время молчал, удивляясь беспримерной наглости этого ублюдка на его кухне. — Откуда, мать твою, ты знаешь об этом!? Деку сухо взглянул на него. — Он мой лучший друг, Каччан. Думаешь, он мне не сказал? — Ну, а он сказал тебе, что сбежал до того, как мы смогли поговорить? Не надо обсуждать со мной бестолковые идеи. Его плечи опустились, и он вздохнул, доставая две кружки из ближайшего шкафчика. — Ты не можешь винить его. Ты действительно разбил ему сердце… — Ни хрена я не разбивал, — Кацуки перегнулся через стойку и схватил свою чашку с кофе, прежде чем задрот успел сделать что-нибудь непростительное, например, добавить сахар. — У нас никогда ничего не было. — Ты можешь продолжать убеждать себя в этом, Каччан, но если это так, то почему ты сталкерил его, как только вернулся? — Я ничего подобного не делал, ты, любопытный… — Эйджиро говорит, что сталкерил. Наглость, чистое, блядь, предательство! — Это дерьмовое, блядь, оправдание для... — прорычал он и сделал глоток кофе, прежде чем досчитать про себя до десяти. — Я не сталкерил. Взгляд Деку можно было охарактеризовать только как жалостливый. — Каччан...ты сорвал свадьбу его брата… — Как тебе... — Кацуки захлопнул рот и фыркнул. — Это ты виноват. Зелёные брови нахмурились в замешательстве, и он склонил голову набок. — Прости… Не совсем понимаю, какую роль в этом сыграл я? — Так это ты поставил в ванной его гребаное мыло! — Хм, интересно, — он сделал глоток кофе. Кацуки с новой силой захотелось расквасить ему физиономию. — Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду под интересным? — процедил он сквозь зубы. — Ты ещё помнишь его запах спустя семь лет. Он, должно быть, ассоциируется у тебя с сильными чувствами… Ох уж этот самодовольный сраный ублюдок… — Отвали, говнюк! Я не просил тебя врываться сюда, будто ты здесь хозяин, и выставлять напоказ свой стрёмный грёбаный психоанализ. И я не просил его сбегать, как трус, потому что не мог просто поговорить со мной, как взрослый. — Это несправедливо, и ты это знаешь, Каччан, — его лицо и тон его голоса были суровыми, что заставило Кацуки почувствовать себя отруганным ребёнком. — Ты ушёл первым. Ты не можешь винить его за то, что он пытался защитить себя, когда ты ушёл по той же причине. — Ты ни хрена не знаешь о том, почему я ушёл, — огрызнулся Кацуки. — И если Киришима скажет тебе что-нибудь о причине, я засуну свой кулак ему в глотку так глубоко, что он начнёт срать нитро… — Нет, он не сказал мне, даже когда я спросил напрямую. Но я знаю тебя, и ты, вероятно, убедил себя, что уйти – правильный поступок. Но даже ты должен понимать, что ты просто сбежал. Кацуки стиснул зубы, жалея, что у него нет способа доказать, что задрот ошибается, но никакое отрицание не изменит правды. Что оставляло ему единственный выход – уклониться. — Ну, теперь он единственный, кто сбегает, так что я должен с этим делать, гений? Деку провёл пальцем по краю своей кружки и что-то промычал. — Он не очень-то далеко убежал. Он всё ещё в Японии; ты по-прежнему знаешь, где его найти. Что ты будешь делать, зависит от тебя, но я думаю, ты должен быть с ним честен. Может, стоит начать с признания того, что ты гей. — Как насчёт того, чтобы я для начала вышвырнул тебя из своей квартиры и вернулся в постель? — Но Каччан… — заныл он. — Нам о многом нужно поговорить! Шинсо и Каминари женятся через две недели, и ты приглашён при условии, что не будешь встревать во время церемонии. — На этом всё! Кацуки отодвинул табурет, не обращая внимания на скрежет металла по паркету, и, схватив Деку за руку, потащил его к входной двери. — Да ладно, я пошутил! Я знаю, ты не будешь встревать. Только не тогда, когда Шото не тот, кто женит… Кацуки захлопнул дверь у него перед носом. Он прошёлся ровно три круга по гостиной, а затем ещё раз проверил, находится ли геройское агентство Старателя на прежнем месте. Деку, может, и надоедливый ублюдок, но в его словах имелся смысл, и Кацуки собирался обязательно поговорить с Шото, даже если это будет последнее, что он сделает. Несмотря на отвратительную погоду, Кацуки решил, что прогулка пешком будет менее утомительной, чем борьба с пробками, и укутался, чтобы согреться и чтобы не узнали. Он не был уверен, когда Шото закончит патруль, но было уже далеко за полдень, поэтому он занял столик в кафе через дорогу и провёл следующие два часа, не сводя глаз с главного входа, в полной мере наслаждаясь кофе. Солнце уже клонилось к горизонту, когда ему пришло в голову, что Шото, возможно, не будет работать в этот день, но сейчас он был настроен более решительно, чем когда сталкерил его двумя ночами ранее. — Сэр, не хотите ли повторить… На улице его внимание привлекла красно-белая вспышка, и Кацуки бросил на стол больше денег, чем необходимо, вскочил с места и понёсся к дверям кафе. Ему пришлось увернуться от мотоцикла и протиснуться сквозь вечернюю толпу, чтобы перейти улицу. Суматохи было достаточно, чтобы остановить Шото, прежде чем он переступил порог агентства. Он повернулся, держа пальцы на дверной ручке. Его длинные волосы собраны в высокий хвост, гладкий чёрный костюм безупречно сидел на нём и был достаточно чистым, чтобы понять, что патрулирование прошло без происшествий. Секунду они просто смотрели друг на друга. Холодный ветерок гулял по улице, окружающие здания и прохожие таяли вокруг них. Кацуки остро ощущал биение собственного сердца, которое сопровождалось звоном в ушах. Заставил своё тело двигаться: мышцы сократились и расслабились, его нога поднялась, чтобы сократить расстояние между ними. Шото бросил лишь один взгляд на этот шаг. Его глаза на мгновение вспыхнули, а мозг на долю секунды заколебался, выбирая между борьбой и бегством. Его рука соскользнула с двери, он переступил с ноги на ногу, а затем развернулся — подальше от Кацуки — и бросился бежать. — Какого?.. ПОДОЖДИ! Кацуки бросился за ним. Ботинки громко стучали по тротуару, когда он протискивался сквозь толпу, стараясь не потерять из виду взбалмошного засранца. У него не было времени задуматься, как это выглядит со стороны – герой номер два, убегающий от какого-то парня в чёрном пальто от Burberry и безразмерном шарфе. Он был слишком сосредоточен на погоне. Они пробегали мимо здания за зданием, стараясь никого не задеть. Кацуки пришлось спрыгнуть с тротуара, чтобы не врезаться в пожилую даму; Шото пришлось проскользнуть под столиком кафе на улице. Горло Кацуки жгло от ледяного воздуха, но он ни за что не позволил бы Шото удрать. Ублюдок свернул в переулок, и Кацуки пришлось замедлиться взрывом. Чем дальше они удалялись от центра города, тем меньше становилась толпа, и вряд ли кто-то мог пострадать, особенно от такого небольшого взрыва. Он завернул за угол и остановился позади Шото, который пристально смотрел в тупик переулка. Попался. Кацуки позволил себе на секунду опереться на колени и отдышаться. Однако он не позволял себе отвести взгляд от Шото. Невозможно было предугадать, что засранец выкинет в следующий момент. — Ладно, ублюдок, — Кацуки выпрямился, и Шото медленно повернулся, его щеки пылали, а грудь ещё вздымалась. — Мы поговорим. Больше не убегать. Взгляд разномастных глаз скользнул мимо Кацуки на улицу, словно он взвешивал варианты, но в остальном он остался на месте. — Хорошо, тогда говори, — в его голосе звучало нетерпение... и злость. Очень, очень много злости. Черт, я не думал, что зайду так далеко. Их окутала тишина, нарушаемая только свистом ветра в переулке. Кацуки подавил дрожь и расправил плечи. Пора открыть рот и посмотреть, что выкинет мой мозг... — Чего ты хочешь? О, отлично. Чётко сформулировано. Шото прищурился, рассматривая Кацуки так, словно тот был чем-то на подошве его ботинка. — Я не играю в эту игру, Кацуки. Никаких открытых вопросов. Если хочешь поговорить, будь конкретнее. — Я имею в виду… — прорычал Кацуки и запустил руки в волосы, борясь с желанием вырвать их. — Какого чёрта тебе нужно? — Он не хотел кричать, но это определённо вышло громче, чем требовалось. — Эта… эта сделка? Не хочешь больше играть? Хочешь чего-то большего? Хочешь, чтобы я свалил обратно в Америку? Что? Ты? Хочешь?! — Я хотел, чтобы ты остался! Шото задохнулся. Не то чтобы он был удивлён, скорее, он тонул – как будто это признание было мучительным. — Я хотел признаться тебе той ночью, во время выпускных экзаменов! Хотел сказать тебе, что... — он закрыл глаза и покачал головой. Когда он снова посмотрел на Кацуки, его глаза были влажными, а голос тихим. — Я гей. Кацуки почувствовал себя так, словно его ударили в живот. — Я-я понял это после того первого раза, но я подумал, что если признаюсь, ты возненавидишь меня. Подумал, что, солгав об этом, всё станет проще. И я обманул себя, заставив поверить... нет, понадеясь, что ты когда-нибудь сможешь испытать ко мне те же чувства, что и я к тебе, — Шото издал горький смешок, холодный и пустой, который разрезал вечерний воздух, как нож. — В конце концов, это не имеет значения, не так ли? Ты всё равно ушёл. Кацуки хотел остановить его, прокричать извинения во всю глотку, но это было похоже на крушение поезда, от которого не оторвать глаз. — Знаешь… сначала я был сбит с толку. Не понимал, что чувствую. Всё это было так неожиданно и ни с того ни с сего. В моей голове перепуталось всё, и я даже не мог начать говорить об этом. Перестал есть, перестал спать. С головой ушёл в работу, чтобы отвлечься, потому что тишина была громче любого крика, взрыва или разрушающегося здания. Представляешь, сколько раз я срывался посреди ночи, прежде чем понял, что то, что я чувствовал, было болью, гневом и предательством? Последние лучи солнца погасли, когда оно скрылось за горизонтом, но Кацуки был почти уверен, что внезапное понижение температуры было больше связано с человеком, стоявшим перед ним. Кацуки почти жалел, что не может взять назад своё требование поговорить, перемотать время назад и никогда не бежать за ним — или вернуться ещё дальше, к выпускному, вообще никогда не уходить. — Тебе даже не пришлось ломать мои стены. Я сам открыл тебе дверь с чертовым приветственным ковриком на полу, а ты всё равно ушёл! И этим сказано всё. Тебе было наплевать на меня, как ты мог? Я не стоил того, чтобы потратить время и сказать: "Привет, кстати, я переезжаю в другую страну". Никаких прощаний, вообще ничего. Чёрт возьми, я был бы рад сраному сообщению! Кацуки покачал головой, желудок скручивало от каждого нового откровения. Он хотел попросить Шото замолчать, но язык словно налился свинцом. — И больнее всего, что не могу злиться… ты никогда не был моим. Ты ни черта мне не должен. Кто я такой, чтобы продолжать ненавидеть тебя? И я не ненавижу. Я пытался забыть, пытался заполнить пустоту другими воспоминаниями, другими людьми. Шото сжал кулаки, его голос дрожал. — Я живу дальше... И теперь, спустя почти семь лет, ты возвращаешься, пританцовывая, как будто у тебя есть какие-то права на меня. Шото сделал шаг в его сторону, затем ещё один, и Кацуки заставил себя остаться на месте. — Ты спрашиваешь, чего я хочу? — его взгляд скользнул вверх и вниз по телу Кацуки. — Я хотел быть важным для тебя. Хотел, чтобы то, что у нас было, что-то значило. А сейчас? Сейчас мне от тебя ничего не нужно. Теперь они были близко друг к другу, достаточно близко, чтобы Кацуки мог видеть зелёные искорки в левой радужной оболочке глаза Шото, чувствовал пьянящее сочетание можжевельника и мяты. Его разум был затуманен, ошеломленный всем тем, что Шото сдерживал в себе. Кацуки нечего ответить. Никаких объяснений или оправданий, которые способны унять боль. Он попросил Шото поговорить, и теперь, когда тот заговорил, Кацуки был единственным, кто не знал, что ответить. — Достаточно хороший ответ для тебя? Шото даже не стал дожидаться ответа, проскользнув мимо него, чтобы уйти. Последней оставшейся ясной мыслью в голове Кацуки было приказать ему остаться. — Я тоже гей! Кацуки развернулся, чтобы остановить его, но Шото уже остановился, застыв как вкопанный от этого признания. — Не... не важно, почему я ушёл, — в горле у него пересохло, как от крика, но он заставил себя продолжать. — Я причинил тебе боль. Никогда не хотел причинить тебе боль, но… блядь! Я думал, что защищаю тебя… Шото развернулся, в его волосах заплясали языки пламени, а Кацуки поднял руки в защитном жесте. — Хорошо! Хорошо… Я убедил себя, что делаю это, чтобы защитить тебя, но единственный, кого я защищал, был я сам. — Кацуки заметил, как вспыхнули его глаза, как напряжение спало с плеч Шото. — У тебя есть полное право злиться на меня до чертиков. Что бы я ни сказал, это ничего не изменит. Но я хочу всё исправить. Глаза Шото расширились, губы приоткрылись. Кацуки сократил расстояние между ними, обхватив его за шею и желая, чтобы он выслушал. — Больше не убегать. Больше никакой лжи и игр с нашими чувствами. Что бы ни происходило между нами? Хочу, чтобы у нас всё получилось. И если мне придётся потратить следующие семь лет, чтобы загладить вину перед тобой, то можешь не сомневаться, я сделаю это. Конский хвост Шото танцевал в холодном ветру, непослушные пряди щекотали пальцы Кацуки. Какое-то время они просто стояли, занимая одно и то же пространство, дыша одним воздухом. — Ножницы. Шепот. И если бы они не были так близко, Кацуки с уверенностью сказал бы, что не расслышал бы его. — Что? Глаза Шото блеснули. — Я выбираю ножницы. Теперь ты. — Я... у нас с тобой был один и тот же разговор? Шото моргнул и кивнул. — Теперь выбирай ты. — Мы оба геи, какой смысл… Шото двигался так быстро, что застало Кацуки врасплох, и он застонал, ударившись спиной о кирпичную стену позади. — Ты сказал, что исправишь всё... так исправляй. — Когда я сказал, что исправлю, блядь, я имел в виду, например, водить тебя на свидания и всё такое, а не… Шото бросил на него взгляд, и Кацуки с громким щелчком захлопнул рот. — Выбирай. О, ты, должно быть, издеваешься надо мной. Кацуки выдохнул через нос, готовясь к горечи проигрыша. — Хренова бумага, наверное… Губы Шото приподнялись так быстро, что Кацуки почти смог убедить себя, что ему это показалось. Он отпустил Кацуки, поправляя свой конский хвост и глядя на него непроницаемым взглядом. — На улице холодно. Я живу недалеко, — Кацуки кивнул, оставаясь у стены и ожидая продолжения. — Хоть мы и займёмся сексом, но я всё ещё очень зол на тебя. — Прямолинейный, как всегда, Халфи. — Шото, — поправил он. — Тц. Прямолинеен, как всегда, Шото. — Кацуки оттолкнулся от холодного кирпича и подул на ладони. — Тебе пора возвращаться в агентство? Ты вроде как сбежал раньше. Шото пожал плечами и поднял левую руку. Кацуки потребовалось немало времени, чтобы осознать, что он предлагает, но когда до него дошло, он без колебаний встал по левую сторону Шото. — Неа, старик позаботится о бумажной работе, а я могу принять душ дома. Кацуки ещё больше растворился в нём, когда Шото использовал свою причуду, чтобы согреть, и они пошли в ногу, рисуя – в некотором смысле – более странную картину, чем когда они мчались по городу. Квартира Шото находилась недалеко от его собственной. Кацуки сразу же узнал отдельные фрагменты на фотографиях. Они сложились, как пазл. В гостиной стояло потёртое кресло, в котором Шото любил сворачиваться калачиком и читать, на столе – его любимая кружка. Колокольчики фурин, которые летом висели на окне, теперь были на подставке рядом с растениями, там же развешаны фотографии, которые Кацуки видел лишь мельком, через призму социальных сетей. Квартира была уютной и обжитой, не так, как у Киришимы, но в ней было что-то успокаивающее, эклектичное и настолько по-Шотовски, что Кацуки пришлось подавить смех. — Что? — Шото распустил волосы и провёл пальцами по длинным прядям. — Не то, чего ты ожидал? Не сильно я изменился после UA. Кацуки усмехнулся и, сняв пальто, повесил его в прихожей и скинул ботинки. — Это именно то, чего я ожидал… У тебя даже татами на полу. Сколько времени ушло на установку? — Ну, я убедил Ханту помочь мне, так что где-то один день на всю квартиру. Ханта. Улыбка Кацуки немного померкла. Он не знал, когда Шото начал обращаться к другим по именам, но эта мысль пробудила в нём собственнические чувства. — Где здесь спальня? Глаза Шото блеснули, и он указал на длинный коридор. — Последняя дверь налево. Кацуки последовал его указаниям, на ходу стягивая футболку через голову. Шото прошёл за ним, но прежде чем Кацуки успел дойти до конца коридора, Шото потянул его в другую комнату. — Что за… Шото включил свет в ванной и направился к душевой кабине, одновременно расстегивая потайную молнию на костюме. Душевая кабина была приличного размера, меньше, чем его собственная, но, тем не менее, впечатляющая. Шото повернул кран до упора влево, и пространство быстро заполнил пар, когда он стянул костюм, словно сбрасывая вторую кожу. У Кацуки перехватило дыхание, когда Шото обернулся. Его покрытая шрамами грудь и безупречно подтянутый живот были покрыты отметинами и синяками, на бедрах виднелись два розовых ожога, которые по форме напоминали ладони Кацуки. Глаза Шото горели таким огнем, что могли соперничать с его причудами, когда он спустил костюм ниже, обнажив выпуклость задницы, и его затвердевший член вырвался на свободу. Кацуки почувствовал, как душа покидает тело при виде открывшегося перед ним зрелища, хотя он был слегка смущён отсутствием чего-либо под костюмом героя. — П-почему ты голый? Шото моргнул и закончил снимать костюм, бросив его в кучу грязных вещей. — Я голый, потому что мы собираемся принять душ. Разве не очевидно? — Нет! То есть, да… чёрт, где твоё нижнее белье? Может быть, защита паха? Ты что, недавно раздевался? Разномастные брови сошлись на переносице. — Эм… ну да? А что, интересно, ты носишь? — Компрессионные шорты! Какого хрена? Как ты можешь вот так запросто бегать в спандексе без трусов?! — Это не спандекс. Это особая смесь мета- и параарамидных полимеров. Их сочетание обеспечивает высокую прочность на растяжение при одновременном сохранении огнестойкости. — Я знаю, что это такое, красавчик, — Кацуки закатил глаза. — Не играй со мной в химию, иначе проиграешь. Это не объясняет, почему во время патруля у тебя там ветер гуляет! Шото фыркнул и подошёл к нему, мягко подталкивая вниз. Колени Кацуки ударились о плитку, и он моргнул от перемены обстановки, член Шото покачивался прямо перед его лицом. — Не задавай вопросов, Бласти. Всего на один слой меньше. Кацуки сглотнул от перемены в его тоне и заёрзал: боксеры стали тесными. Шото смотрел на него сверху вниз, прикусив губу и проводя пальцами по светлым прядям, пытаясь притянуть Кацуки ближе. Кацуки облизнул губы и взял член Шото в руку. Он медленно погладил его, проводя языком, чтобы поймать соленую каплю преякулята, которая стекала с покрасневшей головки. Яркий румянец окрасил щеки Шото, взгляд стал напряжённым, а зрачки расширились. Член Шото дёрнулся в его руке, и Кацуки провёл языком по головке, проникая в щель и увлажняя бархатистую кожу. Дыхание Шото с каждой секундой становилось всё более затруднённым. Кацуки ухмыльнулся и провёл языком по всей длине. — Ч-чёрт возьми, Кацу… Хватка на его волосах усилилась, и Кацуки, наконец, сдался, взяв Шото в рот и для пробы покачав головой. Он почувствовал, как слёзы защипали в уголках глаз, когда член коснулся его горла, и со вздохом оторвался, подавляя рвотный позыв. Прошло слишком много времени с тех пор, как он в последний раз отсасывал Шото, и не похоже, что с тех пор у него была практика, но Кацуки никогда не отступал перед вызовом. — Ш-ш-ш... — Шото нежно погладил его по голове и сжал себя в кулак, проводя головкой члена по припухшим губам Кацуки. — Расслабься, малыш, дыши носом. На этот раз Кацуки расслабил челюсть и позволил Шото медленно войти в его рот, рука в волосах направляла. Он сосредоточился на дыхании, и Шото застонал, прижавшись к горлу Кацуки. — Блядь, у тебя во рту так хорошо... — Шото вышел и скользнул обратно, на этот раз глубже, заставляя Кацуки принимать всё больше с каждым размеренным толчком. — Это то, что ты имел в виду, когда говорил, что загладишь вину? — он подкрепил свой вопрос особенно сильным тычком, и Кацуки чуть не согнулся пополам, по его щекам потекли слёзы. — Великий Динамайт упал на колени. — Ещё один резкий выпад. — Умоляя о прощении. Желание Кацуки прижать Шото к себе и трахать его до тех пор, пока он сам не начнет молить о прощении, было едва заметно из-за жара, разливающегося внизу живота. Он схватил Шото за бёдра, потащил на себя, давясь от такого вторжения. Шото зашипел и дёрнул за волосы так сильно, что стало больно: пальцы Кацуки впились в недавние следы ожогов. Первая горячая струя спермы была неожиданностью, учитывая, как долго Шото сдерживался прошлой ночью. Кацуки отказался вытаскивать и выплёвывать, как сраный пустозвон, поэтому он проглотил всё. Несколько мгновений после этого Шото продолжал лениво трахать его в рот, а Кацуки потакал ему, моргая и теребя себя через джинсы. Наконец Шото вытащил, позволив ему отдышаться, и Кацуки, пошатываясь, поднялся на ноги, демонстрируя не слишком изящную позу. Его собственный член истекал, но он знал, что не сможет сдерживаться достаточно долго, если хочет доставить Шото ещё один оргазм. Но Кацуки ещё не закончил. Он схватил Шото и прижал его к стене, проглотив удивлённый возглас. Стал ощупывать его обнажённые бёдра и задницу. Подумал обо всех восхитительных маленьких отметинах, которые были скрыты костюмом. Уткнулся лицом в шею Шото, прижав их бёдра друг к другу и оставляя свежую отметину чуть ниже уха. Удачи в сокрытии этого. Со своей стороны, Шото старался изо всех сил, дергая Кацуки за волосы, царапая спину короткими ногтями и отвечая на поцелуй. В конце концов они оказались под горячими струями воды, оторвавшись друг от друга ровно настолько, чтобы Кацуки успел раздеться окончательно. Когда он был полностью обнажён, он схватил Шото за мокрые волосы и поставил его на четвереньки, сокрушаясь, что у него не хватило выдержки войти в него и трахать до утра, не кончая. Но Кацуки уже в опасной близости от того, чтобы просто отсосать ублюдку и подрочить. Кацуки опустился на колени позади него и обвёл большим пальцем его розовую дырочку, чувствуя, как всё ещё податливые мышцы трепещут. Большой палец легко скользнул в попку Шото, Кацуки раздвинул его ягодицы, чтобы полоснуть языком. Шото застонал и откинулся назад, на что Кацуки снова провёл языком, пробуя его на вкус, прежде чем проникнуть в него, нежная кожа уступила место скользким стенкам. Кацуки не был до конца уверен в своих способностях, но звуки, с которыми Шото ударялся о плитку, становились всё сокрушительнее, громче и напряженнее, так что он предположил, что справляется отлично. Он двигал пальцами, одним за другим, используя слюну и флакончик лубриканта на гелевой основе, который Шото припрятал в душе, скручивая, раздвигая и растирая нервные окончания внутри. Шото опирался на скрещенные руки, его задница высоко поднята, он умолял и хныкал, чтобы Кацуки подрочил ему. Кацуки усмехнулся и добавил четвёртый палец. Он наблюдал за тем, как тело Шото приспосабливалось к растяжке, желая вобрать ещё больше. — Ах, я не могу... — Шото оперся рукой о стену и подавился чем-то похожим на рыдание, тело сжалось вокруг пальцев Кацуки. — П-пожалуйста… — Что “пожалуйста", красавчик? — Кацуки просунул руку между его дрожащих ног и сжал член в кулак, отчего ноги Шото почти подкосились. — Хочешь ещё? Шото издал нечленораздельный стон, который отдалённо походил на "Да-чёрт-возьми-мне-нравится", поэтому Кацуки решил сделать ему одолжение, налив ещё смазки на его задницу и надавив большим пальцем. Шото хлопнул по кафелю и издал гортанный крик, который наверняка переполошил соседей, когда рука Кацуки наконец оказалась втянутой внутрь, а его член запульсировал в кулаке Кацуки. Второй оргазм мгновенно прокатился по телу Шото. Кацуки пришлось прикусить губу, чтобы не кончить от этого зрелища. Он подождал, пока дыхание Шото не выровнялось, и вытащил руку. Шото зашипел от стимуляции. Кацуки прислонился к стене душевой и притянул Шото к себе на колени, слегка рассмеявшись, когда тот помазав ударил его в грудь. — Полудурошный, чего это ты кулаками размахиваешься? — Да, но тебе это понравилось, — Кацуки провёл пальцами по мокрым волосам Шото, дыша и позволяя горячей воде омыть их обоих. — Не в тему, — Шото уткнулся лицом в шею Кацуки и застонал. — У меня болит задница, и я чертовски устал, пожалуйста, скажи, что мне не нужно вставать. — Тц, избалованный… Кацуки передвинул Шото так, чтобы тот не попадал под прямые брызги, и схватил шампунь, наливая его в руки и методично намыливая волосы Шото. Шото закрыл глаза и отдался прикосновениям, издавая тихие довольные стоны, пока Кацуки смывал пену с волос и массировал кожу головы. Он не стал жаловаться, когда Кацуки помог ему вымыть и тело. Шото остался сидеть на полу, молча наблюдая, как Кацуки, наконец, сам принял душ. Кацуки не мог отделаться от мысли, что Шото был послушным и ласковым. Возможно, было больше связано с тем, что он устал и насытился после двух оргазмов. Он помог Шото подняться на ноги и обернул голову полотенцем. — Что ты ищешь? Кацуки открыл шкафчик с косметикой и улыбнулся, вытаскивая оранжевую бутылочку и размахивая ею. — Помогаю тебе с прической, принцесса. Шото рассмеялся и не шевелился, пока Кацуки втирал масло в его влажные локоны, что заняло больше времени, чем было нужно. Он определённо тянул время, они оба это понимали, но Шото, наконец, нарушил молчание. — Тебе лучше уйти. Он был закутан в просторный халат, волосы почти высохли и были расчесаны пальцами Кацуки. — Знаю. — Кацуки отвязал полотенце от пояса и оделся, чувствуя, как усталость пробирает до костей. — Я правда скоро увижу тебя? — На самом деле, мне нет смысла бегать от тебя, так как Изуку сказал, что ты сталкеришь меня, — промурлыкал Шото и вышел в коридор. Вот ублюдок! — Задрот ни черта не понимает, скажи ему, чтобы держал рот на замке! Шото рассмеялся и приподнял бровь, открывая входную дверь, как будто хотел сказать "убирайся нахуй" самым изощрённым из возможных способов. — Конечно, он не понимает, — усмехнулся он. — Я работаю всю эту неделю, но обычно заканчиваю к обеду. Напиши, если станет скучно и захочется ещё немного поунижаться. — И как я, по-твоему, смогу написать тебе, не зная номера? — Уверен, ты что-нибудь придумаешь, детка, — Шото фыркнул и закатил глаза. Кацуки закончил надевать пальто и ботинки и обернулся в дверях, проводя рукой по волосам. — Итак, — его голос звучал спокойно. — Как долго ты будешь заставлять меня страдать? Шото легонько подтолкнул его в коридор и бросил ему шарф, прислонившись к дверному косяку с лукавой улыбкой. — По правде говоря, ещё не решил, — он попытался подчеркнуть это скорее мимолетным движением, чем подмигиванием, но прежде чем Кацуки успел посмеяться над ним, он закрыл дверь. Ему повезло, что он симпатичный. Кацуки достал телефон и разблокировал его, чтобы заказать такси, но внимание привлекло непрочитанное сообщение. — Клянусь богом, если это Деку… Он открыл приложение и замер, прежде чем его раздражённое ворчание перешло в недоверчивый смех. Когда, черт возьми, он успел…

Напиши мне, когда увидишь.

И больше ничего. Не было ни имени, ни указания на то, от кого оно. Ничего, кроме подозрительно нового контакта в его телефоне, помеченного только эмодзи "ножницы".