Rock—Paper—Fuck, I Might Be Gay

— На счёт ”три". Если кто-нибудь спросит, Кацуки, несомненно, ухмыльнулся, прислонившись к машине, как воплощение Джеймса Дина, прежде чем не-слишком-извращённо взглянуть на Шото и слёгкостью выиграть в камень, ножницы, бумагу, как профессионал. Пока он предавался фантазиям, он определённо добавил бы, что эти события предшествовали напряжённой встрече, которую Кацуки инициировал на капоте своего Ferrari 812 Superfast. По крайней мере, такова была история, потому что Кацуки ни за что на свете не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, сколько секунд он просто моргал, как придурок, или как вспыхнули его щеки, когда до него наконец дошёл смысл трёх слов. Целых семь чёртовых лет, и первое, что делает Шото, – возвращается к тому, на чём они остановились, будто время было всего лишь конструкцией и что ничего не изменилось, кроме того, что Кацуки вырос на несколько дюймов, а Шото поднялся с одиннадцати до пятнадцати баллов из десяти по шкале привлекательности. Происходящее было похоже на потерю контроля – не то чтобы он по ошибке прервал свадьбу Нацуо, но яма, которую он сам себе вырыл, становилась глубже с каждым мгновением. Так что Кацуки сделал всё, что смог, изобразив ухмылку, несмотря на смесь разочарования и неловкости, и поднял кулак для игры. В старших классах он никогда особо не задумывался об их игре. Кацуки пытался выработать стратегию, но на самом деле не было никакого смысла, ибо Шото всегда выбирал ножницы. Однако теперь всё было по-другому. На этот раз, если бы Шото сыграл ножницами, это было бы как оливковая ветвь – подтверждение того, что всё осталось по-прежнему. Или, может быть, это была не столько оливковая ветвь, сколько предупреждение: очень красочное и ядовитое. Кацуки никогда не мог быть уверен, как обстоят дела с Шото, даже когда они жили вместе в общежитии. А теперь... что ж, всё, что он мог сделать, – это подыграть. Выбрать камень – всё равно что сказать: "Я тоже не хочу, чтобы что-то менялось". Выбрать бумагу… и что тогда? Это было извинение? Воспринял бы Шото это как вариант того, как Кацуки сказал: "прости, что сбежал", или было больше похоже на отступление? Признание поражения? В конце концов, Кацуки победил, потому что Шото сыграл ножницами, а Кацуки так и не смог признать поражение. Несколько мгновений никто из них не двигался. Они просто стояли на холодном февральском воздухе, чувствуя, как напряжение нарастает, словно последний канат, скрепляющий подвесной мост из невысказанных чувств. И Кацуки мог бы открыть словарь и найти все нужные слова, но ни одна книга не объяснила бы ему, как связать их воедино, чтобы получилось то, чего Шото заслуживал, а тем более – хотел услышать. — Ты выглядишь великолепно… — Чёрт, какое убожество. Кацуки прикусил язык, чтобы не сказать ещё что-нибудь идиотское и вопиюще очевидное. Брови Шото сошлись на переносице, губы сжались в тонкую линию. — Спасибо, — подумав, он добавил: — Это всё макияж… Кацуки выгнул бровь. — С каких это пор ты пользуешься косметикой, красавчик? Шото побледнел, но взгляд, который он бросил в ответ, был почти ядовитым. — С тех пор, как я решил припереться с похмельем на свадьбу своего брата, на которую, кстати, ты вломился, если забыл. Что, чёрт возьми, это было? — О да… хех, ну, я слышал, что злодей хочет напасть, так что скажи спасибо, что предотвратил это. Шото посмотрел на него сухо и невозмутимо, опустив плечи. Блядь, он видит меня насквозь. — Злодей? Это всё, на что ты способен? Правда, Бакуго? Кацуки заставил себя не запинаться. Просто нужно перевести разговор в другое русло. — Знаешь, раньше ты называл меня по имени, Шото. И какого хрена у тебя похмелье? Я уезжаю, а ты становишься тусовщиком, что ли? Шото вздрогнул и, ладно, может, и не лучшая идея – поднимать тему отъезда, но это может сработать, чтобы Шото переключился с темы свадьбы. — Не заговаривай мне зубы. Хана хочет насадить твою голову на пику. — Так она хочет или ты? — Что ты здесь делаешь, Бакуго? Шото, очевидно, отказался от попыток уклониться. Его голос звучал раздражённо и устало. Кацуки отвернулся, оттолкнулся от своей машины и оглядел сад, а после повернулся обратно. — Не хочешь свалить отсюда? — Уже наживаешься на выигрыше в камень, ножницы, бумагу? — Шото скрестил руки на груди. — Сам виноват, что всегда выбираешь ножницы. Левая щека Шото вспыхнула, и он отвернулся, но Кацуки заметил, как слегка приподнялись уголки его рта. — Ну же, поедем перекусить. Я поведу. Шото обернулся и с опаской оглядел машину, как будто только что заметил её. — Это твоя? — он указал на машину, и Кацуки засмеялся. — Ага. Уже впечатлён? — Я не сяду в эту смертельную ловушку, — хмыкнул Шото. — О чём ты, чёрт возьми? Он закатил глаза, и они словно вернулись в старшую школу. — Я не для того избегал смерти от рук злодеев, чтобы погибнуть по вине твоего неосторожного вождения. — Извинись, я не сраный лихач! Шото наклонил голову и снова скрестил руки на груди, его лицо выражало решимость. Такой чертовски упрямый… Кацуки открыл пассажирскую дверь, встал в стороне и галантным жестом пригласил Шото сесть, но ублюдок резко мотнул головой из стороны в сторону и не сдвинулся ни на дюйм. — Почему ты просто не можешь сесть в грёбаную машину? — обречённо пробормотал Кацуки. — Потому что меня тошнит, и я тебе не доверяю, — Шото говорил ровным тоном, как будто они обсуждали погоду. — Раньше ты мне доверял... — пробубнил Кацуки себе под нос. Он был рад, что ветер подхватил слова и унёс прочь, чтобы скрыть, а затем и забыть. — Я угощу тебя со́бой. Тебе ещё нравится это безвкусное дерьмо, верно? Шото оживился, но затем замаскировал это, продолжая изображать недотрогу. — Да ладно, тебе же надо поесть. Особенно если ты пропускаешь приём гостей. В центре города появилось новое заведение. Шото расцепил руки и подошёл к машине так, как если бы кто-то подступил к краю обрыва. Он обошёл вокруг, проводя пальцами по заднему спойлеру и разглядывая шедевр современной инженерии. — Когда ты научился водить? — Садись, и я, возможно, расскажу тебе. Их взгляды встретились поверх крыши автомобиля. Шото открыл водительскую дверь, заглядывая в тёмный салон. — Вот что я тебе скажу, красавчик: садись, и я поведаю обо всём, что ты захочешь узнать. Пальцы Шото на руле замерли, что-то промелькнуло на его лице. Он простоял так ещё несколько секунд, прежде чем обойти машину с другой стороны и сесть на пассажирское сиденье. Кацуки с трудом верилось, что Шото был здесь, грациозно восседая на переднем сиденье неимоверно дорогого автомобиля. — Смотришься круто. Кацуки не стал дожидаться ответа, закрыл дверь и обошёл вокруг, направляясь к водительскому месту. Машина заурчала, оживая, вибрируя под пальцами. Шото осмотрел приборную панель и элементы управления, после взглянул на дисплей для пассажиров. — Для чего это? Кацуки повернулся. — Показывает обороты, как быстро мы едем, перегрузку и всё такое. Шото снова скрестил руки на груди. — Ты тупица раз уж вывалил столько денег за машину. — И откуда тебе знать, сколько я за это заплатил? Он фыркнул и отвернулся к окну. Кацуки закатил глаза и выехал с парковки, проявляя гораздо больше осторожности, чем при въезде. Дорожка была обсажена той же зимней цветущей растительностью, что и сады, и это навело Кацуки на мысль о свадьбе. — Значит, Дерьмоволосый – единственный из UA, кто получил приглашение на свадьбу твоего брата? — Он был моим кавалером… — Шото даже не обернулся. Кацуки слишком резко нажал на педаль тормоза, машина остановилась гораздо резче, чем он планировал. Шото посмотрел на него готовый поджечь на месте. — Ты же сказал, что умеешь водить! — Я умею! Ты просто... застал меня врасплох! — Кацуки схватил руль так сильно, что кожа заскрипела под пальцами. — Так, ты и Дерьмоволосый, да? Он не говорил мне, что вы двое... — Мы и не вместе, — отрезал Шото. — Если хочешь знать, я пригласил его, потому что он не заинтересован в том, чтобы спать со мной. — Разве это не противоречит цели “плюс один", Халфи? Не зря это называется свадебным "кавалером”. — Какого хера я должен приводить на свадьбу своего партнёра? Чтобы он всё время мечтательно вздыхал и говорил: ”Какие же свадьбы романтичные", как будто я не знаю, что он требуют от меня обязательств, которые я не готов дать? — Бля, красавчик. Звучит так, будто ты говоришь по собственному опыту. — Фуюми вышла замуж в прошлом году, — выпалил он. Они погрузились в неловкое молчание, пока Кацуки пробирался сквозь поток машин, и он включил радио, синхронизируя систему с телефоном. “Жаль, что я не знал, как сильно ты меня любишь. Жаль, что мне не было до этого дела. Прости…” Щелчок. В машине снова воцарилась тишина, когда Кацуки выключил музыку. Они стояли на светофоре, никто из них не проронил ни слова, воздух стал густым и удушливым. — Так что... ты собираешься задавать вопросы или как? — Я думаю. — Не перетрудись, — усмехнулся Кацуки. Загорелся зелёный, и движение возобновилось. — Кстати, я учился на права осенью, после того как переехал. Тихоокеанский Северо-запад – отстойник из-за погоды, но я освоился до того, как похолодало. Мне пришлось водить и в дождь, и в снег. — Тихоокеанский Северо-запад... это там, где ты жил? — промурлыкал Шото. — Да. Изначально меня хотели отправить в Нью-Йорк, но в агентстве сказали, что по большей части я буду сражаться с мирными жителями, поэтому меня перевели в Сиэтл. Шото рассмеялся, но затем оборвал себя, снова отвернувшись к окну. — Тебе понравилась? Америка? — Было... по-другому. — Там тебя не было. — По-другому, это хорошо или плохо? — По-другому, по-другому. — Оу. Кацуки развернулся, направляясь к ресторану. — А теперь? Ты живёшь в городе? — Ага, Дерьмоволосый и Задрот поселили меня в центре. — Так выходит, это не далеко? — Шото повернулся к нему с непроницаемым лицом. — Хм? — Кацуки остановился на следующем светофоре и бросил на него косой взгляд. — Да, всего в паре кварталов к северу, а что? — Я не голоден. Брови Кацуки сошлись на переносице. — Ну, тогда какого хрена я везу тебя за со́бой? — Вместо этого ты мог бы показать свою квартиру, — голос Шото был ровным, выражение лица бесстрастным. — Тц. Ты так хочешь воспользоваться моментом, Халфи? Кацуки ожидал, что Шото пошлёт его на хуй и отвалит, но тот только усмехнулся и прислонился головой к стеклу. — Ну и что с того? Будто это тебе не на руку. Чёрт возьми, мы действительно делаем это, не так ли? Кацуки свернул с дороги, что вела в ресторан, и довёз их до квартиры, припарковался в подземном гараже. Было странно открывать дверь и впускать Шото внутрь. — Здесь мило... в стиле минимализма. — Ты, кажется, удивлён, красавчик. — Да, я ожидал увидеть в прихожей твой огромный портрет. Кацуки посмотрел на него и начал искать в шкафах бокалы для вина. — Считаешь, я настолько эгоцентричен? — Я герой Динамайт… Я – божий дар всему миру… и каково это? Такое чувство, что я побеждаю… — рассмеялся Шото. — Я не похож на этого ублюдка! — Уверен? Ты правда уверен? — Шото снял пиджак и прислонился к кухонной стойке, его волосы рассыпались по плечам. Кацуки закатил глаза и схватил два бокала, после взял с полки бутылку вина. — Ладно, полудурошный. Моя очередь задавать вопросы. Шото выгнул бровь и наклонил голову набок. — Не помню, чтобы говорил, что буду отвечать на вопросы. — Это было написано мелким шрифтом в соглашении под названием “ты несёшь чушь”. — Соглашение? Так ты согласен, что твои слова звучат именно так? — Заткнись, — Кацуки налил им обоим по бокалу. — Ты всё ещё работаешь со своим дерьмовым стариком? Шото с отвращением посмотрел на вино, и Кацуки запоздало вспомнил, что он упоминал о похмелье. — Он не так уж и плох. Я, конечно, мотаю ему нервы, но есть места и похуже, где я мог бы работать, — он повертел бокал в руках и понюхал, прежде чем поставить обратно на стол. — Следующий вопрос. Кацуки сделал глоток вина, содрогаясь и причмокивая губами. — У тебя много фотографий. Имею в виду в соцсетях. — Это не вопрос, Бакуго. — Тц. У тебя есть девушка? — Киришима был моим плюс один на свадьбе, а ты как думаешь? — Думаю, это не ответ. Думаю, ты уходишь от ответа. Шото наклонился и схватил бокал Кацуки, отодвигая его подальше. — А я думаю, ты тянешь время. — Что за хуйню ты несешь... — Так ты трахнешь меня или нет, Кацуки? Первое, что узнал Кацуки о своей новой квартире, это то, что он мог добраться из кухни в спальню за двадцать семь секунд, неся человека на руках. Может быть, и быстрее, если бы этот самый человек не отвлекал его. Он отпустил Шото, как только они переступили порог комнаты, и тот разорвал рубашку, после перешёл к брюкам. У Кацуки было достаточно времени, чтобы стянуть рубашку, прежде чем Шото толкнул его на кровать. Кацуки со стоном повалился на матрас, чувствуя, как с его ног стягивают брюки, что слишком сильно напомнило о возвращении в UA. Он пытался сказать Шото, чтобы тот притормозил, вернул себе хоть какое-то подобие контроля, но в сложившейся ситуации ничто не говорило о том, что именно Кацуки командует. Шото переполз через него, и, чёрт возьми, они быстро разделись. Свет падал на его мускулистую грудь и отдельные пряди длинных волос. Это придавало ему вид одновременно грешника и ангела, гедониста и святого. Кацуки предположил, что многое не изменилось. Шото всегда занимал в его сознании место, отведённое для парадоксов и других странностей. Он выпрямился, и Кацуки схватил его за талию, пытаясь удержать, но этого было недостаточно, чтобы помешать соскользнуть вниз, окутывая член Кацуки идеальным и уже готовым теплом его тела. У Кацуки перехватило дыхание, но оно перешло в стон, когда Шото задвигал бёдрами. Трение было подобно току под напряжением, нервы Кацуки напряглись в симфонии эйфории и пытки. Жар внутри бурлил, волна удовольствия нарастала. Кацуки понимал, что это произойдёт, всего за долю секунды до того, как это произошло, и был бессилен остановить. Шото приподнялся так, что внутри осталась только головка члена Кацуки, а затем резко опустился обратно, и этот толчок – внезапный толчок, первый настоящий толчок – заставил его с болью перешагнуть грань оргазма. Кацуки излил своё блаженство внутрь Шото, наполнив его почти мгновенно, во второй самый неловкий момент в жизни. — Ты... ты только что… Шото отстранился и, протянув руку за спину, погрузил в себя палец, его разноцветные глаза расширились от удивления. Кацуки лежал униженным. Оглядываясь назад, до него дошло, что, возможно, следовало бы заниматься чем-то большим, чем просто дрочить раз в месяц, и что годы сдерживаемой сексуальной неудовлетворенности не прошли бы даром. — А я-то думал, что меня ждёт достойный трах. — Пошёл ты! У меня давно не было… — нахмурился Кацуки. Его лицо вспыхнуло, и он отвернулся, избегая смотреть Шото в глаза. — Не хочешь уточнить, сколько конкретно времени? В старших классах ты держался дольше. Кацуки, безусловно, не хотел уточнять, потому что тогда Шото мог бы осознать тот факт, что он был единственным человеком, с которым у Кацуки когда-либо был секс. — Я о том, что похоже ты в последний раз трахался на выпускном. Кацуки пытался сохранить нейтральное выражение, но, должно быть, что-то промелькнуло на лице, потому что Шото на мгновение замолчал. — Нет, — он покачал головой и повернул к себе раскрасневшееся лицо Кацуки. — Не может такого быть, Кацу. Кацуки посмотрел на него снизу вверх, желая оказаться где угодно, но не здесь. — В Америке должны были быть люди. Женщины, наверное, сами на тебя вешались. Кацуки закатил глаза, приподнимаясь и отталкивая от себя Шото. — У меня не было времени развлекаться с такими шлюхами, как ты. Извини, что разочаровываю, принцесса, но я мне пора… — Хрена с два тебе пора, — Шото опустил его обратно на кровать, придавливая и ухмыляясь. — Хочешь сказать, что я единственный, кого ты когда-либо трахал? Кацуки ненавидел этот разговор всеми фибрами души, но заставил себя кивнуть. — О, Кацу... Шото наклонился, и дыхание коснулось уха Кацуки. По спине пробежал холодок, а жар, смешанный с его слащавым тоном, заставил кровь прилить обратно к члену. — Я уничтожу тебя. У Кацуки не было возможности, объяснить, что Шото уже уничтожил его для других людей, когда его член снова стал твёрдым. Он задохнулся и прикусил губу так сильно, что рот наполнился металлическим привкусом крови, а спина выгибалась от движений рукой Шото. — Думаешь, можешь просто отвезти меня домой, кончить и сбежать? — он подчёркивал каждое слово движением запястья, и Кацуки выругался. — К-какого хрена... что ты… Шото крепче сжал его, и перед глазами у Кацуки всё поплыло. — Всегда такой эгоистичный... думаешь только о том, чего хочешь ты. — Я... я не… Он едва мог соображать, кроме как о том, как большой палец скользил по влажной головке. Сухое трение причиняло боль, и Шото сплюнул на член, вращая в поисках благословенного облегчения. — Ты такой отзывчивый… — тон был равнодушным, но в глазах читалось удовлетворение. — Ты действительно больше ни с кем не трахался, не так ли? Он ухмыльнулся и снова забрался на него, проводя обжигающими пальцами по его волосам. — Оттолкни меня, если нужно, чтобы я остановился, Бакуго. — Какого чёрта мне нужно, что ты останов... — выдохнул Кацуки, когда Шото снова уселся на его член, принимая всю длину до основания, со вздохом, как будто это ничего не значило. — Возможно, тебе это понадобится, потому что перевозбуждение серьёзно, а я не хочу заставлять тебя заходить дальше, чем ты можешь вынести. — Я многое могу вынести! — Тогда это не проблема? — он дёрнулся и поднялся, медленно опускаясь обратно. Его бёдра напрягались при каждом размеренном толчке, и он выжидающе смотрел на Кацуки, словно изучая его. Кацуки стиснул зубы. Медленное скольжение по стенкам Шото сводило с ума, это было адское сочетание "слишком много" и "слишком мало". — На что, чёрт возьми, ты уставился? Шото что-то промычал и положил руки на грудь Кацуки. — Просто хотел убедиться, что ты не кончишь снова, пока я не получу удовольствие. Что-то похожее на ярость разлилось по венам Кацуки, его ладони сжали простыни. Запах гари и жженого сахара заполнил пространство, и было чудом, что система пожаротушения не сработала. Шото издал раздражённый возглас. — Ты не сильно изменился, верно? Он захлопал своими красивыми глазками и ускорился, перенеся вес тела на руки и бросив на Кацуки взгляд, обещавший самые восхитительные разрушения. Ноги Шото согнулись, когда он приподнялся, мышцы перекатывались под поверхностью бледной кожи, которая так и просилась, чтобы её окрасили в красный и фиолетовый цвета. Кацуки перестал быть пассивным участником, позволяя рукам блуждать по местам, которые давно забыл, каждый изгиб возвращался в память, как слова старой любимой песни. Сперма вытекла из того места, где они соединялись, наполняя комнату влажными звуками. Кацуки сосредоточился на гневе и на всех более сложных эмоциях. Происходящее было грубым и жадным, второй оргазм наступил быстрее, чем ему хотелось. Шото продолжал опускать бёдра, даже когда Кацуки снова наполнил его. От непрерывного трения о пульсирующий член мышцы сокращались, а голова кружилась. — Ч-чёрт, Шо… ах, прекрати… Шото ухмыльнулся и обхватил его руками за горло, слегка надавив. — Тогда оттолкни меня. Он снова задвигался, задница сжимала член, как тиски. Кацуки яростно замотал головой и впился кончиками пальцев в талию Шото, встречая его толчок за толчком, несмотря на то, что был на пределе. Перед глазами всё расплывалось, и Кацуки, перевернув их, убрал руки Шото со своего горла и поднял их над головой. Его спутанные волосы рассыпались по подушке, и на секунду у Кацуки перехватило дыхание, но совсем по другой причине. Шото моргнул, глядя на него, его лицо наконец-то раскраснелось, грудь вздымалась с каждым тяжёлым вздохом. Кацуки был доволен, увидев, что Шото ещё испытывает к нему симпатию. Кацуки приподнял одну ногу Шото, глядя на его припухший вход. Белая струйка стекала на простыни. Кацуки провёл пальцем по собственной сперме, собирая её и вводя пальцы в оцепенении. Шото прикусил губу, нахмурив брови. Тело сжалось вокруг пальцев, и Кацуки засмеялся, глядя на него сверху вниз, чувствуя, как контроль возвращается. — В чём дело, красавчик? — он сильнее сжал запястья Шото, погрузив два пальца глубоко внутрь. — Ты способен на борьбу, только когда находишься сверху? Шото нахмурился и попытался отдёрнуть руки, но от этого движения пальцы Кацуки коснулись его простаты, и борьба превратилась в дрожь по всему телу. — Что ты всегда выбираешь в игре? — Кацуки наклонил голову, изображая задумчивость. — О, точно. Ножницы… Он развёл пальцы, и Шото вскрикнул, его член дернулся, преякулят потёк на подтянутый живот. — А-ах, Кацу... не надо… — Оттолкни меня, если нужно, чтобы я остановился. Кацуки с неослабевающей скоростью разводил пальцы, давая себе время прийти в себя. Нижняя губа Шото была тёмно-красной от того, что он прикусил её, а в глазах горел огонь. Он перестал пытаться высвободить руки, и его бёдра плавно двигались под рукой Кацуки. — Давай же, просто трахни меня уже... — алые глаза метнулись к его лицу как раз вовремя, чтобы увидеть хитрую улыбку Шото. — Или боишься опозориться? Боишься, что кончишь в ту же секунду, как войдёшь, будто... Он заткнул Шото своим членом, вернув обратно в растраханную дырочку, прежде чем успел заметить, что не убрал пальцы. Освободив руки, Шото вцепился ему в покрытую потом спину короткими ногтями. Кацуки безудержно трахал его, прижавшись лбом к лбу, теряясь в резком запахе гари, пота и ещё одном аромате, который был настолько присущ Шото, что Кацуки захлебнулся ностальгией. Это было неистово и беспорядочно: сперма вытекала с каждым движением бёдер, на коже выступили капельки пота, слюна смешивалась и стекала с приоткрытых губ. Кацуки попытался произнести телом все слова, которые не мог подобрать. Каждое слово проявилось в виде нового синяка или следа от укуса. В конце концов, он всегда быстрее действовал, и отсутствие пространства между их телами говорило "я скучал по тебе". Шото притянул его к себе во влажном поцелуе, покусывая, раздвигая ноги шире. Кацуки показалось, что на щеках Шото слёзы, но он мог и ошибаться. Кацуки почувствовал, как возбуждение снова нарастает, и он погрузился по самое основание, задыхаясь в шею Шото, наполняя его в третий раз. Они оба тяжело дышали, соприкасаясь грудью при каждом ритмичном вдохе. Кацуки рассеянно провёл пальцами по длинным, спутанным волосам, приподнялся на локтях, чтобы убрать влажные пряди со лба Шото. Брови Шото были нахмурены, губы слегка надуты. — Ещё раз. Кацуки пошевелился и издал тихий смешок. — Избалованный мальчишка. — Я сказал: ещё раз. — Как так случилось, что только один из нас может кончить, красавчик? Ты ни за что не выдержишь ещё одного раунда. Шото фыркнул и закатил глаза, решая свою судьбу одной язвительной репликой. — Будто ты вообще можешь заставить меня кончить. Кацуки схватил его за запястье и перевернул, поставив на колени, прежде чем снова погрузиться внутрь. Голос Шото сорвался на громком проклятии, и он упал на грудь, но Кацуки продолжал неистово двигаться, прижимая их к изголовью кровати. Он понятия не имел, как его силы не иссякли. Член оставался возбуждённым только благодаря гневу и чистому усилию воли. Кацуки ожидал, что Шото будет умолять остановиться, потому что невозможно, чтобы Шото не был близок к своему первому оргазму. Но ему пришлось напомнить себе, что это уже не тот Шото из старшей школы. Он должен был перестать так сильно полагаться на ожидания и приготовиться к неожиданному. Шото опёрся рукой о спинку кровати и прижался к Кацуки так, словно было необходимо, чтобы дышать, словно было так же важно, как воздух в его лёгких. В том месте, где его пальцы соприкасались с деревом, поднимался дым. Кацуки на мгновение почувствовал смущающий укол ревности, завидуя тому, что на изголовье его кровати будет больше свидетельств их действа, чем на телах. Член Шото сильно истекал, но он ещё не кончил, и он не просил остановиться, поэтому Кацуки крепче сжал его бёдра и жёстко вошёл. В порочный момент необузданного собственничества он активировал причуду и произвёл несколько небольших взрывов у ног Шото. Шото дёрнулся и закричал, и этот звук вернул Кацуки в реальность. Он тут же остановился и, убрав руки от свежих следов ожогов, со вздохом вытащил член. — П-прости, чёрт возьми, я не должен был… Шото оттолкнул его и, спотыкаясь, направился в ванную, хлопнув дверью. Кацуки смотрел ему вслед, казалось, целую вечность, но довольно скоро Шото вышёл и бросился к кровати. Я получу пощечину, я это заслужил. Он приготовился к удару в лицо или, может быть, в живот, но единственное, что соприкоснулось, были их губы, когда Шото повалил на кровать. Руки Кацуки скользнули вниз, и он коснулся розовых отпечатков ладоней на бёдрах Шото, заставив его зашипеть, а затем застонать прямо в рот Кацуки. Шото прикусил губу и сжал их члены в кулаке, Кацуки пришлось схватить его за волосы и разорвать поцелуй. — Эй, погоди секунду! Просто... блядь. Шото остановился и бросил на него непроницаемый взгляд. Щёки покраснели, зрачки расширились настолько, что глаза стали полностью чёрными. — Что это было? Ты в порядке? Глаза Шото блеснули, он попытался кивнуть, но пальцы Кацуки всё ещё запутаны в его волосах. — Я в порядке. Мы можем продолжить? Его голос звучал раздражённо, нетерпеливо и, по общему признанию, довольно мило. Кацуки поцеловал его в надутые губы, обхватив ладонями его лицо и позволив Шото поработать их членами. Кацуки чувствовал себя оголённым нервом, когда Шото вернул его в тело. К тому времени он был не более чем наркоманом, человеком, полностью одержимым потребностью владеть наркотиком и быть подвластным им. Он отдался Шото так же, как кто-то отдался бы штормовому потоку в море. Это было одновременно и утопление, и возвращение к жизни. К тому времени, когда он пришёл в себя в последний раз, он чувствовал себя, словно его вернули с краю смерти. Шото рухнул на постель рядом с ним. Его ранее неповреждённое тело теперь было усеяно свидетельствами их соития. Его волосы были влажными и прилипли к плечам, рыжие и белые пряди очаровательно спутались. Кацуки наблюдал, как он набирает полные лёгкие воздуха, а его разгорячённый член так же твёрд. Удивительно, что он до сих пор не кончил. Кацуки подумал о том, со сколькими людьми должен был переспать Шото, чтобы обладать такой выносливостью. Женщины, должно быть, выстраивались десятками, чтобы получить шанс с ним переспать. Он хотел спросить Шото, почему тот согласился на это, почему вернулся к их игре теперь, когда стал Мистером Популярность, но его собственная кожа была отвратительной на ощупь, и от него пахло подгоревшим крем-брюле. Кацуки, пошатываясь, поднялся на ноги и направился в душ, который взывал его по имени. Ему нужно было вымыться. Ему нужно было поспать, но, как бы он ни устал, более важные темы были, о которых стоило подумать. Например, как Кацуки вообще мог говорить о своём решении уехать и к чему, чёрт возьми, это привело. *** Шото наблюдал, как Кацуки встал с кровати со всей грацией новорождённого жирафа. Его спина изуродована глубокими кровоточащими полосами, пересекающими мышцы. Шото стало интересно, сколько плоти Кацуки сейчас у него под ногтями, и это доставило некое садистское удовлетворение. Кацуки обернулся. Его лицо было не намного лучше: на шее виднелись засосы и следы пальцев Шото. Его рот открывался и закрывался, и он просто пялился на Шото, прежде чем нашёлся словами. — Сначала я приму душ, а потом мы поговорим. Понял? Шото сел, прислонившись к изголовью кровати, и вздрогнул, молча кивнув, прежде чем натянуть одеяло на обнажённое тело и ещё глубже зарыться в подушки. Кацуки одобрительно хмыкнул и закрыл за собой дверь ванной, а Шото несколько мгновений смотрел на дверь, обдумывая события последних нескольких часов. Его член размяк, когда он сел. Всё бы затянулось, если бы он не ускользнул в ванную, чтобы кончить — что, по общему признанию, было обманом в их маленькой сделке, — но альтернативой было разрисовывать простыни, пока Кацуки двигался внутри него. По крайней мере, так это оставалось тайной. Но сейчас Кацуки хотел поговорить, и никто не мог предугадать, что он скажет. Шото не был настолько наивен, чтобы надеяться на извинения или признание в любви. Он уже давно смирился. И всё, что осталось, – множество вариантов в разных оттенках "я действительно не хочу этого слышать". Итак, Шото взял страницу из своей собственной книги и решил немного попрактиковаться в уходе за собой. Он бросил беглый взгляд на дверь и выполз из постели, подобрал с пола свою одежду и беззвучно оделся. Затем он дождался звука льющейся воды и выбежал из квартиры, даже не оставив записки.