Rock—Paper—Fuck, I Might Be Gay

— И если ты мысленно представишь себе это, то сможешь осуществить. И так звучит шестой шаг в двенадцатишаговом процессе самореализации. Кацуки взглянул на экран телефона и застонал. Когда агентство Бэст Джинса направило его в качестве охраны, его заверили, что конференция закончится ровно в 16:00, но, когда он увидел на экране 17:42, стало ясно, что его наебали. Хотя всё в порядке. Не то чтобы у него были дела поважнее: например, поспать или подготовиться к долбаным экзаменам. И Кацуки не мог просто взять и разнести округу к чёртовой матери. Его психотерапевт всегда повторял, что если он будет на грани злости или грусти, то ему следует начать считать в уме. Это разгрузит мозг и поможет успокоиться. Но в данный момент всё, что он делал, – напоминал себе о школе и череде экзаменов, которые неизбежно должны были решить будущее. Стоило отвлечься. Стоило найти и зацепиться на что-то, что удержало бы его от того, чтобы начать рвать на себе волосы, облить коридор нитроглицерином и поджечь спичку. Кацуки достал телефон и просмотрел сообщения, ища, на кого бы накричать. Он как раз просматривал недавнюю переписку с Дерьмоволосым, когда заметил сообщение от какого-то контакта, помеченного эмодзи "ножницы". Он не помнил, чтобы в последние две недели от этого контакта приходили сообщения. Он ткнул по переписке. "Напиши мне, когда увидишь." Кацуки нахмурился и начал набирать ответ: “Кто ты, чёрт возьми, такой?!”. Но замер, держа палец на кнопке "Отправить". Ведь хотел отвлечься, верно? Он не был уверен, каким образом его номер попал кому-то другому, но что-то подсказывало, что этот трюк был скорее безобидным, чем с дурным помыслом. Кацуки удалил сообщение, быстро напечатав два слова и нажав "Отправить", прежде чем успел передумать.

"Прикончи меня"

Он безуспешно пялился в экран несколько минут, прежде чем засунуть телефон в карман. Кацуки не был уверен, почему он разочарован отсутствием ответа. Не похоже, что он чего-то ожидал. Бззззз. Бзззззз. Бззззз. Бззззз. Бззззз. Бззззз. Он вздрогнул от вибрации в кармане и огляделся, вытащил телефон. "Отличный настрой." "Согласен, но только если ты сначала прикончишь меня." "Стоять. Почему это я должен прикончить тебя?" Кацуки фыркнул от удовольствия, прочитав три сообщения подряд.

"Как, блядь, ты собираешься прикончить меня, если я уже прикончил тебя?"

На этот раз ему не пришлось ждать ответа долго. Кацуки быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто не обращает на него внимания. "Хорошая мысль." "Ты, спартанец, сбрасываешь меня с балкона, и я увлекаю тебя за собой."

"Я на четвертом этаже"

"Давай сделаем это с моего балкона."

"Хммм, падение с четвёртого этажа может просто взбесить тебя." "А с пятого? Нам ни за что не выжить." "Мы можем поменяться этажами, если хочешь гарантий.🙃" Кацуки закатил глаза. Эмодзи с ножницами, пятый этаж, сообщение двухнедельной давности. Конечно, блядь.

"Говоришь так, будто думал об этом, Халфи."

"Экзамены, Взрывунчик. Мы все думали об этом."

"Угх"

"Не напоминай мне."

Шото начал печатать и несколько раз останавливался, прежде чем появилось сообщение. "Ты так и не ответил на мой вопрос." "Почему ты хочешь, чтобы я прикончил тебя?" "Экзамены?"

"В некотором роде."

"О, хорошо." "Я волновался, что ты будешь рассеянным."

"Тск."

"Застрял на стажировке."

"И конца не видно."

"Ты действительно нашёл время, чтобы написать “тск”?" "Я потрясён и впечатлён одновременно."

"Отъебись."

"Ты написал мне, Кацуки." "Где ты? На патруле?"

"В охране."

"Защищаю до пизды дотошного мотивационного спикера."

"Скинь мне локацию. Буду через 20 минут."

"Что?"

"Буду через 30."

"Ты, блядь, шутишь, да?"

"Верно?"

"Халфи?"

"Шото?!"

"ОТВЕТЬ МНЕ, ПРИДУРОК!"

Кацуки уставился в экран на добрые пять минут, прежде чем понял, что этот ублюдок не собирался отвечать на сообщение. Он раздражённо сунул телефон обратно в карман. Если Шото писал серьёзно, ему придется потрудиться… Конечно, он раздумывал целых пять минут, прежде чем отправить локацию, убеждая себя, что сделал это только из нездорового любопытства. Кацуки в последний раз взглянул на экран и вернулся к осмотру толпы. Он понятия не имел, почему для этого конкретного оратора было настолько важно нанять охрану, когда Кацуки уверен, что никто не мог желать этому засранцу большего вреда, чем он сам. Болтовня о самореализации продолжалась, и Кацуки обнаружил, что нервничает, когда часы приблизились к 30-минутной отметке, отведенной Шото. Он не понимал, почему сообщение заставляло нервничать, но в поведении Шото было нечто непредсказуемое, что никак не давало покоя. Посетители вокруг были простыми людьми: были статистами, которых можно было читать как книжки с картинками для особо тупых, но только не Шото. Шото был одной из тех антологий столетней давности, которые хранились в букинистическом магазине. Он полон стихов, пословиц и писаний, которые не имели смысла, и как только Кацуки казалось, что он может понять, о чём книга, всё менялось. Шум в вестибюле отвлёк внимание Кацуки от размышлений, и он стал готовиться к схватке, когда двери распахнулись, и в комнату ворвался Загадка Хаоса собственной персоной. Его волосы были взъерошены, выбились из конского хвоста и обрамляли лицо. Казалось, что он бежал всю дорогу от общежития. Что вполне могло быть правдой. Кацуки открыл рот, чтобы спросить: "Какого хрена ты творишь?", но Шото почти не обращал на него внимания, тяжело дыша и указывая трясущимся пальцем на оратора. — К-КАК ТЫ СМЕЕШЬ... — его голос эхом разнесся по залу; он замолчал, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, выпрямил спину и не сводил глаз с оратора, который теперь застыл в шоке. — КАК ТЫ СМЕЕШЬ СПАТЬ С МОИМ ОТЦОМ, ОН ЖЕ ЖЕНАТ! Зал огласился удивлёнными вздохами, когда люди достали телефоны, чтобы заснять момент. Кацуки был слишком занят, тупо моргая, чтобы заметить, как Шото бежит в его сторону. Полудурошный схватил его за запястье с дьявольской ликующей ухмылкой, написанным на его раскрасневшемся лице. — Беги. И тут в зал ворвались остальные охранники, а Кацуки со всех ног потащил за собой Шото. Они вырвались через двойные двери на оживлённую улицу, едва не сбив с ног компанию прохожих. Телефон Кацуки непрерывно вибрировал в потайном кармане, но он не осмеливался остановиться и посмотреть, кто, чёрт возьми, продолжал названивать. На нём ещё был костюм героя, но на Шото – гражданская одежда: тонкая футболка с V-образным вырезом и рубашка с закатанными до локтей рукавами, узкие джинсы, из-за которых Кацуки периодически заглядывался на его задницу. В суматохе вечернего уличного движения им удалось оторваться от охраны, и Кацуки, наконец, затащил Шото в переулок, чтобы они могли перевести дух, а сам – ответить на чёртов звонок. — Что? — выпалил он в трубку, как только линия соединилась. Бэст Джинс тяжело вздохнул и пробормотал что-то слишком тихо, чтобы разобрать. — Ты случайно не устроил сцену и не сбежал от охраны, с которой должен был работать? Кацуки фыркнул и прислонился к кирпичному зданию, наблюдая, как Шото сползал по стене напротив, пока они оба не оправились от прилива адреналина. — Да, блядь, устроил. Этот ублюдок слишком долго пиздел, а у меня дел по горло. Нужно готовиться к экзаменам. Раздался второй тяжёлый вздох, и Бэст Джинс прочистил горло. — Ладно. Я всё улажу. — Тц. Хорошо, — Кацуки собрался повесить трубку, но его остановил голос Джинса. — Оу, и Бакуго? — Чего? — Ты мой стажёр, а Шото – нет. Его отец захочет поговорить с ним. Глаза Кацуки расширились. Он уже собирался спросить, откуда этот мудак узнал о причастности Шото, но потом вспомнил о камерах и вспышках света, когда Половинчатый, задыхаясь, ворвался в зал. — Да, как скажете. Связь прервалась, и Кацуки убрал телефон обратно, возвращая внимание к симпатичному ублюдку, который молча наблюдал за ним. — Твой старик разозлится на тебя, понимаешь? — Когда это меня волновало, что он подумает? — Шото фыркнул и наклонил голову. — Что, чёрт возьми, это вообще было, кстати? На лице Шото отразилось замешательство. — Спасательная миссия как бы. Ты сказал, что всё слишком затянулось. Экзамены начинаются завтра... может, ты и лучший в классе, но тебе, как и всем нам, нужно время на учёбу. Шото, пошатываясь, поднялся на ноги, опираясь на стену здания. Его волосы теперь были взъерошены пуще прежнего, но в каком-то смысле это ему шло. Соответствовало всем противоречивым образам, что возникали у Кацуки в голове. Лицо ещё было пунцовым, и Кацуки чувствовал, как горят собственные щёки, но это не помешало двинуться к Шото. Он притягивал Кацуки, словно магнит. Не был уверен, почему вообще решил двигаться, но как только он прижался к Шото, в следующий момент их губы слились в страстном поцелуе. Шото застонал в рот Кацуки и запустил пальцы ему в волосы, закинув ногу за спину и прижимая их бёдра друг к другу. Кацуки с лёгкостью поднял его и прислонил к стене, крепко стиснув его задницу и прижавшись мускулистым телом к Шото. Они продолжали имитировать секс в одежде, раскачиваясь и тересь друг об друга, вдыхая один и тот же воздух и глотая каждый звук. У Кацуки помутился рассудок, он был опьянён ощущением Шото, прижатого к нему. — Б-блядь… Кацуки. Кацуки заскулил и прикусил шею Шото. Никогда еще его имя не звучало так сладко, как слетело с припухших от поцелуев губ Шото. — Нам…нам нужно вернуться… — Что, Шото? Не хочешь меня больше? — он ухмыльнулся и снова пошевелил бёдрами, вызвав похотливый стон у симпатичного ублюдка. — Ах…дерьмо… Я том, что стоит вернуться, так как ты нужен мне внутри. Не можем же мы трахаться в этом переулке. Кацуки опустил его, и Шото взвизгнул, едва удержавшись на нетвёрдых ногах. — Надо было сказать это раньше, валим отсюда, мать твою. — Придурок, — проворчал и притворно надулся Шото. Они вернулись в общежитие чуть больше часа спустя из-за пробок на дорогах и того факта, что они продолжали затаскивать друг друга в пустые переулки, чтобы поцеловаться. К тому времени, когда они ввалились в комнату Кацуки, его член был полувозбуждён и истекал преякулятом. Шото толкнул его на пол и снял с него штаны, будто не преувеличивал, что нуждался в нём. Он быстро стянул с себя одежду, а после поднял кулак для их обычной игры. У Кацуки перехватило дыхание при осознавании всего происходящего. Они не были двумя влюбленными, бойфрендами, которые хихикали и бегали по улицам города, взявшись за руки, демонстрируя юношескую романтику. Они были частью соглашения – катарсиса в виде пустоты, которую нужно заполнить. Кацуки ошеломлённо поднял кулак. Кацуки выбрал бумагу, Шото – ножницы. Снова. Шото ухмыльнулся и запрыгнул на него, притягивая для страстного поцелуя, а после отстраняясь. — Сядь мне на лицо. Лицо Кацуки вспыхнуло, мозг перестал работать. — Э-эм, ч-что? Шото соскользнул с него и лег на спину. — Я хочу, чтобы ты сел мне на лицо, я собираюсь отлизать тебе. — Но… что за фигня… твоя очередь кончать, и ты сказал, что хочешь… — То, что я кончу, не значит, что я не могу сделать и тебе приятно. Он устремил на Кацуки тот самый любящий взгляд, который говорил: "Доверься мне", и Кацуки застонал, а после, пошатываясь, опустился на колени. — К-как, чёрт возьми, мне это сделать? — Иди сюда, повернись туда лицом, я буду направлять тебя. Кацуки сделал, как было велено, закинув одну ногу через грудь Шото, и прогнулся в спине, когда руки начали массировать его задницу. Дыхание Кацуки было поверхностным и неровным, и он посмотрел вниз, туда, где над прессом покачивался возбуждённый член Шото. Первое прикосновение языка Шото к его отверстию заставило тело в одночасье напрячься, и он почувствовал, как одна прохладная, а другая тёплая рука раздвигает его шире. Ещё одно широкое движение языком заставило ахнуть. Кацуки оперся на бёдра Шото, наклоняясь, когда горячий язык обвёл его вход. Ощущение сродни… чему-то новому и непривычному, но в то же время вызывающем привыкание, и вскоре ласки превратились из осторожных в страстные. Шото проник в него кончиком языка, и Кацуки застонал, подаваясь вперёд ещё сильнее и осознавая, как близко был к члену Шото. Он взял его в руку и двигал бёдрами навстречу языку. Кацуки увидел, как на головке образуется капля преякулята, и для пробы провёл языком по щели, отчего пальцы Шото впились в его кожу, а горячее дыхание обдало влажный вход Кацуки. Вкус был солоноватым, а текстура – странной, но он продолжал свои ласки, посасывая и водя языком. Должно быть, Шото это понравилось, потому что он ахнул и задвигал бёдрами, прежде чем погрузить язык глубоко в задницу Кацуки. Член Шото скользнул по горлу Кацуки, и он почувствовал, что задыхается, но ощущение влажного языка, раздвигающего его, заставило разум отказаться от потребности в кислороде, а тело напрягаться сильнее. Глаза Кацуки закатились, когда Шото что-то сделал языком, и член Шото проник ему в горло. Шото кончил, хватая ртом воздух, его губы всё ещё соединены ниточкой слюны и предспермы. Шото продолжил ласкать Кацуки, погружая палец вместе с языком. Кацуки почувствовал, как напряглось всё его тело. Он снова заглотил член Шото, покачивая головой в такт каждому движению пальца и языка. Шото глубже протолкнул член ему в рот, и Кацуки попытался расслабить челюсть, но удовольствие медленно нарастало, и он не должен был кончить. — Чёрт возьми, Шото… Остановись, или я… Шото перестал вылизывать его и шлепнул по заднице, издав тихий смешок. — Ладно, ложись, хочу прокатиться на тебе. У Кацуки кружилась голова, но он сделал сказанное, наблюдая за его движениями. Шото оседлал его и уложил Кацуки поудобнее, опускаясь на его толстый член, даже без смазки. Кацуки собирался запротестовать, сказать: "Господи Иисусе, чёрт тебя дери, используй смазку", когда набухшее анальное отверстие Шото без сопротивления раскрылось перед ним, легко принимая его. В момент слияния они застонали в унисон. Шото подвигал бёдрами, и его тело было горячим и влажным — таким же влажным, как любая щель, которую Кацуки когда-либо видел в порно. Он должен был испытывать благодарность, что не причинял Шото боли, но единственное, что промелькнуло в его переполненном похотью сознании, это то, что Шото уже был готов. Смазка покрыла его внутри? Сперма? Кацуки схватил его за бёдра и грубо прижал к себе, опуская и одновременно приподнимая свои бёдра. Шото закрыл глаза и собрался с духом, насколько мог, а Кацуки использовал его – использовал его распутное тело так, как кто-то другой мог бы использовать в тот же самый день. Вот так, он мог видеть едва заметную выпуклость обычно плоского живота Шото при каждом толчке. Кацуки страстно желал наполнить его до краёв, покрыть его внутренности таким количеством спермы, чтобы она вытекала в течение нескольких дней. Но, к сожалению, была не его очередь кончать, и вместо этого Кацуки сосредоточился на том, чтобы протиснуться к тому месту в надежде опрокинуть Шото и почувствовать, как тот дрожит над ним. После их первых двух раз, Кацуки думал, что научился терпеть Шото. Он был так уверен: ничто не может повлиять на него подобным образом, и меньше всего этот конкретный ублюдок. Но Шото, двигающийся на его члене, был совершенно новым способом разрядки, будто он говорил: к чёрту этот постепенный кайф, к чёрту вообще гематоэнцефалический барьер. Для Кацуки это был иной вид наркотика, что поражал синапсы, что вызывал мгновенный приход и катастрофический крах. Шото извивался на нём, ненасытно – так чертовски ненасытно – шевелил тазом в отработанном ритме. Он был поражен тем, насколько хорошо у Шото получалось. Они трахались лишь в третий раз, так выходит, этот ублюдок трахался с другими людьми? У него была схожая договоренность с кем-то ещё? Не поэтому ли он уже был таким ловким? Кацуки впился пальцами в бока Шото в порыве собственничества, надеясь оставить хоть какое-то свидетельство своего присутствия на его прекрасном гибком теле. Ядовитая ревность разлилась по венам, и Кацуки перевернул их, подмяв Шото под себя и сложив его пополам. Он трахал его жестко, погрузив пальцы в мягкую кожу и вонзив зубы, куда мог дотянуться. С каким бы ублюдком ни встречался Шото, он не смог бы не заметить отметки Кацуки. Никто бы не смог. Он засунул пальцы в рот Шото, держа его открытым, и плюнул, как видел в порно. Шото забился в конвульсиях, когда грубые руки Кацуки вырвали оргазм из тела. В прошлый раз Кацуки был слишком увлечён сексом, чтобы заметить, как Шото кончил, а что теперь? Он никогда не был верующим, но было что-то необычное в том, как тело Шото разваливалось на части под ним. Кацуки отыскал веру в изгибе его спины, увидел бога в припухших губах Шото, что приоткрылись в безмолвной молитве. Несмотря на всю сдержанность, Кацуки не заполнил его мгновенно, даже когда его член содрогнулся от толчков оргазма. В уголках глаз Шото стояли слёзы, и Кацуки наклонился для поцелуя и томно трахая его до тех пор, пока ему не пришлось высунуть. Шото лежал в липком месиве. Его дыхание медленно выровнялось. — Срань господня, Кацу. Кацуки уставился в потолок, его разум всё ещё затоплен ревностью и сексом. — Кацу?.. — Шото приподнялся на локте, глядя на него сверху вниз. — Эй, ты в порядке? — Чертовски великолепно. Шото нахмурился и легко ударил его по щеке, но Кацуки оттолкнул его руку. Он не собирался ничего произносить, но его глупый, предательский рот открылся прежде, чем он смог сообразить. — Ты ещё с кем-нибудь трахаешься, красавчик? Его глаза расширились, брови свелись к переносице, и Кацуки подавил желание спрятаться. — Ммм, я больше ни с кем не трахаюсь… почему ты спрашиваешь об этом? — Ты был подготовлен, врун чёртов. Шото дважды моргнул, а после уткнулся лицом в обнажённую грудь Кацуки, его плечи затряслись от смеха. Он что-то пробормотал, но было не разобрать. Кацуки толкнул его, пока тот не завалился на спину и не вытер глаза. — Я был...погружён в себя, когда ты написал мне в первый раз. — Кацуки склонил голову, и Шото вздохнул. — Я насаживал себя на дилдо, Кацуки. Его улыбка была немного сонной и в то же время очень нежной, и это вызвало у Кацуки что-то странное и абсолютно, блядь, непрошенное в груди. — Ты и так заноза в заднице. Не думаю, что смог бы выдержать кого-то ещё, кроме тебя и школы. — Но школа ведь скоро закончится, не так ли, красавчик? Улыбка Шото слегка погасла, и что-то непонятное промелькнуло в разноцветных глазах. — Да…скоро закончится. Кацуки задумался над этим. Он задавался вопросом: означает ли это, что их соглашение расторгнуто? Останется ли у них время между геройской работой и всем, что с ней связано? Казалось, что у них недостаточно времени. Предполагалось, что Кацуки выяснит, действительно ли Шото гей, но он был не ближе к ответу на этот вопрос, чем в их первый раз. И вот теперь они были здесь, всего за несколько дней до выпускного и начала карьеры на всю жизнь. И это последний шанс просто побыть друг с другом. Время утекало сквозь пальцы, как песчинки, и всё, что мог сделать Кацуки, – мысленно проклинать себя за то, что, чёрт возьми, не признался. Шото поднёс руку — тёплую — к его щеке, держа так, словно он был чем-то хрупким и драгоценным, словно не знал, что он был грёбаной пороховой бочкой. Или, может, Шото действительно знал, и поэтому был нежен. Он больше не недооценивал Кацуки, уже давно не недооценивал. И он смотрел. Наконец-то он смотрел. — Кацуки, я… Кацуки запустил мозолистые пальцы в его волосы, притягивая для ленивого поцелуя. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, то сделали это неуверенно, словно не могли вынести расстояния между ними. Шото остался неподвижным, и Кацуки выжидающе уставился на него, ожидая, что симпатичный ублюдок скажет то, что, очевидно, хотел. — Насчёт договорённости, — глаза Шото широко раскрылись, прекрасные и полные надежды, его лицо, обрамлённое взъерошенными после секса волосами, выражало что-то похожее на решимость. — Мне нужно тебе кое-что сказать.