Rock—Paper—Fuck, I Might Be Gay

— О, я знаю одну игру! — завизжала Пинки. Кацуки наблюдал, как она немного пританцовывала на месте. Какая-то отвратительная сладкая бурда выплеснулась из её красного стакана и примкнуло к и без того пугающему количеству пятен на диване в общей гостиной. — Давайте пить каждый раз, когда Деку упоминает Всемогущего! Задрот побледнел от её предложения, а Кацуки не смог сдержать фырканья. Пиво в банке в руке опасно вколыхнулось. — Я-я не так уж и часто о нём говорю! Халфи хлопнул его по плечу в отвратительном проявлении солидарности. — Мне жаль, Мидория. Его раздражающе большие глаза сделались ещё больше. — Что? Ты что, согласен с ними? Половинчатый отвернулся и сделал глоток. Гостиная взорвалась смехом. Ну, или то, что от неё осталось. Почти все одноклассники уже разошлись по своим комнатам. Плосколицый лежал на полу, положив голову на колени Халфи, а Круглолицая сопела, уткнувшись в бок Пинки. Бодрствовали только шестеро из них, допивая остатки сакэ, пива и ярко-розового пунша, что стоял на журнальном столике. Сам Кацуки не был застрахован от заразительного смеха, вызванного отказом Халфи отвечать и тем, что алкоголь приятно разливался по венам. Деку, разинув рот, подобно рыбине, уставился на ублюдка, который теперь прятался за своим стаканом и отчаянно пытался подавить собственное веселье. Тодороки никогда не пил в компании. Было немного странно видеть его здесь, тем более — видеть его улыбающимся. Но оказалось, что трех порций саке и полстакана какой-то ядовитой дряни, которую подмешала Пинки, было достаточно, чтобы Ледяной принц класса 3-А проявил что-то иное, кроме визуального воплощения «Фу» всему и вся. — Всё… — он запнулся.— Всё не так уж и плохо, Мидория. Деку нахмурил брови и щелкнул Половинчатого по лбу. — Дружба с Тодороки-куном закончилась. Иида-кун теперь мой лучший друг. — Чёрт, я рад, что мы это сделали, — Пикачу откинулся назад, ещё больше вжимаясь в диван рядом с Дерьмоволосым. — Я так сильно стрессовал из-за приближающегося выпуска, что даже секс не помогал. Все замолчали. Деку едва не поперхнулся и покраснел так, что румянец мог бы посоперничать с цветом кожи Мины. Глаза Халфи округлились от удивления, а Кацуки был уверен, что на его лице отразился лёгкий шок. — Куда подевалось настроение, ребят? Я что-то не то сказанул? Его слова прозвучали немного невнятно. Денки сделал один глоток, оглядывая маленький кружок. Все хранили молчание. Ну, почти все. — Наверное, это из-за того, что ты сказал… о сексе. Кацуки фыркнул. Алкоголь определённо не помог Халфи в прямолинейности. — Что? — рассмеялся Пикачу. — Это просто секс, он есть у всех. Мы с Эйджиро трахаемся уже сколько? Два года? Дерьмоволосый кивнул. Пинки запищала так громко, что могла разбудить всё общежитие. Кацуки поморщился и сделал ещё один глоток пива. — Вы, ребята, никогда не говорили мне, что вы геи! Спарки моргнул, а Дерьмововолосый рассмеялся. — А мы и не геи. Мы просто братаны, помогающие друг другу. — Ага, будет по-гейски, если кончите одновременно. Если кончит только один, то нет, — Пикачу глубокомысленно кивнул собственным словам. Что за чушь собачья. Эти двое самые гейские геи из всех геев. — Что ж, на этой долбаёбской ноте я сваливаю, — Кацуки встал со своего места в изножье дивана, с металлическим стуком поставил пиво на журнальный столик и схватил толстовку. — Подожди, Бакуго, — Половинчатый одним глотком допил содержимое и отшвырнул стакан. — Если ты уходишь, то помоги отвести Серо обратно в его комнату? Кацуки даже не пытался подавить стон. Именно поэтому он ненавидел подобные вечеринки. Обычно всё заканчивалось тем, что кто-нибудь сильно напивался и отключался. Конечно же, его всегда звали на помощь. В конце концов, он был одним из немногих, кто знал свою норму. В лучшем случае, ему требовалось лишние минуты, чтобы добраться до постели; в худшем — он оказывался весь в блевотине. — Бля, ладно. Шевели задницей. Он, как обычно, ожидал какого-нибудь саркастического замечания или холодной ответки, поэтому улыбка, появившаяся на губах Тодороки, застигла врасплох. Только слегка. И если Кацуки и споткнулся, то только из-за кучи пустых банок, разбросанных по полу и журнальному столику. Кацуки даже не понял, что пялился на него, пока улыбка ублюдка не превратилась в ухмылку. — В чём дело, Взрывунчик? Мне что, придётся и тебя нести? — Отвали! Он поднял руки Плосколицего с пола слишком резко, и пьяный ублюдок застонал. — Полегче, Бакуго, я бы не хотел, чтобы меня стошнило. Половинчатый с трудом поднялся на ноги и глупо, но мило помахал всем рукой, прежде чем схватить Серо за ноги. Вместе они поднялись на пятый этаж, умудрившись лишь дважды стукнуть его об угол. Если не считать того раза, когда они его уронили, или того раза, когда лифт попытался закрыться, а они не до конца вошли. Они не слишком бережно повалили его на кровать. Халфи принес ему стакан воды. Поставил на прикроватный столик, как его мать или типа того. — Каминари прав, — Тодороки повернулся, всё ещё покачиваясь. — Я тоже рад, что мы это сделали. Он слегка сморщил нос, как какой-нибудь грёбаный кот, а затем улыбнулся Кацуки так, что у того возникло ощущение, будто он выпил ещё три банки пива сверху. — Наверное… Я только хочу сказать, что рад был провести вечер с вами. Учеба была довольно напряженной. И сейчас, когда приближается выпускной, и серьёзные агентства присматриваются к нам, стресса как будто больше. — Тск, говоришь так, будто не собираешься сбежать в агентство своего старика, — Кацуки отвернулся, пытаясь сохранить хоть немного здравомыслия. Он не был уверен, что такого было в том, чтобы стоять с подвыпившим Половинчатым в тишине комнаты Серо, но от этого у него почему-то ноги стали ватными. Было похоже на использование его причуды, или, точнее, на тот момент, когда он перестал её использовать — на долю секунды свободного падения, прежде чем произвёл ещё один взрыв, дабы удержаться в воздухе. Краем глаза он заметил, как тот слегка наклонил голову. Он словно пытался решить сложную головоломку, и это нервировало Кацуки на каком-то фундаментальном уровне. — Верно… — осторожно и взвешенно ответил он. — Но это не значит, что я не напряжён. Кацуки встретился с ним взглядом, но тут же отвел его, направившись к двери. Когда ублюдок последовал за ним, он застонал себе под нос. Он не настолько изголодался по общению, чтобы не заметить, на краю какой про́пасти они оказались. Оба определённо балансировали на лезвии бритвы; Кацуки просто хотел знать, что, чёрт возьми, находится по другую сторону. — Ага. Спокойной ночи или типа того. Он попытался быстро сбежать, решив, что это будет самым разумным решением в далеко не трезвом состоянии, но успел пройти лишь пару шагов до лифта, как холодные пальцы обхватили запястье. За последние три года Кацуки заметно изменился. Он променял репутацию непревзойдённого головореза на имидж человека, способного снести нарушителю голову только при наличии веской причины. И то, что его остановил в коридоре пьяный одноклассник, не было достаточно веской причиной, чтобы заехать ему по лицу… к сожалению. Поэтому Кацуки подавил желание рвануть прочь, вместо этого спокойно повернулся. Склонив голову набок, он не желал проявлять любезность или вежливость, только потому что его остановили. — А как насчёт тебя? — Что ты имеешь в виду, что насчёт меня? — А ты напряжён? Похоже, всё это давит на тебя так же сильно, как и на остальных. Кацуки закатил глаза так сильно, что у него закружилась голова. — Давай проясним одну вещь, Половинчатый. — На этот раз он всё-таки отдёрнул руку. — Мы не друзья. Я не знаю, когда ты вбил в свою тупую башку, что мы дружим, но я не собираюсь сидеть на жопе ровно и, блядь, болтать с тобой о грёбанных чувствах или ещё о какой-нибудь ерунде. Нас и так заставляют ходить к психотерапевту, так что просто отвали и дай мне пойти спать! — Хм, — его разноцветные брови сошлись на переносице, и он кивнул. — Это был странный способ признаться: «Ну да, я напряжён, Шото». И затем, словно решая свою судьбу, ублюдок издал короткий самодовольный смешок. На этот раз Кацуки схватил его за запястье — на этот раз левое, которым он ещё иногда стеснялся пользоваться, — прижимая к себе, так что их разделяли всего несколько дюймов. Атмосфера, как правило, менялась, когда оказывался рядом с таким человеком. Она становилась более плотной, более заряженной. Язык тела слегка изменился, под мозолистыми пальцами Кацуки что-то затрепетало. Послышалось прерывистое дыхание. Зрачки Тодороки расширились то ли от алкоголя, то ли от чего-то совсем другого, его левая щека порозовела. — Почему тебя так интересует, не напряжён ли я, Половинчатый? — Кацуки говорил тихо, почти шепотом. — Ты что-то предлагаешь? Его губы удивлённо сложились в маленькую букву «о», и Кацуки мысленно рассмеялся. Это заставило бы ублюдка отступить… — А что, если так и есть? Подождите, что? — Хорош валять дурака, я говорил серьёзно, — прищурился Кацуки. — Я тоже. Его пальцы соскользнули с запястья Тодороки, и ублюдок моргнул, потеряв контакт. — Я мог бы… то есть я хотел сказать… мы могли бы… снять стресс друг с друга? К тому времени, как он закончил фразу, румянец распространился и на его правую щеку. Кацуки увидел, как он прикусил нижнюю губу. — Ты… — Шутишь? Серьёзно? Бредишь? Под кайфом? — Слушай, Халфи, я, блядь, не гей. — Я тоже! — Он прочистил горло. — Я… я не думаю. — Халфи снова нахмурил брови, уставившись на ковёр, будто на нём был вышит какой-то завораживающий узор. — Но ты же слышал Каминари и Киришиму. Это только в том случае, если обе стороны испытывают оргазм. — Агх, не говори так. Что за хрень? Он поднял глаза, и его лицо, на взгляд Кацуки, было слишком открытым и уязвимым. Он выглядел заблудившимся ребёнком. Словно спросил у Кацуки дорогу домой, а тот послал его нахуй. — Что ж… это значит «нет»? Конечно, это было «нет». Кацуки хотелось расхохотаться, он хотел швырнуть эту нелепость Халфи в лицо и завалиться спать. И, может быть, утром сможет ещё поугорать над этим. Так почему же он не мог произнести слова вслух? На самом ли деле он хотел отказать? Что, если это действительно помогло бы справиться с напряжением? Что, если это сняло хотя бы долю тревоги? Что, если это позволило бы ему впервые за несколько месяцев спать спокойно? — Я… — он глубоко вдохнул и выдохнул через нос. — Я этого не говорил, ублюдок. Просто они оба тупицы, и ты это знаешь. Шото торжественно кивнул. — Понимаю. Значит, ты правда думаешь, что, трахнув меня, мы станем геями. — Срань Господня… ты ещё заори погромче! — Кацуки схватил его и бросился в противоположном от лифта направлении, распахнул дверь комнаты Халфи и втолкнул его внутрь. — Чёрт возьми, я, должно быть, недостаточно пьян, чтобы думать об этом. — Он провёл руками по лицу и сполз по двери, подтянув колени к груди. Он услышал хруст ткани, который сказал ему, что Половинчатый сел на свой футон. — Если ты слишком пьян, чтобы согласиться, Бакуго… — Чего? — Он отнял руки от лица. — Ты пьянее меня! — О, эм, — Половинчатый оглядел комнату, словно ожидая чего-то. Кацуки сидел неподвижно, позволяя тишине окутать их и пытаясь осознать, что, чёрт возьми, происходит. — Я не чувствую себя настолько пьяным, чтобы согласиться. Но Айзава-сенсей всегда говорит, что согласие — это… — Не надо, — проворчал Кацуки и уткнулся лбом в колени. — Если мы собираемся это сделать, не надо упоминать нашего грёбаного учителя. — Точно. Молчание затянулось. Оно было чрезвычайно неловким, каким-то наэлектризованным. Наконец, Половинчатый нарушил его шуршанием ткани, и привлёк внимание Кацуки. Трясущимися руками Тодороки потянулся к подолу своей футболки, стянул её через голову и бросил на пол. На его бледной мускулистой груди виднелись редкие шрамы. Нисколько не умаляя привлекательности. Если уж на то пошло, это сделало его менее привлекательным и более ебабельным, и Кацуки выругался себе под нос. — Я не знаю, как это делается, Бакуго. Я никогда не… — А ты думаешь, что я знаю?! Шото снова покраснел и покачал головой. На этот раз румянец окрасил и его грудь. Кацуки тупо заморгал, сидя на полу. Пульс участился. Халфи откинулся назад, опершись на локти. На его груди была длинная полоса, которую Кацуки запомнил. Они были вместе во время нападения злодея. Ублюдок замахнулся каким-то острым подобием щупальца, и Тодороки принял на себя основной удар, зашипев и прыгнув обратно в драку, как будто для него это всего лишь порез от бумаги. И что такое порез от бумаги по сравнению с силами природы? Но прямо сейчас эта загадка лежала перед ним, предлагая себя, как человек-игрушка антистресс. Если конечно существуют антистресс игрушки, чтобы в них засовывать свой член. Но с какой целью? Ну, очевидно, с целью секса. Но Кацуки никогда по-настоящему не представлял себе момент, как он потеряет девственность в комнате какого-нибудь парня в общежитии, даже не будучи геем. Конечно, он смотрел порно и дрочил, когда ему было нужно, но секс — это другое. Он даже не понимал, как всё должно быть между двумя парнями. Он ругал себя за то, что не слушал внимательно лекции Полночи о половом воспитании. — Итак… кто, чёрт возьми, будет… ты знаешь? Тодороки вытер ладонь о джинсы, выглядя — уже не в первый раз за этот вечер — как человек, совершенно не в своей тарелке. — Ммм, ты можешь… быть сверху, если хочешь. Я не против. Полночь-сенсей сказала, что если хорошенько подготовиться, то больно не будет. — Это… — Кацуки несколько раз моргнул, переваривая слова, которые только что слетели с уст Тодороки, блядь, Шото. — Я имел в виду, кто кончит первым?! — Оу. — Его лицо густо покраснело, и он отвел взгляд, чтобы скрыть смущение, и Кацуки проклял судьбу, которая решила превратить этого скучного, раздражающего, невыносимого сучёнка в такого чертовски милого. — Ты выглядишь напряжённым. Если хочешь… — Ты только что сам сказал, что тоже стрессуешь! Давай по-честному. Халфи что-то промурлыкал. — Мы могли бы… подбросить монетку? — Где ты здесь видишь завалившуюся мелочь, идиот. Давай просто сыграем в "камень, ножницы, бумагу" или ещё во что-нибудь типа того. Разноцветные глаза слегка загорелись, и он наклонился вперёд, когда Кацуки неуклюже пополз к футону. — Умно. — Да, знаю. За кого ты меня принимаешь? Половинчатый слегка улыбнулся, и казалось, что малейшее напряжение и неловкость растаяли, оставив их такими, какими они были — двумя соперниками, знакомыми, одноклассниками. Кацуки поднял кулак, наблюдая, как Тодороки делает то же самое. — На счёт три. Раз. Два. Три. У Халфи ножницы. У Кацуки камень. Им обоим потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это значит, но когда дошло, Тодороки решительно кивнул и начал оглядывать комнату. — Какого хрена ты творишь? — Ну, — он встал без футболки и в джинсах, низко сидящих на бёдрах. — У меня нет смазки. Так что ищу чем бы заменить. — Хах? — Кацуки склонил голову набок, пытаясь понять, о чём, чёрт возьми, он говорит. — Полночь-сенсей сказала, что нельзя пользоваться лосьоном или мылом. Есть определённые штуки, которые люди использовать не должны. Она сказала, что можно заменить маслом, но я у меня нет… Его глаза загорелись, и он щелкнул пальцами, бросаясь в маленькую ванную, примыкающую к комнате, а Кацуки остался на полу, крича ему вслед. — Ахуеть, как ты помнишь всё это? Шото вышел из ванной с цилиндрической оранжевой бутылочкой в руках. — Просто постарался запомнить. Полночь-сенсей сказала, что это важно и может пригодиться в будущем. — Ага, а ещё она пыталась надеть на ногу гандон, и во время демонстрации он порвался. — Вот блин. У меня нет презервативов. Кацуки снова закатил глаза. — Ну, раз ты не можешь забеременеть и никто из нас не спит с кем попало, Халфи, я скажу, что и так сойдёт, — он указал на бутылочку. — Что это за хрень? — А! — Шото опустил взгляд, словно забыл, что держит в руках, и начал читать этикетку, бегая глазами туда-сюда. В конце концов, он нашёл, что искал и поднял глаза с довольным хмыканьем. — Идеально! На этикетке не написано «Только для наружного применения». Он поднёс флакон слишком близко к лицу Кацуки, чтобы тот прочитал. На его лице отразилось самое ядовитое выражение, на какое был способен. Марокканское аргановое масло. — На кой хер тебе это? — Для волос использую. — Тодороки снова опустился на футон. Словно вспомнив о волосах, он заправил рыжую прядь за ухо, Кацуки подавил желание сглотнуть. Его волосы действительно выглядели мягкими, можно даже сказать, шелковистыми. Он отращивал их со второго курса, вероятно, в качестве некоего акта протеста Старателю. На данный момент длина была идеальной, чтобы за неё схватиться. Кацуки было интересно, каково это — пропустить пальцы между прядями; выдержат они, если потянуть. Он живо представил, как наматывает их на кулак и заталкивает Халфи в… — Бакуго? Ты в порядке? — В порядке. Мы будем это делать или как? — резко спросил он. Тодороки неуверенно кивнул, забирая бутылочку. Он поставил её на стол, прежде чем расстегнуть джинсы, стянуть их и отправить в полёт к футболке. Его боксеры, словно вторая кожа, плотно облегали. Кацуки мог видеть очертания его полуэрегированного члена, натягивающего эластичную ткань и оставившего влажное пятно, где прилегала головка. От этого зрелища его собственный член с интересом дёрнулся. Халфи густо покраснел и снял бельё, освобождая своё возбуждение. Он упорно избегал зрительного контакта с Кацуки. Вылил масло на руку и пропустил себе между ног, раздвинул ноги и поднес пальцы к своему сморщенному отверстию. Кацуки готов поклясться, что почувствовал момент, когда его душа покинула тело. Так уж получилось, что это совпало с проникновением первого пальца и тихим вздохом, сорвавшимся с приоткрытых губ Тодороки. Масло влажно блестело, подчеркивая идеальную розоватость его тугой дырочки. Кацуки с восхищённым вниманием наблюдал, как он погружает первый палец глубже второй фаланги. Тодороки «Мистер-вытянувший-короткую-соломинку» Шото в данный момент лежал перед ним на футоне, растягивая себя пальцами, чтобы Кацуки мог засунуть в него свой член. Абсурдность происходящего поражала, и ему пришлось подавить смех. Смех мог остановить Халфи, и тогда Кацуки остался бы с самым неприятным и смущающим стояком в жизни. Тодороки добавил второй палец и прикусил губу. Его глаза были крепко зажмурены, он издал ещё один тихий звук, от которого член Кацуки непроизвольно дёрнулся. — Я… я готов, Бакуго. — Не думаю, Халфи… — Шото, зови меня Шото, пожалуйста… — в его голосе было что-то умоляющее и граничащее с отчаянием. Кацуки кивнул, даже не собираясь спорить. — Шото, я не думаю, достаточно ли этого. Просто, эм, продолжай, добавь ещё один палец. Кацуки потянулся за спину и стянул с себя футболку, после засунул руку в штаны, грубо обхватив свой член. Дырочка Шото была растянута на три пальца. Этого было явно недостаточно. Кацуки спустил штаны до колен и сжал член в кулаке. Шото ахнул. Его гетерохромные глаза уставились на его член, и до него дошло, из-за чего у того перехватило дыхание. — Что, красавчик, думаешь, он слишком большой для тебя? Шото вытащил пальцы и покачал головой. Он смотрел на член Кацуки так, словно ничего так сильно не хотел, как провести языком по блестящей головке и заглотить. Разве это не было самым потрясающим зрелищем на тот момент. — Чему нас учили на тренировках, Кацуки? — его имя слетело с языка Шото, как липкая карамель. — Сам же знаешь, что я выдержу всё. С этими словами Шото перевернулся, встал на колени, оперся на локти и приподнял задницу, а Кацуки даже не пытался сдержать поток проклятий. — Святая дева Мария… Его дырочка по-прежнему казалась крошечной. Он встал на колени и, схватив бутылочку, щедро намазал маслом свой член и приставил головку ко входу. Даже прикосновения головки ощущалось более интенсивным, чем себе представлял. Кацуки, преодолевая сопротивление, с пристальным вниманием наблюдал, как напрягаются мышцы, как кончик медленно скользит внутрь, а затем внезапно головка его члена втянулась в ошеломляюще тугое горячее тело Шото. Он жалобно заскулил и дёрнулся назад, прижавшись к Кацуки, и от этого движения его член проскользнул ещё на дюйм или около того. Кацуки снова выругался и с силой схватил Шото за бёдра, удерживая на месте. Ещё немного стимуляции, и он кончил бы сразу же. Не то чтобы это не было конечной целью, но не хотелось прослыть парнем, который преждевременно кончил, потеряв девственность. Шото прерывисто выдохнул через нос, Кацуки собрался с духом, продвигаясь ещё на дюйм, затем ещё на один, всё глубже и глубже, пока пах не коснулся мягкой задницы Шото. Он протяжно и низко застонал, откинувшись на гладкую спину и уткнувшись лбом Шото между лопаток. Кацуки уже собирался вытащить, когда Шото начал тяжело дышать, словно в панике. — Нет! Не двигайся! — Чёрт, больно? — он подавил желание немедленно выйти. Шото ничего не говорил о боли, когда входил в него, но это не означало, что её не было вообще. — Нет… — прозвучало сдавленно и едва внятно, словно сквозь стиснутые зубы. — Просто… дай мне… секунду. Шото вцепился в простыни, что побелели костяшки пальцев, его глаза были закрыты. Кацуки чувствовал лёгкий укол вины за то, что Шото мог страдать, когда он сам сдерживался, чтобы в любую секунду не сорваться. Даже малейшее движение привело бы к оргазму. Распутное тело Шото — каким бы оно ни было на ощупь — сжимало его, как тиски. — Ох, ладно. Теперь ты можешь двигаться, — его дыхание выровнялось, но Кацуки не понимал: доверять или нет. — Ты уверен, Халфи? — Да, уверен. Пожалуйста, двигайся… — Не хочу причинить боль… — Я сказал, что ты можешь трахнуть меня! Послушно, словно по команде «Трахни меня», Кацуки выходил из него, пока внутри не остался кончик члена, а затем вошёл обратно. Он был благодарен, что Плосколицый по пьяни раздавался храпом в соседней комнате, потому что звуки, которые вырывались изо рта Шото, можно было описать только как вопли. Он выгибался на футоне и хватался в простыни. Кацуки повторял движения, повторял это крышесносное трение и эйфорическую тесность тела Шото. Он быстро нашёл грубый, но постоянный ритм, пытаясь думать о чём угодно лишь бы не кончить раньше. Он представлял образ Четырехглазого, приказывающего ему убрать ноги со стола. Идеальный выбор. Вот только ничто не сравниться с той похабщиной, которую Шото выкрикивал в простыни. — Чёрт! Чёрт, Кацу… Это так хорошо, твою мать, я не знал… никто не говорил, что это так, блядь… — его голос был высоким и требовательным, что само по себе было формой секса. — Почему мы… мы никогда этим не занимались? Пожалуйста, жёстче, мне нужно… У Кацуки кружилась голова, и перед глазами всё расплывалось. Болезненный зуд в глубине нарастал, становясь более и более невыносимым с каждым упованием и каждой мольбой: — Я… я сейчас… — Да! Чёрт возьми… сделай это… в меня! Чёртвозьмимнепростонравитсякогданаполняютменя… Этого было достаточно, чтобы Кацуки слетел с катушек. Нить, которая была натянута так туго, лопнула, и он почти с криком кончил в Шото. Его член запульсировал и наполнил его, как и хотел. Конечно, Шото стонал и извивался, стискивая его внутри. Член Шото был всё так же твёрдым, сперма вытекала на постель между ног. Кацуки был уверен, что никогда в жизни он не кончал так много и так долго. Когда он, наконец, вышел, то увидел, как его возбуждение сползает с того места, где они соединялись. Из растраханной дырки Шото вытекла белая струйка, заставив Кацуки покачнуться на коленях. — Это было… Кацуки уселся на пятки, пытаясь успокоиться и перевести дыхание. Шото рухнул на футон и перевернулся на спину, его член ещё был возбуждённым, и с него капало на живот. — Ага. Он был немного запыхавшимся, хриплым и ошеломленным, и губы Кацуки растянулись в ухмылке. — Было круто, красавчик? — Не раздувай своё эго. Кацуки фыркнул и поднялся с пола, хватая свою одежду и натягивая её обратно. Халфи наблюдал за ним с футона: гетерохромные глаза следили за каждым его движением, комната снова погрузилась в тишину, которая была едва ли комфортной. Он задумался: стоит ли что-нибудь сказать. Даже когда подошёл к двери, а Шото не сделал ни единого движения, чтобы остановить его. Это повторится вновь? Должны ли они установить правила? Хотел ли он, чтобы это повторилось? Кацуки обернулся, держа руку на дверной ручке. Что-то промелькнуло на лице Шото, и даже сквозь пелену вожделения и усталости Кацуки заметил его ответ ещё до того, как тот задал вопрос. Конечно, это должно было случиться вновь. Кацуки открыл дверь и, не сказав ни слова, прокрался обратно в свою комнату, рухнул на постель и, наконец, позволил себе скептический смешок, который сдерживал. У него только что был секс — он потерял девственность с симпатичным парнем, что, очевидно, автоматически не делало его геем. Закрыв глаза, он поудобнее устроился на матрасе, позволяя мыслям о том, как выглядел, ощущался и звучал под ним Шото, занять голову, пока засыпал. И впервые за долгое время Кацуки проспал всю ночь. *** Шото смотрел в потолок достаточно долго, чтобы выровнять дыхание. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как Кацуки ушёл, но его член всё ещё был болезненно твёрдым, и он чувствовал как что-то стекало из растянутой дырки по бёдрам. Его член сжался, и он застонал, прикусив губу и ожидая, когда спадёт сильный жар возбуждения. Шото не был уверен, в какой момент всё должно было прекратиться. Одноклассники никогда не упоминали этот малюсенький факт. И, возможно, от холодного душа станет легче, успокоится его разум. Единственное, о чём мог думать, что чувствовал Кацуки внутри него. Шото даже и не снилось, что что-то может быть настолько приятным, может заставить почувствовать себя совершенным. Во всём этом было что-то греховное по своей сути, но когда Кацуки дошёл до конца и его член — блядь, его член — уютно устроился в животе Шото, это было похоже на возвращение домой. Вот только не тот дом, в котором вырос, не тот сосуд буйства и травм, вонявший как дешёвые духи. Больше похоже на поговорку: дом — это люди, а не место. Но в данном случае было ощущение наполненности с каждым движением мощных бёдер. Нельзя отрицать, что поначалу было больно. Шото и близко не подготовился к такой интенсивной растяжке. Но к тому времени, как жжение утихло, он попросил Кацуки не двигаться по иной причине: не Шото должен кончать. Охренеть, он бы хотел, чтобы это произошло. Было так соблазнительно просто расслабиться, обхватить член Кацуки и добиться их обоюдного оргазма. В какой-то момент Шото начал умолять, потому что ещё немного, и он бы заляпал свои простыни. А это сделало бы его геем. Задница Шото снова запульсировала. Он задвигал бёдрами на футоне, желая ощутить член в себе. Он не был новичком в мастурбации. Всё затевалось ради оргазма одного человека. Раз уж Кацуки уже ушёл, так что, всё в порядке? Почему никто не объяснил, как быть дальше?! Шото наклонился и потянулся за своим телефоном. Ещё больше спермы стекало по яйцам. Теперь его член был прижат к простыне, и он подавил желание пошевелить бёдрами. Разблокировав телефон, быстро набрал сообщение.

Сегодня 00:46

Как человек, который не кончил, может решить свою проблему?

Ты понимаешь.

Гипотетически.

Шото подождал несколько минут, испытывая смущение перемешанное с похотливостью. Телефон зажужжал, и он увидел сообщение от Киришимы.

Сегодня 00:53

О, привет, бро! Другому парню можно кончать, пока он ждёт, пока его братан уйдет!

😁👌😜🥵💪💦

…

Он ещё печатал, но Шото не терял времени даром. Он отбросил телефон, просунул руку между телом и футоном и сжал в кулаке ноющий член. Он дёрнулся, сильнее прикусив губу, чтобы не издать звук. Стимуляции было одновременно и слишком много, и недостаточно. Перед глазами вспыхнули огоньки, и член тяжело опустился на постель, но Шото хотел большего. Он потянулся другой рукой и ввел в себя два пальца. Он почувствовал, как сперма Кацуки покрывала внутренности, и застонал в подушку, вводя пальцы в себя и вынимая их. Этого всё равно было недостаточно, чёрт возьми! Совсем не соответствовало толщине Кацуки — не наполняло его так, как раньше. Оранжевая пятно привлекло внимание, и Шото скользкими пальцами схватил бутылочку с маслом, перевернул её и с немалым усилием ввёл в себя. Он держал так крепко, как только мог, и начал трахать себя, как это делал Кацуки. Шото всхлипывал и пускал слюни, повторяя слова «блядь», «да» и «Кацуки». Он вонзился в перевозбуждённый проход с такой силой, что чуть не упустил бутылочку. Наконец достиг того места, которое заставило его снова выдать имя Кацуки и испачкать простыни собственной спермой. Шото со вздохом вытащил бутылочку, перекатился на спину и застонал от того, каким липким и мерзким он себя ощущал. Ему определённо придётся сменить простыни и принять душ. Но это того стоило. Шото не припоминал, чтобы когда-либо мастурбировал с таким удовольствием. Это был самый потрясающий оргазм в его жизни. И всё из-за Кацуки. Он мог только представить, каково это — кончать от его члена. Может, в следующий раз он выиграет в «Камень, ножницы, бумага» и узнает об этом. Шото снова схватил телефон, чтобы поставить на зарядку, но остановился, увидев ещё одно сообщение. Киришима же до этого печатал. Он вытер руку о простыню и приложил большой палец к сканеру. Их переписка снова появилась на экране.

Сегодня 00:54

Просто убедись, что не думаешь о своём братане, когда кончаешь. Это уже по-гейски!

🤭😬😖💪👅

У Шото тут же земля из-под ног ушла. Последние признаки оргазма исчезли, сменившись одним-единственным ошеломляющим осознанием. Шото думал о том, как Кацуки трахал его, как руки того лежали на его талии, как покачивались бёдра, когда он кончал в него, о плавном скольжении их тел, о том, как он сильно жаждал кончить от члена Кацуки… — Пиздец. Голос Шото разнёсся по комнате, заполняя пространство громким подтверждением. — Возможно, я гей.