Жизнь в палатке экстримом не считается

      Время, после официального представления Эрмион Грейнжи обществу, было насыщенными, но приятными. В первую очередь, Кристофер Освальд (брат двойняшек Леи и Синтии и, по совместительству, прадедушка нашей главной героини, если вдруг кто забыл), обеспечил Джин и Джона специальными защитными амулетами. Из минусов — для максимальной защиты и подзарядки нужен волшебник, контактирующий с ними хотя бы раз в неделю. Увы, сквибы, хоть и видели много больше простых смертных, магию в себе не генерировали, а потом питаться артефактам было не от кого. В связи с этим было принят ряд важных решений: — Гермиона, как, в общем-то, и планировала, заканчивает школу в этом году. Это не афишируется, всячески поддерживается легенда о её страстном желании окончить семь курсов, а потом пойти служить в Министерство, в отдел по международному сотрудничеству. Регулярные заграничные поездки, выход на Святочный бал с иностранцем и «всплывшие» французские покровители должны легенде поспособствовать. — Собственно, о «всплывших» родственниках тоже решили заявить, аж через газету. Во-первых, заметка о представлении «дочери д’Эрве» и так уже была опубликована. Во-вторых, решено было засветиться на открытии нового завода по производству косметики Жюли-Александры Мишель. Событие освещалось как простой, так и магической прессой, плюс планировали заказать разворот с рекламой линейки подростковой косметики от их дочернего бренда, с участием Мио, Рози Мишель и сестёр Кэтрин и Шарлотты Вайт. — Оливер Вуд проводит Гермиону и Шарлотту на платформу — слизеринка заканчивала седьмой курс в этом учебном году. — Старшие Вуды взяли на себя ответственность по защите Грейнджеров: зарядке амулетов, присмотру и помощи бабушкам и дедушкам Гермионы. Сестра отца — Стефани, — сейчас работала в Пекине, так что была в безопасности. По крайней мере, английские маги ей не угрожали. — Планировался постепенный переезд родителей Джона из страны к Стефани, которая давно их приглашала к себе, и переезд родителей Джин. К кому из старших дочерей те переберутся — уже их выбор. Сами же супруги дожидаются дочери и тихо завершают дела, продают помещение с условием сохранения аренды до июля (чтобы до последнего дня вести бизнес и не вызывать подозрений), а потом якобы уезжают в отпуск в Грецию. Оттуда уже семья перебирается в Марсель на ПМЖ. — По результатам СОВ Мио поступает в Шармбатон и продолжает учиться. — Кэтрин Вайт уже была помолвлена с дядей Оливера — Винсентом Вудом, так что сёстры оставались на островах и были под защитой Вудов.       Выполнив «план минимум», через 4 дня Грейнджеры вернулись в Марсель. Родители взялись присматривать недвижимость, а дочь рванула к Даниэлю. О, это было страстное воссоединение! Едва встретившись, они заключили друг друга в объятия, и целовались, целовались, целовались… У Мио подгибались колени, пылало от стеснения лицо и постоянно сбивалось дыхание. Это было потрясающе смущающее, будоражище и, несомненно, приятно.       Оторваться их друг от друга заставило совсем не деликатное покашливание приятелей, переросшее в откровенный ржач. Не злой, а скорее дружеский и уютный, как бывает у близких. Компания, оказывается, собиралась на пляж, куда все дружно и отправились. Девчонки по дороге заскочили к Гермионе домой, чтобы та переоделась в купальник.       День был потрясающим. Девушка соскучилась по всем, а больше всего — по Даниэлю. Пол дня они купались, брызгались водой, валялись на песке и болтали ни о чём. Пообедали в прибрежном кафе, и вернулись обратно. Подруги нежились на солнышке, тщательно следя за ровностью загара, а ребята развлекались, играя с мячом. Ближе к вечеру они снова перекусили в кафе, потом парни заскучали и потянули всех на дикий пляж.       Берег был скалистым, с небольшими плоскими плато, где и расположились на полотенцах. Развели костёр и начали петь песни. Из рюкзаков появилось вино, сыр и фрукты, так что девчонки взбунтовались и обвинили парней в заговоре. Разумеется, это был заговор, но те широко улыбались, разливали вино и убеждали, что от пары бутылок на шестерых им ничего не будет. Правда, бутылок было восемь, но от этого факта они старательно отвлекали укулеле, ставшим в последнее время вечным спутником их прогулок.       В какой-то момент Жюли позвала всех купаться, но Даниэль удержал Мио и отвёл в сторону. Они устроились в углублении скалы, обнялись и стали любоваться закатом. Гермиона млела в его руках, а он тихонечко целовал её в шею. В какой-то момент, его поцелуи перешли на плечи и он стал мять девушке грудь. В день перед отъездом к д’Эрве, он уже лапал Мио за ягодицы и пытался залезть под юбку, но она его остановила. Сейчас она, в принципе, была не против ласки через одежду, что было для неё в новинку, но он явно опять был намерен идти дальше.       Алкоголь горячил кровь, но девушка испытывала страх и точно не была готова к этому. Чувствуя её напряжение, парень не спешил. Он гладил её рукой по животу, другой жадно разминая грудь. Поцелуи становились все грубее, с прикусыванием кожи. Герми стала уговаривать его прекратить и не делать ей больно, на что Даниэль заявил, что тогда ей стоит снять топ и показать ему грудь. Это совсем не сложно, купальник всё равно крошечный. Не будет ничего страшного если он посмотрит, а потом они будут целоваться. Он будет нежным, ведь он её любит.       Наверняка, не выпей она столько вина, страх бы пересилил ласковые речи. Она была не готова к такой откровенности. Что такое месяц? Они мало знакомы, он слишком торопится. Невозможно человеку, избегающему тактильных контактов, так быстро допустить к своему телу другого. Гермиона и так сегодня впервые не испытывала страха от его близости и перестала ждать подвоха, а тут вот он… подвох.       Алкоголя было слишком много для неё, и слишком мало для Даниэля. Он уговаривал, стали проскакивать намёки на угрозу. Напрямую он не говорил, но намекал, что бросит её, если не получит продолжения. Девушка уже настроилась на долгие отношения, придумала, как им поддерживать связь, пока она будет в школе, собиралась приехать в Марсель на Рождество. Было больно и страшно такое слышать. Не хотелось заканчивать вот так, она ведь влюбилась, чёрт возьми! По-настоящему!       Опустив алеющее лицо, она молчала, но перестала пытаться отстранить его руки от груди. Сочтя это разрешением, Даниэль задрал топ её купальника, и стал жадно, обеими руками разминать нежную грудь. Было неприятно и немного больно, но Гермиона терпела. Он называл её «хорошей девочкой, самой красивой» и пыхтел в ухо. В ушах шумело и немного подташнивало. Не сразу девушка осознала, что он прикусил её ухо. Дёрнувшись, она обернулась, и сразу получила засос. Парень требовал, а она не отказывала. Он исследовал её рот, слишком глубоко засовывая язык, жадно присасываясь к её губам. Он сжимал её правую грудь всё сильнее, а левой рукой полез к ней в трусы.       Нет, этого она уже не вытерпела. Боль, стыд и унижение стали слишком сильными. Она стала вырываться, пыталась кричать, но он зажал ей рот рукой. Нависнув над ней, он отдышался, но, видимо, увидев её слёзы, он всё-таки смог остановиться. Отстранившись, он продолжал тяжело дышать и облизывать распухшие губы. Девушка переползла в сидячее положение, забившись в угол. Она натягивала на себя топ, но руки не слушались, в голове стучало и, кажется, её сейчас всё-таки стошнит. Стараясь побороть эмоции и тошноту, она дышала мелко и прерывисто, что не особо помогало. Даниэль растирал лицо. Через пару минут он ушел, а Гермиона ещё долго приходила в себя.       Наконец, набравшись мужества, девушка вернулась к костру и начала одеваться. «Извини, я был не прав». Слова прозвучали набатом. Она замерла на мгновение, и продолжила одеваться, стоя к нему спиной. Сил повернуться не было, хотелось сбежать. Его извинения сейчас не помогают совсем. Но дальше стало хуже: «я был не прав, прости. Нам нужно было выпить еще бутылочку перед этим». Схватив сумку, Гермиона рванула с пляжа. Как добралась домой, утром она не вспомнит.       Проснувшись, девушка долго отмокала в душе. Плечи и грудь были в синяках, но они были ничем в сравнении с душевными ранами. Вчера разрушилась её любовь. Первая. Наивная, горячая и самозабвенная. Она впервые доверяла себя человеку, позволяла ему новое и пугающее для себя и на себе. Увы, он не оправдал ожиданий. Её волновал вопрос «что я сделала не так». Мозг отчаянно не хотел верить, что с Даниэлем что-то не так и пытался себя уговорить, что слова про бутылку ей послышались, их не было, нет нет нет….       Сил рассказать это маме не было. Было стыдно, она чувствовала себя виноватой. Не придумав ничего лучше, она закрылась в своей комнатке, зарылась в простыни с головой и пыталась снова уснуть.       К обеду Джин извелась окончательно и выбила дверь. Простая щеколда вылетела шурупами из косяка, впустив расстроенную мать в обитель самобичевания. Она стянула простынь с головы дочери и стала её уговаривать рассказать, что случилось, гладить по спине и пытаться заглянуть в глаза. Гермиона разрыдалась. Горько, надрывно, подвывая в голос. Сколько времени так прошло, сказать уже невозможно. Рыдали обе. Джон хмурился, всё это время стоя в дверях.       Едва рыдания поутихли, отец грозно пробасил, что оторвёт голову этому мальчишке, если Гермиона сейчас же не объяснит ему, в чём дело. Икая и хлюпая носом, она объяснила. Сейчас не было сил противиться строгому голосу отца. Рассказав всё-всё, она продолжала оправдывать Даниэля. Вопреки ожиданиям, Джон не рванул убивать парня, обидевшего его дочь. Он подошёл к дочери, поднял её, как пушинку, и стал укачивать, утешая. Гермиона разрыдалась снова. Хотя слёзы уже почти не лились из глаз, звуки, вырывающиеся у неё из груди, назвать по-другому не удавалось.       Успокоились только к ужину, но аппетита не было ни у кого. Разлив по чашкам травяной чай, расположились на крошечной кухоньке в тишине. Родители были хмурыми. А Гермиона наконец-то перестала оправдывать Даниэля у себя в голове. Болеть будет ещё долго…       Но девушка точно знала, что у неё самый лучший в мире отец, а этот мальчишка больше не стоит её слёз.