Бетонная коробка

Москва — любопытный город, это я понял сразу. Каждый раз что-нибудь да происходит, а для меня, как для выходца из глубинки, каждый обоссанный уголок казался интересным. Жалко только, что насладиться исследованиями подворотен, баров и прочих злачных мест мне не позволила засосавшая с порога рутина. Сразу после техникума и армии отец пристроил меня на рабочее место. Уж не знаю, каким раком, но это даже особо блатом не назовешь, ибо должность самая низкая в огромном организме делового офиса — техник. Рыться в паутине проводов, колупаться в залитых кофием клавиатурах, менять бутыли в кулерах, сбивать снег с козырька крыльца и от него же расчищать подъездную дорожку… Не все обязанности подходят под те, что должен делать обычный компьютерный гений, не так ли? Тем не менее, я это делал, ибо начальство, суки такие, незаметно садятся тебе на шею, а потом ты уже видишь, как по бокам свисают ноги, прижимая ляжками уши, а рыпнуться некуда. Сначала: «Ой, Ромочка, у нас дворник заболел, убери-ка листья со ступенек», потом: «Ой, Рома, нас маляры наебали и не вышли на работу, освежи-ка перила», а в конце: «Пятифанов, лампа в туалете перегорела — заменить». Я эту тему не сразу просек. Думал, мол, парень я честный, чего бы не помочь? А потом начальство видит, что ты соглашаешься на все и увольняет лишних людей, обязанности которых переложены на тебя. А зарплату не поднимает, потому что зачем? Не понравится — уйдешь. Но ты не уйдешь, ибо офис в центре Москвы, сюда даже на низкие слои попасть не всем дано, так что крутят тобой, как хотят. Негласное правило — «Никто не заменим». Ну, так было на тех уровнях, где обитал я. С офисниками было по-другому. Существовали там люди, которые делали продажи, находили клиентов, рубили бабки, так что высшее начальство цеплялось за них клешнями и создавало условия, из которых уходить не хотелось даже домой к семье. Я не особо разбираюсь в этом, потому что мне неинтересны всякие корпоративные прерии. Мое дело — руками работать, желательно быстро и невидимо, чтобы белые воротнички даже не замечали, в какой момент их поломанный комп или отрубленный интернет снова начали фурычить. На самом деле работа действительно неплохая, грех жаловаться. Часто случались дни, когда здание будто замирало, и ты становился никому не нужен, ничего не ломается, все работает без перебоев. Сиди в каморке с двумя сорокалетними коллегами, пей чай, слушай их байки и залипай в небольшой пузатый телик, пока не стукнет шесть часов вечера. Каморка у нас была очень даже уютная, не такая вылизанная, как общая столовая, в которую я никогда не ходил. Да и тихо у нас всегда было — никто не совался, а если мы были нужны, то звонили на стационарный телефон. Небольшое помещение слева от серверной с блоками проводов и электро-щитков, почти под лестницей на второй этаж, было обжито ещё до меня. Если присмотреться, то среди бардака можно увидеть следы предыдущих работников. Какие-то послания маркером на стенах, забытые пыльные кружки с угарными надписями типа «Пивной царь» или «Сочи 2004», плакаты с полуголыми бабами, календари с девяностых годов. Даже я внес лепту, притащив из дома бульдога с трясущейся головой, болванку такую для тачки, и поставил в углу компьютерного стола рядом с давно сдохнувшим кактусом. В самом деле заебно было в особенности в те недели, когда ничего не происходило. Бездельничать оказалось еще хуже, чем бегать жопа в мыле. Да, ты можешь распластаться на небольшом диванчике и пинать хуи девять часов к ряду, но уже к обеду и чай тебе не сладок, и диван жесток, и истории коллег утомительны, и воздух сперт, и по телику ничего интересного, и сигареты заканчиваются от вечных перекуров, на которые ты бегаешь в попытке спастись. Самое любимое — это профилактические работы. Просто шаришься в проводах, иногда вылазишь из серверной, чтобы проверить сигналку, сидишь в компе и что-нибудь сверяешь. Не слишком монотонная, но и не слишком суетливая работа — идеальный баланс. А вот самое ненавистное для меня было выбираться к офисникам. Если звали починить принтер, комп или еще что-нибудь, то я выплевывался из каморки с самым кислым ебалом. Меня просто претила атмосфера кучи столов, бубнежа из-за перегородок, снующих туда-сюда мужчинок и теть в официальных костюмах и летающих между рук бумажек. Я даже не особо понимал, чем занимаются все эти люди. Вроде, что-то связанное со страхованием имущества… Похуй, если честно. Попав в улей, кипящий работой, ты ощущаешь себя настоящим рабом, потому что тебя сразу тащат к нужному устройству, а потом стоят над душой и причитают на нерадивый гаджет. Иногда и наорать могут, мол, «Чего это вы так долго? У меня сроки горят!». И не объяснишь ведь этим пчелкам-труженикам, что ремонт, да порой даже просто диагностика, занимает минимум десять минут. Для них десять минут — это катастрофа, и бля буду, раз сто я точно сдерживался, чтобы не обматерить жужжащих над ухом планктончиков. Благо хоть официально одеваться нас, простых техников, не заставляли. Кстати, об официозе. Это тоже вымораживало. Вся эта серо-бело-черно-синяя палитра заставляла чувствовать себя так, словно ты в симуляции. Все одинаковые, лощеные, с лакированными туфлями или ботинками. Настолько одинаковые, что даже лица у работников смешивались в одну бесформенную массу, и я отличал их только по маркам их компьютеров, и то не всегда. Зато платили хорошо. По меркам Москвы мой доход, может, и был ниже среднего — наверное, даже, сильно ниже среднего — но я таких денег в руках не держал никогда. В поселке самая высокая зарплата была раза в три ниже, чем моя. Ну и цены, справедливости ради, были ого-го. У меня был выбор — или жить за три пизды от центра, но в съемной однушке, или за пару станций метро от места работы, но в коммуналке. Я выбрал второе, потому что: а) вставать в шесть утра, чтобы приехать на работу к девяти, а после работы оказываться дома только после восьми вечера меня не привлекало ни коим образом; б) я не гордый, видал условия и похуже. Поселился я в комнатушке три на три с кроватью, тумбой, шкафом и столом и мне этого хватало за глаза. Соседями оказались бабулька — хозяйка квартиры, и борзый студентик лет девятнадцати, с которым я почти не пересекался. Ремонт был ни рыба, ни мясо — совдеповский, кое-где отходили обои, пахло стариной и сыростью, но я быстро привык. Общая кухня, ванная и туалет тоже не напрягали, разве что горячая вода могла закончиться быстро из-за сбоящего котла, так что посуду мыли холодной. К мозолям от работы руками добавилась грубая кожа на тыльной стороне ладоней. В целом, убранство квартиры от нашего с предками родительского пристанища отличалось несильно, так что, скажем, чувствовал себя, как дома. Интересным условием бабули было — не водить девчонок. Один раз я все-таки провел, но с ней у меня не склеилось тогда в долгосрочной перспективе. Я и забил, ибо сил и времени на любовные страдания у меня не было. Привыкнуть к шуму и ритму города у меня не получалось очень долго, я упахивался, как лошадь, терялся во дворах, путал станции метро, из-за чего пару раз опаздывал чуть ли не на час, неверно рассчитывал финансы на месяц, из-за чего иногда жрал только макароны с тушенкой, впитывал слишком много новой информации, из-за чего голова кипела, как вода в чайнике. Но сейчас мне было куда комфортнее, я почти освоился. Наверное, меня бы устраивало все, кроме давящего чувства однообразия. За неделю — неважно, будь она скучной и спокойной, или заебной и суетливой — я уставал настолько, что выходные проводил дома или с единственным товарищем, приобретенным за тот год, что я прожил в Москве. С Димкой Немченко я задружился в первую неделю своего честного труда, он работал в той же фирме, только водилой. Развозил начальство — не самое высшее, а то, что на ступень ниже, но и не самое отстойное — по командировкам и всяким встречам. Сошлись мы в курилке на хаяньи какой-то бабищи из расчетного отдела, что вечно закатывала глаза и красилась, как шл… Ну вы поняли. Оказалось, что Дима здесь уже третий год, так что он стал моим проводником в жизнь офиса и фирмы в целом. Рассказывал за бутылкой пива, к кому лучше не лезть, кого стоит остерегаться, кто стерпит пару ласковых, а кто после этого сразу побежит жаловаться начальству. Мне, на самом деле, было мерзко от того, что в огромной паутине связей и отношений, что вились в фирме каким-то своим образом, мне нужно было подстраиваться. Натура моя, своенравная, отчасти горделивая и вспыльчивая, не принимала факт того, что на выебоны офисных нельзя сказать: «Да пошел ты нахуй!». Но я терпел, потому что возможности продвинуться в большом городе действительно были, и проебать их — глупо. Еще раз спасибо моему драгоценному папаше, что через сослуживца — или кого там, я уже не помню — впихнул меня в это стадо. Как итог — работал я в обычной бетонной коробке, нашпигованной людьми, что текли по коридорам и лестницам этого балагана, как кровь по венам. Гайки в общем механизме, и я одна из них. Ну ничего, надо набраться опыта, поднакопить денег, и потом я перестану быть гайкой, которую накручивают на болт, а сам стану болтом. Сегодняшним же утром самый сок — струится майское солнце, но еще не настолько жарко, чтобы пропитываться потом и смахивать его капли со лба, через месяц первый обещанный отпуск, во время которого я смотаюсь на малую родину, небо без единого облачка. Хочется не на работу, а на шашлыки с водочкой. Потряхиваю головой, чтобы отогнать от себя блаженные мысли и спуститься с небес на землю. Все-таки сейчас начинается сезон — летом многие офисники уезжают на моря, улетают за границу, так что их коллеги работают вдвойне. А когда они работают вдвойне, то становятся более нервными и неаккуратными, слишком сильно хлопают крышками сканеров, кидают телефонные трубки мимо и задевают своими жопами провода, отчего и нам работы прибавляется. Первое, что я делаю — проверку серверов, а потом меня снова отвлекают для чисто физической работы. — Пятифанов, стаскай на восьмой воду для кулера, — говорит Степаныч, главный техник, заглядывая в бумаги. — А чего у них, свои таскальщики перевелись? — отвечаю я и недовольно фыркаю. — Да, там один техник в отпуске, а другой в запое, — безучастно отвечает мой начальник по отделу, почесывая пухлой рукой щетинистый подбородок. Удивительно, что даже в приличной фирме в центре Москвы есть работники, не брезгующие алкахой. Хотя, пьющие есть везде. — Давай-давай, ты молодой, не переломишься, — подначивает второй техник и по совместительству мой первый наставник. Виталич, жилистый и высокий мужчина, выглядящий на десять лет старше своего истинного возраста, стал моим названным крестным отцом и с огромным терпением показывал мне, как паять микросхемы для компов, когда я только пришел и был совсем зеленым, за что я ему сильно благодарен. Я сразу понял, что новичков, а тем более молодых, не любят везде. Даже Степаныч относился ко мне скептически в первые месяцы, зато Виталич на произвол судьбы не бросил. Только шутки его про мой возраст иногда заебывают знатно. Ничего не остается, кроме как сходить на склад и выкатить десятилитровую бутыль в коридор. Становится плохо от мысли, что надо тащиться наверх, не на свою территорию. Обычно выделяли по два-три техника на три этажа — так хватало рук в случае запары, но восьмой этаж… Как-то далековато. И почему именно нас попросили, перво-этажных?.. Ладно, меньше вопросов, больше кислорода в мозгу. Благодарю всех Богов за то, что есть лифт, но решаюсь прокатиться на грузовом, чтобы не пересекаться лишний раз с офисниками и клиентами. Среди них, костюмных, я в своих абибасовских спортах буду слишком сильно выделяться. Пробираюсь к пожарной лестнице, с грохотом закатываю бутыль внутрь ржавого лифта и жмякаю на подпаленную кем-то кнопку. Ах да, это же я ее подпалил зажигалкой в сентябре. Тогда моя хулиганская натура проскакивала куда чаще, чем сейчас. Слушаю скрежет механизмов и наблюдаю за тусклым мерцающим светом в вертикальной щели дверей между этажами. Решаю повязать олимпийку на пояс, пока руки свободны, чтобы не мешалась. Установить бутыль в кулер — дело минуты, но уже был опыт, когда вместе с горлышком в прорезь для воды угодила пола моего прекрасного одеяния. Лифт с тряской останавливается и я закидываю бутылку на плечо, напрягая лопатки и руки. Тяжелая, зараза. Выныриваю в общий коридор, усеянный арками и дверьми, что ведут в разные кабинеты, кофейные зоны, совещательные залы за стеклянными стенами. Кажется, будто этот этаж ничем, вообще ничем, не отличается от наших трех. Точно такой же гудящий, сумбурный и наполненный стуком каблуков, щелканьем ручек и трелями телефонов, с такими же серо-бетонными стенами, фотками лучших работников месяца на пробковых досках и яркими белыми лампами. Тащусь наугад, ибо не знаю, где у них тут кулер. Наверное, там же, где и у нас — у просторного закутка, где несколько кресел, стоящих у большого панорамного окна. Что-то типа зоны отдыха, если кто-то из этих помешанных вообще захочет отдыхать. Заворачиваю за угол и замираю, скорее рефлекторно, потому что в закутке два человека — один сидит в кресле, массируя правый висок и потрясывая носком ботинка той ноги, что закинута на другую, а второй стоит вполоборота к нему с чашкой дымящегося… кофе? Чая? Наверное, кофе, ибо чувствую его терпкий запах. Быстренько ищу глазами кулер — есть, вот он, в углу, я не ошибся. Забавно, что можно зайти на любой этаж и ориентироваться на нем с закрытыми глазами, если знаешь устройство хотя бы одного. Здесь даже фикус такой же стоит, пластиковый. Уже хочу сделать шаг в нужную мне сторону, но останавливаюсь, потому что меня замечают. Оба мужчины — хотя один из них, тот, что у окна, гораздо моложе, парень, а не мужчина, может даже моего возраста — замолкают и смотрят на меня. Мое же внимание приковывает молоденький, потому что майское солнце пробивается в окно, струится через его блондинистые, нет, белые волосы, подсвечивает локоны, создав своеобразный нимб, ложится на бледные точеные скулы, пробивается через линзы круглых очков и окрашивает зеленые глаза позолотой. Красиво. Стоит еще так величественно, по струнке, брови в тон волос сведены к переносице в задумчивости. Его взгляд полностью прикован ко мне, к глазам, а мой к его. Очень пронзительный взгляд, но немного отстраненный. Его коллега уже забывает обо мне, говорит что-то про отчеты и анализ, про диаграммы и статистику, а этот все смотрит. Потом скользит глазами по всему телу, по одежде и бутыли на моем плече, и я уже готов вздрогнуть, но этого не происходит. Потому что его взгляд не приобретает ноток пренебрежения, как у других офисников, которые видят персонал, ниже себя по статусу. У этого, скорее, интерес. У меня к нему тоже интерес, потому что выглядит парень необычно. Не знаю, из-за внешности ли я так решил, из-за белых волос, например, или из-за внутреннего ощущения, что ему здесь не место. Что он слишком выделяется среди серой офисной массы. Или же из-за его молодого возраста? Обычно офисники — это экспонаты за тридцать пять, а этому двадцать три дашь, максимум. Я скольжу взглядом и по его костюму, который не отличается от одеяния остальных, но расстегнутый пиджак и чуть выбившаяся из-под ремня рубашка придают образу… живости, что ли? Не выглядит он так же запрограммировано идеально, как другие. Отмираю, когда спину пронзает легкой судорогой. Я ведь замер с тяжеленной бутылкой на плече и стою с ней, как дебил, играя с незнакомцем в гляделки. Я первым отвожу взгляд и ковыляю к кулеру, краем уха слушая, о чем говорят эти двое в двух метрах от меня. — Понимаешь, Антон, мы просто физически не успеем все это просчитать к среде! — возмущается тот, что в кресле. — Успеем, если немного задержимся после работы, — говорит, судя по всему, Антон, после чего слышу, как отпивает кофе. Голос у него такой тихий и спокойный, глубокий. Приятно слушать. — А доплатит нам кто-нибудь за это? Все из-за Светки, будь она неладна. — Зачем ты ее винишь? Она в декрет ушла, можешь на два года забыть вообще о Светлане Игоревне. — Ушла-то ушла, а доделывать ее работу нам? Незнакомец в очках не отвечает, лишь усмехается, а я к этому моменту уже заканчиваю, поставив полную бутыль на законное место. — Ладно, пошли, — говорит чел из кресла, и пока я нагибаюсь за пустой бутылкой, то успеваю увидеть, как он встает и направляется к коридору, а Антон за ним. Я решаю подождать, пока эти двое скроются в потоке снующих людей, так что подпираю стену спиной и ковыряю пальцем горлышко бутылки в руке. Исподлобья я смотрю вслед блондину и ловлю его спешный взгляд через плечо, от которого по спине бегут мурашки, смешиваясь с потом, успевшем скопиться на пояснице после физической активности. Офисники уходят, а я стою еще немного, покусывая губу. Я бы подождал подольше, но в закуток заходят две щебечущие женщины, которые окидывают меня холодными взглядами и усаживаются в кресла, тут же начав обмениваться свежими сплетнями. Мне приходится уйти, я снова лавирую между работниками и машинально ищу в дверных проемах и арках белые локоны, но не нахожу. В грузовой лифт я захожу со странным чувством того, что увидел что-то необычное, о чем нужно кому-нибудь рассказать. Когда лифт трогается, то встряхивает меня и мои мысли, так что я хмурюсь. Чего это я? Просто пацан. Ну да, светлее обычных блондинов. Интересно, а ресницы у него тоже белые? А-то я не разглядел. Странно будет подойти к Степанычу, Виталичу или Димке и сказать: «Видел седня парня, такой необычный». Во-первых, это чуется на каком-то подсознательном уровне. Будто от него энергетика идет такая… светлая, какой я в этом офисе еще ни у кого не видел. Так что логически свое внутреннее восхищение незнакомцем объяснить будет невозможно. Во-вторых, это все прозвучит слишком по-пидорски, я полагаю… Тем не менее, думать о незнакомце я не перестаю даже к концу рабочего дня. Иногда мысли о нем вымываются, потому что захватывает беготня по первым трем этажам — ей-Богу, все принтеры сговорились и решили попировать бумагой в один день — но иногда взор его зелененьких глаз всплывает в голове. Интересно то, что его лицо я запомнил очень хорошо, а его коллегу не узна́ю, даже если его поставят прямо сейчас рядом. Я даже не помню, смотрел ли я на того, что был в кресле. Может, и смотрел, но не дольше, чем пять секунд. А этого Антона облизал аж взглядом. Да и он меня. Короче, думаю я о нем даже дома, лежа на кровати и пересчитывая трещины на потолке, и в груди моей теплится странное чувство. Батареи еще не выключили, слишком жарко в комнате. Или нет, хуй его знает. На следующий день я иду на работу с мыслями о том, чтобы меня еще раз отправили на восьмой этаж. Воду всю они вряд ли выдули за сутки, но мало-ли что еще понадобится. И как на зло ничего не надобится. Гоняют только на второй, и то нечасто. Опять все утихомиривается, так что часам к трем решаю сходить сам. Вообще огромный плюс техника — это возможность объяснить свое местоположение любой отговоркой. Мы, как серые кардиналы, имеем право находиться везде и всюду, а если кто-то спросит, можно наплести с три короба. «Пришел чинить соединение потоковых сетей для провайдерских служб», — и белый воротничок просто покивает с задумчивым лицом, даже не поняв, что ты спизданул бессмыслицу. В общем, я поднимаюсь на восьмой этаж и шагаю по коридору, опять выискивая глазами нужную мне фигуру. На самом деле я бы в жизнь не объяснил, зачем мне это. Меня этот пацан заинтересовал одним только необычным видом, и хотелось убедиться, что он действительно здесь работает. А еще интересно было узнать, кем именно он работает. Надо потом понять, что за отдел располагается на этом этаже. Ради научного интереса. Послонявшись туда-сюда пару раз и не обнаружив нужной мне цели, я останавливаюсь у лестницы, которая не пожарная, и смотрю через стекло торгового автомата на всякую дрянь типа газировок, чипсов, готовой шаурмы и шоколадных батончиков. Я не голоден, но скоро должен начаться детективный сериал, который мы с Виталичем смотрим на досуге, так что купить что-нибудь пожевать будет не лишним. Я шарю по карманам, нащупываю смятую купюру и пытаюсь впихнуть ее в разрез, а автомат постоянно выплевывает назад. Меня начинает это раздражать, так что я пытаюсь разгладить деньгу об угол шайтан-машины. Сожрал, наконец. Нажимаю нужную кнопку и лениво наблюдаю, как крутится спиралька, проталкивая пакет чипсов к небольшой пропасти. Сегодня гораздо жарче, чем вчера. Я еще и за это не люблю офисные этажи — здесь всегда пекло, солнце бьет в большие окна и нагревает помещение. У нас в каморке прохладно, будто бетонные стены сами отдают свой холод нашим разгоряченным телам. Да и окна всегда занавешены. Летом и поздней весной это еще больше привязывает к дивану, отчего выходить «к людям» совсем не хочется. Пакет чипсов накреняется и упирается в стекло, а спираль прекращает движение. Моя жратва застревает, так и не добравшись до низа автомата, откуда я смог бы ее достать. — Ты издеваешься? — тихо ною я, хлопая автомат сбоку. Потом хлопаю еще, только сильнее, потом еще и еще. Пачка чипсов будто приклеилась, Господи, да что ж такое. Я бью автомат плечом, он подрагивает, но это не помогает. — Надо еще одну купить, — доносится из-за моей спины, и я сразу узнаю этот голос, — В нем постоянно что-то застревает. Я аккуратненько поворачиваюсь и вижу его. Антон стоит, слегка улыбаясь и спрятав руки в карманы отглаженных брюк. Блять, он реально выглядит слишком расслабленно для этого места, даже веки прикрыты. В этот раз его волосы немного спутаны, будто он пытался зачесать их назад, чтобы челка не мешала, над верхней губой блестящая испарина, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Мне почему-то становится еще жарче. — Я на одну пачку денег взял. Остальное на первом этаже, — отвечаю я, зачем-то показывая указательным пальцем вниз. — Позвольте. Он мягко отодвигает меня от аппарата касанием до плеча и выуживает из карамана десятирублевые монетки. Я даже не успеваю возразить, как раздается лязг и шум снова работающего механизма, после чего одна пачка чипсов толкает другую и падает вместе с ней вниз. Антон наклоняется, достает обе и протягивает мне, сохраняя на лице оттенок улыбки. — Спасибо… — шепчу я, принимая хавку и стыдясь чего-то, — Я потом отдам вам. — Антон Борисович, — говорит он, перед этим помотав головой, мол, «Да не надо», и протягивает руку. — Валер Романович. Ой, то есть, Роман Валерьевич. Блять, у меня уши горят, че я несу? Как-то волнительно с ним вот так разговаривать. Еще ни разу я не переживал, что стою в спортивках перед офисником в деловом костюме. До этого мне было как-то похуй, а теперь я кидаю взгляд вниз, пробегаясь им по штанинам и проверяя степень их запачканности. Да вроде нормально, сегодня по полу серверной я еще не ползал. — А вы… — начинает он вопросительно и изгибает одну бровь дугой, пока я жму его руку. Он что, всех на этаже знает, отчего смог распознать незнакомца? Это необычно, ибо планктоны обычно воспринимают нас, простой люд, как приведений на заднем фоне. Один сменяет другого, а те и не замечают. — Я техник. С первых этажей. На замене, так сказать. Криво лыблюсь и шуршу пакетами во второй руке, которые хочется выкинуть куда-нибудь, ибо их шум сильно вбивается в уши и смешивается с буханьем сердца. — Значит, можно к вам обращаться, если что? — Можно к нам. Теперь лыблюсь нормально, и он лыбится тоже, отчего на щеках появляются еле-заметные ямочки. Миленько. — А что это за отдел такой? — спрашиваю я, заглядывая ему за спину. — Аналитический, — отвечает он, потирая шею, — Статистика, опросы, выявление рисков. Скука. И смеется, снова излучая эту ебаную солнечную энергию, хотя мы стоим у лестничного пролета, где нет окон. — Да уж, скука. — Антон Борисович! Оперативка, — кричит какая-то женщина, высунувшись в коридор из дверного проема, что ведет в стеклянный совещательный зал. Уж не знаю, называют ли его так же офисники, но мы его кличем «Аквариумом». Антон кидает взгляд на часы на тонком запястье и хмыкает. — И правда. До свидания, — говорит он и разворачивается на пятках, а я киваю ему на прощание, хотя он уже не видит. А потом смотрю, как он удаляется и спешно заворачивает туда, где скрылась кудрявая голова его коллеги. Оперативка… Значит он не просто сотрудник, а какой-нибудь важнючий кадр? Может, он просто выглядит молодо, а на самом деле старше? Иначе как?.. Я думаю об этом недолго и вызываю лифт, уже пассажирский. Почему-то смущаюсь идти к грузовому, потому что нужно протопать мимо аквариума, из которого меня будет видно. Похуй, пройду через вестибюль с двумя пачками чипсов. Щеки немного горят, так что я прикладываю к ним наоборот похолодевшие ладони и слушаю пиликающие звуки, отсчитывающие этажи. А еще эту тупорылую саксофоновую музыку, которая всегда играет в пассажирских лифтах. Как в порнухе. Вываливаюсь в вестибюль и решаю выйти покурить, прежде чем вернусь обратно в каморку. После разговора с этим Антоном он заинтересовал меня еще больше. Я не знаю, может я не замечал, но мне кажется, будто до этого я ни разу не сталкивался с офисником, который так вежливо и легко заговаривает с человеком из другого слоя корпоративной машины. Обычно радуешься, когда просто не орут и дают возможность поработать в тишине, а тут еще и на «Вы». Хотя, может мне просто попадались одни уебки. Тем не менее, беседа оставила приятное послевкусие. Еще это отношение к собственному делу… Однажды Димка мне сказал: «Ни один из них не признает, что ему не нравится его работа. Каждый убежден, что делает самое важное и полезное, и что без него фирма развалится. Так они себя мотивируют. Так что даже тебе они будут пытаться внушить, что дело их самое интересное и занимательное», а Антон сам сказал, что его занятие — это скука. Кажется, он относится к своей работе куда легче, чем остальные. Даже тот его разговор с коллегой показался очень… иным. Он заступился за коллегу, не подхватил общего недовольства. Это меня заинтересовало. Да и просто он человек приятный, с хорошей аурой. А еще рукопожатие у него крепкое, а отец всегда говорил, что по рукопожатию можно понять о человеке если не все, то многое. Я в это не особо верю, но плюсик Антону в карму. За своими думами я не замечаю, как докуриваю вторую сигарету, роняя пепел на кроссовки, так что выкидываю бычок и ползу обратно в прохладную каморку. Надо будет пересечься с Борисычем еще раз. И пересечься, кажется, удастся, потому что уже к полудню меня подзывает Степаныч и говорит, что на восьмом накрылся факс. — Сказали позвать именно Романа Валерьевича, — добавляет он, пожав плечами, а я уже чуть ли на месте не прыгаю от ожидания, — Справишься? Кажется, у тебя с факсами не очень. — Справлюсь-справлюсь, — в нетерпении говорю я, собирая инструменты и бумаги для накладной. Я вылетаю в коридор, топаю к грузовому лифту и пока жду его, пытаюсь разобрать, какой именно номер кабинета написан на бумажке, которую мне дал начальник. То-ли пятнадцать, то-ли тринадцать… Как курица лапой. Ладно, на месте разберемся. Пока еду наверх, чувствую, как потеют ладони. Жарко все-таки, май… Выхожу в уже знакомый и одновременно незнакомый коридор, иду, все время перекладывая ящик с инструментами из одной руки в другую, и ищу глазами нужный номер. А какой нужный-то? Короче, пока останавливаюсь у тринадцатого кабинета, дверь которого открыта. Робко заглядываю и вижу Антона, что сидит на корточках перед огромным шкафом со стеклянными дверцами, набитом толстыми скоросшивателями красных, зеленых и синих цветов. Сидит ко мне спиной, так что, пока остаюсь незамеченным, окидываю кабинет взглядом. Большое окно, дубовый стол с кипами бумаг, кожаный диван у противоположной стены, аквариум с треугольными полосатыми рыбками, кресло на колесиках и массивный, будто бы не к месту, факс рядом с еще более массивным сканером. Стучу по косяку двери, привлекая к себе внимание. — Здрасьте, — говорю с тупой лыбой на лице, когда Антон оборачивается. — Добрый день. — Что, выеживается? — спрашиваю я, кивая в сторону офисной техники. — Да, вот… — вздыхает Антон, поднимаясь на ноги с папкой в руках, — Не хочет работать. — А кто ж хочет, — усмехаюсь я, шагая к аппарату. Слышу, как Антон тоже хихикает, и это очень радует. Обычно шутить с офисниками опасно, они все воспринимают не так, как надо. Слишком серьезные и занятые, чтобы обмениваться колкостями. — М-да, в такую-то жару… — тянет Антон у меня из-за спины, пока я ставлю на пол ящик с инструментами и щелкаю застежками. В офисах и правда душно, как я уже говорил, хотя некоторые окна, я заметил, открыты на проветривание. Пока сверяю номер факса с информацией в накладной, сидя на корточках, слышу, как сзади Антона подходит к стулу и со скрипом опускается на него. — Заполните пока накладную, — говорю я, оборачиваясь и протягивая бумаги. Антон смотрит на меня с легкой усталостью — по нему видно, что он заебан, но уголки губ все равно чуть приподняты. Он кивает и берет бумаги, подъехав ко мне на кресле. Его пальцы едва задевают мои, но я успеваю заметить, какие они холодные. А еще успеваю поймать разряд тока от мимолетного касания. Суетливо поворачиваюсь назад, начав шаманить над аппаратурой. Приходится открутить крышку, чтобы залезть во внутренность факса и поколупаться там. Степаныч правду сказал, что с факсами у меня не очень — я еще не отточил свои навыки на этом поприще, так что приходится стыдливо заглядывать в руководство пользователя. Ремонт немного затягивается, колдую около двадцати минут, во время которых все время слышу позади то перекладывание бумаг, то скрип ручки, то разговоры по телефону. — Да, нужно собрать статистику к пятнице… Лучше в диаграмме, но столбцы тоже подойдут… Да-да, отчет почти готов, сегодня к семи точно отправлю. Документооборот? Я туда еще не заходил, — все время доносится его спокойный поставленный голос. Серьезный дядька, усмехаюсь этой мысли про себя. Наконец, весь облившись потом, прикручиваю крышку на место. — Готово, — говорю я, выпрямившись и показательно отряхивая руки. Антон кидает мимолетный взгляд на факс, после чего нажимает кнопку на настольном динамике. — Вера, отправь мне на факс что-нибудь. Пока аппарат прогружается, Антон благодарно смотрит на меня, отчего я опять смущаюсь. Че он такой?.. — А вот тут что писать? — вдруг говорит он, показывая на накладную. Я подхожу к нему и склоняюсь, одной рукой упираясь в стол, а другой в спинку кресла. — А здесь… — и дыхание ненадолго перехватывает от приятнейшего запаха его парфюма. Блять, надеюсь от меня не воняет сигаретами… А-то я тут так жмусь. Немного отклоняюсь назад, — А здесь должность и подпись. Он кивает и берет в руки ручку, а я наблюдаю, как красиво он расписывается. Вспоминаю то, какая каракуля стоит обычно в тех местах, где расписываюсь я, и понимаю, что мы с ним капец какие разные. Факс кряхтит, но выплевывает отправленную бумажку. — Надо же, работает. — А-то! — радостно констатирую я, выуживая накладную из-под чужой бледной руки, — С задержкой, правда. Ну, он у вас старичок совсем, ему простительно. — Да, надо бы заменить. Спасибо, Роман. Антон с улыбкой поднимается с кресла и протягивает руку, а я жму, все же поражаясь его учтивости. — Ладно, вы зовите, ес че. — Обязательно. Он садится обратно в кресло, а я собираю инструменты, чувствуя затылком чужой взгляд. Всегда было интересно, как это работает — когда прям ощущаешь, что на тебя смотрят. Не знаю, надо ли прощаться, так что просто неспеша иду к выходу из кабинета, и как раз раздается телефонный звонок, так что Антон снова в делах. Прежде чем выйти в коридор, я обращаю внимание на табличку на дверях. «Петров Борис Андреевич», а дальше должность, в которой я не понимаю ни слова. Интересно. Так это кабинет его отца? Интересно. Выхожу в коридор и кидаю взгляд через плечо, замечая, что и Антон смотрит мне вслед, зажимая трубку телефона плечом и зависнув с ручкой над бумагами. Он довольно быстро прерывает зрительный контакт, начав активно писать, а я иду к грузовому лифту. Интересно.