Колесо

      Июньский ветер разошелся не на шутку. Врываясь в окно больничной палаты, пропахшей медикаментами, он грозился вырвать белоснежный легкий тюль с металлических гардин. На ветру трепались листья и лепестки пышных пионов, стоящих в высокой стеклянной вазе. Среди стеблей затесалась небольшая записка, которая, вылетев из букета, упала на пол, ближе к стеллажу для вещей.       В палате дремала девушка. Русые, с секущимися концами и уже порядком отросшие с момента последней стрижки волосы были собраны в слабый хвостик. Лицо, все еще немного блеклое с того момента, как девушка поступила в больницу, все же вернуло свой цвет, однако заметно осунулось. До этого не очень приглядное, теперь оно вовсе казалось измученным и уставшим. Кончик вздернутого носа с горбинкой был красным: девушка дышала с трудом из-за насморка. Хотя, надо сказать, никакая простуда не шла в сравнение с тем, что пережила нынешняя пациентка лучшей столичной больницы Теремпии.       Война между Теремпийскими землями и Валлоной была изнурительной для обоих государств. Не зная пощады, те раз за разом убивали тысячи людей всего в одном сражении. Власти двух стран не собирались идти на уступки до тех пор, пока в Валлоне не произошел военный переворот.       Диктатура, развернувшаяся на территории ныне дружественного Теремпии государства, долгие годы паразитом въедалась в социальную и военную структуру страны. Нищий народ, будучи не в силах дать отпор закостенелому режиму, не мог надеяться на завершение войны до тех пор, пока военные силы не вмешались в политику властей.       Эта девушка, как и большинство пациентов больницы в столице Теремпии, была уроженкой Валлоны. С самого детства она стала такой же жертвой власти деспота, как и многие другие её соотечественники. Её родители, гениальные инженеры, а впоследствии разработчики многой амуниции, используемой солдатами армии Валлоны, были депортированы за пределы родины, когда девушка еще даже не достигла подросткового возраста.       На её счастье, на помощь ей пришла женщина, которая в течение семи лет работала с её матерью и, в самом деле, была очень близким другом их семьи. Она, подарив девочке свою фамилию, укрыла её от угрозы со стороны служб, которые могли лишить её жизни так же, как и её родителей. Надо сказать, что с тех самых пор девушке так и не удалось ничего узнать о судьбе своих родителей. Так, пребывая в неведении, она напролом прокладывала себе дорогу к свободе, которой она была лишена долгие годы.       С шестнадцати лет она стала полноправным солдатом армии Валлоны. Война с Теремпией в течение почти половины века была позиционной. Не обладая достаточными знаниями о враге и нужными технологиями, жители Валлоны были вынуждены покинуть все земли на материке и перебраться на несколько островов, лежащих через морской пролив от Теремпии. Боевые действия время от времени затихали, чтобы со временем начаться с новой, еще более сокрушительной силой. Население Валлоны сокращалось с небывалой скоростью в первую очередь из-за голода, возникшего из-за частичной блокировки путей сообщения между островами, которые едва ли могли прокормить сами себя без поставок с материка. В пустующей казне едва ли находились деньги, которые могли бы оплатить труд рабочих. О жалованиях солдатам было нечего говорить: те, сражаясь разве что за идею, получали плату в виде крова и пропитания.       Едва девушке исполнилось восемнадцать лет, она получила звание сержанта первого класса, и до тех пор, пока она не пришла в сознание в палаточном городке, разбитом на самой передовой, не поднялась на ноги и не поинтересовалась, по какой причине её «не разбудили», ей собирались выдать орден за мужество и звание посмертно.       Надо сказать, что в войсках специального назначения такие ситуации были в порядке вещей. Причиной этому становились ожесточенные бои с применением химического оружия со стороны Теремпии. Многие военные оставались калеками на всю жизнь, впоследствии так и не возвращаясь к нормальной жизни, а зачастую и вовсе прощаясь с жизнью, возвращаясь в родные края и присоединяясь к мародерам или наркоторговцам. Никакие силы полиции не могли сохранить страну от уничтожения изнутри. Пожалуй, именно это и усугубляло и без того шаткое положение государства. Измученная войной, диктатурой и преступностью страна пришла в упадок прежде, чем Теремпия заявила о намерении не только уничтожить народ Валлоны, но и захватить все четыре острова за год.       За два с половиной года до того, как власти Теремпии сделали это громкое заявление, среди командующих войсками пронеслась весть о том, что инженеры Валлоны под чутким руководством Иды Аллен все же нашли оружие, которое могло не только помочь в обороне, но и значительно продвинуть наступление на противника. В случае успеха Валлона смогла бы получить контрибуцию, которая стала бы толчком к восстановлению страны из разрухи и дала бы достаточные ресурсы для последующего экономического роста. Именно по этой причине на разработку Иды возлагали такие большие надежды, оставляя за ней право на любое вмешательство в информационное поле страны и в любые ресурсы, ранее тщательно скрывавшиеся властями. Всего за год Валлона достигла небывалых военных успехов: в первую очередь главной победой народа страны и её вооружения стало мощное противодействие продвижению Теремпии вглубь государства.       Разумеется, Агата Аллен, оставшаяся на попечении у Иды, знала, что женщина претворила в жизнь многие разработки её родителей, которые так бесславно покинули страну, в которой сейчас бы считались героями. Идея об «обеззараживании» воздуха, отравленного газом, распространяемым войсками Теремпии, возникла ещё в самом начале совместной работы Иды и Лизы Вольер. На тот момент матери Агаты, которая проработала врачом восемь лет, был лишь тридцать один год. Она, как и её муж, Клод, прекрасно понимала механизм химического заражения территории и последующего отравления людей, а потому знала, как ему можно было противодействовать.       Пускай Клод не был так силен в медицинском деле, его острый ум позволял ему разрабатывать такую аппаратуру, которая была бы основным орудием для распыления газа, расщепляющего токсичные вещества. Помимо этого, Вольер прекрасно разбирался в устройстве огнестрельного оружия и устройств для скоростного перемещения в пространстве. Громоздкие и достаточно неудобные в использовании, они требовали от носителей серьёзной физической подготовки, и далеко не каждый солдат мог уверенно передвигаться с их помощью, и потому процесс обучения кадетов затягивался и не приносил плодов. Лишь спустя почти десять лет власти Валлоны оценили разработку Вольера, представленную уже Идой.       В тот момент, когда Ида поделилась с Агатой своими наработками, основанными на данных, оставленных супругами Вольер, их дочь уже начала пробираться по карьерной лестнице в военных силах. Поддержку ей и Иде в первую очередь оказывали капитан Зоэ и капитан Захариус. С первых дней пребывания в войсках специального назначения, отрядах, которые практически круглые сутки проводили на передовой, они обратили внимание на её незаурядные способности к использованию СПП, умение координировать действия группы даже тогда, когда командующего не оказывалось рядом и задатки к тактике ведения боя. За два года она встала в один ряд с сержантами, отвечающими за подразделения, а к двадцати годам стала, как и Зоэ и Захариус, капитаном.       Пока Агата днями и ночами принимала участие в боевых действиях, Ида работала не покладая рук в тылу. Уже имея на своем счету несколько признанных разработок, она непрестанно ломала голову над загадкой оружия, применяемого Теремпией против Валлоны. Причин для беспокойства было несколько.       Стоит начать с того, что газ, которым беспощадно травили солдат, на первый взгляд не вызывал никаких болезненных ощущений и увечий. В течение тридцати минут человек, вдохнувший достаточную дозу, переставал чувствовать едкий привкус во рту и зуд на коже, не защищенной никакой одеждой.       Спустя двенадцать часов после отравления пострадавшие начинали бредить. Кто-то из пациентов, поступивших в госпиталь, утверждал, что говорил с родственниками и друзьями, которых не было рядом или вовсе не было в живых. Были и те, кто якобы видел самого Бога, причем настолько ярко, что даже чувствовали его физическое присутствие: касания, шепот или даже дыхание. Через сутки после отравления бред спадал вместе с незначительным повышением температуры. Врачи, которые впервые сталкивались с подобными инцидентами, списывали происходящее на посттравматический синдром, а в самых худших случаях – на слабоумие.       Ида быстро сообразила, что ситуация была не так проста, как только обратила внимание на одного из пациентов. Сухой и довольно низкий юноша, пробывший в госпитале меньше дня и убедившийся в том, что здоров, уже был готов к выписке, как чуть ли не на пороге потерял сознание. В тот же вечер в больницу вернулась половина тех солдат, что уже прошли лечение и внезапно вновь пожаловались на недомогание.       Самое страшное происходило спустя полтора дня после заражения: организм, прогнавший яд вместе с кровью через все тело, начинал разъедать самого себя. Мелкие воспаления появлялись по всему телу. В это же время у пациента резко повышалась температура, что вновь приводило к бреду, на этот раз такому яркому, что больной не мог отличить реальность от видений. Вся симптоматика напоминала наркотическое опьянение, и врачи, которые хотели было расслабиться, списали подобные случаи как единичные и связанные не с отравлением, а с употреблением психотропных веществ несколькими пациентами.       Через три дня после заражения у больных начинали отказывать ноги. Те, валяясь на полу и уже будучи не в силах встать, по-прежнему были уверены в том, что общаются с погибшими или не существовавшими никогда людьми. Врачи, не смыкая глаз, пытались установить, как столь разные симптомы могли быть взаимосвязаны между собой. Отравление проявлялось всё больше и больше час за часом: у пациентов возникали жалобы на боли в районе поясницы и желудка. На пятые сутки после заражения кожные покровы, начиная от слизистых и заканчивая эпидермисом, начинали разлагаться. Чудовищные боли становились невыносимыми. Под конец пятых суток пациенты умирали или от болевого шока, или от отказа почек.       Иде, как опытному врачу, доверили делать вскрытие самого первого пациента, погибшего от отравления газом. Одетая в прорезиненный костюм с ног до головы, закрывшая лицо сплошной маской, закрывающей дыхательные пути, она приступила к работе и уже с первых минут поняла, что случай заражения был беспрецедентным. Кожные покровы, которые были воспалены еще до смерти, начали гнить в течение четырёх часов. На теле покойника лишь половина тканей не была поражена изнутри: предплечья вместе с кистями рук и голени прошли все этапы разложения, тем самым оголяя кости. От одного взгляда на труп опытные врачи, вроде Иды, испытывали странную дрожь в теле, которую едва ли унимала стопка чего-нибудь крепкого (чаще всего обычного разведенного спирта).       Ида, будучи крайне устойчивым к стрессу человеком, признавала, что даже одно прикосновение к телу наводило на неё ужас и какую-то тягучую тоску. Она, в отличие от остального состава врачей, понимала, что средств для противодействия болезни, вызванной газом, у них не было.       Тем не менее, вскрытие она произвела столь же искусно, сколько залечивала раны самой разной сложности. В ходе медицинской экспертизы Ида выделила несколько важных аспектов, которые и стали основной причиной для беспокойства чуть ли не всей Валлоны.       Разумеется, повреждение тканей кишечника не стало удивительным, как и отказ почек у больного: этот яд, прошедший через тело, как и любой другой в первую очередь оказывал влияние на оба органа. Разложение мозга также было скорее естественным, и только лишь пораженные верхний продольный пучок и лучистый венец свидетельствовали о том, что человек до самого последнего вздоха бредил. Ида также отметила полное уничтожение коры префронтальной извилины мозга, что и вызывало параплегию у пациентов.       Она уже была готова завершить вскрытие и наконец выйти из жуткой комнаты, снять костюм, в котором она пропотела с головы до пят и выпить рюмку хорошей водки. В тот момент её взгляд упал на оголенную лучевую кость, вокруг которой кожа, висящая лохмотьями, уже достигла завершающей стадии разложения. Усеянная мелкими бугорками и впадинами, она скорее напоминала коралл, белый, губчатый и немного колючий.       В медицинской карте погибшего Ида указала лишь отказ почек и воспаление печени, однако прекрасно понимала, что совокупность заболеваний внутренних органов не оставляла больным ни единого шанса на выживание. Подробный отчет о вскрытии она смогла написать немногим позже и только после того, как её, бьющуюся в истерике, напоили сильным успокоительным и уложили спать.       Первая смерть показала многие последствия отравления газом, и, казалось бы, доказала, что в случае заражения пациента ожидает лишь летальный исход. Разумеется, со временем врачи стали с большей осторожностью подходить к приему больных: было запрещено проводить человека в палаты или операционные в одежде, в которой тот заявился. Личные вещи также утилизировались мгновенно: медсестер и медбратьев отправляли на пустыри за пределами города для сжигания всего того, что могло быть заражено.       Ида, которая после нескольких дней затворничества с трудом пришла в себя, после выхода принялась изучать болезнь с каким-то лихорадочным энтузиазмом, будто бы чувствуя, что разгадка крылась где-то у всего состава врачей под носом, а те сдуру не хотели лишь немного задуматься.       В самом деле, разгадка механизма этой жуткой болезни оказалась куда проще, чем могло показаться на первый взгляд. Солдаты, вдыхая достаточную дозу газа для осаждения его в трахее, запускали неминуемый процесс заражения всего организма. Проникая в кровь и распространяясь с ней по всему организму, яд сперва отравлял органы желудочно-кишечного тракта. В течение двенадцати часов он уже оказывал влияние на всю нервную систему и головной мозг, вызывая сильные галлюцинации и бред, а также частично поражая гипоталамус. Из-за этого пациенты переставали чувствовать дискомфорт и боль на некоторое время. Через сутки после заражения можно было с уверенностью говорить о последующем летальном исходе: к тому моменту поражение головного мозга было неизлечимым. Оставаясь в наиболее уязвленных органах, яд действовал в полной мере: почки, желудок и печень, подвергшиеся влиянию в наибольшей степени, постепенно переставали функционировать.       Разложение кожных покровов на живом человеке, как и разрушение костей, становилось основной загадкой для Иды, однако этому также нашлось объяснение: яд, попав в поврежденные ранее конечности, частично уничтожал клетки всех тканей. Именно поэтому все больные, которые ранее лечились от переломов или глубоких колотых или пулевых ранений, были подвержены особому риску.       Как бы то ни было, разгадка происходящего была достаточно логичной, и пока Ида выстраивала связи между симптоматикой, возможным диагнозом и увиденном при вскрытии, она пришла к выводу, что не увидела что-то, чего не видела ранее, и все перечисленное действительно часто диагностировалось у солдат вследствие их образа жизни. Скорость, с которой яд поражал все органы, была колоссальной, однако даже это не беспокоило Иду.       Врачи вынесли заключение о течении болезни через неделю с того момента, как в госпитале умер самый первый пациент, отравленный газом. Больных могло ждать лишь одно – летальный исход.       Конечно, использование химического оружия Теремпией требовало не только навыков среди солдат её армии, но и финансовых затрат. В течение года после той атаки не были замечены новые случаи применения отравляющего газа, однако это совершенно не означало того, что Теремпия не возьмется за него вновь. Теперь перед инженерами и медиками стояла практически невыполнимая на первый взгляд задача – найти способ защититься от распыляемой химии.       Ида, будучи пессимистом, все же верила в то, что даже от такого сильного яда существовал препарат, который мог бы, в худшем случае, замедлить течение болезни, что дало бы врачам возможность начать лечение жизненно важных органов до того момента, как они начинали гнить изнутри, а в лучшем случае – предоставил бы пациентам иммунитет и не позволил бы газу распространиться по телу.       Вторая химическая атака прошла менее успешно для Теремпии: солдаты, распылявшие вещество близ газовой скважины, из которой жители Валлоны добывали топливо для СПП, не соблюли технологию применения оружия: его стоило использовать исключительно на открытой местности вдали от скалистого рельефа и лесов. Этот случай дал Иде новую пищу для размышлений.       Благодаря противогазам и закрытой одежде треть солдат Валлоны не попала под воздействие химического оружия. Половина солдат погибла такой же смертью, как и предшественники. Виной тому становились еще не затянувшиеся ранения или неосторожность при использовании специального снаряжения.       Были и те военные, которые, попав в госпиталь, жаловались на недомогание и сильные боли в районе почек. Ида, видя их глаза, полные животного ужаса, не представляла, что должна была сказать им в тот миг. Летальность отравления газом была подтверждена множеством смертей других солдат – и врачи, и пациенты понимали это. Больные, пытаясь смириться с мыслью о такой скорой и бесславной смерти, задавали один и тот же вопрос: «Я же умру?»       Ида, как и привыкла, скрывая дребезжащую панику и разгорающийся страх за маской хладнокровия, отвечала буднично, будто бы говорила с пациентом о погоде: «Да, ты умрешь.»       Черт возьми, знала бы она, что окажется так неправа!       Как и все остальные пациенты, те, что сражались ближе к газовой скважине, начинали бредить, а затем болезнь на некоторое время отступала. В какой-то момент течение заболевания стало непредсказуемым: об этом говорил тот факт, что спустя пять суток после заражения пациенты не просто оставались в живых, но и начинали чувствовать себя значительно лучше. Ни один из симптомов отравления, кроме бреда, так и не проявился. По истечении месяца, не наблюдая отрицательной динамики болезни, Ида выписывала пациентов под свою ответственность.       Многие из них впоследствии не раз попадали в госпиталь с ранениями или переломами, однако не жаловались ни на боли в почках, ни на боли в желудке, ни на что-либо другое, кроме навязчивых и очень ярких видений. Списать такие изменения в психике можно было на что угодно, начиная врожденными психическими расстройствами и заканчивая посттравматическим синдромом, однако опытным врачам было ясно, что именно химическое заражение оказывало такое влияние на нервную систему. В тот момент Ида, более года предельно изучая отравление газом, пришла к выводу, что местонахождение солдат в течение всего сражения сыграло ключевую роль в их частичном выздоровлении или смерти. Те военные, которые в ходе битвы оказывались на открытой местности, погибали, как и предполагалось врачами, в течение пяти суток. Те же, кто сражался ближе к газовой скважине, легко отделывались небольшим поражением нервной системы, которое впоследствии и вызывало галлюцинации.       Теория, которую выдвинула Ида, на первый взгляд казалась безумной, однако имела некоторое подтверждение в лице пациентов, которым удалось выжить после газовой атаки. Депеша, которую женщина направила с Лизой Вольер в столицу, описывала механизм заражения и предположение о том, как на самом деле можно было защититься от химического оружия. Все идеи и предложения Иды были отвергнуты врачами центральных регионов Валлоны: те, не имея дела с пациентами, пораженными химическим оружием, были убеждены в том, что их коллега из приграничного региона была обычной женщиной с психическими отклонениями. Не выдержав давления со стороны коллег, Ида Аллен уволилась, оставив карьеру врача. Всего через шесть месяцев после произошедшего она удочерила Агату после депортации её родителей и оставила все свои разработки на пять лет.       Агате было семнадцать лет, когда в Валлоне произошёл военный переворот. Тогда солдаты войск специального назначения под командованием генерал-майора Смита вошли в столицу и выдвинули обвинения в государственной измене правителю страны, Альберу Готтрингу, а также его ближайшим подчиненным, состоящим в совете высших классов. На свой страх и риск командующий привел к власти девушку из буржуазии, чьи предки пускай и не относились к какому-либо древнему аристократическому роду, но всё же занимали активную гражданскую позицию и не раз пытались препятствовать развитию диктатуры в стране. Криста Рейсс исполнила мечту всех тех, кто ранее сложил голову во имя справедливости и демократии в стране, и, хоть и справившись не в одиночку, стала достойным правителем Валлоны.       Прожившая всю жизнь в нищете Рейсс прекрасно понимала бедственное положение государства, а потому сразу выдвинула предложение о заключении перемирия с Теремпией, однако, взвешивая все «за» и «против», пришла к выводу, что их заклятый враг не стал бы идти на такой невыгодный договор. Военной мощи, которой обладала Теремпия, вполне бы хватило для захвата всех четырёх островов, на которых укрывался народ Валлоны. Криста также боялась общественных волнений, а потому особенно внимательно прислушивалась к советам и предложениям со стороны капитанов войск специального назначения. Эдвард Смит, приняв тяжелую ношу, прекрасно понимал, что ни он, ни Рейсс не имели права на ошибку в текущей ситуации. Идея о перемирии была забыта.       Первым указом Рейсс стал роспуск тайного комитета, занимавшегося делами «изменников» и «шпионов», к которым в своё время и были отнесены супруги Вольер. Информация по делам всех депортированных попала в руки к войскам специального назначения.       На тот момент Теремпия провела уже более десяти газовых атак, в которых по-прежнему погибало более половины солдат, участвовавших в боях. Такие потери грозили ослабленной Валлоне скорым разгромом. Рейсс, в прошлом не раз бывавшая на передовой, представляла, как выглядят пациенты, отравившиеся газом, представляла, что происходит с теми, кто не умер после атаки, но также оказывался заражен, и, более того, сама это испытывала: она стала жертвой восьмой операции, в которой Теремпия применила химическое оружие, и с того момента сталкивалась с редкими, но очень яркими и порой пугающими видениями. Будучи далекой от медицины, она направила послание лучшим врачам Валлоны, однако не получила ответа, который содержал бы в себе хоть какие-то предположения о методах борьбы с отравлением или предотвращения заражения. Именно в тот момент Агата, приближённая Эдварда, присоединилась к обсуждению, также посоветовав Иде принять в нём участие. Тогда старшая Аллен выступила со своими предложениями, забытыми на несколько лет из-за давления врачей столицы на неё. Пользуясь рассекреченными материалами дел своих друзей, супругов Вольер, она представила свои фундаментальные положения о борьбе с химическим отравлением в течение полутора лет.       Пожалуй, мать Агаты была действительно гениальным медиком. Именно с помощью её исследований Иде удалось подтвердить своё предположение о влиянии газа, добываемого по всей Валлоне и активно используемого в вооружении страны, на вещество, распыляемое Теремпией. Моуриций, вступая в реакцию вальтинием, расщеплялся на углекислый газ, воду и некоторые другие примеси, которые, пускай и не были полностью безопасны для здоровья, все же не вызывали такого отравления, как моуриций. Имея на руках неоспоримые доказательства своей правоты, Ида официально представила установку для точечного и обширного распыления вальтиния. Смит, во многом полагаясь на случай, удачу и свою интуицию, объявил об использовании устройства в том случае, если в ходе ближайшего сражения Теремпия применит химическое оружие.       Сделав ставку на новое вооружение, Эдвард пошёл на большой риск, о чем ему заявили Рейсс, Аккерман и сама старшая Аллен, однако генерал-майор остался непреклонен и верен своей идее, надеясь одержать победу в сражении впервые за долгое время. Назначив ответственными за применение установки Агату и Ривая, он объявил о контрнаступлении на Теремпию.       В том сражении близ небольшого городка Рильера они впервые за десять лет не только обошлись небольшими потерями, но и одержали победу. Успех Смита был блестящим: под его чутким и продуманном до мелочей руководством войско действительно не пострадало в газовой атаке и сумело продвинуться в тыл к врагу. Тогда солдаты осуществили захват двух установок для последующих экспериментов по борьбе с газообразным моурицием. Таким образом, все аспекты теории, предложенной Идой, подтвердились и отразились в реальности с точностью до деталей, о которых даже сама Аллен мало задумывалась.       Фамилия Аллен оказалась на слуху во всех городах Валлоны. Все, от нищих до аристократов, обсуждали успех командования Смита и научной деятельности Иды, который казался настоящим чудом после десятков лет, проведенных в страхе очередной атаки Теремпии на государство. Не были забыты и родители Агаты, Лиза и Клод Вольер, которых признали героями Валлоны, пускай те и были объявлены пропавшими без вести. Те, конечно, узнали об этом только через несколько лет, по окончанию войны.       Все капитаны войск специального назначения настаивали на том, чтобы Ида продолжала работу над всеми разработками, какие только могли прийти ей на ум. По правде сказать, старшая Аллен пускай и не подавала виду, но впервые за долгие годы после того, как овдовела, почувствовала себя счастливой. Каждый человек хоть раз в своей жизни задумывается о том, что хотел бы получить признание, и Ида не была исключением, а потому довольно охотно приняла присягу и стала инженером особого класса в составе войск специального назначения. В это же время героизм её приемной дочери был высоко оценен: в ходе битвы при Рильере она не только блестяще справилась с применением установки, но и сама скоординировала и возглавила наступление в тыл армии Теремпии. Уже в тот момент во вражеском государстве пронеслась весть о том, что за Валлону сражаются несколько солдат, которые оказались способны разрушить идеальную дисциплину их войск, которые в течение долгих шести лет проходили жесткую подготовку, направленную на полное подчинение командованию и беспрекословное выполнение всех приказов.       Смит, увидев слаженную работу капитана Аккермана и сержанта Аллен, отметил, что впоследствии не раз будет рассчитывать на этих двух в сражениях. Пускай их отношения можно было в лучшем случае назвать натянутыми, они ни разу не подводили друг друга на передовой и не задумывались о личной неприязни друг к другу.       Не уважать Ривая было не то, что сложно, сколько попросту нелогично и несправедливо. Он был не только достойным капитаном, который действительно ценил жизни вверенных ему солдат, но и отличным воином, чей талант было невозможно не заметить. Ни один человек во всей Валлоне не превосходил его по силе, ловкости и скорости. Агата не раз отмечала, что тот, используя СПП без каких-либо сложностей, будто бы вовсе научился летать, ибо иначе такое мастерское маневрирование в пространстве назвать было нельзя. Сама не желая признавать этого, Аллен не раз с восхищением смотрела на Аккермана и мечтала достичь таких же навыков, какими он обладал, однако Риваю не было равных, и Агата знала это, а потому старалась отгонять мысли о соперничестве от себя как можно дальше. Он вдохновлял всех тех, кого знал лично, и всех тех, кто мог лишь мечтать хоть раз увидеть его и сразиться с их заклятым врагом вместе. Ривай при жизни стал легендой, однако не задумывался об этом и шёл в каждый бой с мыслью о том, что он может стать последним для него. Раз за разом сражаясь в полную силу, будто бы не боясь умереть, он поражал Агату до глубины души, и она всё силилась разобраться, что же на самом деле чувствует к нему: злобу, недоумение и непонимание или что-то иное.       Аккерман, в свою очередь, не мог отрицать того, что Аллен не раз выручала его или сильно облегчала его задачу. Хоть капитан и считал её душевно больной без инстинкта самосохранения, он всё же ценил то, что она делала, не задумываясь о себе. Они множество раз сражались плечом к плечу и не раз попадали под огонь, получали серьезные ранения и спасали жизни своих подчиненных и друг друга. Пускай Агата и не была медиком, она все же научилась многому у своей названной матери, а потому порой прибегала к своим знаниям и умениям прямо на передовой. Благодаря ей многие солдаты, которые, казалось бы, были обречены на смерть от потери крови, не только выживали, но и быстро шли на поправку и бесстрашно возвращались в строй. Они были убеждены в том, что до тех пор, пока сердце Агаты бьётся, они попросту не могли бесславно сгинуть с лица земли. Надо сказать, что Ривай тоже несколько раз доверялся её навыкам врачевания, опасаясь за свою боеспособность с незалеченными свежими ранениями, и чёрт бы побрал эту Аллен – она спасала его и никогда не ошибалась! Со временем Аккерман начал испытывать к ней чувство благодарности, точно так же, как и многие другие солдаты, а неприязнь и вовсе забылась. Спустя несколько месяцев совместной работы Ривай понял, почему Аллен и её безрассудство так раздражали его: она попросту напоминала его самого.       Оставив разногласия в прошлом, Аккерман, который наконец оценил вклад Агаты в успехи армии Валлоны, способствовал её продвижению по службе и стремился к совместной работе как на передовой, так и в тылу. Она оказалась достаточно спокойной и уверенной в своих силах девушкой, и, несмотря на разницу в возрасте, Ривай видел в ней человека, равному по силе ему. Скажи он Аллен об этом, она бы восприняла его слова как довольно надменную сатиру, поскольку сама порой не понимала, чем заслужила уважение с его стороны.       К двадцати годам Агата дослужилась до звания капитана и поравнялась с Аккерманом и остальными приближенными Эдварда. Эту кандидатуру поддержали Зоэ, Захариус и сам Смит, не говоря о Ривае, которому довелось узреть все её сильные стороны в ожесточенных боях. Верхушка внутренних войск страны сперва несколько неодобрительно отнеслась к столь быстрому продвижению молодых по карьерной лестнице, однако военные успехи её отряда были неоспоримы: именно им удавалось наиболее эффективно ликвидировать химическое вооружение Теремпии и группы, которые занимались им. За полтора года с момента совершения военного переворота она и её подчиненные разбили несколько аванпостов врага и отбили девять установок для распыления моуриция. Так среди военных Теремпийских земель появилась легенда о двух капитанах, которые поодиночке могли уничтожать десятки солдат, при этом не получив и царапины за весь бой. Агате, конечно, это льстило.       Надо сказать, что к этой мрачноватой девушке мужчины проявляли достаточно много внимания, почему-то не принимая в расчёт то, что она была полностью погружена в свою работу. Она была тем самым исключением, для которой военное дело было призванием, тем самым делом, которому она отдала всю себя, от макушки и до кончиков пальцев. Она не видела для себя иного пути, как сражаться и неизменно побеждать, раз за разом подводя свою страну ближе к победе в этой страшной, разрушающей всё на своем пути войне.       И Ривай, который за два года стал самым близким человеком для неё, почему-то особенно раздражался, когда очередной неугомонный чиновник или военный из регионов расспрашивал уставшую Агату о ерунде, которая не стоила и капли её внимания. Аллен, которая большую часть времени была сосредоточена на планах наступления на вражеские земли или была увлечена отчётами по последним разработкам, предложенным Идой, отвечала довольно сухо и без интереса. Те, конечно, оставались разочарованы, однако не оставляли попыток заговорить с той. Агата, приняв это во внимание, перестала появляться на собраниях с правительством Валлоны вне компании Аккермана.       Льстило ли это Риваю? Он признавался сам себе, будучи честным: да, льстило. При том, что он часто не понимал всего того, о чем задумывалась Агата, она оставалась его главным боевым товарищем и, пожалуй, стала ему роднее всех остальных. На очередном таком собрании Аккерман вдруг задумался о том, что на самом деле чувствует к Аллен, однако не стал развивать эту мысль: он боялся услышать честный ответ от самого себя.       Агата, по правде говоря, задавалась тем же самым вопросом и точно так же оставляла его без ответа: недаром командование говорило о том, что Аллен и Аккерман очень похожи. Она была бесконечно благодарна Риваю за то, что тот как никто другой стремился понять её и поддерживал даже по мелочам. Их отношения, начавшиеся с взаимного презрения, переросли в крепкую дружбу, разрушить которую, пожалуй, не удалось бы никому, кроме смерти. О ней оба старались думать как можно меньше.       Зоэ и Захариус не раз подшучивали над тем, что Аллен и Аккерман уж больно много времени проводили вместе и, честно говоря, надеялись на то, что их подозрения окажутся правдивыми. Их подчиненные тоже не оставались в стороне: Йегер и Кирштейн не раз намекали капитану на то, что у них есть подозрения насчёт его взаимоотношений с Агатой. Девушка ничего не отвечала, не считая нужным поднимать эту тему, а Аккерман вполне мог пригрозить дежурством за подобные разговоры. Ривай не представлял возможным выстраивать отношения, пока его родина разрывалась на части и была истощена войной. Смерть, которая постоянно оказывалась подле них, могла искалечить судьбы сразу двоих, и Аккерман не простил бы этого себе.       Аллен и вовсе не задумывалась о том, как выстроит свою жизнь после того, как длительная война завершится. Она могла закончиться в любой момент: может быть, через год, а может быть и тогда, когда самой её не будет в живых. Выросшая с удочерившей ее женщиной, Агата никогда не видела семьи рядом с собой: почти ни у кого из солдат войск специального назначения не было детей, а у большинства даже не было жен или мужей. Она все шутила про то, что брак – это развлечение для тех, кто жил подальше от граничных районов и не видел всех ужасов войны, а потому от скуки и создавал семью.       Так оба сражались день за днем, постоянно оставаясь рядом друг с другом, при том не заговаривая о чём-то очень важном.       Один год за другим проходил в бесконечной бойне, однако настроения народа Валлоны значительно улучшились благодаря военным успехам современного командования войск специального назначения. Разработки Иды и её команды инженеров значительно укрепили положение государства как на фронте, так и на мировой арене. Валлона готовилась к самому масштабному наступлению на врага: передовая оказалась отброшена от границ страны на сотни километров и подошла впритык к Теремпии. Когда захватчики сделали заявление о том, что обладают достаточной военной мощью для того, чтобы захватить островное государство, командование войск специального назначения рассмеялось в голос за утренним чаем. Аллен и Аккерман, лично разбившие множество аванпостов, особенно позабавились услышанному и с холодящей душу уверенностью добавили, что в ближайшие несколько месяцев достигнут границ Теремпии и перейдут к захвату её территорий.       Контрнаступление длилось два года. За это время армия Валлоны вторглась в приграничные земли Теремпии и при этом понесла минимальные потери. Уверенность в установках по обеззараживанию воздуха позволяла войскам совершенно спокойно продвигаться вглубь страны. К тому моменту Валлона во всю использовала пилотируемые летательные аппараты, также работающие на вальтиние. Агата и Ривай не раз получали предложение заниматься авиацией вместо того, чтобы рисковать жизнью в боях с применением огнестрельного оружия, однако оба шли в отказ, доверяя в первую очередь своим навыкам пространственного маневрирования и стрельбы. Исход войны был предрешён уже в тот момент: Валлона могла выйти из неё победителем со дня на день.       В одном из последних сражений Ривай был ранен в ногу и был лишен возможности спокойно передвигаться, поэтому не смог принимать участие в последующих боях. Он, как ему и было положено, сильно противился, однако не мог пойти против воли Смита и своего тела, которому, очевидно, требовалось время на восстановление. Смирившись со своим положением, Аккерман предал свои отряды под временное командование Аллен, полностью доверяя её боевым и тактическим навыкам. Агата, в свою очередь, с гордостью приняла эту ношу на свою совесть. Ответственность, которая легла на её плечи, была действительно большой, и она, стараясь унять свое волнение, которое нарастало с каждым новым сражением, приближающем их к победе, повела своих подчиненных и подчиненных Аккермана в последнюю атаку на Теремпийские отряды, которым было вверено химическое оружие.       Именно тогда Аллен по своей неосторожности отравилась моурицием и получила дозу, которая практически убила её. Спасая солдат обоих отрядов, она бросилась в бой в одиночку, убила семерых вражеских воинов и отключила установку, распыляющую газ. Так она, сломав себе правую руку и вывихнув левую ногу, едва ли смогла отойти от зоны максимальной концентрации газа и уже не думала дожидаться помощи. Её спасли несколько рядовых из отряда Ривая: Браус, Спрингер и тот самый Кирштейн, который не раз заговаривал об отношениях Аккермана и Аллен. Все трое с ужасом несли покалеченную Агату, находящуюся без сознания, и молили судьбу о её благосклонности.       В тот момент Ривай понял, что скрываться от своих чувств к девушке в течение нескольких лет не имело никакого смысла: в конечном счёте его сердце, казалось, пропустило удар, а сам он покрылся ледяным потом, едва услышав известие о том, что Аллен отравилась газом и повредила руку и ногу. Первое, конечно, беспокоило его больше всего.       Ривай чувствовал себя кругом виноватым. Впервые за пятнадцать лет он, будучи не в силах совладать с эмоциями, позволил себе заплакать. Страх смерти, который он успел забыть, теперь отдавал тупой болью в его сердце. Он уже видел это много раз. Каждый раз было больно и жутко, но в этот раз было невыносимо.       Разумеется, Смит в то же мгновение организовал группу подкрепления и сам отправился на передовую вместе с Идой, которая могла оказать своей дочери необходимую помощь. Аккерман, разъяренный, взбешенный и злой на судьбу и весь мир отправился с ними. Смит не смог возразить ему, однако хотел: он боялся увидеть смерть не только одного из лучших капитанов его войска, но и смерть своего самого близкого друга, который едва ли мог держать себя в руках. Эдвард знал: Аккерман тяжело перенесет эту потерю, если ему вообще это удастся. В то время Ривай был готов самолично порвать в клочья тех, кто оказался рядом с Аллен в тот роковой момент.       Аллен не помнила ничего с того дня, когда едва не погибла, а воспоминания последующих двух месяцев оказались мутным пятном в её памяти.       Иде удалось установить дозу, которую вдохнула Агата: младшая Аллен, видно, береженная самой судьбой, отделалась легким испугом. Женщина прекрасно понимала, что её приемная дочь будет мучаться от пугающих видений до скончания дней, однако благодарила Госпожу Удачу за то, что в тот день она улыбнулась именно Агате.       Ида, как и было положено врачу, не показывала ничего, кроме предельной концентрации и аккуратности, однако, как и было положено матери, пускай и названной, трясущимися руками прикасалась к горячему телу и кипящему лбу Агаты. К тому моменту, как подоспела помощь, девушка уже начала бредить.       Всё происходящее после показалось Иде кошмаром, от которого она так торопилась проснуться. Агата, оказавшаяся в столичной больнице Теремпии сразу после того, как между двумя государствами был заключен мирный договор, медленно, но верно приходила в себя. Ида не находила себе места, однако понимала, что всё страшное осталось позади. Аккерман, в свою очередь, силился убедить себя в том, что последний ужас завершившейся войны вот-вот закончится, сразу после того, как Агата вновь откроет глаза и в привычной манере заявит, что они её слишком пожалели. Ждать уже не было сил.       Агата, время от времени просыпаясь то ли от видения, то ли от долгого сна, разговаривала с давно погибшими людьми в то время, когда напротив неё сидел Аккерман. В его глазах цвета закаленной стали то и дело стояли слезы. Агата, разумеется, не могла этого видеть, и Ривай был этому рад.       И вот она, один из демонов полувековой войны, повернувший ход истории в другое направление, оказалась на территории бывшего врага. Вся больница, казалось, стояла на ушах от одного только упоминания её имени: военные из Валлоны, затаив дыхание, пересказывали друг другу одну историю за другой, упоминая то Аккермана, то Зоэ, то Захариуса, и, конечно, саму Аллен. Врачи же, в свою очередь, не могли поверить не только в то, что эта девушка была одной из тех, кто решил судьбу всей Теремпии, но и в то, что она была военной. Какой бы Агата не была раньше, она провела два месяца в больнице, время от приходя в себя.       По правде сказать, Агата не могла поверить в то, что эта война, настоящий ад, разверзшийся на земле, закончилась. Она, прожившая почти всю жизнь с неуверенностью в завтрашнем дне, почему-то не чувствовала облегчения и заслуженного счастья. На место им пришли покой и какая-то болезненная пустота. Агата знала: её искалеченное, израненное бесконечными потерями сердце едва ли могло чувствовать что-то большее, чем безразличие ко всему вокруг себя и апатию. Даже июньское солнце, слепящее за окном, не грело.       Она, с трудом поднявшись с кровати, заправленной кипенно-белым бельем, окинула взглядом ставшую привычной палату. У стеллажа для вещей по-прежнему лежала записка, а у окна по-прежнему стояли свежие пионы, принесенные медсестрой тем же утром.       В той записке было всего два предложения, выведенных размашистым почерком, однако тех двух фраз было достаточно, чтобы солнце вновь приятным теплом разлилось по всей палате, блистающей белым под яркими лучами.       «С возвращением. Р. Аккерман.»